Формула власти. Новая эпоха

Глава 16. Время встреч

Нет тебя дома, комнат знакомых мне стены пленом.

Все по-другому: сор, споров нет, и нет им замены.

Ты незаметно следом домой вернись за рассветом,

Краешек пледа преданно твои сны хранит.

А. Макарский

Начало мая выдалось пасмурным, и лишь к середине месяца солнце снова показало из-за туч яркие лучи. Отгремели праздники по случаю окончания войны, минуло ошеломленное затишье, во время которого люди, приходя в себя после вчерашнего похмелья, окончательно осознавали тот факт, что крови и сражений больше не будет. Наступил черед повседневных дел. По линиям бывших границ разбирали валы и укрепления, городские жители заново отстраивали разрушенные дома, деревенские вернулись к семьям, чтобы пахать и сеять. Урожай к осени обещал быть немалым.

Обитатели прифронтовых сел обрели возможность ездить к соседям в гости. Бывшие веды и бывшие орденцы с осторожностью присматривались друг другу, сравнивая быт и подмечая не так уж много различий. На орденскую сторону быстро проникли оконные ставни из сухого льда, а на ведскую — сильфийские масляные лампы над порогами домов.

Новые градоначальники рьяно брались за исполнение своих обязанностей, а оставшиеся с прежних времен старались вести себя потише, дабы не вызвать недовольства обды и сохранить должности. Поговаривали, обда лично облетает Принамкский край на доске, без предупреждения заглядывая в города и крепости, чтобы оценить хозяйство. Визитов побаивались — Климэн Ченара справедлива, но скора на расправу. Правда, в последнее время идут вести, будто она сделалась мягче: чаще хвалит, чем казнит, и для всякого найдет хорошее слово. «Дело известное, — чесали бороды всезнающие старики, — конец войне, вот и подобрела сударыня обда. К чему крутой нрав в мирное время?»

Гарлейский дворец стремительно вырастал из руин. Казалось, только вчера здесь грохотали взрывчатые снаряды, а сегодня садовник пропалывает розы и бранит всякого, кто шагнет на клумбу мимо дорожки. Без жалости были изгнаны крысы, каждый угол выметен, каждый обломок камня убран. Щетинились строительными лесами башни, в залах пахло свежей древесиной — это поставили новую мебель. С главной площади и из сада день ото дня все чаще доносились беззаботные крики играющих детей, а на флагштоке неизменно реяло золотое знамя обды.

…Встревоженная Ристя перехватила Теньку на середине галереи.

— Объясни хоть ты, что все это значит! — потребовала она, на всякий случай сцапав колдуна за рукав, чтобы никуда не ретировался прежде времени.

— А поточнее можно? — Тенька оценил прочность захвата и обреченно приготовился слушать.

— Только что твоя обда вызвала меня к себе и сказала, мол, она больше не хочет выдавать меня замуж против воли, потому что это нечестно, грязно и поломает мне жизнь. И пусть я хоть качусь на все четыре стороны, родина в моих услугах больше не нуждается. Но прежде в последний раз слетаю на Холмы и откажу Амадиму лично, чтобы к обде Принамкского края не было претензий.

— И чего тебе не нравится?

— Все нравится! — Ристя недовольно тряхнула косой. — И это подозрительно! Слишком гладко, не похоже на Климу! Как ты можешь это объяснить?

— Интересненько это ты придумала! — возмутился Тенька. — С какой стати я должен объяснять тебе какие-то Климины поступки? У Климы и спрашивай!

— Ты знаешь обду лучше, чем она сама, — отрезала Ристя. — И неужели ты думаешь, что Клима выложит мне свои мотивы?

— Думаешь, это сделаю я?

— Тенька, — в голосе бывшей благородной госпожи появились неслыханные прежде просительные нотки. — Тенечка, пожалуйста, ты же добрый, хороший, а я так измучилась…

— Высшие силы!.. Ай, не цепляйся за меня!

— Что произошло с Климой? Почему она так себя ведет? Опять в кого-то влюбилась? Почему она стала такой мягкой, что об этом уже судачат по всей стране? Только не отбрехивайся байкой, будто война закончилась и обда подобрела! Что вы с Зарином с ней сделали во время той поездки неведомо куда?

— Ристя, с Климой все в порядке! А если сейчас не отпустишь, я тебя током ударю!

— Тенечка, ну пожалуйста! — в ее глазах стояли слезы.

— Что ты хочешь от меня услышать? — поинтересовался Тенька напрямик.

— В чем здесь подвох?!

— Подвох… подвох… О, как тебе версия, что Климе надоело тебя уговаривать, и она рассчитывает, что это сделает Амадим при личной встрече?

Ристя замерла и выпустила рукав. Объяснение явно пришлось ей по вкусу.

— Пусть только попробует! — яростно выдохнула она и с чувством выполненного долга зашагала дальше по галерее.

Когда Тенька вошел в Климин кабинет, на стуле для посетителей сидел возмущенный донельзя Валейка.

— Я туда не поеду! — говорил он тоном, больше подходящим не начинающему дипломату, а обиженному воспитаннику-первогодке.

— Поедешь, — с поистине материнской терпеливостью отвечала Клима. — Куда ты денешься.

— Это же будет позорище! — Валейка выглядел безутешным. — Если Юрген письмо такое прислал, то что он уготовил мне при личной встрече!

— Ничего, — обда походя расписалась в каком-то документе, — опозоришься минут за десять и перейдешь к делу.

— Да я жить после этого не смогу!

— А у вас чего за драма? — полюбопытствовал Тенька, садясь на второй стул для посетителей.

— Валейка боится ехать с посольством на Холмы, потому что злые нехорошие сильфы будут там над ним смеяться, — официальным тоном сообщила Клима.

Валейка покраснел, как отборная свекла.

— Почему такая уверенность? — решил разобраться Тенька.

— Юрген прислал дипломатическое письмо, — Клима кивнула на вскрытый конверт. — От лица тайной канцелярии поздравил меня с победой, а весь Принамкский край — с окончанием войны. Пригласил на Холмы наше посольство для улаживания союзнических вопросов и отдельно — Валейку, вернуть отобранную при побеге саблю, которая ему, несомненно, дорога. А наш Валейка считает, что лучше смерть, чем такое унижение. Он даже ляпнул, что согласен отказаться от карьеры и всю жизнь полоть в деревне морковь.

— Это зря, — высказался Тенька. — Морковку полоть — сущее наказание!

— Но сейчас, — тем же увещевательным тоном продолжила Клима, — Валейка покапризничает и все-таки одумается. А я за это дам ему вручить сильфам одну занятную бумажку, которая позволит восполнить большую часть позорищ и унижений.

— Что за бумажка? — заинтересовался Валейка, поднимая голову.

— А ты сперва пообещай, что осознаешь: работа дипломата не состоит из одних побед. А потом полетишь на Холмы.

Любопытство пересилило, и Валейка обреченно кивнул. Клима протянула ему обещанную бумагу.

— Я собиралась поручить ее передачу Наргелисе, как будущей главе посольства, но тебе сейчас нужнее.

Валейка бегло прочитал содержимое и потрясенно уставился на обду.

— Это… правда?!

— Истинная, — Клима безмятежно улыбнулась и махнула рукой. — Ступай, готовься к дороге.

Когда за будущим дипломатом закрылась дверь, Тенька пару раз хлопнул в ладоши.

— Ну, ты даешь, злокозненная обда! Нехило же тебе на том капище мозги переплющило! Первый раз вижу, чтобы ты так ласково и терпеливо говорила с тем, кто смеет с тобой не соглашаться.

— Это трудно, — призналась Клима. — Меня все время тянуло на него рявкнуть. Но злиться неправильно, я не могу себе позволить такую роскошь.

— Ага. Ты б видела, до чего ты довела Ристю своим новым поведением! Бедняжка отчаялась разобраться, где спрятан подвох.

— Мне вконец надоело с ней возиться, — призналась Клима. — Если Амадиму эта злючка чем-то мила, пусть сам с ней и разбирается. Мое дело — предоставить возможность и отойти в сторону.

— Да, чего-то такое я Ристе и сказал, — фыркнул Тенька. — Ее успокоило. Но ты хоть табличку вешай, дорогая обда. Или не меняй так резко линию поведения. А то все, кто знал тебя прежде, теперь во главе с Герой косяком идут ко мне и всевозможными путями пытаются выспросить, чего с тобой стало, и какой крокозябры от тебя еще ждать.

— Я понимаю, друг мой, как тебе нелегко, — кротко произнесла Клима.

— Так, а вот сейчас я сам хочу прийти к себе и спросить, чего с тобой творится!

Обда расхохоталась, но странным образом стала куда больше похожа на себя прежнюю.

— Хватит ныть, мне нет дела, кто тебя донимает. Так привычнее?

— О, да, — кивнул Тенька. — Значительно лучше. Гора с плеч!

Клима отложила очередную стопку бумаг (несмотря на трех секретарей, документов меньше не становилось), налила себе холодный ромашковый отвар из кувшина и взяла с блюда на подоконнике свежую творожную булочку.

— Меня гораздо больше устраивало прежнее положение дел, — призналась она. — Стоит проявить к любому человеку минимум доброты и понимания, он тут же норовит сесть на шею.

— Привыкай, — ухмыльнулся Тенька. — Никуда не денешься. Передай-ка булочку!

Клима навскидку оценила прожорливость своего главного колдуна и переставила на стол все блюдо.

— Показывай, с чем пришел.

Тенька выудил из-за пазухи стопку мятых листов.

— Во, составил сегодня ночью. Проект особого фейерверка на твою коронацию. Интересненько это получится!

— Гарлей уцелеет?

— Обижаешь, я ж теперь почти профессионал! Гляди, как складно получается!

Клима с глубокомысленным видом изучила мелкие нечитаемые каракули. Повторять несостоявшийся подвиг сильфийских разведчиков было выше ее сил.

— Рассказывай вслух, потом надиктуешь секретарям, чтобы переписали набело.

Тенька облизал перемазанные творогом пальцы и с готовностью начал:

— Значит, взрывчатку заложим здесь и здесь…

Тенькина комната в Гарлейском дворце была временной — в течение полугода колдун собирался переехать в Институт, где под отделение прикладного колдовства отводили целое крыло и высокую башню. Поэтому толковую лабораторию здесь Тенька оборудовать не стал, и комната даже производила впечатление нормальной в общепринятом смысле. Подумаешь, зеркало здоровенное стоит, а рядом три ведра воды. И две стопки книг под потолок. И прожженная дыра на покрывале. А еще пара ромашковых веников на стене, стол завален пробирками, а из вазы на подоконнике вместо букета цветов торчит чей-то подозрительный лиловый хвост в чешуе. Зато на окнах обычные занавески, пол чисто вымыт, люстра не шатается и стены свежевыкрашенные (еще более свежие пятна не в счет).

Словом, Тенька считал гарлейскую комнату вполне пристойной для того, чтобы приглашать даже самых взыскательных гостей. Но вот визита нынешней гостьи никак не ожидал.

Она сидела на покрывале, в задумчивости ковыряя ярко-зеленым ногтем ту самую прожженную дырку и поджав под себя босую ногу. Громоздкие туфли на умопомрачительном каблуке чинно стояли около зеркала — какая же приличная девушка не разуется на пороге чужого дома? Даже если этот порог лежит меж двух миров. Лучи солнца играли на розово-сиреневых волосах, скрывавших опущенное лицо, а кофточка точь в точь такая же, как в день их знакомства…

Несмотря на всю экзотичность, девушка казалась задумчивой и грустной, что было на нее совсем не похоже.

— Айлаша, — позвал Тенька.

Девушка подняла голову и недовольно надула губы.

— Я ждать тебя весь день!

— Но ведь я об этом не знал, — Тенька сел рядом на покрывало и запустил пальцы в ее волосы. Айлаша с фырканьем отодвинулась, словно кошка. Значит, еще дуется. Но все равно пришла. Почему?..

— Ты не знал никогда! — проворчала Айлаша, но уже без прежнего пыла. Ее густо подведенные глаза пытливо прищурились. — Ты скучал без меня?

— Скучал, — согласился Тенька. — Каждый день и особенно ночь. Люблю, жду, хафал-фе и хай-ла. А ты пришла и фыркаешь. Разбиваешь мне сердце.

— Ой-ой, — скептически отозвалась Айлаша, накручивая на палец разноцветную прядь. А потом вдруг призналась обвиняющим тоном: — Я скучать тоже.

— Тогда давай я тебя обниму и поцелую.

— Файла, мудых! — отказалась Айлаша и пихнула его. Правда, не сильно. — Я пришла по делу! Хра! Благодари дело, иначе я не хотеть видеть тебя никогда. И не быть твой девушка!

— А теперь быть и хотеть? — улыбнулся Тенька.

— Теперь я думать над этим, — сурово известила Айлаша и снова взялась накручивать прядь.

— Мы оба любим и скучаем, — Тенька все-таки обнял ее со спины. — Давай начнем все с начала.

— А ты снова не будешь меня понимать!

— А я попробую научиться. Хие-л-ля, фра-фра-фра…

— Шу-ша! — Айлаша дала ему подзатыльник, но уже совсем символический. — Сперва дело!

— Внимательно слушаю.

— Я быть на вокзал, — обстоятельно начала девушка. — Ехать на межзвездный лайнер к нашей даче. Понимать? Хей-са. Я увидеть дарегас-хе-ше. Как это… иной… иностранец! Но знакомый. Откуда, что, я не понять, мы не понять. Но все мы знать тебя!

— Ты встретила иностранца, который тоже меня знает? — изумился Тенька.

— О, нет! — расстроилась Айлаша. — Не совсем. Я все сказать не так! Я уйду от тебя сейчас.

— Снова?! Да что я тебе успел сделать?

— Дурак, хушака! Я уйду от тебя, а скоро вернусь и приведу дарегас-хе-ше, и ты сразу все понять!

Тенька сомневался в таком счастливом исходе, но Айлаша была одной из немногих людей, кого он был не в состоянии переспорить.

— Ну, хорошо. Ты уйдешь, а потом вернешься. Но давай я сперва тебя поцелую…

…Спустя полчаса Айлаша благосклонно заявила, что непременно вернется, с иностранцем или без него. И будет согласна терпеть даже латунные краники.

Теньку это вполне устраивало.

— Как все прошло? — спросила Риша, пока Костэн и Юрген отстегивали крепления и размещали доски на подставке у крыльца.

— Это был смерчев день взаимных унижений, — высказался Костэн.

— Сперва я при всех официально передал Валейке саблю, — поведал Юра. — Риша, видела бы ты его лицо! Оно стоило всех моих весенних приключений разом! — он глянул на бывшего начальника и посерьезнел. — А потом этот Валейка, тоже официально, вручил нашему Липке бумагу, где написано, что Костэн Лэй является прямым потомком предыдущей обды Принамкского края и родственником нынешней. Со всеми полагающимися документами, включая портретик его прабабки, показания свидетелей и личную записку от Климы, где она зовет дорогого родича погостить и искренне выражает ему свое расположение.

Риша ахнула.

— Костя, у тебя теперь будут неприятности на службе?

— Меня не уволят, ведь я теперь говорю с ветрами, — бравый агент все равно был мрачнее тучи. — Но какие пойдут сплетни, у-у-у!.. Каждая зараза в тайной канцелярии теперь сочтет своим долгом явиться поглазеть на потомка обды! А как надо мной глава корпуса зубоскалил во время неофициальной части приема! Да лучше бы Климэн меня перевербовала!..

— Он всю дорогу сокрушается, — объяснил Юра Рише. — Иди, поставь укропник. Есть что-нибудь на ужин? Мы ужасно голодные.

— Мы с дедом как раз недавно приготовили, — кивнула Риша, но уходить в дом пока не спешила. — Костя, у меня есть новость для тебя. Надеюсь, она развеет твои неприятности.

Агент лишь посмотрел в ее лицо, на руки, сложенные у живота, и все понял.

— Риша! Давно ли?

Она только улыбнулась. Костэн обнял ее за плечи, целуя куда-то в висок, где над кончиком заостренного уха выбивался пушистый кудрявый локон. Юрген деликатно проскользнул мимо, сообразив, что заваривать укропник придется все же ему.

— Как думаешь, это будет девочка? Я бы хотел маленькую дочку…

— Глупый, разве можно угадать так рано…

— Риша, как я тебя люблю! Твоя новость в тысячи раз дороже любой неприятности.

…За ужином царила атмосфера всеобщего умиротворения. Лишь под конец заговорили о делах.

— Посольство обды как на подбор, — высказался Костэн. — Во главе Наргелиса Тим, бывшая протеже Тарения Са. Змея редкостная, они с обдой друг друга стоят. Ее помощник, секретарь и, видимо будущий преемник — Валейка. Хорошо, Юрка пересекался с ним раньше, и на Валейку у нас уже заведено досье. Перспективный мальчишка, с ним мы еще хлебнем.

— И трижды клятая Гулька, смерчи ей в зад, — Юргену тоже было, что сказать. — Весь прием мне глазки строила.

— А Юрка краснел и плевался, — добавил Костэн.

Риша осторожно фыркнула, дед обидно расхохотался. Юрген хотел было обидеться, но потом вспомнил, что альтернативой этому веселому застолью была его пустая заброшенная усадьба, и предпочел повеселиться со всеми. Тем более, строящая глазки Гулька — и впрямь забавное зрелище, если вспоминаешь задним числом.

— А наш Амадим, — продолжил Костэн, — строил глазки Ристиниде Ар. Конечно, не столь заметно и глупо, как Гулька Юре, но Ристинида вся извелась. Не понимаю, на что ее обда уговорила, но дело со свадьбой явно не решенное. Дату снова перенесут, а то и отложат на неопределенный срок.

— Получается, сегодня вы не говорили о делах? — уточнила Риша.

— Нет, ведь только первый день посольства, — объяснил Юрген. — Сегодня мы были представлены друг другу, обменялись приветствиями и официальными дарами, отстояли пару скучнейших церемоний и разошлись отдыхать. А вот завтра начнется схватка языков и чернильниц.

— Каковы наши шансы на победу? — серьезно спросил дед.

Костэн поморщился.

— События последних лет повернулись в пользу обды, хотя она вряд ли могла приложить к этому руку. Она не заставляла Орден выкрадывать послов, не нашептывала нам завышать цены, но появилась поразительно вовремя: наши отношения с Орденом были на грани разрыва, и мы допустили ошибку, перехитрив сами себя. Теперь Ордена нет, Принамкский край един, и Климэн Ченара имеет основания диктовать нам свою волю. Для нас выгоднее было мешать ей, а не помогать, но уже поздно.

— Скверно, — дед вздохнул. — Я помню время расцвета Ордена и наших союзнических отношений. Сильфы были хозяевами в Принамкском крае, даже не завоевывая его. Порой тайная канцелярия могла влиять на избрание нового наиблагороднейшего… А что, Костя, Амадим и главы корпусов рассматривали возможность подослать к обде убийц?

— Поздно, — поморщился тот. — Родится новая обда, и все вернется на круги своя.

Юрген откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Ему противно было слышать, как Липкин дед спокойно рассуждает об убийстве Климы. Но что остается делать? Клима его друг, но так вышло, что теперь она решает судьбу его страны. И остается лишь уповать на милость Небес…

«Небеса! Почему вы глохнете всякий раз, как мы взываем к вам с земли! Вы дарите нам в услужение живые ветра, вы держите нас на облаках, позволяете чувствовать вкус радуги, но радугой невозможно наесться досыта. Мы парим над людьми, но мечтаем об их хлебе…»

— Порой мне хочется спросить, — тихо сказал Юрген, — а так ли уж любят нас всеблагие Небеса?

— Любят, — твердо сказал Липка. — Теперь я знаю точно. И завтра они нам помогут.

На второй день переговоров над Холмами разгулялось то, что даже сильфы именовали почтительным словом "буря". Вековые кедры гнулись под гудящими порывами ветра, словно тряпичные. Трещали в садах слабые стволы домашних слив, а на пустошах из земли вырывало целые пласты дерна вместе с едва взошедшей травой.

Ветер остервенело бился огромным телом в витражные окна переговорного зала. Люди невольно вздрагивали, а сильфы и Гулька ерзали на обтянутых бархатом стульях, мечтая встать на доски и улететь на простор, в самую гущу непогоды.

Но сперва нужно было завершить дела.

— Таким образом, — говорила Наргелиса, — Обда Климэн отменяет договор, заключенный между нашими государствами в начале ее правления, и предлагает новый, ориентированный на мирное время.

— Договор не может быть расторгнут, — напомнил глава пятнадцатого корпуса. — В противном случае сторона-нарушитель будет стерта с лица земли.

Окно дрогнуло особенно громко, и Наргелиса поджала губы — то ли от испуга, то ли решаясь произнести слова, о которых прежде не мог помыслить никто из орденских дипломатов.

— Это условие не может быть осуществимо, посему теряет свою силу. Обда Климэн Ченара уполномочила меня сделать заявление, что армия Принамкского края превосходит возможную сильфийскую числом и выучкой.

«Это Ветряные Холмы будут стерты с лица земли», — повисло невысказанное.

Главы корпусов тайной канцелярии побледнели. Юрген открыл было рот, но ему вовремя наступили на ногу. Костэн Лэй стиснул зубы и сжал кулаки, до боли впившись ногтями в ладони. Кровь древних властителей Принамкского края бушевала в нем против такого произвола над его родиной. Хотелось встать, сверкнуть глазами, в точности как ненавистная обда, и рявкнуть, что смерча с два люди получат Холмы.

И только Верховный Амадим остался холодно спокоен, даже неподвижен, словно в контраст звенящему от ветра оконному стеклу за его спиной.

— Вы объявляете войну моему народу, уважаемые гости? — негромко, вкрадчиво и с достоинством спросил он.

— Обда Климэн не хочет войны, — быстро сказала Наргелиса, и напряжение за столом переговоров пошло на убыль. — Принамкский край уважает своих соседей.

— Если уважают соседей, то уважают их условия, — отечески напомнил Амадим.

Наргелиса растерялась. Правитель Холмов был известен тем, что умел парой слов выбить собеседника из колеи.

«Мы уважаем ваши условия, но требуем их поменять», — глупо, непоследовательно.

«Вы ошибаетесь, уважение соседей и их условий не одно и то же», — оскорбительно, так нельзя говорить.

«Эти условия устарели, они невыгодны Принамкскому краю», — слишком прямо, это и так всем понятно, но вовсе не повод уступать людям.

— По-вашему, Ветряные Холмы совершенно не уважают нас? — внезапно подал голос Валейка, и все взгляды обратились к нему.

— К чему такие выводы, милый юноша? — уже откровенно снисходительно поинтересовался Амадим.

— Сударь Валенсий Атьяр, — представился Валейка. — Большая честь для меня говорить с вами, господин Верховный Амадим.

«Даже слишком большая, — в ярости подумал Костэн. — Секретаришко, смерчи его дери!»

Валейка сидел по правую руку от Наргелисы, выпрямившись и глядя сильфийскому правителю в лицо. Скосив глаза под стол, Наргелиса увидела, как трясутся Валейкины руки, сложенные на коленях. Но голос юноши не дрожал.

— Как вы изволили высочайше заметить, условия соседей уважают вместе с ними. За все время союзнических отношений обда Климэн свято блюла каждую букву нашего договора, хотя порой это было непросто для нее. Принамкский край шел Ветряным Холмам навстречу, ни словом, ни делом не позволяя усомниться в добрых намерениях по отношению к столь разумному, сильному, образованному и вежливому соседу. Теперь же, стоило нашей стороне намекнуть о том, что из-за перемены в политической картине мира договор устарел и надлежит быть полностью обновленным, вы оскорбляете нас подозрениями в намерениях объявить войну, намекая при этом на наше неуважение! Согласно регламенту ведения переговоров, наше посольство имеет право сию же минуту развернуться и улететь домой. Задеты честь и доброе имя нашей страны!

Снисходительная улыбка застыла на лице Амадима.

— Вы пока знакомы с регламентом только по учебным книгам, не так ли? — мягко спросил он.

— Так, но тем досаднее мне знать его лучше вас, — выпалил Валейка.

Наргелиса мысленно зааплодировала и перехватила инициативу.

— Я предлагаю вам ознакомиться с текстом нового договора. Сейчас копии будут розданы всем присутствующим.

Некоторое время напряженная тишина была заполнена шелестом бумаг и метаниями бури за окном.

— Пункт девяносто дробь четыре, — нахмурился Костэн. — Он вызывает вопросы.

— Поскольку Орден пятьсот лет назад пришел к власти незаконно, — пояснила Наргелиса, — то все его деяния признаны недействительными. Поэтому северные земли Принамкского края, подаренные Холмам, снова переходят в собственность обды Климэн.

— Эти земли были не подарены, а отданы в уплату долгов, — возразил глава пятнадцатого корпуса. — И, кстати, нынешний долг Ордена не был выплачен. Обда Климэн обязана взять его на себя.

Нагрелиса не раз обсуждала с Климой ответ.

— Обда не отвечает за действия, совершенные Орденом. Холмам следовало быть осмотрительней и не связываться с узурпаторами власти, ибо законная повелительница Принамкского края не имеет никакого отношения к их долгам. Земли переданы незаконно, значит, должны быть возвращены.

— Скажите это десяти тысячам сильфов, которые там живут, — Костэн едва удержался от шипения.

— Бок о бок с людьми, — возразила Наргелиса. — Обда Климэн не отбирает чужих подданных, но обязана возвратить земли своему народу. Пусть десять тысяч сильфов продолжают жить там и платить налоги в вашу казну. А люди будут платить обде Климэн и жить на земле, принадлежащей Принамкскому краю.

Предложение было скользкое. Все знали, что сильфы не занимаются земледелием, даже если на огороде теоретически может вырасти что-либо помимо укропа. И вся выгода Холмов была именно в людях спорного клочка земли, которые многие годы поставляли Верховному часть своих богатых урожаев. Без людских налогов обладание землей почти теряло смысл.

— Я смотрю, вы предлагаете восстановить многие довоенные соглашения, — отметил Амадим, переворачивая страницу договора кончиком пальца.

— Вы прекрасно осведомлены, — вежливо польстила Наргелиса. — Перья, морские кислоты, масла и кованые изделия высоко ценятся в Принамкском крае. Обратите внимание на проект согласования воздушных трасс и гостиниц-станций под ними для тех, кого в пути застигла ночь. Обда Климэн считает, что уже достаточно сильфов и людей сломали шеи по темноте или заплутали в дороге, отчаявшись отыскать кров. С вашей стороны мы ждем немалой поддержки.

— Что ж, — Верховный одним взглядом окинул всех присутствующих, и стало тихо. Пришел черед решающего слова. — Я готов поспорить с заявлением, будто принамкская армия может в чем-то превосходить нашу…

Только ветру за окнами все было нипочем. В зале для советов воцарилась гробовая тишина. Войны, по совести, не хотел никто.

— …Но к чему споры, — продолжил Амадим как ни в чем не бывало. — Мы, сильфы, славимся умением воспарить над прежними распрями. Я выказываю надежду, что нас ждут долгие годы процветания и любви, — при этих словах он мельком взглянул на Ристю, и та покраснела. — Довольно лирики, — тон стал деловым, — Сударыня Наргелиса, сударь Валенсий. Перейдем к детальному обсуждению договора.

После совета Наргелиса и Валейка вернулись в посольские комнаты, неся подписанный договор по очереди, как бесценную реликвию. Гулька убежала ловить доской остатки бури, Ристю все-таки утянул на прогулку Верховный, причем на его лице горело желание добиться от девушки всего, на что ее не сумела уболтать Клима, и урвать лакомый кусочек Принамкского края хотя бы в лице бывшей благородной госпожи.

…Валейка вошел в комнату последним, запер за собой дверь и беззвучно сполз по стене, обхватив руками плечи. Его трясло.

Наргелиса села рядом на корточки и невольно вспомнила, как сама чувствовала себя во время первого визита на Холмы. А ведь ей тогда не приходилось возражать Верховному.

— Тише, — сказала она негромко и тронула Валейку за макушку. — Это пройдет. Это всегда проходит. У нас получилось, мы все сделали правильно. И ты все сказал правильно. А сейчас… поплачь, если можешь, будет легче.

Валейка мотнул головой и сухо всхлипнул.

— Я как будто в бою побывал. В настоящем…

— Так то и был бой. Поэтому тебя можно поздравить с победой. Будешь ромашковый отвар? Нет? Тогда я добавлю в него медовухи. И солдаты, и дипломаты всегда так делают после битвы.

Наргелиса поднялась и пошла к жаровне. Валейка всхлипнул еще раз и затих. Кажется, мечтая удрать на войну за подвигами, он очутился на фронте посерьезнее…

— Вы не отвечали на мои письма, — с укоризной сказал Амадим.

— Мне нечего ответить вам, — Ристя поежилась. В беседке, пусть и застекленной, было на редкость неуютно. Ветер свистел из щелей, а снаружи со всех четырех сторон бушевал стонущий от урагана сад. Если сильфы считают подобное приятной обстановкой, они точно стукнутые об тучу.

— Достаточно было написать одно из двух слов, чтобы я понял, тщетны ли мои намерения.

— Из двух?.. — она подняла голову, и их глаза встретились.

Амадим смотрел прямо, неотрывно, с жадностью и тоской, как не позволял себе никогда.

— «Да» или «нет», — тихо пояснил он.

— В ваших письмах не было вопроса, на который я могла бы ответить подобным образом, — чопорно напомнила Ристя. — Вы изволили рассуждать о цветах, музыке, поэзии.

— Но сейчас вы взволнованы, а не удивлены, значит, верно истолковали смысл моих писем, спрятанный между строк.

— Я не знаю.

— Простите?..

— Мой ответ на ваш вопрос, — уточнила Ристя. — Я не знаю, какое из слов написать. По правде говоря, не желаю писать вовсе.

Амадим был сегодня не такой, как всегда. Эти взгляды во время посольских встреч, его сегодняшняя пикировка с Валейкой, и невесомые вздохи, которые, кажется, слышала только Ристя, потому что он так хотел. А сейчас холодные светло-голубые глаза были непривычно блестящими, только не от слез, а будто бы от его потаенных мыслей. И между бровей складка, но не как у Климы хмурая и упорная, а горькая и тонкая, словно Амадим все понимает и безмерно сочувствует своей несостоявшейся невесте.

«Что за чушь! Как он может сочувствовать тому, о чем не знает!»

Ристя встала со скамейки и прошлась по периметру беседки, не зная, куда себя деть. Амадим неотрывно следил за ней.

— Зачем вы так смотрите? — раздраженно выкрикнула девушка, позабыв обо всех приличиях. — Право, невозможно вынести ваш взгляд и вопросы в лоб! Вас специально учили этому, или подобный дар достался вам от природы?

— Поверьте, вы первая, кто точно так же в лоб об этом спросил.

— Не ерничайте! — Ристя стиснула пальцами измятый еще во время заседания ридикюль. Хотелось разбить им окно или швырнуть в Амадима, чтобы хоть кто-то из этих правителей, проклятых интриганов, поплатился за все, что с ней случилось. — Ах, я столько раз представляла себе, как скажу «нет» вам в лицо, но что вам мой отказ!

— Ваш отказ будет болью для меня, сударыня.

— Что за избитые фразы! Вы никогда не испытаете и не поймете ту боль, которую постоянно чувствую я!

— Вы Ристинида Ар, дочь Жаврана Ара, — все так же тихо и безвыразительно заговорил Амадим, лишь воздух в беседке странно зазвенел. — Шестнадцати лет вы лишились отца, матери, братьев, сестер и жениха в придачу. Все это произошло в одну ночь практически на ваших глазах. Вы скрывались, голодали и бедствовали до тех пор, пока единственный верный друг вашего отца не пристроил вас в Институт под фальшивым именем. Там вы получили репутацию стукнутой об тучу, потому что раны вашего сердца по-прежнему кровоточили. Орденские ищейки выследили вас, но обда Климэн сумела спасти, взамен заставив бежать вместе с ней. Вы снова скитались, затем, бывшая благородная госпожа, жили в ведской деревне вместе с полной амбиций обдой, смотрящим ей в рот восторженным юнцом, помешанным на колдовстве мальчишкой и его сестрой, милой во всех отношениях, но небольшого ума. Вы утратили интерес к внешнему миру, ушли в книги, мечтали о гибели, но у вас не хватало духу, а окружающим не было до вас дела. Наконец, вы понадобились обде, и она отправила вас на Холмы, где вы познакомились со мной. Впрочем, разве беседы об истории, национальных напитках и политике можно назвать знакомством?

Звон воздуха стал оглушительным, стекла задрожали.

— Верховный Амадим, прежде — внештатный агент пятнадцатого корпуса и слушатель ученого дома Амадим Ис, разрешите представиться. Мои родители, хвала Небесам, живые и здоровые, дали мне прекрасное образование. Меня ждало блестящее будущее и, как видите, дождалось. Когда мне было двадцать три года, развеялась моя первая невеста. Несчастный случай, она любила летать по ночам и не зажигала фонаря. Не мне вам объяснять, как больно терять тех, кого любишь. Но вы заперлись в своем горе, а я поднялся и воспарил над ним, пусть у меня ушло на это пять с половиной лет. Я влюбился, снова взаимно, дело шло к свадьбе, и — вообразите себе — ровно за три дня моя невеста попадает в сильный ветер, ее относит к кислотному морю, доска отказывает, и я по сей день не знаю, развеялась ли она от удара о воду или от самой кислотной воды. Во второй раз мне понадобилось десять лет. Наконец, я опять нашел свою единственную, трясся над каждым ее шагом, не пускал летать ни в сквозняк, ни по ночам. В итоге она не выдержала и ушла от меня к какому-то благородному господину. Я надеюсь сейчас, после взятия Мятезуча, она и ее дети остались живы. Потом было много событий, Небеса, так жестоко поступившие с моими невестами, отметили меня Верховным, но я успел смириться с мыслью, что никого уже не назову своей женой.

Амадим выдержал паузу. А когда снова заговорил, голос больше не был безжизненным: в нем звучали нежность и потаенная боль.

— И вот, я встречаю вас. Удивительного человека с измученными глазами. Ваша судьба показалась мне отдаленно похожей на мою. Мы оба теряли, подумал я тогда. Быть может, это означает, что нам больше не потерять друг друга? Мне было хорошо беседовать с вами, Ристинида. Даже о пустяках. Отмечу, что особенно о них, в те минуты вы становились собой. Вам это идет куда больше, чем посольская маска. Я уже тогда знал о вас гораздо больше, чем вы когда-либо захотели бы мне рассказать. Например, что вы любите янтарь. Вы до сих пор носите мой подарок, вижу, я угадал с выбором. А эта глупейшая история с бумагами? Я бы все равно сделал вид, что поверил вам, но штука в том, что вы сказали правду, и ветра донесли это мне. А потом, я знаю, вы долго корили себя за это. Мне так хотелось сказать вам, что не стоит, но я не знал, какими словами. Точно так же, как сейчас не знаете вы. Я писал что угодно, предчувствуя ваше умение читать между строк, но так и не набрался духу написать прямо, хотя сам люблю задавать прямые вопросы.

Амадим встал и подошел к Ристе близко-близко, растеряв по дороге и спокойствие, и показную холодность.

— Я люблю вас, — произнес он. — Я прошу вас стать моей женой, невзирая на все, что было у каждого из нас в прошлом. Я люблю вас доброй и сердитой, в слезах, в шелках и в рубище, я люблю каждый ваш волосок, каждую ямочку на щеке, вы прекрасны в моих глазах отныне и во веки веков. Даже когда ваша старость окажется ближе моей, я буду любить вас. Ваш голос, вашу улыбку… Прошу дать мне ответ, каким бы он ни был. Теперь, вы считаете, я достоин не оставаться в неизвестности?..

Звон воздуха сделался невыносимым, и одно из маленьких стекол оглушительно лопнуло, усеяв пол беседки мелкими осколками. Ристя вскрикнула, Амадим вздрогнул, опомнившись.

— Простите, — сказал он своим прежним тоном, холодным и официальным. — Вам ведь неуютно здесь, никак не могу привыкнуть. А хотите, — тон сделался шальным, — я остановлю эту бурю для вас? Прежде я рассказывал, что не властен над погодой своей страны, но все же ветра — не дождь и не плохая почва. Я умею говорить с ними лучше всех на Холмах.

Ристя ничего не сказала, и Амадим распахнул двери беседки, выпрыгивая наружу. Девушка безмолвно шагнула за ним. Лепестки с надломанных слив роем кинулись ей в лицо, запутались в прическе. Амадим рубанул ладонью — и лепестки опали к Ристиным ногам.

Сильф воздел руки к темному бушующему небу, запрокинул голову в немом крике — и ветер забился над ним, как невзнузданная дикая лошадь. Загрохотало, тучи изменили ход, кувыркаясь и клубясь.

Ристи не было под Фирондо в час знаменательного сражения Теньки с грозой, но ей показалось, что нынешнее зрелище ничуть не уступает тому. Амадим казался продолжением ветра, продолжением неба, крохотной частичкой, внезапно взбунтовавшейся против целого. Ристя никогда не думала, что сильфы умеют ТАК.

От осознания, что это делается ради нее, было жутко. Ристе захотелось остановить Амадима, но тот казался настолько растворившимся в противостоянии с бурей, что мешать ему было еще страшнее.

Ветер закрутился в черную спираль прямо над беседкой, дернулся, взвыл, как живое существо.

— Отпустите! — неожиданно для себя закричала Ристя. — Ему же больно! Ветру больно!

Амадим обернулся к ней: лицо белое, из носа — тонкая струйка крови. Что-то незримое разжалось, и отпущенная на волю буря помчалась прочь, оставляя в покое сад и сливовые лепестки.

— Немногие из сильфов, — хрипло сказал Амадим, — и никто из людей на моей памяти не мог допустить мысли, что ветру бывает больно.

— Наверное, ни перед кем из людей вы не проделывали подобное, — девушка отметила, что ее голос дрожит. Стоящий перед ней Верховный был совершенно не похож на себя прежнего. Но именно теперь Ристя откуда-то знала, что этот Амадим — настоящий.

— Ни с кем, — согласился он. — Так что вы ответите мне?

Ристя посмотрела в его глаза. Холодные? Какая глупость, а разве ветер на Холмах бывает теплым?

— У вас… найдутся бумага и чернила?

Амадим полез за пазуху, извлек носовой платок и пузырек зеленой укропной настойки. Ристя не разобрала на этикетке, для каких нужд. У сильфов на любой случай есть своя разновидность укропной настойки.

Протянув ей платок и пузырек, Амадим поднял с земли отломанную от сливы ветку и оторвал небольшую палочку.

— Прошу вас. Увы, я не взял с собою готовальни.

— Благодарю, — машинально поклонилась Ристя, принимая импровизированный письменный прибор. Обмакнула палочку в настойку и написала на платке одно слово. После чего вернула все Амадиму и бросилась прочь, не дожидаясь, пока он прочтет.

…Когда девушка скрылась из глаз, и ее розовое платье перестало мелькать за деревьями, Амадим расправил скомканный платок и долго вчитывался в единственное слово.

Его лицо озарилось счастьем.

Юргену не хотелось лететь домой. Но снова напрашиваться в гости к Липке, особенно после вчерашнего Ришиного объявления, было попросту нетактично. К родителям и соваться нечего: они начнут расспрашивать о переговорах, а Юргену придется что-то врать, ибо рассказывать все как есть нет ни права, ни желания. Формально дело завершилось мирным путем, который устраивал всех. Но Клима ухитрилась навязать Холмам все условия, какие только хотела. А ее послы вывели из себя даже Верховного. И Юргену страшно было представить те инструкции, которые Амадим даст ему самому перед следующим полетом в Принамкский край.

Если бы мог, Юрген переночевал в здании четырнадцатого корпуса. Но уборщица Тоня, все смерчи мира ей на голову, вымела молодого агента едва ли не своей шваброй и заявила, что не потерпит полуночников. При этом раз десять велела лететь домой, странно улыбаясь и явно владея какой-то тайной. Юрген дорого бы дал за сведения, где дом самой Тони, и кто ее семья, но сильфида хранила личные секреты лучше потаенных коридоров корпуса, которые убирала.

Над Холмами неистовствовал ветер, но у Юргена на сердце было так погано, что даже не хотелось кружить в его потоках.

Он прилетел домой засветло, кинул одинокую доску на подставку, рухнул в постель, казалось, совсем без сил, но проворочался полночи, в каждом скрипе оконных рам, подрагивании стекол и сквозняках внизу слыша Дашины шаги. Только к утру получилось забыться тяжелым сном, и снился почему-то Тенька, нудно объясняющий какую-то смерчеву лабуду о строении водяных зеркал.

Сильф просыпался медленно, чувствуя, как сквозь сомкнутые веки льются яркие солнечные лучи. Вчерашней бури не осталось и в помине, было удивительно тихо. Но тишина была приятной, умиротворяющей и отчего-то пахла жареными гренками.

Юргену захотелось есть, но он все лежал и лежал под одеялом, вдыхая запах гренок и страшась разрушить это хрупкое теплое чувство, которое обычно посещает солнечным утром после хорошего сна. Сон был дрянь, но чувство — вот оно!

И тут Юрген отчетливо услышал, как внизу, на кухне, металлическая лопатка стукнула о бортик сковороды.

Умиротворение сгинуло, и вместо него прошиб холодный пот.

«Значит, запах не примерещился, — пронеслась мысль. — Но кто? Воры? Чушь, они не жарят поутру гренки на чужой кухне. Мама? Рафуша? А может, Липка с Ришей решили меня навестить? Или уборщица Тоня?! То-то она весь вечер странно на меня косилась и подмигивала!..»

Сильф вскочил и бросился к окну. Отсюда было видно крыльцо и уличную подставку для досок. Гости обычно оставляют там…

Но подставка была пуста.

«Значит, — продолжил размышлять Юрген, поскорее натягивая штаны, — кто-то из родных. Рафуша, наверное. Налеталась ночью, домой показываться чревато взбучкой, поэтому решила переждать у меня. Кинула доску в прихожей, а теперь жарит гренки, чтобы меня задобрить. Вот же дали Небеса сестрицу! Я ей сейчас устрою!»

Юрген сбежал вниз по лестнице, на ходу застегивая рубашку и предвкушая, с каким наслаждением он сейчас оттягает непослушную сестренку за шиворот, а потом всучит родителям. Повадилась ночью летать! Знает же, что нельзя! И про второго отца, который не переживет еще одной утраты, тоже теперь знает. И все равно!..

Он замер на пороге кухни.

За плитой стояла не Рафуша.

Эта сильфида со спины не выглядела девочкой-подростком, и была одета в странную одежду ярких, кричащих цветов, какие вовек не сыщешь не только в радуге, но даже просто в природе. Алые громоздкие туфли на умопомрачительном каблуке, обтягивающие штаны, кофточка, едва прикрывающая спину… Копна пушистых пепельных кудряшек, подсвеченная солнцем.

Сильфида переворачивала гренки, и Юрген не видел ее лица.

«Гулька?!!» — пронеслась совсем уж дикая мысль.

И тут она обернулась.

— Юра!

Знакомый голос ударил по ушам.

Этого не могло быть.

Бред, продолжение сна, надо заставить себя проснуться или найти способ спать вечно.

Он с трудом разлепил мгновенно пересохшие губы.

— Даша…

Она и не она. Лицо знакомое до последней черточки, но взгляд совсем другой.

Мудрее? Или старше?

Одежда идиотская. Как у экзотической Тенькиной пассии, не зря колдун грезился.

— Чего ты встал столбом? — совсем по-прежнему возмутилась Дарьянэ, и ощущение сна обрушилось похрустывающими осколками. — Я это, я! Где тебя три дня носило? Ни дома, ни в канцелярии, ни у родителей! Ладно, переговоры у Верховного, а потом? Пока тебя ждала, гренки жарить научилась!

Еще ни в одном из снов Даша на него не ворчала. И именно это убедило Юргена, что он не спит. Как, почему?.. Да какая разница, если она стоит тут, живая, и выговаривает ему, что из-за него научилась жарить гренки.

Когда он бросился ее обнимать, Дарьянэ лишь стоически обхватила его в ответ. Сразу видно, что побывала у родителей. А вот когда заплакал — растерялась.

— Ты чего, Юрка? Я живая, правда! Даже могу прямо сейчас рассказать, как это получилось. Такое приключение было, ух! Юрка…

— Давай поже… в смысле, выходи… словом, будь моей женой!

— Да мы вроде бы уже, — осторожно напомнила Дарьянэ. — Если ты фамилию обратно не сменил.

— Нет же, — она и впрямь была живая, теплая, пахнущая чем-то незнакомым, и осознание реальности происходящего выбивало из колеи похлеще любой свадьбы. — Я имею в виду, по-настоящему!

Он нашел губами ее губы, и оба опомнились, лишь когда гренки на сковороде превратились в россыпь черных угольков.

— Вот стоило ради этого развеяться! — донельзя довольным голосом сообщила Даша, глядя как любимый муж хлопочет у плиты, готовя вторую порцию гренок.

— С тебя рассказ! — потребовал Юрген.

— А может, после завтрака? — в животе у сильфиды заурчало.

— Издеваешься? Я сам развеюсь, от любопытства! А сразу после завтрака я полечу убивать Тоню, которая все знала, но молчала как рыба!

— Тогда уж убей всю принамкскую делегацию, — фыркнула Дарьянэ. — Я ведь с ними прилетела.

— Ты все это время была в застенках у Климы?!! — вскричал Юрген, роняя лопатку.

— Нет! Не ори, как об тучу стукнутый. Я развеялась, но… задержалась.

— Вот тебе завтрак, — Юрген поставил сковороду на стол. — И рассказывай уже по порядку!

— В общем, — девушка положила себе на тарелку пару гренок, но так и не притронулась к ним, посерьезнев, — когда развеиваешься, то становишься легче воздуха. Я поднималась вверх и не могла ни за что уцепиться. Сквозь крышу, выше леса, выше облаков. Туда, где горят звезды. Они существуют, Юра, они огромные, больше нашего мира, и они очень далеко. Меня несло в бесконечность, где живут Небеса. Но… я так не хотела умирать, — она подперла щеку ладонью и призналась: — Я очень тебя любила. И сейчас люблю. Но тогда моя любовь стала чем-то вроде… корабельного якоря. И я не улетела в бесконечность, а зацепилась за какую-то звезду. Потом за другую. Я пыталась найти дом, но забыла дорогу. Я пролетела целую кучу звезд, а потом увидела землю. Мне показалось, что я нашла, и я спустилась вниз, снова стала тяжелой, из плоти и крови.

— Как это возможно?..

— Откуда я знаю? — Дарьянэ пожала плечами. — Может, Небесам надоело меня ждать?

— Ты спустилась и…

— Но это оказалась не та земля. Там совсем не было сильфов, люди носили странную одежду и жили в бесконечных городах из стекла и камня…

Юрген придвинулся ближе и обнял ее.

— Мне не было страшно, — словно извиняясь, пояснила Даша. — Но я здорово растерялась. Все незнакомые, язык непонятный, денег нет. Но у них там такая развитая инр… ифр… инфраструктура, что нашлись специальные люди, которые смогли мне помочь. Взяли к себе домой, накормили и с пятого на десятое научили языку.

— Сколько же ты там жила?

Дарьянэ прикинула на пальцах.

— Месяцев пять, наверное. Или полгода. Я смогла объяснить, кто такая, и что мне надо, но не назвала порядковый номер нашего мира по общему реестру, и поэтому они никак не могли мне помочь. А потом я узнала, что у них есть такие доски… вернее, повозки, которые могут летать от звезды к звезде.

— И ты решила летать, пока не отыщешь дом?

— Смеешься?

— Восхищаюсь, — тихо и серьезно сказал Юрген. — Что было дальше?

— Эти люди дали мне денег и показали, где у них вокзал. Ну, место, откуда улетают повозки. Я и пошла. Брожу по вокзалу, и тут меня хватает за локоть какая-то девица с розовыми волосами. Извиняется, а потом вдруг заговаривает со мной на ломаном принамкском! И спрашивает, не знаю ли я этот язык, а то вид у меня не местный, но она уже встречала таких, как я.

— Айлаша… — разинул рот Юрген.

— Точно, — кивнула Дарьянэ. — Потом она спросила, не знаю ли я Теньку. Сам понимаешь, есть только один Тенька, который может быть общим знакомым у меня и розоволосой девицы с далекой звезды. Она спросила, что я делаю на вокзале, не заблудилась ли, и не нужно ли мне домой. Конечно, я повисла у нее на шее и заверила, что мечтаю об этом всю свою вторую жизнь. Айлаша привела меня к себе в гости, а потом через водяное зеркало — к Теньке, в Гарлей. Кстати, она мне подарила свои туфли и кофточку, правда, красиво? Я так на работу буду ходить!

Юрген представил лица коллег, уборщицу Тоню в обмороке (не настолько она непрошибаемая!) и решил, что будет отмщен.

— Остальное рассказывать? — спросила Дарьянэ.

— Непременно! И пересказывать в подробностях несколько раз, — Юрген придвинул к ней тарелку с остывшими гренками. — Но пока — ешь. Ты наверняка летала всю ночь.

— Еще бы я пропустила такую бурю! — Дарьянэ зевнула. — К тому же, теперь я знаю порядковый номер нашего мира в общем реестре…

— Второй твоей смерти я точно не переживу, — признался Юрген. — Я люблю тебя. И хотел сказать об этом еще в тот день, но не успел.

— Я знаю, — фыркнула Дарьянэ. — Мне Лернэ все-все рассказала!

— И про крюк? — Юрген почувствовал, что краснеет.

Дорогая жена не стала щадить его самолюбие и кивнула.

— А еще ты мою кружку любимую расколотил! Когда успел только?

Об обстоятельствах гибели кружки вспоминать хотелось еще меньше, чем о крюке.

— Как же я могу загладить свою вину?

— Не знаю, — протянула Дарьянэ, накручивая на палец локон, и вдруг тоже покраснела. — Может, супружеским долгом?..