Формула власти. Новая эпоха

Глава 8. Река и небо

Я дело стану петь, несведомое прежним!

Ходить превыше звезд влечет меня охота

И облаком нестись, презрев земную низость.

М. Ломоносов

Паромная переправа от Института к городу Мятезучу находилась далеко не в самом широком месте Принамки, но даже там, стоя на одном берегу, едва удавалось разглядеть тончайшую неровную ниточку противоположного.

Наргелиса отплывала под утро, на самом последнем пароме. Летать через границы фронта на доске по нынешним временам было опасно. Теперь, когда обда обзавелась собственными досколетчиками, орденцы сделались подозрительными, и в небе могли ненароком пристрелить из ортоны своих же.

Ветер бился о волны мелкой рябью, скрипел натянутыми через реку паромными канатами. Липкий холодный туман пробирался даже под наглухо застегнутую куртку.

На сердце Наргелисы было так тоскливо и погано, словно его драли по кусочкам злые крокозябры. Институт пал! И не в кровавом сражении, а добровольно, решением большинства наставников и воспитанников. Институт, колыбель орденских птенцов, политиков, врачей, командиров, ласточек… Институт, который воспитал Наргелису. Твердыня, с самого детства казавшаяся вечной и нерушимой. И сейчас, слушая скрип веревок, плеск волн и завывания ветра, разведчица Ордена чувствовала себя безжалостно преданной.

Когда знакомый берег с плывущими в лоне тумана белыми башнями растаял вдали, Наргелиса, не удержавшись, всплакнула. Горькие слезы катились по ее запыленному лицу и капали с подбородка.

— Неужели все и правда потеряно? — прошептала Наргелиса. Она сжимала борт парома так сильно, что ногти впивались в рыхлое от влаги дерево. — Неужели я родилась в эпоху забвения Ордена, гибели его идеалов, и все, что остается теперь — погибнуть? Или… или допустить, что обда, дрянная жестокая девчонка Климэн, в чем-то права, и мое суждение о ней не совсем верно? Она ничем не лучше меня… Но меня прогнали из Института, а перед ней распахнули двери. И не беззаконные веды, не рекруты, не глупые селяне, а воспитанники и наставники, образованные, благородные люди, многих из которых я знаю! Небеса, высшие силы, духи лесные, почему, за что?!

Паром медленно тянулся по реке, превозмогая волны. Когда тот, предавший ее берег стал неразличим, Наргелиса перешла с кормы на нос, чтобы поприветствовать взглядом гавань Мятезуча.

Тумана на том берегу было меньше. То ли с рассветом его час прошел, то ли на южной стороне Принамки все иначе. Черная ниточка превратилась в бугристые силуэты строений, а вдоль берега, на сколько хватало глаз, щетинились тонкие темные палочки.

— Мачты! — выдохнула Наргелиса, чувствуя, как слезы высыхают на промозглом ветру. — Корабельные мачты! Значит, для Ордена ничего не кончилось!..

— Досколетчиков посылать на штурм нельзя, — рассуждал Гера, облокотившись ладонями на стол, где была расстелена карта южной части Принамкского края. — Небо над рекой полностью контролируется Орденом. Наших летчиков меньше, они не так опытны и еще не привыкли метко стрелять из ортон.

— Но наши доски быстрее, — напомнил помощник главнокомандующего.

Прочие ведские командиры, присутствовавшие на военном совете, закивали, соглашаясь. Бывшие орденские командиры, теперь давшие клятву обде, неодобрительно хмурились.

— Но наши летчики почти все — люди, — объяснил Гера. — А в Ордене то же большинство — с сильфийскими корнями. Кровь в небе очень много значит. Вдобавок, над водой любая сильфийская доска слабеет, и всё решит не быстрота, а мастерство.

— Твои предложения? — спросила Клима.

На этом совете, проводимом в актовом зале Института, обда помалкивала, потому что разбиралась в форсировании широких рек не более других. На летном отделении этому не учили, воспитанников готовили к войне с ведами, а в тех краях текла извилистая Сильфука, через которую при хорошей погоде можно было перебраться вплавь. На долю орденских земель пришлись могучая Принамка и оба моря: Кавье с Доронским, где со времен обды Ритьяра Танавы остались острова-крепости.

Так и вышло, что, оказавшись на берегах Принамки, где по воде издевательски полоскались обрубленные куски паромных канатов, войско обды замешкалось в нерешительности.

— Еще хочу отметить, — продолжил Гера, — что метательные установки, с помощью которых мы обстреливали крепости ядрами со взрывчаткой, не могут перебросить эти же ядра через реку: слишком далеко. Значит, надо будет разбирать их на этом берегу, перевозить и собирать на том. Из этого следует, что при переправе взрывчатка будет нам не помощник.

— А благодаря какому механизму стреляют огнем тяжеловики? — поинтересовался один из членов штаба. — Можно его перенять и усовершенствовать?

— Сильфийская магия, — сухо ответила обда, и больше вопросов не нашлось. Сильфам здесь никто не доверял.

Зато очнулся главный колдун.

— Быть может, сударю Артению Мавьяру, отсутствующему здесь по непонятной причине, повторить опыт с молниями, как под Фирондо?

— Сударь Артений, в отличие от тебя, занят делом, — не удержался Гера. — Вы, судари колдуны, лучше бы заморозили воду в Принамке и дали нам пройти всем войском, как по суше.

Колдун покосился на обду и тут же поубавил спесь.

— Прошу прощения, но это невозможно! Вода постоянно прибывает в движении, особенно речная. Даже если мы сможем заморозить часть реки, все мгновенно растечется и перемешается! А для того, чтобы заморозить всю реку и оба моря, даже у всех колдунов Принамкского края не хватит сил.

Клима чуть пошевелилась.

— Я думаю, сударь, во время твоей речи ты уяснил для себя, что молнии еще более неспокойны и подвижны, чем вода. Если нет — не препятствую тебе испытать это самому.

Колдун побледнел и замотал головой.

— Таким образом, — подытожил Гера, — нам необходимо сперва отвоевать на том берегу хоть небольшой клочок земли. А потом снова наладить паромные канаты, переправить метательные установки и начинать нормальное наступление.

Тут же последовал вопрос:

— Но как мы доставим воинов на тот берег, если с неба подобраться нельзя?

— Мы построим плоты, — объявил Гера. — Переправляться будем ночью, под покровом туманов. Вооружимся взрывчатыми стрелами, ударим внезапно. Рассчитываю, что получится продержаться там до прихода главных сил.

Члены штаба одобрительно зашумели, и лишь один из них, бывший благородный господин с полностью седой головой, попросил слова.

— Твой план хорош, сударь главнокомандующий. Но мой опыт говорит, что ты не учел несколько важных вещей. Во-первых, когда придет утро и туманы рассеются, переправившиеся воины будут открыты для атак с воздуха, а ортона стреляет дальше, чем арбалет. Во-вторых, ты не учел, что на том берегу у Ордена есть тяжеловики, полные сильфийского огня, и от них, опять же, просто стрелами не отобьешься. Нужно очень много колдунов, а они — простит меня присутствующий здесь сударь — плохие вояки, когда дело доходит до рукопашной. А рукопашная будет, потому что орденцы тоже поймут, как важен для нас этот пятачок суши на их берегу. В итоге переправившихся загонят в воду, где изрубят и утопят, несмотря на взрывчатку, а канаты парома опять перерубят. И хорошо, если в тот момент паром не будет на середине реки. Его в лучшем случае может отнести течением к Доронскому морю, в Принамкское озеро, и прибить к острову-крепости Аталихану. А в худшем потерявший управление паром будет расстрелян с воздуха теми же досколетчиками.

В зале повисло недолгое тягостное молчание.

— Да, я этого не учел, — серьезно согласился Гера. Он умел признавать свои ошибки и никогда не уставал учиться. — Что ты можешь предложить?

— Для начала послать разведчиков, — сказал старый орденец. — Так мы хоть сможем точно узнать, что нас ожидает. А то четверть присутствующих понятия не имеет, что может сейчас твориться на том берегу, а три четверти из нас, судари бывшие веды, там вовсе никогда не бывали. Пусть разведчики плывут, как ты планировал, на плоту, ночью. Пусть с ними отправится колдун, чтобы нагонять туманы. Но дайте им с собой доски, чтобы в случае чего у них оставался шанс уйти с реки небом.

— Еще есть вопросы и предложения? — спросила Клима. Штаб молчал. — Значит, заседание на сегодня окончено. Воинов разместить на нашем берегу, подготовить разведчиков и отправить их этой же ночью. Завтра жду доклада.

Посланные разведчики не вернулись. Ни завтра, ни спустя три дня. Следующие две группы разведчиков тоже канули в никуда. Ровное темно-синее зеркало Принамки неожиданно стало для обды самой неприступной из крепостных стен.

Осень тем временем добралась и в южные края. Дули промозглые ветры пополам с дождями, а в солнечные дни глаз радовала пестрая листва.

Раздосадованная задержкой, Клима ходила по белым коридорам Института мрачная и сердитая, строго карая всякого бездельника, который попадался ей на глаза. Дружное обожание воспитанников немного смягчало нрав тщеславной обды, но былой радости чужое восхищение ей уже не приносило. Из опасного приключения и средства прославиться власть постепенно превратилась в тяжелую рутинную работу, напоминавшую о себе в любое время суток. Клима не помнила, когда в последний раз спала больше шести часов и проводила время не в совещаниях и не в разборе документов.

На шестой день после пропажи последней группы разведчиков Гера отправился к Теньке. Колдун теперь занимал весь институтский чердак, где когда-то хозяйничал сам Гера. Чем он там занимается, было известно лишь обде и паре-тройке особо доверенных. Временами с чердака загадочно попахивало, побулькивало и покудахтывало. Каждый день заботливая Лернэ по лесенке таскала брату еду и говорила, что Тенечка занят, а еще очень грустит.

Тенька и правда пребывал в меланхолии. С первого взгляда это трудно было понять, но Гера успел хорошо изучить друга и теперь видел то, чего могли не замечать другие: меньше веселых искорок в глазах и нездоровые тени под ними, вихры торчат больше обычного. А еще в глаза бросался чудовищный беспорядок, от которого за последний месяц Гера успел отвыкнуть.

— С Айлашей ты так и не помирился.

— Ага, — сокрушенно подтвердил Тенька. — Обиделась на меня, как пень. В зеркало не заглядывает и не разговаривает.

— С другими девушками тебя это не волновало, — напомнил Гера.

— То другие, а то — она! — вздохнул колдун, и друг понял, что влюблен тот по-прежнему и не на шутку. — Чего пришел-то? Лерка наболтала, будто я тут реву в три ручья, и ты утешать рванулся?

— Нет, — покачал головой Гера. — Тенька, вот скажи, твои доски — совсем как сильфийские?

Оба посмотрели на ряд свежевыпиленных досок у стены, еще не крашеных, но уже снабженных креплениями. Тенька признался:

— Не совсем. Они больше похожи на ту, которую я несколько лет назад заставил летать для Климиной контрольной. Наша многомудрая обда уже поворчала из-за того, что летчиков придется переучивать.

— Клима была здесь? И летала на новой доске?

— Была, конечно, — пожал плечами Тенька. — Она через день забегает. А летала… так, по чердаку, неинтересненько. Большие испытания запланированы на середину осени, тут еще надо придумать, чем окрашивать корпус, чтобы древесина не гнила от времени.

— То есть, — продолжал Гера возникшую у него и все больше подтверждающуюся мысль, — доски уже на ходу?

— Теоретически да. Но на практике…

— А воды они боятся?

— Чего? — удивился Тенька. — А, ты о том, что сильфийские сбоят под морями и большими озерами? Не знаю. Говорю же, испытаний пока не было. Хотя, теоретически не должны. Устройство тамошних вербальных привязок…

Но дальше Гера его не слушал.

— Одолжи мне одну из своих досок. Хочу испытать ее лично.

— Врешь, — без раздумий сообщил Тенька, глядя другу в глаза.

Гера почувствовал, что краснеет.

— Не совсем вру. Это секретное дело для пользы отечества.

— Снова врешь, — ухмыльнулся колдун. — Вернее, пытаешься недоговаривать. Но до Климы тебе далеко.

— Ладно, — сдался Гера. — Пообещай, что дашь мне доску, если я честно расскажу, зачем.

Тенька догадливо прищурился, явно проглядывая помыслы Геры насквозь.

— Ты чего-то затеял, — в минуты обращения к дару его голос становился монотонным, а фразы короткими. — Чего-то опасное. Ты боишься, что тебя не пустят. Ты понимаешь, что сам бы себя не пустил. Тебе кажется, никто, кроме тебя, этого не сделает, — Тенька сморгнул и нормальным голосом осведомился: — Так что за очередное интересненькое геройство ты задумал? Пока не расскажешь, о доске и не мечтай!

Гера понял, что хитрости не вышло, а Тенька, при всей безалаберности, не тот человек, который без вопросов выдает товарищу ценный инвентарь для опасных дел.

Он растер пальцами виски, сел на какой-то мешок и принялся каяться:

— Три группы разведчиков не вернулись. Почти месяц прошел, а мы до сих пор не знаем, что на том берегу. Колдуны не могут заморозить целую реку, а сама Принамка не замерзает на зиму. Клима злится, войско хочет действия, а я, главнокомандующий, не могу сделать ничего, кроме как послать людей в неизвестность на верную смерть.

— И ты решил послаться сам, — с иронией подхватил Тенька.

— Мне кажется, причина в том, что плоты с разведчиками обнаруживали, — продолжил Гера. — А на досках над рекой они улететь не смогли. Ты сам сказал, что твои доски могут летать где угодно и при любом ветре. Если у меня будет такая, я смогу обойти орденцев на реке и в небе. Ведь я был одним из лучших летчиков Института, хотя и не имею сильфийских корней. Туда я отправлюсь на плоту, а чуть что — пересяду на доску. На кону исход переправы! Тенька, ты должен меня понять.

— Да уж понимаю, — согласился Тенька. — Клима, конечно, не знает? Эх, а еще выговаривал ей за Фирондо! Ну, высшие силы с ней, наша дорогая обда сейчас такая занятая и расстроенная, что ей будет лучше узнать про наши похождения после, а не до. Когда плывем?

— «Наши»? «Плывем»?! Тенька, я не возьму тебя с собой!

— Почему это? Доска моя, неиспытанная, и если в полете чего-нибудь интересненькое засбоит, только я смогу ее починить.

Гера поднялся с мешка.

— Во-первых, в отличие от меня, ты незаменим. И не спорь, будто у тебя уже появились ученики! Они вдесятером делают меньше, чем ты один. Во-вторых, посмотри на себя, бледная дохлятина: ты упадешь в обморок посреди реки, и я не буду знать, что с тобой делать. Сударыня Налина сказала, что от той молнии ты еще долго не оправишься, особенно при твоем образе жизни. И в-третьих, ты не умеешь вести себя тихо во время разведки. То сопишь и топаешь, то сморкаться начнешь, то заговоришь в полный голос…

— То есть, — невозмутимо перебил Тенька, продолжая смотреть ему в глаза, — если я пообещаю не сморкаться во время разведки, мы договоримся?

Вечером разыгралась непогода, но к темноте улеглась, оставив лишь легкое марево холодной мороси. Кусты красной сирени в институтском саду неслышно качали отяжелевшими от влаги ветвями. В теплых спальнях за витражными окнами перешептывались перед сном воспитанники.

По традиции Институт засыпал рано, и когда в коридорах затихли шаги и голоса, Гера вышел из своей комнаты и поспешил на чердак. На нем были изрядно заношенные форменные штаны, успевшие поменять горчично-желтый цвет на неопределенный, и летная куртка, позаимствованная из штата вещей наставников, потому что все куртки воспитанников, к удивлению Геры, оказались слишком узки в плечах. Громоздкого оружия вроде меча или ортоны он брать не стал: с ним и утонуть проще, и маневрировать на доске сложнее.

Гера застал Теньку за сборами: колдун стоял посреди чердака и распихивал по многочисленным карманам какие-то мелкие непонятные предметы, назначение которых Гера зарекся определять еще в начале их знакомства. Если у нормального человека на штанах могло быть, самое большее, два-три кармана, то Тенька нашивал их с десяток, один на другой, чередуя с заплатками, потому что содержимое карманов неизбежно протекало, оставляя уродливые пятна, прожигало или протирало ткань насквозь, или смиренно копилось до того времени, пока переполненный до отказа карман не рвался естественным путем.

Но если к Тенькиным штанам Гера привык и удивляться разучился, то рубашка друга повергла его в изумление. Точнее, ее дикая расцветка: яркие бело-синие полоски, чуть переливающиеся в свете ламп.

— Только не говори, что ты собрался на разведку в таком виде!

— Правда, интересненькая штука? — оживился Тенька, закатывая слишком длинные облегающие рукава до нужного размера. — Это мне отец Айлаши подарил, когда мы гостили у него в гараже. Он в молодости плавал на военных межзвездных кораблях, это их традиционная униформа. Говорят, удачу приносит.

На взгляд Геры, традиционного в одежке не было ничего.

— Тебе она принесет только обнаружение противником! Или это такая месть за то, что я стребовал с тебя обещание не сморкаться?

— Еще она теплая, — добавил Тенька. — Мне даже куртку не надо будет надевать.

— Совсем об тучу стукнулся, — проворчал Гера, уже прикидывая, как вытряхивать друга из этой «униформы».

— Да чего ты опять волнуешься? Сверху еще обычная рубаха будет. И мой жилет с карманами, — Тенька заглянул себе за спину, любуясь на переливы синих полосок и мечтательно протянул: — Но до чего ж интересненько… Скорей бы Айлаша дуться перестала!

От Института до берега Принамки, где ждал загодя приготовленный плот, было решено лететь на доске, чтобы заодно хоть немного ее испытать. Уже налаживая крепления, Гера усомнился:

— Она точно вытянет двоих?

— Нас с Климой тянула.

— Я намного тяжелее Климы…

Двухместных досок, то есть, с двумя парами креплений, среди опытных образцов не водилось, поэтому Гера закрепил себе правую ногу, а Теньке левую и велел держаться покрепче.

Первые неожиданности начались еще до вылета.

— Она не реагирует на движение стопы, — нахмурился Гера, для верности приподнявшись на носок.

— Ага, вот Клима и бурчала, что всех переучивать придется. Ты захоти не воспарить в небо, а оттолкнуться от земли.

— Какая разница?

— Я тоже не знаю, — развел руками Тенька. — Но Клима сказала, что принципиальная!

Гера внял совету, и с третьей попытки доска дрогнула, с пятой — зависла над полом, а с восьмой — вылетела в чердачное окно.

На Принамке морось была сильнее, и мокрые весла норовили выскользнуть из рук. Доску положили на середину плота и уселись на нее, не вынимая ног из креплений. Светлая шлифованная древесина от влаги вмиг стала темной и шершавой.

— На сильфийскую доску в таком состоянии я бы полагаться не стал, — отметил Гера, орудуя веслом.

Тенька усердно греб с другой стороны, и это дело давалось ему не просто — едва отплыли от берега, а уже дыхание тяжелее обычного. Гера предчувствовал, что вскоре ему достанутся оба весла.

Небо, как по заказу, было затянуто тучами, и, если бы не плеск, могло показаться, что друзья плывут по той самой межзвездной черноте, где когда-то плавал в своей загадочной полосатой униформе отец Айлаши.

— Мы с курса еще не сбились? — шепотом уточнил Тенька некоторое время спустя.

— Не должны, — так же тихо ответил Гера. — Я посчитал…

Далекое пятно света в непроглядной черноте они увидели одновременно. Неровное, мерцающее, но довольно яркое, что не позволяло спутать его с каким-нибудь бликом на волне.

— Чего это такое интересненькое? — задумчиво произнес Тенька.

— Тише, — шикнул Гера. — Что бы оно ни было — нам лучше себя не выдавать. Мы не знаем, как пропали остальные разведчики.

— На берег не похоже.

— Верно. На нашем берегу такого нет, а до того мы бы не успели доплыть. Это даже еще не середина реки.

— Ой, гляди, второй «светлячок»! Видишь, там, правее?

— Вижу, не ори. Можешь определить, что это?

— Не-а. Далеко. Нам бы поближе подобраться…

Гера задумался, принимая решение. С одной стороны, от подозрительных «светлячков» лучше бы держаться подальше, а с другой — надо узнать, с чем они имеют дело. Энтузиазма не прибавляла мысль, что пропавшие разведчики могли рассуждать точно так же.

— Хорошо, будет тебе ближе. Дай весло, ты не умеешь тихо грести. Пригнись и смотри в оба, ничего не упускай.

— Вон третье пятнышко, — тут же доложил Тенька. — Похоже, они двигаются… против течения. Может, это какие-нибудь речные крокозябры, которые светятся, как пни-гнилушки в лесу?

— Скорее уж неведомая пакость орденцев, — не согласился Гера.

Приблизиться к пятну света не составило труда: оно само плыло навстречу. Постепенно стало видно, что это не один «светлячок», а целая группа огней. Медленно-медленно делались различимы во мраке и мороси темное продолговатое тело со вздутыми боками и множеством тонких лап, треугольные полотняные гребни наверху…

— Да это же корабль, — ахнул Гера. — Вон весла, борта, мачты с парусами, масляные лампы…

— Какой здоровенный! — поразился Тенька, ни разу в жизни не видевший корабля.

Гере тоже доводилось любоваться ими только на картинках, но сейчас было не до восхищений.

— Гляди, метательные орудия: два, четыре, шесть… а если еще с другого борта…

— И площадка для досок на мачте, — пригляделся Тенька. — Вон, один летчик как раз приземлился.

Корабль двигался прямо на них, и Гера стал поспешно грести назад, чтобы не оказаться в пятне света. Ему стало понятно, как попались прочие разведчики, и почему не смогли уйти воздухом. Если их увидели с корабля, то могли бросить в плот зажженную стрелу, чтобы привлечь досколетчиков. А пикировать на сильфийской доске сверху гораздо проще и быстрее, чем взлетать.

Но маленький плот двигался гораздо медленнее корабля, а сзади вырастал из темноты еще один, такой же огромный, треплющий парусами на ветру.

Гера отбросил ставшие ненужными весла.

— Тенька, держись крепче. Сейчас мы…

И тут в плот с треском влетело каменное ядро, пущенное с ближайшего корабля.

Гера сам не помнил, как оказался на ногах, подпрыгивая вместе с доской над вздыбленными обломками плота. Он не смог взлететь: по привычке сделал сильфийское движение ногами, и дернувшаяся было доска громко плюхнулась обратно на воду.

Над головами засвистели стрелы. Все — мимо, потому что орденцы тоже ожидали взлета доски и заранее целились выше.

Тенька не успел подняться и теперь каким-то чудом держался на корточках, мертвой хваткой вцепившись Гере в штанину.

По всем законам природы любая сильфийская доска должна была утонуть, но эта, словно второй плот, продолжала держаться на плаву, даже не проседая под тяжестью пассажиров. К сырому запаху речной воды примешался отчетливый запах гари — это кроме обычных стрел полетели горящие. Одна из стрел взъерошила волосы на Гериной голове.

Спрашивать у Теньки, умеет ли его изобретение взлетать прямо с воды, и если да, то как это делается, было некогда и, скорее всего, бесполезно.

— Вверх! — заорал Гера, крутанулся, уходя от очередной стрелы, и со всей силы оттолкнулся доской от волны.

Доска взмыла вертикально, и с такой неожиданной скоростью, что даже у Геры потемнело в глазах и перехватило дыхание. О том, что сейчас чувствует непривычный Тенька, он старался не думать. У бока мелькнула стрела, надорвав куртку — на этот раз не арбалетная, а ортонная, и Гера понял, что они попали во владения орденских летчиков.

Отсюда, сверху, открылся вид на реку и на непрерывную двойную цепь корабельных «огоньков». Навскидку их было больше полусотни. Корабли держали речную границу.

Уходя от обстрела и погони, Гера пустил доску в долгую горизонтальную спираль и ощутил, как Тенька бешено рванул его за штанину, а потом центр тяжести сместился, как бывает, если один из летчиков не удерживается и начинает свободно болтаться за пределами доски, сохраняемый от падения лишь зажатой в креплении ногой.

В Институте учили, что надо перевернуться вниз головой и медленно скользить в таком положении, чтобы повиснуть рядом с напарником, дать ему возможность за себя ухватиться и сообща повернуть доску обратно, завершая маневр. Но когда тебя преследует не меньше двух десятков летчиков, это подобно смерти. К тому же, Гера сомневался, что Тенька поймет, какие движения от него требуются. Да и что он вообще в сознании.

Плечо взорвалось болью, и Гера споткнулся в воздухе, резко оборвав спираль. Болтающийся вне видимости Тенька задал инерцию, доску задрало вверх, Гера сложился пополам, сгибая колени, и ударился лбом о металлический остов собственных креплений.

В глаза брызнули искры, и остатками ускользающего рассудка юноша успел понять, что доска неуправляемо падает, и подумать: «Конец!»

Над головой шелестели, смыкаясь, густые камыши. От этого непрерывного шелеста, отзывавшегося в голове болью, Гера очнулся. А может, еще от сырости и другой боли — в плече.

Первой мыслью было: «Это невозможно!»

Второй: «Это плен!»

Камыши почти скрывали небо, но Гера ясно видел, что уже светает. Наверняка и солнце успело выглянуть из-за горизонта. Тихо плескала вода. Квакали лягушки.

— О, очухался, — радостно сказал знакомый голос, и Геру для верности осторожно похлопали по щеке.

— Тенька… — шепнул он непослушными еще губами, — мы где?

— Где-то на берегу в камышах, — философски изрек Тенька таким тоном, словно это его совершенно не заботило. — Ты как себя чувствуешь?

— Как смерчем пожеванный. Нас… в плен взяли?

— Кто ж им даст! — решительно опроверг колдун. — У нас тут самая что ни на есть свобода. Правда, далекая от цивилизации.

Он пересел так, чтобы Гера мог его видеть. Тенька выглядел потрепанным, но вполне живым и здоровым.

В ушибленную голову назойливо стучались тысячи вопросов. Гера титаническим усилием упростил их до пары слов:

— Что случилось?

— Мы шлепнулись в воду, — Тенька непроизвольно потер спину. — Хорошо шлепнулись, чуть не потонули. Орденцы так и подумали. Им и в голову не могло прийти, что моя доска, оказывается, умеет держаться на воде! Мало того, она плавает не хуже, чем летает по небу. В общем, мы булькнули, по нам выпустили финальную порцию стрел и успокоились. Я под водой смог уцепиться за доску и направить ее куда подальше. Потом выплываю, гляжу — ты в обмороке. Но живой. В общем, плыли мы, плыли, и приплыли в эти камыши. Тебя стрелой зацепило, но не сильно, навылет. Я не сударыня Налина, но, чем мог, замотал. Еще шишка на лбу, но с ней ничего не поделаешь.

Гера пошевелил плечом и поморщился.

— Почему ты не позвал помощь? Мы далеко от лагеря?

Тенька потупился.

— Тут так интересненько получилось… Я ж не понял сразу, куда плыву. Словом, мы на орденском берегу. Зато отсюда видно, как корабли причаливают к пристани. Очень красивое зрелище, с рассвета любуюсь.

Гера вполголоса выругался.

— Ты-то сам как? Не ранен?

Тенька дернул себя за воротник.

— Чего мне сделается? Я ж в полосатой рубашке! Только лодыжку вывихнул, пока нас в воздухе мотало. И об воду спиной треснулся. Но это ерунда!

Они провели в камышах весь день, дожидаясь сумерек и заодно наблюдая за пристанью. Пробовали считать корабли, но их было так много, что друзья всякий раз сбивались.

— Наверное, весь речной флот сюда пригнали, — предположил Гера. — Нам в Институте рассказывали, что между Кавьим и Доронским морем по Принамке плавают вот такие корабли, возя людей и грузы. По течению только на парусах, против течения — на веслах. Но их основные пристани у морей, особенно на острове Аталихане. Должно быть, именно там корабли вооружили метательными орудиями. Это мы с плотов стрелять не можем, а они с корабля — запросто, их отдачей не потопит! Теперь нечего и думать, чтобы соваться на реку, как я хотел. Только людей погубим. Надо изобретать новую стратегию.

— Может, корабли у них спереть? — внес предложение Тенька, жуя камышинку.

— Как? К ним даже подобраться нельзя!

— А мы на моих досках, под водой. Оденем всех воинов в полосатые рубашки, чтобы удачу приманить, и вперед, за обду и отечество!

— Сколько у тебя досок?

— Мало, — вздохнул Тенька. — Десятка два.

— Нужно хотя бы несколько сотен.

— Это к зиме. Припрягу учеников и, если соображать будут, штук пятьсот сделаем.

— А еще нужно время, чтобы переучить летчиков, — напомнил Гера. — Да и вода хоть зимой не замерзает, но такая холодная, что не поныряешь. Значит, если в ставке ничего не придумают, с наступлением придется повременить до весны.

— Клима ужасно расстроится, — предрек Тенька. Ему на колено прыгнула зеленая лягушка, квакнула и скрылась в камышах.

— Не только она…

Ближе к середине дня стала известна еще одна неприятная новость. Среди орденских триколоров глазастый Тенька разглядел другие знамена: темно-синее дерево на светло-зеленом фоне. Это был флаг Голубой Пущи.

— Клима опасалась, что наиблагороднейший сумеет с ними договориться, — покривился Гера. — Когда Выля была в Ордене, она доносила, что переговоры всякий раз заходят в тупик. Жители Голубой Пущи никогда не любили вмешиваться в войны. А сейчас, видимо, наиблагороднейший нашел, чем их убедить. И как бы не без помощи сильфов…

Вечер тянулся особенно долго, темнота наступала нехотя, а ночь выдалась не по-осеннему ясной: каждую звездочку на небе видно и лунная дорожка на полреки.

Но выбирать не приходилось.

Гера и Тенька сумели добраться до Института только к вечеру следующего дня — пропахшие лягушками, в тине пополам с грязью, голодные и уставшие. В таком виде и отправились сдаваться Климе в директорский кабинет, из-за чего Гера чувствовал себя провинившимся воспитанником.

Обда долго созерцала их тяжелым взглядом исподлобья, очень выразительно и с чувством комкая в кулаке какую-то бумажку. Когда провинившимся воспитанником почувствовал себя и Тенька, а от мокрых ног «разведчиков» начала расползаться грязная лужа, Клима с силой швырнула измятую бумажку в мусорное ведро и, наконец, изрекла:

— Думаете, орать буду, смерчи вас дери? Не дождетесь. В другой раз либо докладывать перед авантюрой, а не после, либо можете не возвращаться.

Она выдержала паузу, чтобы нерадивые соратники до конца осмыслили сказанное, а потом деловым тоном спросила, что они смогли узнать.

Во время доклада Клима мрачнела все больше и больше, крепко переплетала пальцы и докрасна терла этим двойным кулаком переносицу. Услышав о подкреплении из Голубой Пущи, она зло скрипнула зубами, а в ответ на предположение Геры бросила:

— Конечно, сильфы! Больше некому. И не просто «сильфы», а вполне конкретный Костэн Лэй, чтоб у него доска треснула и укроп погнил! Юра однажды проговорился, как здорово его обожаемый начальник умеет копаться в архивах и находить нужное. Наверняка Костэн Лэй и в этот раз нашел сведения или аргументы, которыми наиблагороднейший смог убедить Пущу!

Клима поворошила на столе бумаги, еще раз смерила подданных неодобрительным взглядом.

— Завтра в девять утра я назначу совет ставки. Будьте там оба. Тенька, приходи на советы и впредь. Всем до смерча надоело слушать, как старший колдун ничего не умеет.

— Но опыты!..

— А опыты ставь в свободное от советов время!

Тенька недовольно сморщил нос, но возражать дальше не стал. Климу не переспоришь.

В дверь кабинета постучали, и вошел Зарин — такой же мокрый и уставший, лишь грязи поменьше. При виде Климы его изможденное лицо просияло, словно само существование обды придавало Зарину сил.

— Мы вернулись! — воскликнул он. — И привезли ее!

Клима настолько обрадовалась, что перестала хмуриться и разжала кулак. Она встала из-за стола, подошла к Зарину, и тот неожиданно сгреб ее в охапку, чуть приподняв над полом. Клима, помедлив, прикоснулась щекой к его щеке и мягко сказала:

— Ну, хватит. Поставь меня на место.

Зарин смутился и разжал руки. Клима одернула платье, заправила за ухо локон из прически.

— Какова из себя моя гостья?

Зарин усмехнулся, вспоминая.

— Судя по виду, она застала еще первых обд. Но держится бодро, ее даже не пришлось уговаривать на путешествие, и часть дороги мы летели на досках. Говорит, ей очень интересно на тебя посмотреть и составить свое мнение. Привезла с собой шкатулку с какими-то реликвиями, но никому их не показывает. Сегодня она устала с дороги, а завтра утром рассчитывает повидаться.

— В таком случае, я перенесу совет на полдень, — решила Клима. — А в девять жду ее здесь. Тенька, Гера, вам тоже разрешаю прийти.

— А мне? — спросил Зарин, не сводя с нее глаз.

Клима ответила на его взгляд и кивнула.

Загадочная дочь человека, одарившего отца Налины Делей портретом прабабки Костэна Лэя, оказалась седой сгорбленной старушкой, в которой морщин и бородавок было больше, чем росту. Она назвалась сударыней Теей, и с порога уставилась на обду во все глаза, подслеповато щурясь.

Клима представила себя, своих соратников, предложила гостье сесть в специально приготовленное для нее кресло и отведать отвара ромашки.

Сударыня Тея долго и суетливо устраивалась в кресле, расправляя юбки и успевая следить, чтобы Гера налил ей в чашку ровно столько отвара, сколько она хочет выпить. Наконец, перестала крутиться, сдула с рукава в кулачок несуществующую пылинку и позвала:

— Заринька, поди сюда. Где мой ларчик?

Зарин шагнул к креслу и подал старушке увесистую на вид шкатулку, обитую зелеными от времени медными пластинами. Тея пристроила «ларчик» на коленях, извлекла откуда-то из складок одежды маленький ключик и, ловко щелкнув замком, отворила крышку. Снова пристально глянула на обду, и достала желтый от времени лист бумаги, удовлетворенно произнеся:

— Похожа. Да. Совсем похожа!

Она развернула лист лицевой стороной к остальным. Это был портрет молодой девушки, примерно Климиного возраста. Цветной и удивительно точный: художник поставил себе задачу запечатлеть самые мельчайшие черточки, от легкого румянца на щеках до темного волоса, выбившегося из косы.

Эта девушка была моложе, когда Клима видела ее во сне.

— Да, — неуверенно отметил Зарин, сличая лицо обды с портретом. — Вроде что-то есть…

— Совсем не похожа, — заявил Гера.

— Вылитая! — потрясенно ахнул Тенька. — Да вы не на лицо, на глаза посмотрите! И представьте, что они не светло-светло-золотистые, а черные.

— Это обда? — спросил Зарин.

— Не просто обда, — поправила сударыня Тея, — а Обда! Та, которая первой приняла бремя дара высших сил. Этот портрет, нарисованный при ее жизни и сохраненный колдовством от тления — наша самая драгоценная семейная реликвия. А наш род — потомки Обды.

Клима усмехнулась своим мыслям.

— Ты ведь ради этого позволила уговорить себя на дальнюю дорогу, сударыня Тея. Как многие на ведской стороне, ты не верила, что я — истинная обда, и проехала через всю страну, чтобы узнать наверняка.

— Твоя правда, — не стала отпираться Тея, бережно пряча портрет обратно и щелкая замочком.

Она передала шкатулку Зарину, снова поправила все свои юбки, маленькими глоточками в один присест выпила полчашки отвара.

— Зачем меня, старуху, понесло к обде, мы разобрались. А вот каков интерес обды до старой Теи?

— У меня, как ни странно, тоже портрет, — не стала лукавить Клима и протянула старушке медальон. — Есть три таких портрета. Один был у орденского убийцы, подосланного ко мне. Другой у орденской разведчицы. Третий принадлежит Эдамору Карею. Его жена, Налина Делей, сказала, что владельцем оригинала был твой отец. Ты знаешь, кто здесь изображен?

Сударыня Тея едва глянула на портрет.

— Как не знать, — пожала она плечами. — Ветреная была девчонка. Вышла за сильфа и — фьють! Только и видели ее в Принамкском крае, — тут старушка хитро улыбнулась. — Но ты, обда, конечно, спрашиваешь не об этом. Да. Я все могу тебе рассказать. Но история долгая, путаная-перепутанная, как и все в общем-то истории, где замешаны родственные связи и высшие силы.

— Время у меня есть, — заявила Клима, подавшись вперед. — Говори.

— Тогда слушай, — торжественно произнесла Тея, прикрыла сморщенные веки и начала рассказ.

Давным-давно, когда сильфы еще висели далеко на севере, цепляясь ушами за кедры, а крокозябр били топором промеж глазных отростков, в Принамкском крае жили люди. Волосы их были темны, как стволы деревьев, а глаза желтые, как молодой янтарь. Жили они в устьях Принамки и Сильфуки (которую так, понятно, никто еще не называл), и более всего на свете почитали землю да воду.

Но в какой-то год с Кавьего моря явились другие люди, точно перевернутые отражения местных жителей. Волосы их были желтые, точно пшеница по осени, а глаза чернее земли, на которой она растет. Лихо ли, благо ли привело тех людей на Принамкские берега, уже и не узнать. Они захватили земли в устьях Принамки и Сильфуки, а прежних жителей оттеснили к горам. Много тогда было пролито крови, много построено и разрушено крепостей. Новые жители Принамкского края не захотели перенять традицию поклонения высшим силам, и даже не задумывались, откуда пошел обычай предавать мертвых земле и воде.

Мало кто знает, но с высоты северных пиков гор хорошо видно, что Сильфийские Холмы стоят на побережье кислых морей, за которыми начинается пустыня сплошного льда. Над теми краями властвуют Небеса. И сильфы, в отличие от людей, всегда помнили своих покровителей.

Постепенно дети Небес посваливались со своих кедров и начали расселяться по Принамкскому краю. Холмы их тогда вовсе не интересовали — какой интерес к пустыне может быть у того, кто хочет досыта есть и пить? И вот, уже второй народ людей гнали от берегов Принамки и Сильфуки. Куда им было идти? В горы путь заказан, и тогда многие люди двинулись за Принамку, где их приняла под сень Голубая Пуща.

Но были и те, кто остался воевать. Страшные битвы видали в те времена западные берега Сильфуки, уже имевшей это свое название. Сильфы строили крепости Фирондо, Редим, Компиталь и Вириорта. Люди брали эти крепости, разрушая и отстраивая вновь. Потом их одолевали сильфы, и все повторялось заново.

А тут с Доронского моря пришла иная напасть: могучие яростные существа на кораблях под клетчатыми парусами. Они поклонялись огню и тоже были не прочь поселиться в Принамкском крае, прогнав с лакомых земель всех остальных. Но там уже было слишком тесно.

Первыми врагами доронцев стали сильфы, жившие на острове Аталихане, а потом и люди. Война была повсюду, народы и племена делили равнину и никак не могли поделить. Лишь в закрытой от мира Голубой Пуще было спокойно, а городок Мавин-Тэлэй служил для торговли с внешним миром. Ни о каких обдах, понятное дело, тогда не знали. А между тем их время приближалось.

Глядя, как сильфы просят о милости Небеса, а доронцы жертвуют многое огню, люди равнины тоже стали искать себе покровителей. Но крокозябры и духи лесные лишь забирали кровавые жертвы, ничего не давая взамен.

Однажды один купец с равнины, достаточно помотавшись по свету, задался вопросами несправедливости бытия. Неужели людям не досталось никакой высшей защиты, которая могла бы ниспослать им чудо и спасти от истребления? Эти вопросы привели купца в горы, где он узнал о культе высших сил. Обрадованный, он привез на равнину это знание, а заодно молодую горскую жену, выстроил капище и воззвал. Но высшие силы молчали.

Купец не сдавался. Он оставил все дела, поселился на капище, а умирая от старости, завещал пятерым детям докричаться до покровителей людей.

Постепенно вокруг капища выросло небольшое поселение. Его жители от имени равнины взывали к высшим силам, моля услышать и послать чудо, которое спасет род людской в Принамкском крае. Постепенно высшие силы стали откликаться. Тогда были открыты первые проявления колдовства, касавшиеся в основном изменения воды и глины. Попутно поселяне лепили чудесные горшки и продавали их в ближайшем городе.

Но потом в поселение нагрянули служители культа крокозябры и вырезали всех жителей до единого. Чудом выжила лишь девочка по имени Обда, правнучка того купца, горянка по виду. Она смогла воззвать к высшим силам так, и сказать им такое, что те заговорили с ней. И заключили сделку. Если людям равнины, чужакам в Принамкском крае, и впрямь нужно покровительство высших сил, то пусть. Обде будет послан невероятный дар. Каждое ее слово станет услышано. Второй дар проявится в том, что ее желания, изреченные вслух, начнут сбываться. Обда велит людям объединиться, пойти за ней, и так будет. А чтобы Обда по неопытности не натворила глупостей, ей дадут третий дар — небывалую интуицию.

Обде удалось совершить невозможное. Она объединила разрозненные племена равнин, установила временный мир с горцами, отбросила сильфов на Холмы и разбила доронских захватчиков. В центре Принамкского края, на пересечении всех дорог и путей была воздвигнута крепость Обды, получившая название Гарлей, что на языке пришельцев с Кавьего моря означало "единство". Гарлей стал новой столицей Принамкского края.

Всюду возводились капища высших сил, пособники культа крокозябры уничтожались без жалости. Появились первые колдуны — ученики обды. Народ души не чаял в своей правительнице, но жизненный путь ее подходил к концу. Обда беспокоилась, что после ее смерти все развалится.

Она пришла на свое старое капище близ разрушенной сильфийской крепости Редим и взывала к высшим силам сутки напролет. И снова была услышана. Высшие силы сказали, что когда Обда умрет, они передадут ее дар другому человеку, не менее достойному, которого сами выберут.

Настал срок, и Обда умерла. А день спустя после ее смерти в Гарлей пришла светловолосая девушка и сказала, что ей нужно занять место правителя. Колдуны спросили у высших сил, тот ли человек перед ними. И высшие силы поведали, как это можно проверить. Надо вырезать на коже девушки символ, под которым Обда объединяла племена — Формулу Власти — три вертикальные линии перекрещивает горизонтальная. Три черты символизируют три дара высших сил, а четвертая — объединение их в одно. Символ вырезали, и порезы осветились зеленым, пропав. Девушка взяла титулом имя своей предшественницы. Вторая обда укрепила многие крепости и несколько раз разбила войска горцев.

Так наступило время обд.

Сударыня Тея задумчиво глядела куда-то вдаль, точно видела сейчас те древние времена, когда юная Обда докричалась до высших сил.

— …Ничто не дается просто так, — вздохнула старушка. — «Формула власти» — это название не только дара, но и трех условий, которые Обда, а далее те, кто пришел после нее, поклялись соблюдать. И горе тому, кто нарушит сделку с высшими силами. Но о трех условиях ты, обда, знаешь куда больше меня.

Клима кивнула, не став уточнять, что ей известны пока только два из трех.

— И все же, сударыня Тея, кто на портрете?

— Мой старший брат был одержим мечтой вернуть обду, — сказала Тея, будто не услышав, — Наш отец обладал несколькими копиями этого портрета, и роздал их нам, своим детям. В моей шкатулке лежит еще один, точно такой же. Наш отец знал ту женщину и историю ее замужества. Он всегда осуждал ее решение оставить Принамкский край, но… как перечить, если любовь! Отца утешало, что ее первый муж с сыном остались здесь, правда, на орденской стороне, не на ведской. У моего брата не было детей, всю свою жизнь он положил на то, чтобы докричаться до высших сил, подобно нашему предку. Этой идеей он заразил сперва моего среднего сына, а потом и внука. Мой внук пошел дальше всех. Он много времени проводил на капище высших сил, и там его постигло откровение. Однажды он просто собрал пожитки и отправился странствовать по свету. Искал ее потомков, — Тея кивнула на портретик. — Говорил, это ключ к рождению новой обды, — она вздохнула, потерла глаза сухонькими ручками. — Мой внук не вернулся домой. Говорят, лет двадцать назад он погиб в Ордене.

— Кто на портрете? — повторила Клима уже требовательно.

Старушка улыбнулась.

— Слышала ли ты когда-нибудь, обда, о роде Кейрана и Климэн?

— Кейран? — оживился Тенька. — Это не тот колдун, который написал исследование про амплитуды световых колебаний и их влияние на процент кривизны векторов?

— Он много чего написал, — степенно кивнула Тея. — Но мы его сейчас вспомнили не поэтому. Вместе с Климэн они возглавляли то, что впоследствии стало ведской думой, и погибли во время одного из штурмов Гарлея. Немногие помнят, что Климэн была не только женой Кейрана, но и дочерью последней обды Принамкского края. Говорили, она через всю недолгую жизнь пронесла вину за свою мать. Так вот, — старушка еще раз поправила юбки. — На портрете их далекая правнучка.

Когда старенькую сударыню Тею со всеми возможными почестями проводили из кабинета, Клима глянула на портретик почти торжествующе.

— Ну, Костэн Лэй, теперь ты мне попался!

— Нехорошо звучит, — отметил Гера.

— Еще ляпни, что я должна быть к нему милосердной. Он нам все наступление сорвал, смерч ему в зад. Впрочем, — Клима любовно сжала портретик в кулаке, — теперь у меня есть кое-что получше смерчей.

— Какой вред Костэну в том, что он дальний потомок последней обды? — не понимал Гера. — И какой прок нам от этого знания?

— Самый прямой, — загадочно ухмыльнулась Клима. — Юра писал мне, что среди моих сторонников могут быть потомки последней обды. Якобы, любопытно с исторической точки зрения. Но, думаю, это начальник науськал его спросить. Потомки последней обды — очень, очень хорошая карта в рукаве. И победитель — тот, кто ею обладает. Зарин, командира разведки ко мне, живо!

— Что ты задумала? — заинтересовался и Тенька.

— Пошлю гонца на Холмы, — невинно ответила Клима. — Мне необходимо как можно скорее переговорить с господином Костэном с глазу на глаз. А теперь на совещание, оба!