Формула власти. Новая эпоха

Глава 6. Институт

Не на год, не на два — навсегда

Загорается наша звезда.

Кто-то искренность нашу поймёт

И пойти вслед за нами рискнёт…

Н. Добронравов

Это запоминается на всю жизнь…

Небо ясное не по-осеннему, только над самой головой неподвижно застыло маленькое белое облачко, похожее на надкушенный с одного боку крендель. Такие кренделя, сахарные, обсыпанные маком и орехами, когда-то в далекой прошлой жизни привозила с ярмарки мама.

Трава на краю летного поля еще зеленая, высокая, от нее покрылись темными мокрыми пятнами казенные остроносые ботинки на шнуровке и даже немного — горчично-желтые штаны, на размер больше положенного. «На вырост», как говорят здесь. Впору форма только тем девочкам, у чьих родителей есть деньги за нее уплатить.

Роса и на траве, и на крыше сарая с досками, и на самом поле — час ранний, только рассвело. А в Институте начались уроки.

Девочки стоят в шеренгу по росту, но даже Климе, самой высокой из них, весь мир кажется сегодня необычайно огромным: и трава вровень с щиколотками, и строгая наставница полетов, и тронутые ржавчиной крепления досок. В эти крепления, кажется, не удастся нормально защелкнуть ботинки: все равно маленькая ножка вывернется.

А особенно огромным кажется это чистое небо, бездонный, холодный, до краев наполненный ветром простор, куда сегодня им предстоит впервые отправиться.

«Ах, мамочка, как же все изменилось за то время, что тебя нет! Посмотри сквозь воду и землю на свою Климку: мне девять, и я уже такая большая, что и представить нельзя. Я не знаю пока, принесу ли людям счастье, как ты говорила, но уже умею постоять за себя. Я могу сделать так, что моих обидчиков исключат отсюда насовсем, а еще нас учили по-взаправдашнему драться. И хотя наставник говорит, что у меня удар слабоват, никто не хочет становиться со мной в пару. Потому что я умею так посмотреть на человека, что у него удар делается еще слабее моего. Я так Выльку на лопатки положила. И Гульку тоже, хотя она вечно нос дерет, потому что благородная. Мамочка, я лучше всех девчонок могу сложить и вычесть, а еще быстрее всех читаю, даже если буковки маленькие. А сегодня, мамочка, я впервые полечу. Мы все впервые полетим и после этого получим право по институтскому обычаю звать друг дружку ласточками».

Что там особенного, в небе? Почему однажды оно заглядывает в глаза и так берет за сердце, что не оторвать? Почему небом начинают жить? Оно голубое, необъятно круглое, с кренделем-облаком в самой середке. В небе живут птицы, солнце, тучи и сквозняки. А по ночам его кучно заселяют звезды. На уроках в Институте рассказывают, что по сильфийской теории звезд не существует, но есть несколько людских гипотез, которые это опровергают.

«Мамочка, я теперь знаю все на свете! Я знаю, что такое «гипотеза» и чем она отличается от «теории». А еще я знаю, зачем нужен Орден, и как хорошо, что он есть на свете. Иначе бы всюду были веды и сплошное беззаконие. Правда, в чем заключается это беззаконие, нам не говорят. И как оно влияет на экономику страны — тоже. Наставникам не нравится, когда я начинаю расспрашивать их об этом. Но ничего, со второго года нас начнут пускать в библиотеку, там-то уж я все сама прочитаю!»

Гулька накануне хвасталась, что когда у них в доме гостили сильфийские родственники, ее несколько раз катали на доске. Но вся спальня сошлась во мнении, что когда катают — это не считается. Надо самой, чтобы лишь ты и доска наедине с небом. Тихая белокурая Арулечка, тоже благородных кровей, поведала, что однажды уже летала сама и по-взаправдашнему, когда отец обсуждал какие-то взрослые дела с приезжим сильфом. Гость оставил доску в прихожей, а четырехлетняя Арулечка на нее залезла и даже расшибла макушку о потолок. Девочки с уважением щупали Арулечкин шрам под белокурыми локонами и жаждали подробностей. Но Арулечка и сама толком не помнила, зная про приключение больше из рассказов родителей.

— Ноги в крепления! — приказывает наставница полетов.

И Климе вместе с остальными девочками становится одновременно страшно и радостно. Вот он, долгожданный миг! Все ближе и ближе.

Движения давным-давно заучены: девочки много тренировались перед первым полетом, зубрили теорию пилотажа, чистили доски, занимались специальной гимнастикой.

Скрип, щелчок.

— Сосредоточьтесь! Учитесь чувствовать, как вас огибает ветер.

Клима очень старается, она хочет быть лучшей в полетах, как на уроках чтения и истории. Но никакой ветер ее не огибает, а под Гулькой, вон, доска уже задрожала. Как ей это удалось?!

— Взлетное движение стопами! Помните, мы учили? Как будто хотите привстать на цыпочки и подпрыгнуть.

Гулька вспархивает ввысь легко и свободно. Следом — Арулечка, Выля и прочие девочки. Клима прыгает и привстает на цыпочки с таким усердием, что по лицу и спине уже струится пот, но не может заставить доску даже вздрогнуть.

— Клима! Что ты копаешься? Давай, на цыпочки и подпрыгнуть.

От злости и обиды начинает жечься комок в горле. Ну почему? Неужели именно ей досталась неисправная доска, которая словно вросла корнями в землю?! Девчонки уже пробуют описывать в воздухе первые пируэты, а эта деревяшка артачится, как соседкин осел!

Наставница подходит к ней и хорошенько пинает доску ногой.

— Лети! — сквозь зубы рычит Клима и подпрыгивает так, что едва не выворачивает себе лодыжки.

Доска вздрагивает и теряет устойчивость, словно ее поставили на катящуюся бочку, облитую маслом.

— Держи равновесие, Ченара! Не заваливайся назад!

«Так это я — лечу?..»

— Нащупай ветер! — из лучших побуждений советует сверху Гулька, но Клима так сердита, что хочет ее прибить. Какой еще ветер? Нет тут никакого ветра!

Перехватывает дыхание, словно земля тянет ее вниз, а небо наоборот, выпихивает из своих владений.

— Ты полетишь, — яростно шипит Клима доске. Таким же тоном она запрещала отцу пьянствовать.

И доска словно подчиняется сильнейшему, признает в ней если не хозяйку, то человека, с которым приходится считаться. Она летит то вправо, то влево, вихляет вниз-вверх, но — летит!

Ветра Клима по-прежнему не чувствует, но движения из уроков гимнастики делают свое дело. Доска понемногу выравнивается и даже догоняет в небе прочие. На лицах у многих девочек — восторг, упоение небом. То самое чувство свободы, когда ветер ласкает волосы, бренчит застежкой-змейкой на куртке и охотно подставляет свою спину, чтобы доска прокатилась по ней.

Климе ветер так и норовит засунуть волосы в рот, пробраться под одежду, застудить щеки и уши, сбросить доску во все воздушные ямы, какие только найдутся. К концу занятия девочка уже мечтает о твердой земле, хотя многие ее одногодницы, кажется, летали бы так вечно.

«Небеса меня невзлюбили, мамочка. Но я еще заставлю их себе покориться!»

И она заставила. Кровью и потом, множество раз падая, но снова и снова поднимая упрямую доску ввысь. К пятому году Клима летала не хуже других, но то, чего Гулька и Арулечка достигали за пару минут, ей приходилось отрабатывать сутками. Ветер нехотя ложился под днище доски, признавая, что по крайней мере до окончания Института ему придется потерпеть.

Но первый раз запоминается навсегда.

Институт принял Климу сразу и безоговорочно, со всеми дверями и коридорами, белоснежными башнями, правилами, науками и даже дразнилками про длинный нос. Институт полюбил ее за острый ум и упорство, за преданность Принамкскому краю, за бессонные ночи в библиотеке и за то, что Клима признала его своим домом.

Небо прежде других распознало избранницу Земли и Воды. И возненавидело за беды, которые обрушатся на головы сильфов, если обда снова добьется власти среди людей.

— Сударыня обда, проснись! Сударыня обда…

Голос продирался сквозь сон, как орденский тяжеловик по бурелому — с трудом, но неумолимо. Клима обреченно перекатилась головой по подушке и буркнула, не открывая глаз:

— Да, благодарю. Ты можешь идти, Ройнес.

Пять часов утра, караулы сменились, и один из солдат разбудил свою обду, как было велено. Клима не знала, каким чудом ей удалось вспомнить его имя. Новых имен теперь было столько, что многие она произносила правильно лишь благодаря интуиции.

Шатер за ночь успел выстудиться, не спасала даже жаровенка в центре. Клима заставила себя откинуть шерстяное одеяло и, стуча зубами сквозь зевоту, принялась натягивать через голову платье, одновременно нашаривая босой ногой изящные остроносые ботинки. Спать хотелось, как никогда в жизни.

Совещание вчера продлилось допоздна, а потом еще пришлось разбираться с казначеем, который так запутался в доходах и расходах, что проще было казнить его и нанять нового, чем заставить самосовершенствоваться. Этот казначей Климе нравился: несмотря на свой страх, а может, и благодаря ему, он пока не украл ни гроша, все траты были на пользу дела, а прибыль исправно поступала. Но опыта казначею недоставало, и поэтому время от времени он с похоронным видом являлся к обде, вываливал перед ней мешок финансовых документов и расписывался в своем бессилии. Климе приходилось профилактически на него орать, а затем битый час наблюдать, как казначей все пересчитывает, отчаянно сопоставляя доход с расходом. Обычно хватало присутствия обды и ее тяжелого взгляда, чтобы эти неуловимые величины все-таки сошлись как полагается, но порой Климе тоже приходилось впрягаться в бесконечные расчеты. Заканчивалось все обычно одинаково: казначей рассыпался в благодарностях, клятвенно обещал больше не паниковать и найти себе пару честных толковых помощников, а затем удалялся, прижимая к груди мешок рассортированных бумаг.

В этот раз они с казначеем засиделись далеко заполночь и разобрали не все. Четверть традиционного мешка обда оставила себе на утро, поняв, что если не поспит хотя бы три часа, то рухнет без чувств, как когда-то в семнадцать лет.

Клима в последний раз глянула на безнадежно остывшую постель, зевнула особенно широко и позвала:

— Лернэ!

Тенькина сестра не заставила себя долго ждать. Так повелось, что Лернэ в соседнем шатре вставала немножко раньше обды и помогала той зашнуровать платье, а иногда — уложить волосы под сеточку. У самой Климы это занимало куда больше времени и получалось не так аккуратно.

Лернэ выглядела на зависть выспавшейся: по деревенской привычке она укладывалась затемно и к пяти утра успевала отдохнуть. Клима себе такой роскоши позволить не могла.

— Сегодня прохладно, — щебетала девушка, ловко затягивая шнурки. — На траве вот-вот изморозь ляжет. Самый разгар сбора урожая. Ты, гляжу, в белом нынче, точно на праздник…

— Посмотрим, — угрюмо отозвалась Клима, разглядывая свою сонную физиономию в маленькое зеркало. — Сеточку не нитяную, а золотую возьми. Послушай, у тебя есть какие-нибудь румяна?

— Нет, — растеряно помотала головой Лернэ. — Я могу сбегать по лагерю поискать. Среди колдунов девицы есть, да и вообще. Только, Климушка, — она оценивающе посмотрела обде в лицо, — тебе бы отдыхать побольше, а то одними румянами-то делу не поможешь…

— После победы отдохну, — проворчала Клима, двумя пальцами разглаживая морщинку между бровей. Морщинка не оценила усилий и появилась вновь, стоило опустить руку.

Лернэ ловко помогла расправить платье и в два счета расчесала встрепанные волосы обды, украсив их золотой сеточкой. Клима вывесила медный кулон поверх лифа и пару раз плеснула себе в лицо холодной водой. Круги под глазами не исчезли, но хотя бы веки перестали слипаться и походить на щелочки.

После ухода Лернэ Клима села за стол и придвинула себе вчерашние бумаги казначея. Складной стол поскрипывал, когда на него опирались локтями, складной стул ему тоненько вторил. Полы шатра трепетал холодный ветер, донося запах костров, какого-то варева и мокрой листвы.

Клима зажмурилась и стиснула ладонями ноющие виски. Когда же это, наконец, кончится?! Дни в дороге, ночи почти на голой земле, гул взрывов, вонь, гарь, кровь. Потом — снова дороги, чужие дома, сон урывками, порой не даже в постели, а в трясущейся по ухабам карете или вовсе в седле. Климе не нравилась походная жизнь. Она любила каменные стены, которые не прошибает ветер, комнаты с жарко натопленными печками и залы, где можно созвать на совещание всех, кто ей нужен, а потом распустить с поручениями. Если бы Клима могла выбирать, то осталась бы руководить восстановлением Гарлея. Это было для нее куда приятнее и понятнее, чем сумасшедший марш через полстраны.

Но для того, чтобы заняться обустройством нового мира, нужно прекратить старую войну.

Клима упрямо стиснула зубы, подавляя очередной зевок, перевернула один из листов чистой стороной и вывела кончиком грифеля первые столбики расчетов.

Послышались широкие уверенные шаги, зашелестела ткань шатра.

— Надо поговорить, — тактично, но твердо сказал Гера.

Клима молча кивнула на соседний стул. Она догадывалась о теме разговора.

«Правая рука» скинул теплый плащ и сел, заставив складную конструкцию жалобно скрипнуть.

— Клима, — начал он, — я не спал всю ночь, размышляя о том, что мы обсуждали вчера на совете.

— Ну и зря, — буркнула Клима, поднимая глаза от расчетов.

— Ты полагаешь, мне было не о чем задуматься?

— Я полагаю, что не спать, когда есть возможность, будет лишь стукнутый об тучу.

Гера посмотрел ей в лицо и сочувственно вздохнул.

— И все же есть вещи, из-за которых нельзя заснуть. Клима, скажи, ты всерьез…

— Да, — с раздражением перебила девушка, — я всерьез собираюсь сегодня брать Институт, и если ты не отговорил меня ни вчера, ни в Кивитэ, ни месяц назад, то и сегодня не надейся!

— Только не ври, что тебе это нравится.

— Не буду. Но еще больше мне не нравится обойти Институт стороной, оставив у себя в тылу вторую неофициальную столицу Ордена.

Гера поник.

— Об этом я и думал всю ночь. Да, пройти мимо Института тоже будет неправильно, но начинать осаду, как в остальных городах, неправильней вдвойне. Клима… это ведь не только «вторая столица». Это еще и наш дом.

Клима зябко дернула плечом и переплела пальцы. Гера неисправим. Он всегда полон каких-то светлых, высокоморальных идей, совершенно неосуществимых в настоящей жизни. То ли он сам этого не понимает, то ли надеется, что Клима сейчас возьмет и достанет из-за пазухи какое-нибудь чудо, благодаря которому вместо войны все благородно возьмутся за руки и пойдут нюхать цветочки на ближайший луг. Особенно будет стараться по части цветочков Наргелиса.

Но из чудес у Климы имелась лишь Тенькина взрывчатка.

— От Выли точно больше не было вестей? — спросил Гера.

Обда покачала головой. Молчание «левой руки» ее тоже не радовало.

Последнее письмо Выля прислала из Кивитэ. Там говорилось, что Орден не надеется удержать город, поэтому основные силы отходят в Институт, который велено оборонять любой ценой. Там же, у самой реки Принамки, раскинулся большой лагерь беженцев, которых понемногу переправляли на тот берег. Ни досок, ни паромов не хватало, а беженцы все прибывали. Многие на орденских землях страшились обды, не зная, что от нее ждать. Выля написала, что отходит в Институт вместе с войсками, где по-прежнему оставалось немало преданных обде. Выля писала, что по ее сведениям, Климина организация в Институте до сих пор активно пополняется новыми членами. Но орденская разведка делает все, чтобы добраться до зачинщиков, и в таких условиях провал становится вопросом времени.

Выля отбыла в Институт, и больше от нее не пришло ни весточки. Климины разведчики пытались что-нибудь выяснить, но безуспешно. Поэтому сейчас, когда войско обды находилось на расстоянии трехчасового перехода до Института, о творящемся за белыми стенами можно было только гадать.

— Клима, — почти моляще произнес Гера. — Юрген сказал мне, что Выля назвала Кайнис городом фанатиков. А ведь в Институте будет еще хуже. Ты помнишь, во что превратился Кайнис после нашего штурма? Помнишь перестрелки на улицах, сражение едва ли не за каждый дом? Ты можешь представить, во что это выльется в Институте? А ведь сейчас среди солдат много институтских, неужели ты думаешь, что они безропотно примут приказ забросать наш бывший дом взрывчаткой?

— Гера, чего ты от меня хочешь? — исступленно прошипела Клима сквозь стиснутые зубы. — Я не могу отменить штурм Института. Не могу! Значит, сегодня мы пойдем и, если потребуется, взорвем там все к смерчам.

— Клима, Принамкский край может тебе этого не простить.

Обда сжала губы в нитку, а морщина между бровей сделалась особенно глубокой.

— Принамкский край простит мне всё, когда я прекращу войну.

Гера выглядел несчастным. Даже не обладая Тенькиным даром читать по глазам, Клима видела, как ему больно осознавать, что сегодня он своими руками разрушит место, которое когда-то стало для него родным.

Смех в белых коридорах и темных спальнях.

Доски на летном поле, запах книг в библиотеке.

Первые знания, первые надежды, первые идеалы вперемешку с первыми тайнами.

Институт — не просто здание, где их учили воевать и любить Орден. Это — друзья и недруги, разбитые коленки, лакомые кусочки из столовой, игры, занятия, горючие слезы… Институт — это их детство.

Наверное, Клима видела Герину боль так ясно, потому что сама испытывала такую же.

Клима отказывалась себе в этом признаваться, но еще ни перед одним штурмом она не испытывала такого волнения. Даже под Фирондо. Даже в самом начале, когда они обороняли Редим посредством камней, колдовства и неслыханной наглости. Все это было другое, необходимое. А сейчас обда чувствовала себя завоевателем с топором, готовящимся срубить под корень дерево, которое полжизни кормило.

Сегодня Клима не осталась в лагере, как обычно бывало во время осад, а стояла вместе с Герой, Тенькой и военачальниками впереди войска, укрытая колдовскими щитами. Под ногами похрустывал песок летного поля, вдалеке виднелся знакомый до боли покосившийся сарайчик с инвентарем. Массивные белые стены были совсем близко, на расстоянии полета стрелы. Осадные орудия, лестницы и взрывчатка ждали своего часа. У Института не было открытых сверху крепостных стен с зубцами, поэтому оставалось лишь гадать, кто смотрит на обду из убранных витражами узких окон.

Институт безмолвствовал, камни не пропускали наружу ни единого звука. Но если хорошо приглядеться, за пеленой витражей можно было увидеть многочисленные силуэты.

Войско притихло. Повсюду Клима натыкалась на взгляды бывших воспитанников: отчаянные, застывшие, испуганные и наоборот полные решимости идти до конца за избранницей высших сил. Гера был белый, как институтские стены — он так и не признал Климину правоту, но в этот раз не посмел ослушаться. Институт — не опальный градоначальник, его нельзя потихоньку отпустить и забыть о нем. Без взятия Института невозможно дальнейшее продвижение на юг и переправа через Принамку. Как полководец и стратег Гера не мог этого не понимать.

Тенька не испытывал к Институту родственных чувств, но видел, как терзаются его друзья, поэтому тоже хмурился. Вдобавок, последние дни колдун только и делал, что разрабатывал полезные для отечества изобретения и вдалбливал новоявленным ученикам свой образ мысли. На Айлашу времени оставалось совсем мало, это не нравилось ни девушке, ни самому Теньке.

Из-за туч выглянуло солнце, и белые стены знакомо полыхнули золотом. Орденские флаги на башенках и над запертыми воротами знакомо гордо взвились по ветру.

Гера сжал кулаки и опустил голову, глядя куда-то себе под ноги.

— Начинай, моя обда, — безвыразительно прошептал он, и голос сорвался. — Если можешь.

— Институт! — громко крикнула Клима. Ее высокий уверенный голос эхом разбился о камень стен. — Слушайте меня, те, кто внутри! Я, Климэн Ченара, обда Принамкского края и Западных гор, не хочу лишнего кровопролития! Сдавайтесь, и я приму вас под свои знамена!

Эхо отгремело, и в безмолвии проволочились несколько долгих секунд. А потом одно из витражных окон открылось, и из него вылетела большая ортонная стрела. Тяжелое древко не позволило ей долететь до цели — ортоны плохо стреляли вдаль. Поэтому стрела глухо вонзилась в песок летного поля шагах в двадцати от Климиных ног.

— По-моему, здесь все ясно, — тихо сказала девушка Гере.

— Ей жаль, — добавил Тенька невысказанное.

Клима привычно отвела взгляд и скомандовала:

— Готовность к первому залпу!

— Небеса-а-а… — где-то бесконечно далеко простонала Гулька.

Солдаты налегли на механизмы метательных орудий, раздался скрип натягиваемых веревок, дюжина камней пополам со взрывчаткой приготовилась взвиться в небо, распарывая утренние лучи. Обычно первых двух залпов хватало для разрушения городских стен.

Клима уже набрала в грудь воздуха, чтобы отдать приказ стрелять, но тут случилось нечто необъяснимое.

Орденский флаг над воротами внезапно заходил ходуном, и не от ветра, а словно кто-то изнутри дергал за конец длинного шеста, к которому он был подвешен.

— Чего у них там такое интересненькое происходит? — удивился Тенька. — Обычно народ за стрелы хватается, а не знамена дергает.

Гера встрепенулся.

— Да, верно, прежде нас уже осыпали бы стрелами, а тут одна-единственная. Что-то здесь не так! Эй, отставить первый залп!

Солдаты замешкались, переводя взгляд с обды на военачальника.

— Пока не стрелять, быть в готовности! — распорядилась Клима. И сердито прошипела: — Гера, какого смерча? Не смей оспаривать мои приказы!

— Да ты погляди на флаг!

— Там полон Институт орденских интриганов, с них станется измыслить какую-нибудь уловку!

По войску прокатился изумленный гул: триколор дернулся в последний раз, а затем мягко упал на землю перед воротами. Тяжелые створки дрогнули.

— Умоляю, не стреляй! — лихорадочно прошептал Гера. — Может, они передумали?

— Передумали тратить стрелы и решили для начала пустить на нас институтские тяжеловики?

— А чего говорит твоя могучая интуиция? — осведомился Тенька.

Клима чуть слышно выругалась в ответ. Интуиция молчала. Но медальон поверх белого платья не наливался кровавой тяжестью, поэтому девушка позволила себе подождать.

Ворота приоткрылись совсем немного, и из них выбежала фигурка в форме орденского командира. Гера всмотрелся и ахнул:

— Да это же Выля! Не стрелять!!!

Он бросился ей навстречу.

— Стоять! — рявкнула Клима вслед, но удержать Геру не успела.

Из ворот вышла вторая фигурка, и ее Клима узнала без труда, потому что часто видела именно так, издали, хотя и с высоты парящей доски. Но зачем за ворота понесло их наставницу полетов?!

Наставница и Выля что-то кричали, размахивали руками, то ли отговаривая войско обды от решительных действий, то ли подавая знаки кому-то в Институте. Напряжение, повисшее над летным полем, было сравнимо разве что с памятной игрой в молнии у Фирондо.

Выля с Герой поравнялись на бегу и с наскока заключили друг друга в объятия. Потом к ним подоспела наставница полетов и обняла обоих. Было видно, как они без умолку что-то говорят, захлебываясь речью и перебивая друг друга, хохочут и не размыкают рук. Так, в обнимку, они развернулись и зашагали к войску обды. Выля, идущая в центре, заметно прихрамывала.

Ворота к тому времени открылись полностью, но за ними не было готовых к бою тяжеловиков, как опасалась Клима. Лишь разношерстная толпа: орденские солдаты, воспитанники всех возрастов в зеленом, желтом и алом, люди вообще безо всякой формы и знаков различия. А над их головами развевались лоскуты желтой материи, привязанные к шестам, древкам копий и просто к топорам ортон.

— Институт наш!!! — во всю мощь легких заорал Гера и помахал своим воинам свободной от объятий рукой.

Вылю арестовали, едва она переступила порог Института. Девушка даже не успела выхватить оружие: двое орденских разведчиков заломили ей руки сзади, еще один снял перевязь с ортоной, в то время как четвертый обыскивал. Выля мысленно порадовалась, что успела отправить Климе письмо еще в Кивитэ, и сейчас орденцы ничего противозаконного найти не смогут.

Было утро, время занятий, поэтому в холле не сновали воспитанники: лишь несколько командиров, вместе с Вылей прибывших из Кивитэ, стража на постах и орденские разведчики.

— Что за глупый розыгрыш? — громко возмутилась Выля. Главное — не признаваться, как учила Клима. А там, может, и выкрутиться удастся. С орденцев станется устроить ей плановую проверку.

Но при виде Наргелисы, спускающейся с главной лестницы, Вылина надежда начала таять, как туман поутру.

— Розыгрыш? — Наргелиса выглядела усталой, потрепанной, но невероятно довольной собой. — Пожалуй, ты права. Розыгрыш действительно вышел глупый, его следует прекратить, — она приблизилась к Выле вплотную и негромко сказала: — Ты славно разыгрывала меня в Кайнисе, Вылена Сунар. А нынче поиграюсь я, и вряд ли тебе это понравится.

— Господа! — воскликнула Выля, обращаясь ко всем присутствующим. — Я не понимаю, что происходит! Что за чудовищные намеки?!

Ее спутники выглядели растерянными, лица конвоиров не выражали ничего. Не будь здесь Наргелисы, которая явно умудрилась добыть какие-то неопровержимые доказательства, и обладай Выля даром Климы, ей удалось бы всех убедить в ошибке.

— Господа, — учтиво улыбнулась Наргелиса. — Здесь происходит операция разведки Ордена, руководство Института обо всем осведомлено. Не задерживайтесь в холле, прошу вас самостоятельно проследовать к секретарю и заявить о прибытии. А госпожа Вылена уже прибыла, куда ей следует.

Ударил колокол, возвещающий об окончании занятий. Из выходящих в холл коридоров послышался нарастающий шум топота множества ног, голоса воспитанников. Наргелиса недовольно оглянулась на коридоры и махнула рукой конвоирам. Вылю толкнули к лестнице, ведущей вниз, к подвалам. Именно по этой лестнице почти три года назад поднимались на тяжеловике Клима, Гера, Тенька и некая сильфида. Ступени отремонтировали еще при Выле, а большую алую надпись на стене долго и безуспешно пытались смыть. Заколдованная краска не смывалась, въелась в камень на всю толщу стены и коварно проступала даже через свежую штукатурку. Поэтому сейчас стена возле нижней лестницы была занавешена белым полотнищем.

Когда в холл начали выходить воспитанники, головы Наргелисы, Выли и конвоиров были уже вровень с полом. В последний раз глянув наверх, Выля увидела, как среди прочих холл пересекает юноша-девятигодка в алом одеянии политика. Он шел, читая учебник истории в знакомой обложке, и не глядел по сторонам.

Смерч знает, как Наргелиса использует тот факт, что у нее в руках один из членов неуловимой прежде организации. Клима этому не учила, но Выля сама вывела для себя, что порой предупредить других гораздо важнее, чем не признаваться, если попадешься. Особенно, если эти другие попасться пока не успели и могут даже не узнать, что их судьба висит на волоске.

— Да здравствует обда! — заорала Выля и рванулась из рук конвоиров. Их было четверо, но выходка девушки оказалась столь неожиданной, что все они на долю мгновения растерялись. И Выле этого хватило, чтобы ринуться к стене и с треском сорвать ткань, открывая яркую надпись.

Воспитанники в холле повернули головы, юноша в алой одежде оторвался от книги и увидел Вылю. Кажется, их взгляды даже успели встретиться.

Конвоир сбил Вылю с ног, она дернулась, по инерции пытаясь вырваться, шагнула мимо ступеньки и кубарем покатилась вниз по лестнице. Последнее, что слышала девушка, прежде чем удариться головой — голос Наргелисы, заковыристо бранящейся по-сильфийски.

Выля очнулась от холода. Она лежала на каменном полу в темной камере, лишь прямоугольник двери был обведен яркой чертой света — снаружи горели лампы. Девушка закусила губу, чтобы не стонать, и осторожно попыталась приподняться. Все кости так ныли и похрустывали, словно пока Выля была без сознания, их вытащили, пересчитали и как попало запихнули обратно под кожу. Выля пошевелила ногой и охнула от боли. Если не перелом, то сильный ушиб: не побегаешь и на доске не полетаешь. Голова тоже болела, в горле перекатывался комок тошноты. Хотелось лечь, закрыть глаза и дремать, пока все это как-нибудь само собой не прекратится.

Клима бы на Вылином месте пришла в тихую ярость. И от того, что не смогла выкрутиться во время ареста, и потому что неудачно упала с лестницы, лишив себя возможности побега без посторонней помощи, и из-за очередного плана, пошедшего наперекосяк. Но Выля была куда спокойнее своей обды, и вместо пламенного желания идти по головам во имя своих идей у девушки были терпение и выдержка. Жизнь бок о бок с Климой научила Вылю спокойнее относиться к неожиданным поворотам судьбы и недостаткам вышестоящих, а два года службы в Ордене — молчать об истинных чувствах и трезво мыслить в минуты опасности.

Камера оказалась совсем крошечной, а если хорошенько принюхаться, можно было учуять кисловатый запах квашеной капусты. То ли прежде ее хранили здесь, то ли до сих пор — по соседству. Выля вспомнила, что подобные освещенные коридоры с рядами дверей в каморки-хранилища находятся под центральным зданием Института. В похожей клетушке Клима когда-то закрыла благородного господина помощника заместителя директора, среди воспитанников именуемого Кротом за подслеповатость.

Выля прислушалась и различила за дверью дыхание часовых. Этого и следовало ожидать. Однажды Наргелиса уже допустила оплошность, посадив обду в самый глубокий и темный подвал за тремя дверями. Гораздо удобнее и надежнее содержать опасного узника в комнатушке при освещенном коридоре и охране, которая в случае чего поднимет тревогу. Даже Тенька не сумел бы пробраться сюда незамеченным при свете ламп, а вот к Климе в подземелье ходил запросто.

При мысли о Теньке у Выли на сердце потеплело. Приятно знать, что где-то там, за линией фронта, придумывает невероятные изобретения самый сумасшедший и обаятельный парень на свете, с которым они когда-то целовались в коридоре вот этого самого Института. Отчего-то Выля даже не сомневалась, что Тенька тоже помнит и думает о ней, а тот их поцелуй — первый, но далеко не последний. Наверное, когда живешь в постоянной опасности разоблачения, жизненно необходим кто-то, чей образ будет согревать и указывать путь подобно далекой яркой звездочке.

Выля невольно улыбнулась своим мыслям и вдруг услышала, как по коридору кто-то идет, уверенно чеканя шаги. Наргелиса? Не похоже на нее.

— Ах, вот вы где, — прозвучал гулкий от эха голос наставницы полетов. — Бездельники. Там продовольствие привезли на случай осады, а разгружать некому. Живо наверх! И без возражений. Никуда ваша преступница не денется, я до конца перемены покараулю, а потом пришлете смену.

— А госпожа Наргелиса…

— Ваша госпожа Наргелиса здесь не начальник! В Институте принято подчиняться директору. И если он велел все свободные руки занять на разгрузке, то так тому и быть!

Выля усмехнулась про себя. Наставница полетов привыкла строить воспитанников и на земле, и в небе, неудивительно, что стража не смогла ей возразить. Вот они сходят с поста, быстрым шагом идут прочь по коридору…

Но с чего это вдруг наставнице вздумалось ее караулить? На всякий случай Выля придвинулась ближе к двери, чтобы лучше слышать происходящее снаружи. Она не ошиблась. Когда в подвале стало тихо, наставница наклонилась к щели между дверью и косяком.

— Выля! Ты меня слышишь?

— Да, — выдохнула девушка.

— Обда далеко отсюда? Она будет брать Институт?

Удивление ушло, сменившись досадой. Наргелиса знает, что на допросе Выля будет молчать, поэтому с нее станется затеять такую провокацию.

— Я ничего не буду говорить, — твердо ответила Выля.

— Главное — не признаваться, — четко, почти по слогам, произнесла наставница. — Валейка сказал мне эту фразу. Теперь поговорим?

Выля облокотилась на дверь спиной. Имя главы институтской организации, политика-девятигодки, тоже могло быть провокацией. Либо сказано наобум, либо… но и тогда Валейке уже не поможешь.

— Не получится у нас разговора.

В коридоре тяжело вздохнули.

— Да уж, не получится, а времени в обрез. Выля, неужели ты до сих пор думаешь, будто ваши наставники дурнее вас? Будто они не интересуются историей, политикой, живут здесь в полной изоляции от внешнего мира и ничего не знают ни о ведской стороне, ни о событиях под Фирондо? Неужели вы все решили, что мы за пару лет так и не поняли, кто из детей, которых мы растим и учим, тайно поддерживает Климэн Ченару? Нам, знаешь ли, тоже не нравится, что вы год от года гибнете на войне. И раз уж обда вернулась, Институт откроет перед ней двери. Мы не беззаконный Фирондо с дураком Сефинтопалой во главе, и нам не нужны молнии на полнеба, чтобы принять нашу бывшую воспитанницу. Так вот, Валейка все это понял, и когда увидел, что тебя схватили, то рискнул прийти ко мне, потому что я, в отличие от него, могу явиться сюда и с тобой поговорить. Тебе достаточно доказательств, Сунар?

— Зачем тебе знать, когда здесь будет обда? — спросила Выля. Если все это и было провокацией, то слишком уж изощренной. Наргелиса никогда бы не придумала речь, где говорится, что наставники заботятся о детях. Она сама была от этого далека.

— Никто не хочет здесь второго Кайниса, — наставница говорила отрывисто. — Есть план, как этого не допустить. Но осуществлять его надо не более чем за сутки до штурма, иначе все труды пойдут прахом.

Выля колебалась еще долю мгновения, а потом решилась.

— Сколько я уже здесь?

— Часов пять. Сейчас вечер.

— В таком случае, времени у вас меньше, чем сутки.

— Будь готова ночью, — скомандовала наставница до того знакомым тоном, что сразу захотелось взять доску и защелкнуть ноги в крепления.

Выле казалось, что она с легкостью дождется ночи, коротая время за размышлениями, но вскоре ее потянуло в сон, несмотря на боль. Девушка очнулась, лишь когда ее тряхнули за плечо. Над ней стоял Валейка с фонарем, а дверь была нараспашку.

— Ты ранена, — констатировал Валейка, протягивая свободную руку. Он выглядел непривычно в темной летной куртке поверх шитой золотом алой рубашки и с сильфийской саблей на поясе. Эту саблю, честно купленную на Холмах, Валейке подарил отец при поступлении в Институт.

— Немного, — признала Выля, поднимаясь и осторожно наступая на поврежденную ногу. Боль оказалась слабее, чем она ожидала. Может, все-таки ушиб, хвала высшим силам. — Это правда, что ты открылся наставнице полетов? Об тучу стукнулся так рисковать!

Валейка фыркнул и высокомерно изогнул бровь.

— Вылька, я все-таки политик, а не ветроголовый летчик, и могу просчитать результаты своих поступков до того, как меня схватят и, извиняюсь, придется ласточкой сигать с лестницы!

— Нос не дери, отвалится, — привычно усмехнулась Выля. — У тебя тоже «ласточка» вполне летная получилась.

Юноша подхватил ее под руки, помогая опереться. За то время, что они не виделись, Валейка вырос и раздался в плечах.

— Мне и прежде нравилась мысль сговориться с наставниками. Уже после того, как ты выпустилась, было несколько случаев, когда нас запросто могли раскрыть. Но не стали. А это логическая задачка для шестого года. И в Климиных тетрадях такой вариант был, помнишь?

Они вышли в коридор и заспешили к выходу. Выля хромала так быстро, как только могла.

— Этот вариант был у нее под вопросом.

— Так и время другое было. Здесь многое изменилось… давай-ка завернем в лазарет. Там как раз одни наши сегодня дежурят.

В коридорах было тихо, но Институт не спал. Это Выля поняла, едва они поднялись с подвальных этажей. Шепотки, шорохи, отблески света, опустевшие посты часовых…

— Что вы задумали, Валейка?

— Сдать Институт без боя, когда придет обда. Но сперва надо подготовиться, и у нас на это ночь.

В лазарете Вылю местами забинтовали, местами натерли мазями и попытались уговорить остаться, но девушка только отмахнулась, презрительно фыркнув и невольно поймав себя на том, что по старой памяти относится к врачам с таким же легким высокомерием, как политик Валейка — к летчикам.

Потом они бежали к комнатам наставников, освещая себе путь фонарями. Иногда из коридоров навстречу выныривали другие воспитанники, такие же вооруженные и сосредоточенные, перебрасывались с Валейкой парой фраз и снова убегали в темноту. Некоторых, постарше, Выля помнила, другие во времена ее учебы были совсем детьми и не состояли в организации.

У входа на преподавательский этаж их ждала наставница полетов, тоже с фонарем и легкой ортоной за плечами.

— Внутренние караулы убраны, — сообщил Валейка. — Стражу у окон и ворот пока не трогали, их слишком много.

— Правильно, — кивнула наставница. — Лишние жертвы ни к чему. У задних ворот все тихо?

— Да, я договорился со сторожем. Он сказал, что уйдет последним.

— Все-таки уйдет… Что ж, может, и к лучшему. Идите за мной.

Выля чувствовала себя так, словно перенеслась в свои институтские годы, когда излюбленным занятием Климы было использовать ее втемную. Валейка не успел объяснить подробности плана, и сейчас девушке, уже привыкшей быть в курсе всех заговоров и событий, было неуютно.

Наставница остановилась напротив одной из дверей и постучала.

— Наргелиса, отопри! Есть новости.

Услышав имя, Выля вздрогнула и беспокойно оглянулась на Валейку, но тот кивнул, мол, все идет правильно.

Дверь приоткрылась. Вид у Наргелисы был заспанный, еще более усталый, чем днем. Женщина куталась в халат, в руках у нее поблескивал длинный кинжал. Наргелиса мгновенно разглядела и Валейку, и Вылю. Ее губы сжались, а черты лица закаменели.

— Без глупостей, — предупредила наставница полетов. — Принято решение сдать Институт обде.

— Ах, вот как, — глухо процедила Наргелиса. — Кем же?

— Большинством наставников и воспитанников. Тем, кто против, дано полчаса на сборы. Мы не хотим кровопролития в этих стенах, поэтому уходите через задние ворота, садитесь на паром и отчаливайте в Мавин-Тэлэй. Вас не будут преследовать.

На миг Выле показалось, что бывшая наставница дипломатических искусств сперва нападет на них, а затем убьет себя. Так выглядят люди, которые потеряли все.

— Самой не противно открывать ворота Ченаре? — так же глухо и безвыразительно спросила Наргелиса.

— Не противно, — рубанула наставница полетов. — Поторопись.

Глядя, как Наргелиса молча скрывается в недрах комнаты, Выля поморщилась.

— Ее и таких, как она, действительно отпустят?

Валейка кивнул.

— Знаю, это недальновидно, но таково условие наставников. Иначе они не стали бы нам помогать.

Выля подумала, что Гера бы оценил. А вот Клима вряд ли.

Летние ночи коротки, за окнами светало, а в каменных коридорах продолжала кипеть жизнь. Одни обитатели Института уходили, другие следили за ними, третьи колебались, не зная, какую сторону принять. Иногда все же вспыхивали стычки, лазарет медленно пополнялся ранеными, а главный холл — воспитанниками. Выля оказалась в центре внимания — ее обступили друзья и знакомые, спрашивали про Климу и взрослую жизнь за стенами Института. У всех откуда-то взялись золотистые ленточки, а один семигодка из летного привязал к швабре собственную горчично-желтую куртку и размахивал ею наподобие знамени. Стражники у главных дверей плотнее сомкнули ряды и на всякий случай обнажили ортоны.

Словом, переворот был в полном разгаре, когда с верхних галерей, где у окон в ожидании войска обды дежурили стрелки, примчался командующий, бывший комендант Кивитэ, опытный вояка и благородный господин. Он протолкался через толпу, исподлобья поглядел на заполонивших главный холл воспитанников с наставниками, оценил обстановку и рявкнул:

— Какого смерча вы здесь устроили?!

— Решением большинства постановлено открыть двери обде! — объявил Валейка, и семигодка за его спиной размашисто тряхнул «знаменем». — Вы можете уйти через задние ворота или остаться и присягнуть Климэн Ченаре!

Но командующий не дрогнул. Он сдвинул брови и презрительно сплюнул на пол.

— Что еще за «решение большинства»? На плаху ваше большинство за такие решения! Предатели и бездельники!

— Не сотрясай воздух попусту, — вмешалась Выля, поняв, что воспитанника тот слушать не станет. — Уходите из Института, немедленно!

Командующий глянул на ее потрепанную форму.

— У себя в полевой разведке приказывать будешь! Я тебя вообще не знаю. Где здесь хоть один наставник или нормальный командир?

Воспитанники расступились, к дверям вышла наставница полетов, потрясая огромной связкой ключей, взятой у сторожа.

— В Институте больше нет орденского командования, — сообщила она. — Все ушли: господин директор, госпожа Наргелиса, секретари. Прочь с дороги, отзывай своих вояк и дай мне открыть двери обде.

Командующий сплюнул вторично и не двинулся с места.

— Да пусть эти штабисты уматывают к смерчам! Мы никуда не уйдем, так что сама убирай отсюда своих детей и не лезьте, когда вас защищают от обды! Трусы! Испугались так, что готовы сдаться без боя!

— Мы не испугались! — крикнул кто-то в толпе. — Мы все за обду!

— Ах, так? — рассвирепел командир и выхватил ортону, широко махнув ею перед собой. — У меня здесь две сотни отборных бойцов, и мы сдохнем, но ворота этой гадине не откроем! Убирайтесь из холла, если не хотите драки прямо сейчас! Мы здесь прошли Кайнис и Кивитэ!

У Выли тоже была ортона, но на нее девушка по большей части опиралась, чтобы не хромать, поэтому размахивать не стала, лишь выступила на два шага вперед, оказавшись с командующим лицом к лицу.

— Я тоже прошла Кайнис и Кивитэ, тридцать четыре смерча! А еще я с первых дней была «левой рукой» Климэн Ченары, и сделаю все, чтобы сегодня она вошла в Институт без боя!

Командующий открыл рот, чтобы возразить, но тут по лестнице с верхней галереи кубарем скатился один из стрелков.

— Войско обды!

— Открыть двери! — заорала Выля, и воспитанники ринулись к массивным створкам, тесня стражу.

— Не пускать! — прогремел командующий, выставляя ортону вперед. — К оружию! Мы убьем любого, кто сунется! Готовность стрелкам!

Волна воспитанников попятилась от лезвий и копий. Валейка выхватил свою саблю.

— На что вы надеетесь, защищая Орден? — воскликнула наставница истории. — Что война продлится еще пятьсот лет?

— Или что нас всех здесь забросают взрывчаткой? — добавила Выля. — Ты знаешь еще по Кайнису и Кивитэ, обда не станет церемониться! Она здесь все к смерчам разнесет!

Сверху донесся шум: лучники сражались друг с другом. В толпе воспитанников заплакала девочка.

— Уходите отсюда, — повторила наставница полетов. Валейка поднял саблю, решаясь драться.

— Ни за что, — стиснул зубы командующий и рубанул ортоной.

Выля сама не помнила, каким чудом успела вскинуть собственное оружие и пусть криво, но все же парировать удар. Валейка вскрикнул, его сабля с грохотом упала на каменные плиты, а сверху закапала кровь.

И у дверей началась свалка.

Впоследствии Выля не могла установить в памяти точную очередность событий. Казалось, все они слились в единый комок из криков, лязганья металла и топота ног. Наставница полетов бросила ключи куда-то под ноги и скрестила ортоны с командующим. Старшие воспитанники прижали стражу к дверям, отбирая оружие. Девочка в толпе плакала без остановки. Кто-то поднял с пола швабру с курткой на древке, теперь совсем похожую на знамя, потому что и древко, и желтую ткань обильно залила темно-алая кровь. Кто-то насадил собственную куртку на лезвие ортоны. Вниз с галерей спустились стрелки, но было непонятно, кому они собираются помогать…

Упавшего Валейку едва не затоптали в давке, но Выля успела помочь ему подняться. Юноша был бледен и держался за плечо. Пальцы скользили от крови.

— Ну и куда тебя понесло, «штабист»? — обругала его Выля.

— Я думал, что просчитал… — шепнул Валейка. — А летчиков этому учат?..

— Что нельзя саблей против ортоны махать? Не помню, но я в семнадцать такой дурой не была!

— Мне шестнадцать… Вылька, я умираю?

— Смерча с два! — отрезала Выля. — В полевой разведке на такие царапины даже девчонки плюют!

Валейка несколько приободрился и шататься перестал.

— Институт!.. — еле слышно донесся снаружи голос Климэн Ченары.

— Открыть ворота! — крикнули сразу несколько голосов.

— Ключи! — наставница полетов опустила ортону и зашарила глазами по полу. — Найдите ключи!

— Кто стрелял?!! — завопили с галереи. — Крокозябра твою матерь, кто стрелял?!

— Если они выстрелили в ответ на речь обды… — проговорил Валейка, держась за стену.

— …То нам конец, — закончила Выля. — Либо мы сию секунду открываем двери, либо нас забрасывают взрывчаткой. Иначе нам не доказать, что Институт сдается обде.

— Есть еще способ, — Валейка посмотрел наверх. — Видишь, там, на галерее над дверями палка от триколора? Надо его сбросить. По правилам, крепость, бросившая флаг, считается сдавшейся…

— Это в книжках для политиков, а не на войне, — буркнула Выля. — Но попробовать надо. Сиди здесь, в толпу не суйся.

— Вот еще! — Валейка отлепился от стены и пошатнулся. — Если в разведке даже девчонки… то я тем более! И со своей ногой ты одна по лестнице не заберешься!

— Друг у друга костыли, — фыркнула Выля, но спорить не стала. Кругом по-прежнему была давка и столпотворение, одни дрались, другие искали ключ, третьи бились в запертые двери. Организовать эту толпу было бы под силу разве что Климе.

Выле казалось, что прошло уже около получаса, и они с Валейкой не успеют. Но взрывы не раздавались. То ли обда медлила, что-то предчувствуя, то ли израненное ортонами время растянулось для Института в бесконечно-длинную ленту.

Триколор крепили на века. Видимо, чтобы никто из воспитанников не сумел его оторвать. Валейка обессиленно сполз на пол, уронив голову на грудь, Выля вся взмокла.

— Ключи! — крикнул чей-то заплаканный голос на том конце холла. — Мы нашли!

Выля в последний раз дернула за древко, раздался хруст, треск, и непокорный триколор с шелестом упал по ту сторону стены.

— …Как я потом на одной ноге спускалась с лестницы, таща на себе Валейку, это отдельная история. А остальное вы знаете, — закончила Выля свой рассказ.

Бывший кабинет главы Института был окутан вечерними сумерками. Уютно потрескивало пламя за кованой решеткой очага, горели приглушенным колдовским светом лампы. Клима сидела за столом в большом кресле с мягкой обивкой, а на стульях для посетителей расположились ее «руки»: левая и правая. Впервые за эти годы они снова сидели все вместе.

— Как он сейчас? — спросил Гера.

— В лазарете. На счет «царапины» я, конечно, тогда преуменьшила, но ничего, выкарабкается. Клима, тебе лучше будет его навестить, потому что я обо всех подробностях институтской жизни не знаю.

Обда кивнула, принимая к сведению, и чуть покривилась. Она ненавидела навещать кого-либо в лазарете.

— Плохо, что Наргелиса тебя вычислила. У меня пока нет других агентов в орденском командовании. Хотя, если наставники тоже за нас, можно поискать осведомителей через них, — Клима задумчиво провернула в пальцах перо. — И плохо, что Наргелисе опять удалось уйти. Сами же и отпустили.

— Это был благородный поступок, — отметил Гера.

— Верно, — проворчала Клима, — глупее некуда.

Слушая их, Выля невольно улыбнулась. Ей было так хорошо среди своих, что даже клонило в сон.

— Ничего не меняется. Вы по-прежнему спорите о мерах подлости и благородства.

— Мы уже не спорим, — вздохнул Гера, — а вежливо советуемся.

— Гера советуется, — Клима чуть усмехнулась, — а я принимаю решения.

Выля улыбнулась еще шире. Клима поглядела ей в глаза — остро, оценивающе. И сразу стало неуютно.

— Ты много сделала, Выля. Для нашего общего дела и лично для меня. И я никогда этого не забуду.

— К чему ты ведешь, Клима? — насторожился и Гера.

— К тому, что Выля больше не может быть моим разведчиком в Ордене, — обда пожала плечами. — Значит, нужно подыскать ей новое дело. В орденской армии Выля была командиром отряда «ласточек», но в моей армии ее звание — «левая рука». Руке обды — большие дела. Итак, Выля, чем ты хочешь заниматься?

— Ушам не верю! Клима, ты спрашиваешь мое мнение?

— Я ведь сказала, что ты много сделала для меня, — обда взяла бумагу и придвинула к себе чернильницу. — За это я дарую тебе право выбирать. Даже если ты вовсе захочешь отойти от дел и всю жизнь просидеть на моей шее нахлебником вроде колдунов, я не стану чинить препятствий, и на твоем столе будет лучший в стране хлеб.

— Надо же, — хохотнул Гера. — Я сто раз видел, с каким размахом ты наказываешь, но вот подобные награды на моей памяти раздаешь впервые!

— Согласись, есть за что.

— А если и я однажды захочу сесть на твою шею?

— Ты и сядешь, — безжалостно отрезала Клима. — Когда война кончится, тебе почти нечем будет заняться.

— Это мы еще посмотрим! — не согласился Гера. — Можно подумать, что мой талант командующего применим только на войне. И в мирное время всегда есть место чести, отваге, благородству…

— Да уж, глупости место есть всегда. Выля, твое решение?

«Левая рука» задумчиво провела ногтем по гладкой столешнице. Выле подумалось, что впервые в жизни она может выбрать занятие по душе, но в усталых мыслях одуряюще пусто.

— Я могу подумать?

Клима кивнула.

— Если бы я снова решала за тебя, то скорее всего отправила бы в помощь Ристинке. Помнишь Юргена? Он уже интересовался, не станешь ли ты его коллегой.

— Вот что-что, а обратно в разведку меня совершенно не тянет, — убежденно заявила Выля. — Слишком выматывает.

Клима философски пожала плечами.

Дверь без стука распахнулась, и в кабинет шагнул Тенька. Он совершенно не изменился со времени их последней встречи с Вылей, даже не подрос, как обещал. Кажется, и жилетка с карманами на нем была та же самая. Он улыбался, в глазах сияли добрые смешинки, а светлый вихор на макушке топорщился точь в точь, как она представляла себе тысячи раз.

Выля сама не заметила, как вскочила со стула, подбежала к нему, обхватила за шею и поцеловала. По-настоящему, как это должно быть, когда наяву встречаешь человека, чья улыбка не оставляла тебя в самые трудные минуты.

Гера раскрыл рот, потом закрыл и беспомощно обернулся к Климе. Обда приподняла брови и отложила перо. Тенька в Вылиных объятиях дернулся было, пытаясь отстраниться, но не успел.

В кабинет заглянула Айлаша. Оглядела безмолвную композицию, возмущенно покачнулась на каблуках, а потом взвизгнула на весь этаж:

— Теня! Фаляй-фа! Хра!

Выля повернула голову, увидела источник звука, весь в сиреневых косичках, и пораженно отшатнулась.

— Это моя девушка, — скороговоркой известил Тенька. — Интересненько это… м-да.

— Хаку-даку-улямаса! Фу! — всплеснула руками Айлаша.

— Да сама ты кошка драная! — не осталась в долгу Выля, непостижимым образом поняв все без перевода.

— Шашукака, мутана!

— От мутаны и шашукаки слышу! Крокозябра лохматая!

— Кроко-оу! Жу-жа!

— Об тучу стукнутая!

— Вы, это… не ссорьтесь, — вмешался Тенька. — Выля, это Айлаша, Айлаша, фа-ха Выля. Девочки, ну что тут поделать, не разорваться же мне…

«Девочки» вдруг разом умолкли и развернулись к причине спора.

— Какой ты подлец, — выговорила Выля сквозь закипающие слезы. — Я так ждала! Хоть бы написал! Ненавижу!

Она размахнулась и влепила Теньке звонкую пощечину, а потом выбежала вон, ни на кого не глядя.

— Шашукак! — хлюпнула носом Айлаша. — Я есть не твой девушка никогда! Фу!

Вторая пощечина вышла не такой звонкой, но острые иномирские каблуки убегающей девушки цокали по полу гораздо громче Вылиных башмаков.

— Айлаша! — запоздало крикнул Тенька, но из коридора донеслось:

— Не искать меня никогда! Фу!..

Колдун со вздохом прикрыл дверь кабинета и приложил ладони к покрасневшему от пощечин лицу.

— Вот же крокозябра, — сокрушенно сказал он.

— Тенька, ты, конечно, мой друг, — честно рубанул Гера, — но рано или поздно это должно было с тобой случиться!

— А мне начинает нравиться Айлаша, — меланхолично отметила Клима.

Тенька скорчил обоим друзьям кислую мину и все же отправился на поиски обиженных им девушек.

Занималось раннее утро третьего дня после взятия Института. На летном поле было тихо и пусто, лишь блестел мокрый после ночного дождя песок, кое-где тронутый изморозью. Небо казалось необычайно высоким, облака взмахивали синими крыльями в такт движениям ветра.

У кромки поля показалась одинокая фигурка с доской в руках. Старая горчично-желтая форма сидела гораздо лучше, чем три года назад. Стали более покатыми плечи, куртка приятно жала в груди. Лишь тонкие соломенные волосы все так же падали на длинный нос.

Клима кинула взгляд на небо и вставила ноги в крепления.

Рывок, ком в горле, привычное скольжение по воздуху от ямы до ямы.

Небо кидается навстречу, неприветливо дергает сквозняком за пряжку на «змейке».

— Ченара! Ну, кто так взлетает?! Кому я на девятом году «хорошо» за контрольную поставила?

Этот голос, безжалостно обличающий все ее ошибки в небе, больше не раздражал. Наверное, оттого, что Клима теперь знала, почему ошибается.

Сделав еще круг над полем, она приземлилась возле наставницы полетов.

— Ты следила за мной?

— Увидела из окна. Что это за доска, Клима? У Ордена таких нет. Трофей с Холмов?

— Почти, — Клима отщелкнула крепления, сошла на землю и поставила доску вертикально на ребро. — Она сильфийская, пусть и хорошая. На сильфийской доске я бы никогда не отлетала контрольную на «хорошо».

— На чем же ты летала, позволь спросить?

Клима усмехнулась, глядя в небо.

— А вот это пока военная тайна. Но тебе, сударыня наставница, стоит ее узнать…