Формула власти. Новая эпоха

Глава 5. Шаги в неизведанное

Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,

Как бой ни жесток, ни упорна борьба!

Над вами безмолвные звездные круги,

Под вами немые, глухие гроба.

Ф. Тютчев

Красный колдовской огонь полыхнул в последний раз и затих. Тенька перестал щуриться и обернулся к Гере, который стоял позади него, словно безмолвное изваяние в поблескивающей кольчуге, опустив к земле окровавленную ортону.

По внутреннему двору полуразрушенных и обгоревших казарм сновали люди, кое-где еще слышались звуки боя, но то было уже не организованное сопротивление защитников города, а попытки не желавших сдаваться в плен орденцев если не прорваться на волю, то хотя бы продать свою жизнь подороже.

— Скверный был бой, — тихо сказал Гера. — Тяжелый.

— А у тебя бывали легкие? — Тенька заглянул ему в глаза. Клима в таких случаях бурчала «не лезь в меня» и отворачивалась, но Гера, кажется, хотел, чтобы его поняли как можно лучше, поэтому ответил на взгляд.

— Я никогда прежде столько не убивал. Одни открыли нам ворота крепости, а другие легли в них костьми, чтобы мы не вошли. Даже в Гарлее такого не было.

— Тебе не нравится чувствовать себя завоевателем?

— Мне не нравится убивать моих соотечественников, а порой даже тех, чьи лица я помнил по Институту, — Гера тяжело вздохнул и отвел взгляд, вперившись в кровавое лезвие ортоны. — Именно поэтому я когда-то последовал за Климой. А теперь она нанимает палачей. Впрочем, здесь, в Кайнисе, их работу были вынуждены выполнять мы. Но ведь будут еще Кивитэ, Институт…

Тенька тоже отвернулся от друга, изучая обгорелый остов стены.

— Не бывает войны без жертв. Нам придется еще не раз убить, чтобы все это закончилось.

— «Нам», — саркастически поморщился Гера. — Тенька, ты не знаешь, что это такое. Ты не убивал. А я чем дальше, тем больше крови чувствую на своих руках…

У колдуна сделалось несвойственное ему выражение лица: брови нахмурились, у краешков поджатых губ пролегли узкие морщинки. Такой Тенька совсем не походил на мальчишку, а выглядел старше, чем на свои двадцать лет. И даже вихор на макушке торчал как-то ожесточенно.

— Ты считал, сколько наших врагов спалило красное пламя? А сколько народу взорвалось весной от стрел? Когда я привязывал проволоку к Гарлейским воротам, стражи не знали, что доживают последние минуты. Может, они бы даже согласились служить Климе, но их уже не спросишь. А ты знаешь, скольких ведских солдат под Редимом унесли с поля боя не оглушенными, а убитыми? Я, вот, не знаю. А когда мне было пятнадцать лет, в наш дом залезли воры и вломились ко мне в лабораторию. Когда я убирал то, что от них осталось, то впервые понял, какая это жуткая на самом деле штука — мое колдовство. И если я продолжу дальше, то у меня не только ставни из сухого льда будут самые крепкие на деревне, но и трупов на сердце побольше, чем у иного палача.

Гера так крепко сжал древко ортоны, что пальцам стало больно.

— Но ты не убивал глаза в глаза…

— Думаешь, я не представлял, сколько глаз закроются навсегда, когда то, что я изобрел, будет применено в бою?

— Колдунов много.

— А взрывчатку придумал я один. Солдат, Гера, тоже много, и к крокозябрам нам меряться убитыми, потому что у тебя «глаза в глаза», но десятки, а у меня «на расстоянии», но сотни.

Тенька отвернулся, чтобы уйти, и в этот момент с уцелевшей крыши одной из казарм раздался щелчок спускового механизма.

Гера даже не успел подумать, что уже опоздал и не оттолкнет друга, когда в голову Теньке с неприятным хрустом и хлюпаньем вонзилась длинная ортонная стрела. Гера видел только белобрысый затылок веда и торчащее откуда-то из лица древко. Как со стороны, он услышал собственный крик:

— Враг на крыше! Скорее туда!..

Тенька медленно покачнулся и беззвучно стал заваливаться назад. Гера подхватил тело негнущимися руками и лишь отстраненно подумал:

«Всё. Теперь он больше не сделает взрывчатку, которая убивает сотнями и дает нам быструю победу… И что будет теперь с Климой?..»

Стрела вошла в центр лба, странно испачкав его чем-то вязким и угольно-черным. Открытые глаза застыли в вечном колдовском прищуре.

— Тенька, — прошептал Гера, не в силах поверить. — Как же так…

«Тело» внезапно моргнуло и поднесло к лицу ладонь, щупая пальцами лоб и вязкую жижу.

— Вот незадача-то, теперь шишка будет…

От неожиданности Гера отшатнулся, разжимая руки, и Тенька шлепнулся на брусчатку.

— Ай! Крокозябра, Гера, предупреждать же надо! Ну вот, теперь я еще и спиной ударился.

Колдун сел и с неприятным чпоканьем отодрал древко ото лба. Стрелы на нем не было, только свисали тягучие капли черной жижи.

— Как же так? — повторил Гера уже другим тоном.

— Архистворчатое совмещение векторов в экстремальных условиях, — сообщил Тенька и добавил с непонятной гордостью: — Триста на шестьдесят процентов!

— Какого смерча было меня пугать!

— Да кто тебя пугал? — сердито фыркнул Тенька и поднялся с мостовой, растирая жижу по лицу. — Вообще-то, я сам немного струхнул. Летит такая дура на меня… Хорошо, накануне я как раз изучал строение вещества в металле, который идет на ортонные стрелы!

— Так, вот куда пропала моя запасная ортона, — проворчал Гера больше по привычке. Если угробленное во имя науки оружие позволило другу выжить, то и крокозябра с ним.

Тенька уклончиво пожал плечами, подтверждая догадку.

— Правда, дерево я изучить не успел, и оно меня так по лбу шибануло, что шишка будет не меньше гарлейской башни! Но зато вот эта интересненькая штука, — он кивнул на жижу, — помогла смягчить удар, — Тенька задумчиво поглядел на перепачканные пальцы и спросил сам себя: — Хм, интересно, а она ядовитая?..

И Гера подумал, что высшие силы даровали Теньке такой великий талант исключительно из чувства самосохранения. Потому что даже залитый водой и закопанный в землю, колдун примется так усердно изучать собственное посмертие, что лучше бы уж жил вечно.

В бывшем кабинете Наргелисы уютно горел камин, а сквозь распахнутое окно влетали ароматы ночных цветов. Клима сидела у стола, машинально, в задумчивости перебирая бумаги. Перед ней стояла чашка ромашкового отвара и тарелка с ужином, давно остывшим.

— А потом, — заканчивал свой рассказ Юрген, расположившийся у окна в притащенном откуда-то кресле, — за мной прилетела эта девушка, как ее, Вылина первая помощница…

— Лейша Вый, — негромко напомнила Клима.

— Да, точно. И вот, — сильф шутливо развел руками, — я здесь. Скажи, Выля точно не убита?

Клима покачала головой.

— Она отошла в тыл вместе с войсками Ордена. Мы решили, раз она не раскрыта, то ей еще есть резон пошпионить на меня.

— Как я полагаю, Выля — моя будущая коллега?

Клима кинула на него свой острый взгляд.

— Посмотрим.

— А как насчет Лавьяса Даренталы?

— Подумаем.

В кабинете воцарилось молчание и повисло легкое и липкое, как паутинка, напряжение. Клима шуршала бумагами, но Юре казалось, что она вовсе их не читает, а лишь делает вид. Сильф смотрел на чистые пальцы обды, на ее все еще угловатые плечи, скрытые теперь дорогим тяжелым воротником с золотой вышивкой, на ее прямую шею и аккуратную прическу. Нос был все такой же длинный и все так же на сильфийский вкус ее не портил. А вот морщинка между бровей уже не пропадает, когда девушка перестает хмуриться. Теперь эта морщинка поселилась тут навсегда.

Юра чувствовал, что Клима прячет от него свое истинное настроение. Значит, она обеспокоена. Но если не смертью Выли, то чем?

— Клима, что случилось?

Обда подняла голову от бумаг и посмотрела на него в упор. Юра привычно первым отвел взгляд.

— Забавно, — без намека на улыбку сказала Клима. — Ты чувствуешь мое настроение, словно Тенька.

— Может, потому, что я тоже твой друг?

— Друг ли? — коротко переспросила она. — Не сделала ли я ошибку, снова захотев видеть тебя послом?

Юра понял, что имеется в виду.

— Я много думал о том, как ты меня обманула весной, — тихо заговорил он. — Это было очень подло с твоей стороны.

— Я знаю, — без малейших угрызений совести ответила Клима.

— Но, пожалуй, — вздохнул агент, — на твоем месте и в интересах своей страны я поступил бы так же. Поэтому, я на тебя не в обиде. Вдобавок, благодаря тебе меня ждет ошеломительный взлет по службе.

— Ты не рад.

— Мне горько, что Дарьянэ больше не полетит со мной.

Напряжение из кабинета ушло, словно уборщица Тоня из тайной канцелярии без остатка смотала липкую паутинку на свою знаменитую швабру. И Юра теперь видел, что на самом деле Клима очень устала. Она приняла сильфа глубоко заполночь, хотя прилетел он еще ранним вечером, и Небеса знают, какие дела и в каком количестве переделала обда, прежде чем нашла для заклятого друга пару часов перед сном.

— А мне иногда горько, — тихо призналась Клима, — что моя мама никогда не увидит, кем я стала.

— Она давно умерла?

— Ее задрал медведь двенадцать лет назад, — Клима отложила бумаги и буднично закончила: — За это время у меня накопилось к ней порядочно вопросов.

— Как у Костэна к своей прабабке?

— Именно. Мама знала, что я обда, значит, знала, почему я родилась такой. А еще мне не дает покоя, что у Наргелисы я нашла такой же портретик, как те два.

— Пояснения к нему были? — Юра подался вперед.

— Нет. Он, должно быть, выпал из бумаг, которые та забрала с собой.

— Наргелисе Тим удалось бежать?

Клима досадливо кивнула.

— То ли струсила, нервы сдали, то ли что-то почуяла… Она не могла знать, что город будут брать именно в тот день.

— Может, догадалась из-за взрыва?

— Крокозябра ее разберет, — Клима посмотрела в камин, полной грудью вдохнула аромат цветов и нехорошо усмехнулась.

«Опять что-то задумала, — решил Юрген. — Надеюсь, это касается Ордена, а не нас».

Клима аккуратно сложила бумаги в ящик и громко позвала:

— Эй, Хавес!

Дверь почти сразу же открылась, и в кабинет заглянул высокий широкоплечий юноша со светлыми волосами и нагловатым лицом.

— Да, моя обда? — он произнес это таким тоном, что Юрген ощутил себя ввалившимся в чужую спальню.

Клима и глазом не моргнула.

— Сбегай за Зарином, скажи, у меня к нему дело. И пусть не мешкает!

Юноша разом сник, всем видом выражая разочарованное «а разве я для твоих дел не подойду?!», но перечить не стал и, кивнув, скрылся.

— Ты всегда говоришь с подданными таким суровым тоном? — полюбопытствовал Юра.

— Когда они этого заслуживают, — пожала плечами Клима. Поразмыслила немного и добавила: — А сейчас этого заслуживает весь Принамкский край.

— Значит, всегда, — сделал вывод сильф и сладко потянулся. — А вот наш Амадим со всеми ласково говорит, проникновенно так.

— Особенно с моим послом, как я вижу, — елейным тоном прибавила Клима.

— С Ристинкой? — удивился Юра.

— Да, — обда прищурилась и переплела пальцы. — По саду водит, драгоценности дарит, наряды, обсуждает с ней новинки вашей поэзии. И требует ее столь же рьяно, как я — тебя.

— Я не знал, — смутился Юрген. — Но поинтересуюсь.

— В письме про это не пиши, — небрежно распорядилась Клима, отхлебывая ромашковый отвар. — Через неделю Ристя снова полетит к вам, сопроводишь ее и на месте разберешься. Мне нужно знать, какие чувства питает ваш Верховный к моему послу.

Юра ощутил себя неуютно, будто обзавелся вторым комплектом начальства.

— Тебе не кажется, что ты не имеешь права мною командовать?

Клима изобразила на лице такое искреннее изумление, что Юрген бы поверил, не будь он знаком с притворщиком-Липкой.

— А разве я что-то приказала? Лишь дружеская просьба утолить мое маленькое любопытство. Странное ведь дело: я отправляю Ристинку заниматься политикой, выплачиваю ей казенное жалование, на вес золота покупаю ткани для нарядов, а она там говорит о поэзии и принимает в дар побрякушки.

— Клима, — в полушутку погрозил пальцем Юрген, — я ведь не об тучу стукнутый! Скажи прямо, ты хочешь, чтобы Амадим увлекся Ристей, или всеми силами намерена этого избежать?

Клима рассмеялась и погрозила в ответ.

— Вот ты сперва узнай, как оно на самом деле, а там посмотрим.

Сильф понял, почему она не хочет говорить.

— Ты то ли слишком плохо, то ли слишком хорошо думаешь о тайной канцелярии! Использовать Верховного в своих целях никто не станет. И если ему, например, понравилась Ристя, то в угоду тебе заставлять его охладеть к ней не посмеют.

— Если бы это было так, как ты говоришь, — ухмыльнулась Клима, — ты не упомянул бы о моей невинной просьбе в отчете для начальства.

— Я не упоминал!

— Упомянешь. И я, друг мой, не вправе тебе запретить.

— Что я слышу! Злокозненная, как выражается Тенька, обда запросто называет меня другом!

— Способствую твоему взлету по службе. Мне выгодно иметь такого посла от сильфов, как ты.

— Которого можно обмануть и подставить?

— Который на меня за это не обидится, — Клима лукаво прищурила свои черные глаза. — И при случае проделает то же со мной.

— Тебя подставишь! — с нескрываемой досадой отметил Юрген и налил себе еще ромашкового отвара.

Зарин вошел без стука. Наверное, он уже успел лечь спать, и Хавес поднял его с постели: из-под куртки выглядывал край нижней сорочки, да и в целом вид у Зарина был заспанный и взъерошенный. Впрочем, как и у всех в Кайнисе. Еще здороваясь с хмурым, осунувшимся Герой и непрерывно зевающим Тенькой, Юрген успел понять, какое это тяжкое и утомительное дело — война.

Зарин приветственно, со своим обычным достоинством кивнул сильфу и выжидательно посмотрел на обду. Юра знал, что Климин сводный брат влюблен в нее, но почему-то в присутствии Зарина, в отличие от Хавеса, не возникало скользкое и двоякое ощущение неловкости.

С Зарином Клима говорила мягче, но все равно властно.

— Выспись хорошенько в эту ночь, а рано утром возьми у Гульки пару досколетчиков потолковее и летите в Фирондо. Там найдешь сударыню Налину или Эдамора Карея. Пусть кто-нибудь из них сопроводит тебя в Рыжую крепость и поможет найти дочь человека, который подарил Эдамору Карею вот этот портретик, — она взяла со стола упомянутый и протянула Зарину. — Привезешь эту дочь ко мне. Потрать сколько угодно времени, даже если старушка откажется лететь на доске, купишь лошадей и повозку. Скажешь, что обда хочет расспросить ее о внуке. Думаю, она не откажет.

Юрген слушал эти указания жадно, но все равно ничего не понял. Зарин, судя по всему, понял больше, но тоже остался недоволен.

— Сколько времени может занять моя поездка?

— От пары недель до пары месяцев, — пожала плечами Клима.

Юрген подумал, что этот властный тон просто вошел у Климы в привычку, стал частью нее, и обда не замечает его даже в разговорах с близкими.

— Разве у тебя нет других доверенных гонцов? — нахмурился Зарин. — Я не хотел бы надолго оставлять с одним лишь Хавесом. Тебе нужна хорошая охрана.

Клима усмехнулась уголками губ, а черные глаза были по-прежнему холодными и колючими.

— Тем больше причин для тебя обернуться быстрее. Есть дела, Зарин, которые я не могу доверить даже самым лучшим гонцам.

Зарин покосился на сильфа, явно считая его длинные уши лишними в этой комнате.

— Может, ты подробнее расскажешь мне об этом деле?

— Это касается нашей семьи, — коротко ответила Клима. — И моей матери. Больше я тебе не скажу, потому что сама еще не знаю. Но, возможно, тебе вскорости придется сопровождать меня домой. Я хочу поговорить с отцом, и сделаю это, как только дела перестанут требовать моего постоянного присутствия. Я бы сама полетела в Рыжую крепость, но не могу, это другой конец страны, почти побережье Кавьего моря.

Зарин вздохнул, пряча портретик в карман куртки.

— Хорошо. Завтра на рассвете я отправлюсь в Фирондо. Но обещай, пока меня не будет рядом, вести себя осторожнее, Клима.

— Я всегда осторожна, — она махнула рукой. — Ступай.

Когда Зарин, украдкой растирая сонные глаза, покинул комнату, Клима откинулась на спинку стула и удовлетворенно зажмурилась.

— Ты объяснишь, что я сейчас слышал? — поинтересовался Юра.

— Обойдешься, — беззлобно ухмыльнулась обда. У нее явно было хорошее настроение. — Пожалуй, тайная канцелярия может рассчитывать на маленький подарок от меня. Так и напиши в отчете своему начальству. Но сперва с Лавьясом Даренталой побеседуют мои люди.

«И вытянут из него все возможное», — кисло закончил про себя Юрген. Ему оставалось только смириться и признать, что ограждать обду от секретов Ордена — на редкость безнадежное дело.

За окнами чернела бархатная августовская ночь, ослепляемая лишь точками факелов часовых. Догорал камин, заканчивался ромашковый отвар. Клима сидела на стуле по-хозяйски, как может сидеть лишь человек, знающий, что в стране ему принадлежит все: от этой комнаты, стула и глиняной чаши — до рек, полей и городов с их дворцами и неприступными крепостями. В Климиных усталых глазах была такая же черная принамкская ночь, в глубине которой вспыхивали факелами яркие искорки дара высших сил.

Из Кайниса войско обды двинулось на юг, к крепости Кивитэ — главному рубежу на подступах к Институту, который, в свою очередь, был последним рубежом на переправе через реку Принамку, где раскинулись исконно Орденские земли, много лет не знавшие войны: города Мятезуч и Диграстр, крепости Принамкская, Северная и Рогульная, а также столица Ордена Мавин-Тэлэй. В дельте Принамки, у самого Доронского моря, еще имелись острова Заслонный и Аталихан с одноименным городом, но жили там по большей части мирные рыбаки. Когда-то давно, еще во времена первых обд, с Доронского моря приплывали захватчики на кораблях под клетчатыми парусами, но вот уже больше тысячи лет о них ничего не было слышно. То ли растеряли свои быстроходные корабли, то ли до сих пор помнят о поражении, которое нанесло им войско великого Ритьяра Танавы.

За Мавин-Тэлэем раскинулись бескрайние леса Голубой Пущи. В самую глубокую чащобу не заходил человек и даже не залетали сильфы. Ближе к окраинам Пущи жили люди, но про них в Принамкском крае мало кто знал. Это были отшельники и те, кто по каким-либо причинам оставил свой дом или устал от бесконечной войны. Голубая Пуща принимала всех, не признавая ничьей власти извне, и даже наиблагороднейшему приходилось с ней считаться.

Клима со штабом опять ютилась по походным шатрам вместе со всем войском. Ристя и Юрген улетели еще из Кайниса: бывшая благородная госпожа, а ныне сударыня посол не желала ничего слышать о походных шатрах, а сильф спешил передать начальству пленного Лавьяса Даренталу.

Лернэ наоборот покинула гостеприимный дом Гериных родителей и на удивление непреклонно для ее мягкой натуры заявила, что стерпит и шатры, и солдат, и всю войну разом, но новой долгой разлуки с Тенечкой и Герой не переживет. Друзья посовещались и уговорили Климу выделить Лернэ отдельный шатер подле своего, строго-настрого запретив особо грубым солдатам даже дышать в его сторону.

Вдобавок, любящий брат что-то поколдовал над входом. Теперь, стоило кому-то незнакомому переступить порог, как надо всем лагерем раздавался жуткий воющий звук, не иначе как возвещающий конец мироздания.

Первым нововведение испытал на себе Гера, который зашел посмотреть, как Лернэ обосновалась на новом месте. После этого Тенька едва не получил от друга в ухо, а по лагерю поползли настолько невероятные слухи о прекрасной девушке из шатра, что туда зареклись приходить даже самые отчаянные.

Тенька именовал явление непонятным словом «сигнализация» и уверял, что пошел на это исключительно ради научного прогресса и дорогой сестры. Гера стоически вытерпел получасовое объяснение на научно-терминологическом языке и заявил, что Тенька, ему, конечно, друг, но если эта смерчева штука не перестанет выть на своих, то он устроит изобретателю такую «сигнализацию» и такой «научный прогресс», что никакая увертливость не спасет его уши. Тенька клятвенно пообещал расширить «лимит доступа лиц», но в ожидании этого светлого часа Гере приходилось желать прекрасной Лернэ доброго утра и спокойной ночи, стоя на расстоянии трех с половиной метров от входа в шатер.

Загадочное словосочетание «научный прогресс» все чаще звучало из уст колдуна и произносилось с таким трепетом, словно заменило в Тенькином списке кумиров Эдамора Карея. Колдун во что бы то ни стало решил познакомить научный прогресс со своим миром, даже если мир поначалу будет против. Тенька рисовал диаграммы и схемы на всем, что попадалось ему под руку. Особенно почему-то страдали протоколы Климиных совещаний, если их не убирали с общего стола дольше пятнадцати минут. Клима ругалась, колдун виновато разводил руками и уверял, что на этих листах ему лучше думается. Тенька притаскивал откуда-то целые мотки тонкой проволоки, заключенной в гибкую оболочку из неизвестного материала. Он подсоединял к этим моткам колбы с мутноватой жидкостью внутри, и они начинали светиться подрагивающим красноватым светом.

Словом, с его увлеченностью техническим прогрессом могло сравниться только увлечение Айлашей.

За время, прошедшее с вечера знакомства, экзотическая Тенькина зазноба являла себя обществу столь часто, что даже Лернэ успела немного попривыкнуть и смириться с выбором брата, а за сердце хваталась больше для порядку и в самых исключительных случаях. Например, когда Айлаша вздумала нанести визит в настолько короткой юбке, что из-под подола выглядывало самое неприличное, туго затиснутое в светящиеся сетчатые колготки. Или когда она заявилась в почти нормальных, хоть и подранных, штанах, но в полупрозрачной маечке, с зачесанными в вертикальный гребень волосами и губами такой неподдельной синевы, словно вот-вот готовилась помереть от холода и удушья. Тенька был от всего перечисленного в восторге, хотя, к радости сестры, на себя это не примерял.

Впрочем, даже Лернэ отмечала, что Айлаша влияет на Теньку в целом положительно. Экспериментатор больше не забывал поесть, регулярно прибирался, не разбрасывал близ своего обиталища опасные для жизни реактивы и постоянно лучился простым неподдельным счастьем. Вдобавок, колдун к радости Геры стал бывать на свежем воздухе, показывая своей избраннице пейзажи родного мира.

Гораздо сложнее у Теньки обстояли дела с его собственными коллегами. Колдунов при войске обды теперь хватало, многие были уже в летах. Маститые и прославленные, они селились в больших шатрах вместе со своими учениками, переписывали колдовские книги при свечах, одним прищуром разгоняли облака и наводили туманы. Они гордились тем, что еще их далекие предки служили обде своим искусством, передающимся из поколения в поколение, от родителей к детям. Они трепетали перед высшими силами и уважали природу, неукоснительно соблюдая законы, которые вывели за тысячелетия. Колдуны стригли волосы коротко и гладко зачесывали их назад, чтобы ничего не мешало их особому зрению, позволяющему проникать в суть вещей. Они свысока глядели на солдат и не подчинялись даже Гере, признавая над собой только обду. Колдуны имели опрятный внешний вид, изъяснялись грамотно и величаво.

Вечно лохматый, перемазанный реактивами Тенька с его интересненькими экспериментами, техническим прогрессом и деревенским говором никак не мог сойти в обществе колдунов за своего. Не спасало даже то, что колдовское ремесло Тенька перенял от отца, а отец — от троюродной бабушки. В лицо его почтительно именовали «сударь Артений» и не перечили, если их просили помочь в искривлении пары векторов для создания взрывчатки. За глаза Теньку звали выскочкой, неотесанной деревенщиной, недоучкой и прочими менее приличными, но более обидными словами. Климе неоднократно пытались «открыть на него глаза», но та только отмахивалась, из чего обладатели самой богатой фантазии заключили, что обда с выскочкой — любовники.

Тенька, который прекрасно знал, что о нем болтают, только ухмылялся и при случае подмигивал Климе. Обда сердилась и ворчала, что один раз по пьяни еще не дает Теньке права мнить себя ее любовником. Пусть бы лучше не слушал сплетни, а делом занимался. А то она возьмет и все расскажет Айлаше, даже языковой барьер не помешает. Тенька на это резонно заявлял, что если по итогам рассказа его вспыльчивая ревнивая девушка при всем лагере полезет выдирать сударыне обде волосы из прически, то слухи пойдут уже совершенно открыто.

Где-то на середине перехода из Гарлея в Кивитэ лагерь потрясло чрезвычайное происшествие.

Однажды, проводив длинноногую Айлашу в зазеркальный мир, Тенька вышел из своего шатра подышать воздухом.

Стояла изумительно ясная ночь, на небе горели яркие капельки звезд, загадочно перемигиваясь между собой. Тенька глядел на эти звезды и думал, что где-то там, на одной из них сейчас живет и его Звезда. А когда-нибудь он сам попадет туда и непременно все изучит, особенно таинства научного прогресса. Формула водяного зеркала уже почти доведена до максимальной устойчивости. Еще немного — и Тенька сможет проникнуть в иной мир, не рискуя застрять там на веки вечные.

Лагерь спал, под звездным небом на фоне колышущихся полевых трав стояли шатры и палатки, алели костерки, тлели уголья кострищ и недвижно вырисовывались среди стелющихся туманов четкие силуэты часовых. Тенькин шатер стоял близ центра лагеря, но вокруг было изрядно пустого пространства. Никому не охота селиться рядом с местом, где вечно что-то взрывается, крякает, блеет, шипит и мигает алым.

Тенька закончил любоваться небом и вернулся в шатер. Но едва он откинул полу, переступая черту, за которой были выстелены толстые мягкие ковры, как что-то тяжелое обрушилось ему на голову, вырубив свет, звук и мысли о техническом прогрессе.

Вед очнулся, лежа связанным на все тех же коврах. Глаза закрывала плотная черная ткань, во рту чувствовалась какая-то тряпка. По шатру, шепотом переговариваясь, ходили люди, судя по голосам — не меньше трех.

— Не шуми!..

— Где он прячет эти записи?..

— Давай, прочитай еще вот здесь…

— …Смерчевы закорючки! Я не понимаю, на каком это языке!..

«А, нет, не трое, а четверо, — подумал Тенька. — Или вообще пятеро: кто-то в дальнем углу роется и молчит. Говорят по-принамкски, ступают тяжело, значит, люди. Наверное, лазутчики из Ордена. Но чего они пытаются у меня найти? Здорово, если найдут записи о семантопотоках кучного вектора, я их уже неделю ищу…»

— Ищи, или нам придется тащить его с собой…

— …Верно, лучше здесь кончать.

«Меня кончать? — догадался Тенька. — Это плохо. Значит, они не похитители, а убийцы. Вернее, хотят похитить не меня, а мои бумаги. А зачем им мои бумаги, если они в них ни крокозябры не понимают и сами не умеют колдовать?»

— Кажется, вот здесь… Схемы какие-то, пружины, колеса…

«Надо же! — обрадовался Тенька. — Все-таки нашли про семантопотоки! Вот молодцы, что бы я без них делал!»

— Ты уверен, что здесь написано о взрывчатке?

— Не знаю… Но ничего более понятного тут нет. Разве что записи о хозяйственных тратах обды, но вряд ли на их оборотной стороне будет что-то важное.

Тенька не удержался от еле слышного хмыканья. Вот неучи! Сами не знают, чего ищут и как оно выглядит.

— Ты следи, чтобы он не очухался, — напомнил один из непрошенных гостей.

— Да пусть очухивается, — Теньку тронули ногой. — Связано крепко, во рту кляп, на глазах повязка — веревки он не разглядит. А если колдун чего-то не видит, то и заколдовать не может. Проверено! Сколько колдунов мы так переловили…

«Дилетанты, — подумал Тенька, стараясь сосредоточиться, несмотря на кляп, затекшее тело и боль в ушибленной голове. — Видеть надо, чтобы понять, какое вещество перед тобой. А если наизусть знаешь, из чего в Принамкском крае вьют веревки, то хоть вы вовсе глаза зашейте…»

Веревки медленно, но верно сыпались голубоватым прахом.

— Ну что, — спросил тем временем до сих пор молчавший пятый, — нашли нужное? Не надо его допрашивать?

— Я бы для верности спросил, — с сомнением заметил тот, кто пытался читать бумаги. — Не ошибиться бы.

— Здесь или в лесок оттащим?

— Дело ваше, господа. Мне все равно, где с ножом играться…

«Точно орденцы», — понял Тенька.

Кто-то тронул его носком сапога за щеку, вынуждая повернуть голову.

— Подумать только, из-за какого-то сопливого мальчишки столько шума…

— А ты слышал, что этот мальчишка вытворил под Фирондо?

— Слухи, — презрительно бросил кто-то. — Врут.

— Наше дело — выполнить приказ. А со слухами пусть начальство разбирается.

Даже на вторжение в свой шатер, битье по голове и намерение «кончать» Тенька не обиделся так, как на «сопливого мальчишку».

«Под Фирондо, говорите? Ух, и будет вам сейчас Фирондо!»

Когда долго изучаешь природу молний, то начинаешь понимать, что они повсюду. Не только за порогом грозового неба, но и в шерстяном одеяле, которым накрываешься каждую ночь. Таинственная искристая сила молний притаилась между мягкими коврами, устилающими пол шатра, она в шагах, осыпающихся веревках, в трении голосов о воздух, в ударах сердца.

Молнии текут по жилам вместе с кровью, легким покалыванием проступают на коже, собираются в ложбинках ключиц и на кончиках пальцев. Это больше, чем молнии. Это — сама жизнь.

Один из лазутчиков хотел приподнять Теньку за шиворот, коснулся — и тут же с громким криком отскочил.

— Об тучу стукнулся?! — яростный шепот.

— Он чем-то обжег меня! — потрясенно.

— Кончай…

Тенька перекатился по полу, одновременно вскакивая, сдирая с глаз повязку и выплевывая кляп. Орденцев действительно было пятеро: все в черном, быстрые и проворные, у одного в руках поблескивает длинный нож. Тенька прищурился — и молнии ливнем хлынули с потолка…

…Шатер еще дымился, когда из него выносили тела. Часовые стояли хмурые, пристыженные. Пятерых лазутчиков проворонили! А если бы они завалились к обде, которая метать молнии не умеет?

— Ты думаешь, выживут? — спросил Гера, глядя на обгорелые волосы орденцев и темные сосудистые сеточки вокруг глаз.

— Я старался только оглушить, — в который раз заверил Тенька, потирая очередную шишку. За пазухой у веда гордо топорщился спасенный из огня трактат о семантопотоках.

Гера устало потер переносицу и предрек:

— Клима будет рада допросить их.

— Еще бы, — согласился вед и хлопнул друга по плечу. — Сегодня я ночую у тебя. А то там, — он кивнул на свой шатер, — так интересненько вышло, что все ковры погорели. Дымища! И крокозябра не выдержит!

Гера только тяжело вздохнул. Это Теньке всех забот — найти себе новое место для ночлега. А Гере требовалось удвоить караулы, еще раз хорошенько отчитать проштрафившихся, доложиться Климе, которая, как ни крути, устроит разнос уже ему. Потом вызовет к себе командира разведки, они втроем начнут придумывать новую систему охраны лагеря, чтобы даже мышь не прошмыгнула, наверняка засидятся до утра. Утром — новый переход на юг, весь день в седле. А если еще и на заставу орденцев наткнутся, как в прошлый раз…

Гера глянул на Теньку, раздумывая, не позвать ли и его к Климе на разнос. И понял, что колдун тут же предложит собственный вариант решения проблемы: огородить своей любимой сигнализацией весь лагерь и все шатры в нем. А Клима еще, чего доброго, согласится. Она питает слабость к авантюрным решениям.

«Нет, — подумал Гера. — Лучше мы по старинке, без технического прогресса. Хотя бы до тех пор, пока Тенька не научит свою сигнализацию отличать чужаков».

Прочие колдуны после ночного происшествия не только не зауважали коллегу, но и прониклись совершенно неприкрытой завистью. Причем, даже непонятно, чему они завидовали больше: тому, что «недоучка» один с завязанными глазами сумел отбиться от пяти вооруженных убийц или тому, что убийц заслали именно к нему, невежливо проигнорировав шатры прославленных и заслуженных коллег.

Караулы были усилены, система охраны — улучшена. Дни шли за днями, августовский зной уступал место легкому сентябрьскому холодку. На горизонте, если подняться повыше на доске, уже можно было разглядеть кирпичные стены Кивитэ, а вдалеке за ними — беломраморный силуэт Института, от рассветного солнца полыхающий золотом и словно обагренный кровью в закатные часы.

Это утро началось для Геры с потока холодной воды, пролившегося на лицо. Юноша подскочил, но, к своему удивлению, не обнаружил в шатре ни души. Подушка, между тем, была мокрая, да и с лица стекали прозрачные капли, задерживаясь в бороде, которая совсем недавно перестала походить на обычную густую щетину и приобрела мало-мальски солидный вид.

Гера еще раз огляделся по сторонам. Никого. Да и разве спрячешься в маленьком шатре? Юноша перевел взгляд наверх. Крыша обычная, остроконечная, без дырок и мокрых пятен. Над самой Гериной постелью в плотную ткань потолка был вшит кованый крючок, сейчас пустующий.

— А почему он пустует? — удивленно спросил сам себя Гера.

На этом крючке всегда висел большой фонарь, с которым сударь главнокомандующий обычно обходил караулы. Этот фонарь по конструкции напоминал витражные сильфийские светильники — четыре прозрачные стенки, в центре свеча или плошка масла с фитильком. Но фонарь Геры был не витражный. Его в незапамятные времена соорудил Тенька из пластинок сухого льда, как-то по-особому над ними поколдовав. Сухой лед оказался гораздо удобнее сильфийских стекол: он не нагревался от тепла, делал свет ярче и не давал пламени вырваться наружу, что полностью исключало пожар.

Сейчас фонарь пропал.

— Не растаял же он, в самом деле, — пробормотал Гера, и тут заметил на одеяле обрывок веревки. Этот обрывок служил кольцом для фонаря: благодаря Тенькиному колдовству веревка стала твердой и прочной, точно кованая сталь.

Сейчас веревка была самой обыкновенной на ощупь, даже концы обтрепались.

Но с чего бы это Тенькиному колдовству внезапно рассеиваться? Те же ставни из сгущенного льда могут десятилетиями в окнах стоять, если не разобьют.

Гера встал, оделся, вытер лицо и бороду, взял обрывок веревки как доказательство и отправился к другу за разъяснениями.

Теньки в его шатре не оказалось. Только радужная рябь скользила по поверхности водяного зеркала. Гера не обеспокоился. Колдун наверняка мог выгуливать где-то по окрестностям свою пассию или отправился к знакомым солдатам на поиски завтрака. В обоих случаях искать Теньку было бесполезно, проще подождать, пока сам найдется. Гера подумал, не пойти ли за советом к прочим колдунам, но отмел этот вариант. Тенькиных коллег он недолюбливал. Мнят о себе невесть что, считают себя образованными, а сами математику хуже него знают, не говоря уже о Теньке. С колдунов станется просто из принципа отказаться давать объяснения. Придется идти за Климой, чтобы приструнила их, а это долго и вряд ли того стоит.

Поэтому Гера отправился к Лернэ. Она живет с Тенькой всю жизнь и знает почти все его странности. Да и общаться с ней куда приятнее.

Гера так замечтался о приятном общении с Лернэ, что сам не заметил, как добрался до ее шатра и откинул ткань со входа.

Лернэ, в отличие от брата, была у себя. Она сидела на низенькой скамеечке и заплетала косу. При виде посетителя девушка так удивилась, что и сам Гера вспомнил: чего-то не хватает.

— Как ты прошел через Тенечкину сигнализацию? — озвучила свое изумление Лернэ. — Он научился делать так, чтоб на тебя не выло?

До Геры только сейчас дошло, что он начисто забыл про сигнализацию, стоит столбом за запретной чертой уже невесть сколько, а воя на весь лагерь до сих пор нет. При этом еще вчера Тенька уверял, что в ближайшие дни сигнализацией заниматься не будет, мол, есть дела поважней.

— Лера, — начал он, все больше одолеваемый нехорошим предчувствием, — ты знаешь, при каких обстоятельствах может пропасть все, что наколдовал человек?

Лернэ прижала кулачки к груди.

— Что-то с Теней?!

Гера рассказал ей о потекшем светильнике, прибавив еще отключенную сигнализацию и отсутствие колдуна, как и следов погрома в его жилище, что несколько обнадеживало. Потом сообща они разыскали среди вещей Лернэ несколько колдовских побрякушек, которые дарил ей Тенька. Те тоже стали обычными. С этими побрякушками и с куском веревки от фонаря Гера и Лернэ заявились к Климе, подняв с постели.

Не выспавшаяся и оттого втройне суровая обда выслушала их рассказ и напрямик спросила то, что остерегался произнести Гера:

— А после смерти колдуна такого не бывает?

Лернэ помотала головой.

— Если б это так было, то и города древние осыпались бы. Их же на колдовстве строили! И Тенькин папа много чего по дому колдовал, до сих пор держится.

Клима зевнула и постановила:

— Если весь этот смерч не означает, что Тенька умер, то сперва поищите его живого. Не объявится ко времени сворачивания лагеря — тогда и будем думать.

Теньку не нашли. Ни ко времени сворачивания лагеря, ни днем, ни следующим вечером. Когда от Теньки не было вестей вторые сутки, Клима собрала прочих колдунов на совещание у своего шатра.

Как и следовало ожидать, никто из них ни о чем подобном не слышал.

— Весьма нелепо, — сообщил самый старший и маститый. — Это лишний раз подтверждает то, о чем мы неоднократно говорили тебе, моя обда. Тонкая материя колдовства не терпит отступления от вековых правил.

— Я присоединяюсь к мнению коллеги, — кивнул другой колдун. — От неправильных векторов одно огорчение!

— В сущности, он совершенно не умел колдовать, — развел руками третий колдун.

— Туда ему и дорога, — рубанул четвертый. — Это послужит хорошим уроком для таких же легкомысленных новичков.

Несколько молодых учеников расстроенно и пристыженно переглянулись. Речь явно шла о них.

— Тебе давно было пора обратить свой взор на настоящий мастеров сего древнего искусства, — подытожил пятый колдун. Остальные, а их было не меньше трех десятков, согласно закивали.

Гера, тоже присутствовавший на совещании, поглядел на Климу. Обда не умела метать молнии, но в шатре отчетливо запахло грозой.

— Что ж, — почти ласково произнесла девушка. — Если судари столь уверены в своих силах, то пусть предоставят мне к послезавтрашнему штурму Кивитэ нужное количество взрывчатки. Те запасы, которые заготовил сударь Артений, распались на составляющие, как и все его колдовство.

Колдуны замешкались.

— Моя обда, — осторожно напомнил самый маститый. — Но мы не делаем взрывчатку.

— Отчего же? — резко осведомилась Клима. — Вы считаете сей труд бесполезным?

— Что вы, сударыня обда, это очень полезно, — принялись соглашаться колдуны, тоже прекрасно чуявшие грозу. — Вы очень многого добились с этим оружием. Прежде мы мало что могли противопоставить орденским тяжеловикам.

— Так сделайте мне ее, — приказала Клима и очень нехорошо ухмыльнулась уголком рта.

— Наш долг — служить тебе, — поклонился старший. — Но не требуй от нас невозможного.

— Я бы не требовала от вас взрывчатки, — пояснила Клима, — если бы сударь Артений раз за разом не доказывал, что ее можно сотворить при помощи колдовства. Или что же, судари светила древнего искусства, я зря держу вас при войске и кормлю за государственный счет? Сударь Артений по смете обходится дешевле, а делает больше, при всём, как вы утверждаете, неумении колдовать.

Колдуны встревоженно зашептались между собой. С порядками обды прослыть дармоедом было смерти подобно. Клима не церемонилась с теми, кто впустую тратит с таким трудом заработанную казну.

— Мы разгоняем облака, — поспешил напомнить старший. — Мы помогаем прокладывать дорогу твоему войску, ставим заслоны от ветра, благодаря нам не иссякает вода и не портится пища. Мы издревле занимаемся подобным при ведах.

Но Климу, воспитанную в Ордене, этим было не впечатлить.

— Погода сейчас ясная, — известила она, — дорогу через лес могут проложить два десятка солдат с пилами и топорами, воду наберем в реках, пищу добудем на привалах или купим у местных. Ветер, так и быть, потерпим. А вот взять город за пару часов без взрывчатки невозможно. Посему, судари, у вас времени до послезавтра, чтобы предоставить мне взрывчатку и доказать свою полезность.

— Но, сударыня обда, — испугались колдуны, — нужны ведь расчеты, записи…

— Посмотрите у Артения в шатре, — распорядилась Клима. — Он вам, помнится, все показывал, и не раз.

— Но у него совершенно иная терминология!..

— За время похода вам пора было ее изучить, — отрезала Клима. — Вон отсюда, и чтоб до послезавтра была взрывчатка.

Колдунов как ветром сдуло.

— Распустились, — проворчала Клима, болезненно потирая морщину на переносице. — На кой, действительно, я их кормлю?!

Она вошла в шатер, Гера за ней.

— Клима, ты и правда думаешь, что у них получится за два дня сделать взрывчатку?

Обда устало опустилась на складной стул и кивнула Гере на соседний.

— Сомневаюсь. Но это послужит им хорошим уроком. Если Тенька не объявится, пошлю сокола Эдамору. Пусть собирает своих недоученных учеников, садит всех на доски, которые я им оставила, и быстрее ветра летит сюда.

— Ты думаешь, Тенька еще жив? — тихо спросил Гера.

Клима переплела пальцы и неожиданно стукнула этим двойным кулаком по подлокотнику стула.

— Пусть только попробует сдохнуть! Опять мне все планы попутал. Явится — прибью!

В течение суток лагерь наполнился шатающимися из конца в конец колдунами в состоянии сильного беспокойства. Записи Теньки, в полном объеме найденные в его шатре, они разобрать так и не смогли. Самые юные ученики, некогда слушавшие «недоучку» повнимательней, попытались было что-то сотворить, но итогом их изысканий стал измочаленный шатер, вид которого был жуток и не вдохновлял на дальнейшие подвиги.

Башни Кивитэ возвышались уже за ближайшим пригорком, а беспокойство колдунов переросло в панику. Теньку кляли последними словами: и за то, что он такой умный выискался со своей взрывчаткой, и за то, что пропал в неурочный момент, а бедным коллегам думай, чего он там наизобретал своей стукнутой об тучу головой.

В последний вечер перед штурмом Клима, Гера и Лернэ сидели в шатре обды. Клима и Гера в последний раз уточняли план грядущей битвы без использования взрывчатки. Лернэ дремала в уголке над вязанием. Она ничего не понимала в планах и картах, но ей было страшно сидеть одной, без сигнализации, думая о пропавшем брате.

Полы шатра громко хлопнули о ветер, и все подняли головы.

На пороге стоял Тенька, живой, невредимый и с улыбкой до ушей.

Лернэ ахнула и бросилась к нему на шею, роняя вязание. Тенька обнял ее и от избытка чувств даже приподнял над полом, чмокнув куда-то в макушку.

— Клима, там так интересненько! — радостно воскликнул он. — Там такие дома! По тыще этажей! Там такие улицы! А колеса! Это надо видеть! А какой у отца Звезды гараж, это вообще!

— Где ты был? — ледяным тоном осведомилась Клима.

— Там! — благоговейно выдохнул Тенька, не замечая, в каком бешенстве пребывает дорогая обда. — А какая там система! Льготы, трафики, социальный пакет! До чего интересненько они там все напридумывали! Клима, я наш мир официально зарегистрировал! Оказывается, это можно сделать в любой круглосуточной конторе по онлайн-трафику. Курс нашего золотого к международной базовой единице… — он замялся, вытянул из-за пазухи яркую бумажку, — во, гляди, тут все написано! Номер нашего мира — тринадцать дробь двадцать восемь черта на девять точка ноль. Это если у тебя туристы спросят… ой, Клима, ты чего?

Обда смотрела на нерадивого подданного таким жутким взглядом, что Лернэ испуганно забилась в угол, а Гера предпочел бы спрятаться под стул. Тенька замолчал, неловко помахивая бумажкой.

— Ты посмел самовольно уйти невесть куда, — Клима озвучила это, как смертный приговор.

Тенька перестал улыбаться и приобрел удивленно-виноватый вид. Так обычно смотрят домашние коты, которые понимают, что нашкодили, но еще не сообразили, где и в чем.

— Ты посмел оставить действующую армию во время войны, — продолжала чеканить Клима. Ее кулаки были сжаты. — Ты умотал в иной мир на прогулку, а в это время все твое колдовство развеялось, и запасы взрывчатки сгинули. Ты понимаешь, что это значит для всех?

— Но я ведь вернулся вовремя, к штурму, — начал было Тенька. — А что колдовство пропало — это интересненько, конечно, получилось, но я попробую…

— Молчать! — рявкнула Клима и ударила кулаком по складному столу. Все вздрогнули. — Какого тридцать четвертого смерча ты шляешься по крокозяберьим мирам, когда здесь у тебя по горло работы?! Хоть сожри эту бумажку со всеми туристами и прогрессом, мне на нее плевать! Мне плевать на твои эксперименты, на твою Айлашу, мне сию секунду нужны доски и взрывчатка, а ты ни смерча для этого не делаешь! Ты, дрянь такая, уникальный на всю армию, и тебя так прет от твоей уникальности, что ты даже учеников никак не соберешь, хотя я велела тебе еще весной! Обучишь преемника — хоть навсегда уматывай в свое смерчево зеркало, а до тех пор ты работаешь только на меня! Не на себя, не на науку, а на свою, крокозябра тебя побери, обду, которой ты обязан всем, что сейчас имеешь! Я приказываю, чтобы ты немедля делал то, что требуется от тебя для нашей победы, или дождешься, наплюю на твою уникальность!

Повисла оглушительная тишина. Лернэ боялась даже дышать, Гера сжал спинку стула до белизны в пальцах. Тенька был бледным и пристыженным.

— Ясно? — нормальным тоном спросила Клима.

Вед коротко кивнул.

— Тогда вон пошел.

Все в той же оглушительной тишине Тенька скрылся за полой шатра. Клима перевела дух и мрачно констатировала:

— Все колдуны в этом лагере распустились к смерчам.

В этот момент полы опять затрепетали, и в шатер, легки на помине, ввалились почти все прочие колдуны с самым старшим во главе. Вид у них был испуганный и подавленный.

— Ничего не выходит, — похоронным тоном заключил старший колдун. — Моя обда, мы вынуждены расписаться в своей некомпетентности по этому вопросу…

— Мы молим тебя о снисхождении, — бесцветным голосом добавил кто-то из учеников.

Клима задумчиво побарабанила пальцами по столу, вызвав у посетителей коллективную дрожь.

— Что же мне с вами сделать, — протянула она. — По-хорошему, гнать вас в три шеи отсюда. Умеете только жрать и сплетничать…

Колдуны по примеру впечатлительной Лернэ затаили дыхание.

Клима выдержала паузу, достаточную для того, чтобы некоторые из нерадивых подданных начали тихо сипеть, и медленно, будто нехотя, произнесла:

— Так и быть. Перед наступлением я дарую вам второй шанс. Второй и последний, запомните это. Ступайте сейчас в палатку к сударю Артению и проситесь к нему в ученики. Те из вас, кто будет достаточно прилежен и освоит науку создания взрывчатки, после штурма Кивитэ останутся при войске.

Колдуны выдохнули, судорожно закивали и принялись благодарить милосердную обду.

— Я вас не задерживаю, судари, — холодно напомнила Клима.

Когда шатер в очередной раз опустел, обда повернулась к Гере. От былого гнева не осталось и следа.

— Собирай штаб, — велела она. — Меняем новый план на прежний, в этот штурм у нас будет взрывчатка.