Формула власти. Новая эпоха

Глава 1. Гарлей

Мы идем сквозь туманные годы,

Смутно чувствуя веянье роз,

У веков, у пространств, у природы,

Отвоевывать древний Родос.

Н. Гумилев

Под звездным небом на пустоши стоял древний город. Его стены были изрыты вмятинами, точно лицо следами оспы.

Город распластался по мертвой равнине грузным, недвижным силуэтом. Лунный свет падал на обрушенные еще не в это столетие башни, терялся в провалах пустых окон, тщетно пытался отыскать в глубоком рву обломки прежнего моста — они давным-давно поросли мхом и перетерлись в щебенку. Когда-то к городу вело три дюжины дорог, и три дюжины ворот были открыты для гостей, а тяжелые створки убраны золотыми пластинами и инкрустированы камнями, чтобы каждый входящий знал о богатстве Принамкского края. Сейчас все дороги были разбиты, втоптаны в землю и размыты паводками, а ворота остались только с запада и с востока. Разумеется, никакого золота там уже не было, а створки чаще не открывались гостям, а разламывались солдатами атакующей армии. Роль прочного каменного моста играли длинные деревянные жерди, которые можно быстро настелить и так же быстро обрушить назло врагам.

Так стоял под звездным небом древний город Гарлей — полуразрушенное сердце Принамкского края.

Нынче врага ждали с западных ворот, а в заросшем саду у развалин дворца обды реял над высокой беседкой орденский триколор. Остроконечная верхушка беседки была единственной уцелевшей башней в городе, поэтому и веды, и люди Ордена считали своим долгом установить штандарт со своим знаменем именно туда. Последние лет двести даже палку не ломали: колдуны изменили состав дерева, чтобы не гнило от времени, а орденцы в свою очередь владения Гарлеем хорошенько отполировали ее и покрыли сильфийскими лаками.

Ночи в начале июня коротки, и звезды уже начинали блекнуть перед близостью рассвета, когда к беседке, совсем недалеко от задремавшего к утру часового, проскользнула смутная тень. В густой листве кустов красной сирени мелькнули встрепанные светлые волосы. Прошуршала по истертому камню башенки грубая холстина штанов. Флагштока коснулись пальцы, измазанные чем-то химическим.

Шепот, вторящий ветру, легкое свечение палки. И снова шуршание холстины, только уже не поднимающееся, а уходящее вниз, под прикрытие сирени.

Часовой протер слипающиеся глаза и хорошенько встряхнулся, бдительно глядя по сторонам.

В кустах сирени беззвучно помянули крокозябру и затаились.

Часовой переступил с ноги на ногу.

Предутренняя тишина казалась оглушительной. По земле стелилась прохлада, оседая на травинках каплями росы, звезды таяли, как кусочки льда в бадье теплой воды, а с восточной стороны за кряжистыми старыми деревьями начинало потихоньку светлеть.

Часовой оглянулся на вверенный ему для охраны флаг и обомлел. Отполированная палка мягко, но совершенно явственно светилась странным зеленоватым светом, точно пень-гнилушка в лесу. По беседке и флагу, который в густом сумраке выглядел как бесформенная темная тряпка, стелились жутковатые отблески.

Часовой замер, не в силах сообразить, что делать в первую очередь: пытаться каким-то образом загасить непонятное свечение, бежать за подмогой или трубить тревогу прямо отсюда, не покидая поста. И в этот момент в глубине кустов сирени отчетливо хрустнула веточка.

Все сомнения мигом были забыты. Лазутчик — это ожидаемо и понятно.

— Выходи! — велел часовой, скидывая с плеча ортону и нацеливая метательную стрелу на куст. — Я знаю, что ты здесь!

В кустах затрещали, уже не таясь, но сдаваться и не подумали: смазанная, точно окутанная туманом тень поднялась во весь рост и помчалась в глубину зарослей.

Часовой выстрелил и был уверен, что не промазал, но стрела словно налетела на что-то твердое и отскочила, а тень, не сбавляя хода, помчалась дальше. Часовой ринулся следом. Он знал, что за кустами есть заросшая дорожка, ведущая прямо к выходу из сада. Должно быть, лазутчик стремится именно туда. Мелкие листья одичавшей без садовника сирени хлестали по плечам, самые высокие ветки лезли в глаза. Часовой выбежал на поросшую мхом и сорняками дорожку, уже собираясь перевести дух и продолжать погоню, но вовремя сообразил, что преследовать некого.

Длинная ровная дорожка была пуста. Ни человек, ни сильф, ни зверь не может бегать так быстро, чтобы успеть скрыться в конце пути, прежде чем его заметит преследователь. Часовой замер, услышал за своей спиной отдаляющийся топот шагов и осознал свою ошибку. Хитрый лазутчик не собирался бежать по дорожке, а просто затаился в стороне, подождал, пока путь будет свободен, и прошел мимо никем не охраняемой беседки. Часовой помчался назад, на ходу выхватывая из-за пояса горн.

Сигнал тревоги перевернул предутреннюю тишину вверх дном, с деревьев поднялись разбуженные птицы. В уцелевшей части дворца зажегся свет, донесся ответный звук горна.

Тем временем лазутчик уже бежал к выходу из сада. Но не к калитке, где его наверняка будет ждать засада из половины разбуженного, а потому не выспавшегося и жестокого к пленным гарнизона, а к лазу в каменной ограде, выкопанному загодя. Этот лаз находился довольно далеко от калитки и был слишком узок для воина, особенно если тот в доспехе. Зато для верткого исхудавшего юноши — в самый раз. Только заплечный мешок надо снять и протаскивать отдельно.

В городе пока было тихо — тревога из сада еще не успела сюда долететь. Кое-где прохаживались патрули. Лазутчик обходил их издали, часто сворачивая на боковые и соседние улицы, где, в отличие от главных, царило абсолютное запустение. Пока люди воевали за город, жадная природа незаметно захватила себе большую его часть. Под ногами лазутчика шмыгали крысы, по заляпанным птичьим пометом подоконникам ползли стебли плюща и дикого винограда, из пустых дверных проемов тянуло нежилой сыростью.

На главных улицах раздались первые тревожные голоса, зазвучали горны. Лазутчик остановился, переводя дыхание, и достал из-за пазухи сложенную вчетверо карту города. Здесь сад, здесь улица, на которой он сейчас стоит. До стены уже недалеко.

Над головой зачирикала синица — должно быть, наверху у нее гнездо. По полуразрушенной мокрой крыше процокали крысиные лапки, и за шиворот лазутчика вылился добрый стакан ледяной воды пополам с песком. Очень хотелось залезть наверх и посмотреть, чего там задела крыса, что получился такой потоп, и не связано ли это с особенностью конструкции древнего водостока, и не делался ли он при помощи колдовства… Но время давно поджимало, поэтому лазутчик сложил карту, пошевелил плечами, из-за чего от мокрой жилетки радостно повалил густой фиолетовый пар, и устремился дальше, напролом через владения природы.

Западные ворота, хоть и не были обиты золотом, все равно производили внушительное впечатление. По толщине эта конструкция из деревянных брусьев и листов металла лишь немногим уступала стене. Орденцы всерьез опасались армии, которая уже несколько недель стояла на подступах к городу, и поэтому день ото дня ворота становились все толще и крепче. По бокам находились смотровые башенки, ведущие на стену, где круглосуточно несли пост часовые. Внизу тоже стояла охрана — четыре человека. И эти, в отличие от стража при знамени, не дремали.

Лазутчик притаился за выступом башенки, так близко, что отчетливо слышал ровное дыхание охранников и скрип песка под подошвами их высоких ботинок. Позиция была невыгодная: любой, кто пойдет к воротам со стороны заброшенных улиц, тут же наткнется на него взглядом. Вдобавок, светает, даже туманная завеса вокруг фигуры скоро перестанет спасать. Лазутчик представил красочную шумную картину собственной поимки. А потом побега. А потом лицо Геры, который битых четыре часа пытался вдолбить другу прописные истины полевой разведки. И философски заключил:

— Интересненько это получится…

Затем снял с плеч мешок и выудил оттуда солидный моток тонкой проволоки. Полез за пазуху, вытащил вращающийся в разные стороны живой глаз, залихватски пришлепнул его на правую щеку и старательно прищурился во все три.

Проволока начала сама собой разматываться и поползла вдоль стены к воротам, осторожно огибая башенку. Охранники ничего не замечали, даже когда проволока достигла цели. Лазутчик перевел дух, взлохматил непослушную белобрысую челку и прищурился еще старательнее. Конец проволоки шевельнулся, приподнялся над землей и пополз уже вертикально по поверхности ворот, стремясь к тяжелому витому крюку, за который можно прицепить веревку, если ворота все же соберутся открыть.

Один из охранников оглянулся.

Проволока замерла, чуть раскачиваясь в такт сквозняку, будто надеялась прикинуться ручной змейкой.

Не заметив ничего, заслуживающего внимания, охранник снова показал воротам спину, а проволока продолжила свое восхождение. Когда она в несколько раз обмоталась вокруг крюка, лазутчик начал потихоньку отходить, вращая моток и держась стены. Он уже был далеко, когда до ворот добралась весть о тревоге в саду, и было принято решение усилить охрану еще полудюжиной часовых, разместив их у выходов с заброшенных улиц и за башенками. Тонкую проволоку в предутренних сумерках никто не увидел. Да и как она может повредить таким огромным воротам, которые и вдесятером не сдвинешь?..

В нескольких сотнях шагов от ворот начинались густые заросли пыльного бурьяна пополам с крапивой. Лазутчик влез в эти заросли как к себе домой, без опаски хрустя ветками и раскручивая сильно уменьшившийся моток.

Он ничего не успел сделать, когда широкая ладонь зажала ему рот, а другая крепко перехватила сзади за локти.

— Тенька, ты об тучу стукнулся? Или уши отвалились, и ты не слышишь, сколько от тебя шума?

— М-м-м! — Тенька возмущенно дернулся, хватка ослабла, а ладонь со рта убралась. — Здесь все равно стражи нет.

— Будешь так шуметь — набегут, — со знанием дела посулил Гера. — К твоему сведению, «обернуться до рассвета» — это не значит «явиться с первыми лучами солнца». Что тебя задержало?

— Я заглянул в дворцовый сад, — поделился Тенька, разматывая проволоку. — Там у них такой интересненький шест для флага…

Гера недовольно нахмурился.

— Твоим заданием было прокрасться к воротам, а не лазать по саду.

— Я и прокрался, — Тенька тряхнул уже совсем маленьким мотком. — Чего ты волнуешься? У меня щит-завеса из сгущенного воздуха, молния в рукаве, глаз на щеке, глаз на затылке и еще два на… военная тайна, где.

Гера пошел вслед за другом вдоль стены, на всякий случай стараясь не наступать на проволоку.

— А если бы ты в обморок хлопнулся?

— Это было месяц назад, — парировал Тенька. — А сейчас я уже никуда не хлопаюсь.

Гера скептически покачал головой. На его взгляд, друг был слишком беспечен. И по-хорошему, Теньке следовало бы спать по ночам, регулярно обедать и делать зарядку, а не пропадать сутками в перевезенной из дома лаборатории.

— Если бы мы не стояли под Гарлеем столько времени, и если бы ты не был единственным, кто может одолеть эти ворота, я бы тебя к разведке и на тысячу шагов не подпустил.

— Между прочим, — напомнил Тенька, — в восемнадцать лет я в одиночку дошел из своей деревни до вашего Института и…

— …И тебя бы там поймали, если б не Клима.

— Но ведь не поймали же! И сейчас не поймали. А ты почему-то нервничаешь. Вон, и глаз дергается… А, нет, это у меня, — Тенька приостановился, сковырнул со щеки дополнительный орган зрения и сунул обратно за пазуху. — Ну и злющая тут крапива! Интересненько, она такая от природы, или поколдовал кто?..

Гера оставил этот вопрос без ответа. Да Тенька его и не ждал.

Они дошли до дыры в стене, замаскированной обломками мебели и кусками черепицы. Гера принялся разбирать завал, Тенька сел на корточки и сжал между пальцами конец проволоки.

— Я не до конца рассказал про шест для флага. Ты же был в Гарлее, видел, какой он интересненький? Потрясающий симбиоз колдовства и сильфийских технологий! Это почти то, чего я надеюсь достичь в досках, только направленность результата другая. И лишнее доказательство, что сильфийский и людской способы колдовства совместимы! Раньше это за ненадобностью никто из колдунов не доказывал, а сильфы просто крокозябры надутые, они даже в звезды не верят, потому что пощупать не могут. Помнишь, как Юрген удивился, что я сумел чего-то сотворить с его доской? Сам тогда не помню, чего наворотил, но целью эксперимента было доказать, что такое в принципе возможно! И вот, здесь, на глазах у всех, торчит на башенке живое подтверждение моей теории! Вдобавок, оно фонит на предметы, с которыми долго взаимодействует, поэтому я смог сконцентрировать преломление свойств полотнища в точке центробежной функции, тем самым получив…

— Постой, — прервал Гера, достав из лаза в стене новенькую сильфийскую доску одной из последних моделей, партию которых Клима всеми правдами и неправдами исхитрилась выцепить у Костэна Лэя. — У меня все готово. Заканчивай, уже почти рассвело.

Тенька резким широким жестом потер проволоку в ладонях и бросил на землю.

— Сделано, полетели.

— И все? — изумился Гера. — Ты же столько времени нам с Климой доказывал, что никто, кроме тебя, на это не способен!

— Да я и сам удивлен, какие кругом все неучи, — согласился Тенька. — Там всего-то и дел, что определить степень зависимости переменной от третьего графика концентрации вещества и…

— Понял, понял! Со стороны все выглядит куда проще, чем на самом деле.

— Ну да, ты прав. Хотя вот Эдамор Карей…

— Он в Фирондо, — напомнил Гера. — Сколько у нас времени?

— Да уже сейчас рванет, — беззаботно ответил Тенька. — Я ускорил процесс редупликации за счет…

— Тогда какого смерча мы тут стоим? Скорей на доску!

Тенька встал на белое лакированное дерево вслед за другом, и Гера сам защелкнул крепления на его ногах, потому что у непривычного к полетам Теньки это занятие вечно отнимало много драгоценных секунд.

Доска вылетела из лаза, почти вертикально взмывая в голубеющее предрассветное небо, и в тот же миг ворота сотряс невиданной мощи взрыв, разнося металл в пыль, а дерево в щепу. Сверху было видно, как мечутся вокруг дыры темные фигурки людей, и как с западной части пустоши навстречу солнцу начинает наступление огромная армия под золотыми знаменами. А в сердце еще не взятого, но уже обреченного на сдачу города реяло на башенке беседки такое же золотое знамя.

— Твоя работа? — прокричал Гера сквозь хлещущий ветер.

— Я же говорил! — радостно ответил Тенька. — Там у них такой интересненький шест…

Наверху солнце уже светило вовсю, и друзья парили над рассветом, вместе с которым в древний измученный город входила новая обда Принамкского края.

Дворец из желтого гранита был полон жизни и тревоги. Среди золотого убранства по вышитым пурпуром коврам сновали вооруженные люди в доспехах — личная гвардия обды. Сегодня они были здесь хозяевами, а пригожие сударыни в длинных платьях испуганно жались по углам, выглядывали в широкие окна, бессильно заламывали нежные руки.

— Отошлите лучников в сад, — уверенно распоряжался высокий немолодой командир без одного глаза. — Пусть займут беседку со шпилем. Кто отвечает за эвакуацию? Почему в коридорах такая толчея, все эти люди давно должны быть в укрытии! Где Кейран?

— Нам не говорили про эвакуацию, а Кейрана с утра никто не видел, — ответила одна из сударынь: тоже немолодая, когда-то блистательная, но сейчас слишком растерянная и ошеломленная происходящим. — Неужели все кончено? Неужели вы сдадите дворец?

— Это мы еще посмотрим, — сквозь зубы проговорил командир. — Да помогут нам высшие силы, и новоявленный Орден заплатит за все содеянное! Найдите Кейрана, срочно! Какой крокозябры ни одного колдуна во дворце?!

— А где же обда? — осторожно спросила та же сударыня. — Что с ней?

— Обда в своих покоях, — бросил командир. — Она не оставила нас.

— Правда ли то, что говорят о ней?

Лицо командира исказила непонятная гримаса, единственный глаз прищурился.

— Не все ли равно? Это наша обда, какой бы она ни была. Мы присягали ей на крови.

— В Ордене тоже многие присягали когда-то, но среди них нет никого с язвами на лицах…

Командир жестко обнял сударыню за плечи. Та привычно коснулась лбом его груди.

— Что ты хочешь от меня услышать? Да, наши дела плохи, творится крокозябры знают что. Но я здесь, и мы выстоим. А сейчас бери своих подопечных девочек, и бегите к подземному ходу. Постарайтесь уйти как можно дальше.

— А ты? — прошептала сударыня. — Умоляю тебя, обещай, что если случится худшее, ты тоже отступишь.

— Не плачь, — командир провел широкой ладонью по ее мокрой щеке. — Помнишь, я всегда к тебе возвращался.

— Вернись и в этот раз, заклинаю!

Он молча поцеловал ее куда-то между виском и ухом и поспешил дальше, распоряжаться воинами и звать неуловимого Кейрана, который «совершенно точно был здесь», но «его никто еще не видел». Мгновение сударыня стояла, глотая слезы, а потом привычно вскинула голову и помчалась собирать на эвакуацию женщин и девушек дворца, не способных сражаться.

Уходить соглашались не все. Гордые сударыни из древних родов были намерены умереть, но не показывать предателям из Ордена спину. Они хотели остаться с мужьями, отцами и братьями, которые дрались сейчас за них и обду на подступах к дворцу и на городских улицах. Приходилось убеждать, что это ненадолго, бой окончится победой, и мужчины вернутся. Но сейчас лучше на время уйти, ведь Орден может прорваться во дворец.

Тем временем одноглазый командир выбежал в сад, обогнул дворцовую стену и настежь распахнул дверку неприметной пристройки под балконом. Внутри была маленькая круглая комната, больше напоминающая домашний садик. У стен во врытых в пол кадках росли ивовые кусты и крупные ландыши вперемешку с ромашками. Гибкие золотистые ветви тянулись до самого потолка и куполом смыкались в центре комнаты над замшелым каменным бассейном, у которого скорчился на коленях худощавый мужчина в богатой одежде.

— Кейран! — от громкого голоса командира по всей комнате зазвучало эхо. — Какого ты здесь делаешь? Тебя с утра ищут, войско без колдунов осталось!

— Я их отослал, — голос Кейрана звучал глухо и обреченно.

Командир чуть не задохнулся от такого ответа.

— Что?! Тысяча и одна крокозябра, ты спятил или заодно с отродьями из Ордена?

— Не говори глупостей. Даже спятивший колдун не пойдет против высших сил. Просто… все кончено.

— Не смей так говорить! Битва идет, мы еще не проиграли.

Кейран, наконец, поднял голову. У него был измученный вид.

— При чем тут ваша битва… Посмотри, источник иссяк. Оглянись — вянут цветы, засыхают ивовые листья. Капище погибло. Высшие силы отвернулись от нас. Навсегда. Все пропало.

— И ты… больше не колдун?

Кейран пожал плечами.

— Я по-прежнему могу видеть и изменять суть вещей, пусть и не так хорошо, если ты об этом. Но наша обда — больше не обда.

— Ты знаешь, что мне это известно уже пятнадцать лет.

— Да, но если даже месяц назад еще можно было что-то изменить, то теперь — всё, — Кейран кивнул на опустевший источник. — Обда не хотела меня слушать, и вот…

— Даже если наша обда сегодня погибнет, — твердо сказал командир, — родится новая, и тогда…

— Она НЕ родится! — закричал Кейран. — Таланта обды больше нет! Ни у кого!

Командир ощутил, что мир вокруг него шатается и осыпается руинами, которые уже не восстановить.

— Но как это возможно?

— Откуда я знаю? — раздраженно отозвался главный придворный колдун, светило науки, автор множества основополагающих трактатов. — Еще год назад я чувствовал, что обда не здесь, но существует, и как только наша наберется ума сложить с себя диадему, непременно явится. А в прошлом месяце что-то оборвалось. То ли она погибла, то ли тоже утратила талант, то ли не смогла начать исполнение формулы власти, то ли вовсе отказалась от своей участи… этого мы не узнаем никогда.

— Но почему ты ничего не сказал нашей обде?

— Она даже не пустила меня! Она помешалась на себе и забыла о благе Принамкского края, как только нарушила формулу! Сначала этого не было видно, но теперь даже ты способен заметить. Где должна быть обда в такой час? Где она была еще двадцать лет назад, в начале своего правления? Рядом с воинами, на стенах, в походной палатке! А где сейчас? Заперлась в покоях и не высовывает нос, потому что боится до икоты! Содеянного, происходящего, себя саму — всего вместе. Кто управлял страной все это время? Ты, я, десяток министров из тех, которые еще не переметнулись в Орден. Мы не отстоим этот дворец. Гарлей не отстоим. Все кончено, источник иссяк, и высшие силы больше нас не слышат.

Командир сцепил зубы. Ему хотелось мечтать проснуться, но такая мечта была слишком большой роскошью в их положении.

— Хорошо, — проговорил он. — Пусть обды нет. Но есть люди. Все мы. Колдуны, воины, судари и сударыни из древних родов, горцы, купцы, земледельцы. Мы не примем Орден. И мы готовы еще сражаться. Так ли уж обязателен этот талант обды? В прежние времена, говорят, обд не было, но у людей все равно были правители.

— Только обда способна объединить Принамкский край, — сказал Кейран. — Без нее все рушится, и ты сам можешь это наблюдать.

— Значит, не только нам, но и Ордену не удастся захватить полную власть. Что ж, хорошо! Мы повоюем за это. Мы сохраним для новой обды все, что сможем, и не сдадимся на милость предателей.

— Новой обды не будет, — повторил Кейран.

— Я не верю в это! — воскликнул командир. — Новая обда родится, высшие силы смилуются над нами.

Кейран посмотрел на него с состраданием и ничего не стал возражать.

— Сейчас, — продолжил командир, — довольно сидеть над пустой чашей. Ты мне нужен. Раз мы не отобьем дворец, надо организовать отступление. А еще выцепить нашу обду из ее покоев и тоже эвакуировать. Какой бы она ни была, но я ей присягал. И мне плевать, что клятвы на крови потеряли силу.

Кейран поднялся с колен и окинул мертвое дворцовое капище последним прощальным взглядом. В его темно-карих, почти черных глазах стояли слезы.

Покои обды располагались в центральной части дворца за массивными дубовыми дверями, инкрустированными золотом. Прежде эти двери закрывались редко, теперь же они всегда стояли запертыми.

— Ломай, — велел командир Кейрану.

Колдун по-особому прищурился и что-то зашептал. Командир, умеющий читать по губам, разобрал про разницу преломлений.

Очертания замочной скважины смазались, потекли, потом металл зашипел и бесследно испарился. По ту сторону двери что-то громко бухнуло об пол.

— Там еще был засов, — тихо пояснил Кейран. — Я убрал скобы, на которых он держался.

— Почему ты раньше не мог сделать так, чтобы войти без разрешения и образумить ее? — проворчал командир.

— А почему этого не мог ты, хотя тоже все знал?

— Я не умею расплавлять скобы и замочные скважины!

— Ты можешь просто сломать дверь, — холодно напомнил Кейран. — Не ищи отговорок там, где их нет. Мы многое могли сделать, не полагаясь по привычке на обду, и еще не раз будем об этом сожалеть, если выживем. Хотя я предпочел бы умереть прямо здесь.

— Только попробуй, — пригрозил командир. — Я тебя из-под земли достану.

Покои обды были темными, пыльными и казались неживыми. Длинный коридор, занавешенный багровыми гардинами, поблескивающие ручки дверей, паутина под потолком. Но ближе к концу коридора стал слышен возмущенный и злой девичий голос, в котором звенело отчаяние:

— Мама, как ты могла! Если бы я знала прежде! О, высшие силы, я бы убила себя! Если бы я только была на твоем месте! Дура ты, а не мать! Ненавижу! Как ты вообще можешь жить после этого! Думаешь, Орден — предатели? Да это ты самая главная предательница!

Кейран и командир переглянулись.

— Я думал, обда отослала ее одной из первых, — проговорил колдун, и его голос странно дрогнул.

— Значит, сама не поехала, — предположил командир. — Ты же знаешь ее, характером вся в мать… вернее, в ту, которой была ее мать прежде.

В конце коридора находилась просторная гостиная, отделанная красным деревом, малиновой парчой и бархатом. Когда-то это была красивейшая комната дворца, но теперь, с занавешенными шторами, в сумраке и пыли, она производила гнетущее впечатление.

На широкой тахте сидела полная женщина, непричесанная, в расшитом серебром халате поверх ночной рубашки. Длинные сальные волосы падали на опущенное лицо. Рядом с тахтой металась взад-вперед тоненькая девушка пятнадцати лет, одетая по-дорожному. Увидев вошедших, она сперва застыла, а потом спросила, еще по-детски заглядывая в глаза:

— Всё? Мы проиграли, да?

— Еще нет, — твердо ответил командир. — Бой идет на нижних этажах. Моя обда, тебе и твоей дочери нужно скорее уходить. Мы с Кейраном позаботимся о вас.

— Идите без меня, — тихим, мертвым голосом произнесла женщина, не поднимая лица.

— Мама! — закричала девушка, мигом забывая о том, что еще минуту назад говорила, как ее ненавидит. — Это же смерть! Не надо!

— Надо. Я пока обда, и я не покину свой дворец.

Мужчины молча переглянулись.

— Мама! Ты не смеешь предавать еще и меня! — девушка беспомощно посмотрела на колдуна. — Кейран, пожалуйста, уведи ее силой! Ты ведь все можешь!

— Если понадобится, я уведу силой тебя, — ответил Кейран. — А твоя мама впервые за пятнадцать лет приняла верное решение. Прощай, моя обда. Я буду взывать к высшим силам, чтобы смиловались над тобой и всеми нами.

— Знала, что ты оценишь, — еще тише вздохнула женщина. — Позаботься о ней, Кейран. Именно ты.

— Я понимаю, моя обда.

— Возьми мой кулон и диадему. Я не хочу, чтобы они достались Ордену.

Колдун кивнул и бережно снял с полки знакомую коробку.

…Когда гостиная опустела, женщина тяжело поднялась с тахты и подошла к зеркалу.

— В кого же ты превратилась? — грустно спросила она свое отражение. — Говорят, за часы до смерти даже затуманенный разум становится ясным. Если так, то мое время и правда вышло. Высшие силы! Вы больше не слышите меня, но знайте: что ни творила я — а не жалею!

Она скинула халат и ночную сорочку, голой прошла к шкафу, выбрала самое красивое платье.

— Служанки разбежались… все меня покинули… но ничего, я сама. Когда они вбегут сюда, чтобы насадить меня на пики, их встретит последняя обда Принамкского края!

Она оделась, убрала волосы и на миг в зеркале показалась себе той непогрешимой девочкой, которая когда-то короновалась в зале этого самого дворца, а народ ликовал и кидал ей под ноги золотое спелое зерно.

Она упала на колени перед собой прежней и затряслась в рыданиях.

— Высшие силы! Не жалею! Но как же страшно! Простите меня! Доченька, не проклинай!..

Бой шел уже на всех этажах. Гвардия обды отступала под напором солдат Ордена. На главной площади стояли метательные орудия, и от тяжелых каменных ядер рушились дворцовые стены и башни.

Двое мужчин и одна юная девушка спешили по залам и коридорам к подземному ходу.

— Кулон и диадему нужно будет закопать, — сказал командир. — Никто не знает, что будет с нами.

— Выберемся из дворца и закопаем в городе, — решил Кейран. — Здесь станут искать, все перероют.

Девушка молчала, даже перестала всхлипывать.

Несколько раз им приходилось вступать в бой и спасаться бегством, потому что солдат Ордена было очень много. Наконец, они выбежали на открытую галерею, с которой была хорошо видна площадь. Ход начинался с того конца галереи, замаскированный под ложную оконную нишу. Беглецы успели преодолеть половину пути, когда им навстречу высыпал десяток орденских солдат. Позади путь тоже был отрезан.

Командир поднял свой меч, уже измаранный кровью предателей.

— Кейран, прорывайтесь. Я их отвлеку и задержу.

— Согласен, — мрачно кивнул колдун. — Но наоборот.

— И что ты им сделаешь в ближнем бою? Пуговицы расплавишь?

— Что-нибудь придумаю.

— Тебе или мне обда велела присматривать за своей дочерью?

— Тебя или меня за пределами дворца ждет любимая?

Командир скрипнул зубами.

— Слушай, крокозябра твою на вынос, светило колдовской науки! Если кто и сумеет когда-нибудь докричаться до высших сил, то не я, а ты. И поклянись, что перестанешь считать это невозможным!

Кейран сказал «клянусь» беззвучно, одними губами, но командиру этого было достаточно. Закипела яростная драка.

Десять противников, девять.

Командир личной гвардии обды был лучшим воином в столице.

Восемь, семь.

Кейран все-таки внес свою лепту: сумел сделать некоторые плиты пола липкими и расплавить несколько мечей.

Пять, четыре.

Колдун и девушка перебежали на другой конец галереи и остановились у последнего коридора, ведущего в подземный ход.

Три, два.

Командир перешагнул через последнего поверженного и улыбнулся, облокотившись здоровой рукой на парапет и бережно прижимая раненую к груди.

— Ну вот, и ни к чему было столько спорить! Молодец, Кейран, оказывается, и от светил в бою бывает толк!

— Я уже давно подумываю над тем, чтобы расширить возможности колдовства для ведения войны. И даже написал… Беги!!!

Командир успел сделать пару шагов, но было поздно. Огромное каменное ядро ударило в то место, где он стоял, обрушив часть парапета. Девушка закричала и хотела броситься на выручку, но Кейран сжал ее руку. Залитая кровью галерея была пуста, а помощь уже бессмысленна.

Клима осторожно обошла вдоль стены обрушенную часть галереи. Золотистые каменные обломки за века поросли мхом, но рисковать, подходя к краю, все же не стоило. Клима встала около уцелевшего участка парапета и с высоты третьего этажа посмотрела на площадь, раскинувшуюся перед дворцом.

За несколько часов, минувших после взятия города, с площади убрали раненых и убитых, и теперь там под надзором сидела лишь кучка военнопленных, да сновали по делам воины обды. Когда-то подогнанные друг к другу камни мостовой были изъедены выбоинами от взрывов, времени, колес тяжеловиков. Дома напротив дворца стояли пустые, некоторые стены были разломаны до основания.

Клима крепко стиснула пальцами парапет. Прежние обды с этой галереи любовались величием своего города, а новой обде остается созерцать руины. Но ничего. Больше Гарлей не будет взят Орденом. Мостовые и дома восстановят, запустевшие улицы снова оживут и наполнятся народом. Через две недели в город прибудут первые купцы и откроют большой рынок, на который соберутся жители окрестных деревень. А армия обды двинется дальше, на юго-восток, покорять орденский Мавин-Тэлэй. Но прежде — крупные города Кайнис и Зигар, Косяжью крепость, Кивитэ. И Институт, который сам по себе как крепость…

Ах, Институт! Наставники и наставницы, щебетуньи-ласточки, первые шаги к власти, первые интриги. Солнечные лучики на камне белоснежных колонн, горчично-желтая форма, секреты в сарае для досок, наточенные до блеска ортоны, красная сирень в саду. Вредные сильфы, сокрушительное падение с доски, лазаретная тишина, а потом — первая встреча с Тенькой, и его бесконечно удивленный взгляд, когда он разглядел в Климиных глазах дар высших сил. Как же все это было давно! И даже непостижимое чутье обды не могло подсказать, что они с Тенькой станут близкими (даже слишком близкими) друзьями, а тот самый сильф — главным послом Холмов к новой обде. И тоже другом, которого хочется видеть, пусть и не зазорно порой немного обмануть. Все-таки, личные симпатии — одно, а политика — дело грязное. И сам Юрген это прекрасно понимает. Скорее бы он уже пришел в себя после смерти жены, а то с его начальством совершенно невозможно вести дела. Костэн Лэй слишком отчаянно надеялся хоть в чем-нибудь ее переиграть. И если с Орденом это у него наверняка срабатывало, то проницательной обде лишь мешало.

Клима прищурилась, изучая пленных, и вздрогнула, похолодев. Ей показалось, что в толпе мелькнули лицо и фигура погибшей Дарьянэ. Но нет, это просто игра воображения. С такого расстояния не мудрено принять за чистокровную сильфиду любую девушку из благородных господ, в которой сильфийской крови тоже с избытком. Волнистые волосы без золотинки, высокий рост, хрупкое телосложение — и обман зрения готов. Клима пригляделась внимательней и с изумлением поняла, что эта девушка ей тоже знакома. Высшие силы знают, какая нелегкая занесла сплетницу Гульку в число защитников Гарлея, когда ей полагалось давным-давно покончить с полетами на доске и быть выданной замуж, но это определенно она!

Клима спустилась с галереи, подозвала к себе одного из солдат, велев ему пойти на площадь, взять из числа пленных девушку по имени Гулина Сой и привезти в ее покои.

«Покоями» обды в разрушенном дворце пока что называлась одна из немногих сохранившихся комнат в центральном крыле. Тенька навел на выбитые окна превосходные ставни из сухого льда, вместо полуистлевшей от времени кровати положили походный матрац и теплые одеяла, принесли откуда-то сравнительно новый стол из красного дерева, а к нему — пару разномастных табуретов. Ответственный за снабжение уже назначал себе помощников и составлял смету ремонта всего города, поэтому Клима была уверена, что долго царящая кругом разруха не продержится. Особенно при ее руководстве.

Появившаяся в дверях Гулька выглядела плачевно. Она сильно исхудала, став особенно похожей на сильфиду, одежда была рваная, волосы растрепались, лицо покрывал слой копоти и грязи, на коленках белели бинты.

Клима дала знак провожатому оставить их одних и любезно произнесла:

— Здравствуй, Гуля. Проходи, садись на табурет.

Гулька внимательно вгляделась в ее лицо и неверяще выдохнула:

— Клима?

— Я так сильно изменилась?

— Если бы не нос — не признала, — сплетница никогда не умела держать язык за зубами и говорила все, что приходило на ум. Еще несколько лет назад Клима бы жестоко отомстила за подобное упоминание о своей внешности, но теперь с удивлением обнаружила, что ей все равно. Нос и нос. Глупо обижаться.

— Какая я теперь? — спросила Клима с улыбкой.

— Как благородная госпожа, — Гулька все же прошла к табурету и села, вытягивая ноги. Было видно, что ее перебинтованные коленки болят. — Вот уж не думала, что такими становятся, а не рождаются. Так ты и впрямь та самая беззаконная обда, которой пугают маленьких детей?

— Верно, я обда. И всегда ею была, — Клима села на соседний табурет и посмотрела на бывшую одногодницу в упор. — Ты тоже стала другой, Гуля. Не ожидала увидеть тебя на войне.

— А что мне оставалось делать? — в голосе девушки прозвучали дерзкие, даже злые нотки. — Даже сын наиблагороднейшего сейчас пошел в солдаты, чего уж говорить об остальных! Все, кто может держать оружие, оставили родные дома! Если бы не война, которую ты тут развязала, мне не пришлось бы воевать.

— Я развязала? А не воевал ли Принамкский край минувшие пятьсот лет?

— Это была другая война, — угрюмо возразила Гулька.

— Но все равно не мир, — отрезала Клима жестко. — Я здесь для того, чтобы прекратить войну.

— Так может быть, просто дашь Ордену победить?

— Я не могу этого сделать. Признавшие меня веды никогда не склонятся перед Орденом. А тот, в свою очередь, никогда не покорится ведам. Я — другое дело. Принамкский край жил в мире тысячи лет, пока последняя из обд не была свержена. А до обд люди тоже воевали. Значит, обда — залог мира и процветания нашей страны. Я — обда, и я должна править.

— Откуда ты все это взяла? Тебя, как и меня, учили в Институте, что обды были сплошным беззаконием.

— В том же Институте я нашла обрывки старинных летописей, в которых говорилось, что все, чему нас учили — ложь Ордена. И я могу показать тебе эти летописи. Но не сейчас. Ты очень устала, ранена и наверняка голодна.

— Это не совсем раны, — мотнула головой Гулька. — Я упала с доски и расшибла колени, чудом кости не переломала.

— При твоем мастерстве это не чудо.

Гулька задумчиво посмотрела на Климу и впервые на памяти обды о чем-то серьезно задумалась.

— Тебе от меня что-то нужно.

— Верно.

— Ты хочешь пытать меня и выведать секреты Ордена? — голос девушки дрогнул и сорвался.

Клима покачала головой.

— Я хочу, чтобы ты стала мне служить. Ты лучшая летунья из всех, что я знаю, прекрасно образована и не глупа. У меня есть много сильфийских досок новейшей модели, но на них некому летать, потому что кроме меня и Геры этого никто не умеет.

— А Гера тоже здесь? — тут же заинтересовалась любопытная Гулька. — И чем он занимается? А правду говорят, что… — она осеклась и снова ненадолго умолкла. — Клима, ты всерьез думаешь, что я, благородная госпожа, соглашусь? И откуда у тебя взялись доски?

— Сильфы продали.

— Враки! Сильфы не могли так поступить! Они наши союзники, а не твои. Сильфы не продали бы тебе и щепки, не говоря уже о досках новейшей модели!

— Сильфы поступают так, как удобно им. Они давно вертят Орденом, как хотят, даже тебе это известно. Они заключили со мной договор, надеясь вертеть и мною, но просчитались. Обда Принамкского края — не тот правитель, который будет лебезить перед «воробушками», как наиблагороднейший. Не веришь? Ознакомься с договором и накладными на доски, — Клима достала из ящика стола загодя положенные туда документы.

Гулька вчиталась. Ее и без того не цветущее лицо побледнело окончательно.

— Так значит… Орден предали?

— И наиблагороднейший знает об этом, — добавила Клима. — Но ничего не может сделать. Он тоже поступил дурно — ему не следовало убивать и мучить сильфийских послов. Сейчас в Ордене голод, почти все ушли воевать, и некому обрабатывать землю. В моей части страны никто не голодает. Ты лучше меня знаешь, сколько в Ордене интриг, благородные господа грызутся, как кучка крокозябр. Мои подданные заняты делом. За время войны в Ордене не было построено ни одной крепости, зато разрушено много. На моих землях сейчас возводится новая цитадель на месте маленькой деревни. Через нее проляжет большой торговый путь. Ты по-прежнему считаешь, будто обда — это беззаконие? Мы же с тобой обе ласточки, Гуля. И обе приучены хотеть счастья для своей страны.

— А что будет с прочими пленниками и с моими родными? — тихо спросила Гулька. — Не верю, что ты пощадишь благородных господ.

— Я не караю тех, кто присягает мне. Даже в Институте среди моих сторонников было множество детей благородных. Я предлагаю службу всякому, кто попадает ко мне в плен, и еще ни один человек не пожалел о своем выборе. Да ты и так служила мне, Гуля.

— Я? Когда?!

— Еще в Институте. Не припоминаешь? Ты всегда замечательно разносила сплетни, нужные мне.

Гулька ошеломленно схватилась за голову. Наверное, впервые в жизни она мечтала проглотить свой длинный язык.

— На моей стороне высшие силы, — закончила Клима. — Не Орден — я несу мир, порядок и процветание. Но я на маленькие кусочки порву того, кто убивает Принамкский край и роняет достоинство нашей державы перед Холмами, как это делает наиблагороднейший. Сейчас я велю накормить остальных пленных — у нас для этого хватит припасов — а потом предложу им то же, что и тебе.

— А почему меня ты спросила отдельно?

— Мы же знаем друг друга с детства, — развела руками Клима. — И должность, которую я хочу тебе предложить — не рядовая. Ты согласна?

— Мне нужно подумать, — быстро сказала Гулька.

Клима усмехнулась.

— Интересно, сколько времени тебе понадобится на раздумья? Ристинида Ар, к примеру, думала четыре года, а сейчас ездит от моего имени на Холмы.

— Ар? Дочь Жаврана Ара? Так это не враки, что она выжила, скрывалась, училась в Институте, а потом бесследно исчезла?

— Почему же бесследно? Она сбежала вместе со мной. Я помогла ей спастись, когда ее хотели убить во второй раз. Она очень долго не верила мне, но потом признала, что я лучше для Принамкского края, чем Орден.

— Я могу ее увидеть? Когда-то в детстве мы были знакомы.

— Ристя осталась в Фирондо. Но через какое-то время она собиралась приехать сюда. Тогда вы непременно могли бы встретиться.

— Я могу отложить свой ответ до этой встречи?

Клима посмотрела Гульке в глаза и вкрадчиво проговорила:

— А зачем? Ты ведь уже знаешь, каким он будет.

— Интересненько это они придумали, — в который раз констатировал Тенька, оглядывая маленькое круглое помещение под полуразрушенным дворцовым балконом. — Ума не приложу, как оно все тут сохранилось?

Гера пожал плечами. Над головами друзей смыкались ветви растущих у стен ивовых кустов, а в центре на дне замшелого каменного бассейна журчала бурная криничка. Это крохотное рукотворное капище отыскал один из воинов, которых отрядили на исследование развалин, тот позвал Теньку, а Гера отправился с ним из любопытства и желания быть в курсе всех дел.

— Ты гляди, даже ромашки с ландышами не завяли! — продолжал восхищаться колдун. — Так и представляю великих мастеров древности, которые приходили сюда в надежде обрести тайные знания о сути вещей!

— Здесь нужно будет что-нибудь чинить? — Геру больше волновало составление сметы на ремонт.

Тенька замахал на друга руками и заявил, что капище ни в коем случае нельзя трогать, и оно само решит, как для него лучше. А вот он сам хотел бы устроить себе лабораторию прямо наверху, на тех развалинах балкона. Для этого нужны кирпичи, а цемента не надо вовсе, потому что он, Тенька, как раз хочет опробовать один новый способ взаимодействия сложных веществ, теорию которого расписал намедни.

Когда Гера уже собирался одернуть размечтавшегося друга и уточнить, сколько же ему нужно кирпичей, в прикрытую дверь вежливо постучали, и уединение капища было нарушено запыхавшимся посланником, который бежал сюда от самых городских ворот и очень обрадовался, что сумел отыскать уважаемых сударей так быстро.

— А что случилось? — обеспокоился Гера.

— В город пришла некая юная горская девушка, — поведал посланник. — Она ищет вас обоих.

— Горская? — изумился Гера.

— Темноволосая, — пояснил гонец. — Очень миловидная, говорит, что знает вас. Ее зовут Лернэ Сафетыбока…

Услышав имя, друзья, не сговариваясь, сорвались с места.

Когда они примчались к воротам, красавицы Лернэ там уже не было. Не успел Гера поднять тревогу, как девушка, целая и невредимая, только слегка уставшая, нашлась в сторожке часовых. Она пила горячий трофейный укропник и угощалась сухарями с вяленым мясом, а видавшие виды вояки любовались ею, как чудом. Увидев Теньку и Геру, Лернэ вскочила и бросилась к ним в объятия.

— Ты что здесь делаешь? — выдохнул Гера. — Мы же оставили тебя дома, в деревне! Неужели ты в одиночку шла сюда через полстраны?!

— Не одна, а с купеческим обозом, — пояснила Лернэ своим нежным серебристым голосом. — Я так истосковалась по вам, что когда мимо деревни проезжал знакомый купец, упросила его взять меня с собой. Наверное, я поступила дурно, но у меня больше не было сил ждать. Ожидание замучило меня сильнее, чем дальняя дорога. Пожалуйста, возьмите меня с собой!

— Но тебе не место на войне, — возразил Гера.

— Я не буду воевать, — девушка широко распахнула синие глаза. — Только посижу в сторонке.

Это был тот редкий случай, когда мнение Теньки полностью совпадало с Гериным.

— Дурища, — почти ласково известил он сестру. — В какой еще сторонке?

— Не знаю, — растерялась Лернэ. — В какой-нибудь. Тенечка, милый, придумай, как мне остаться с вами! Я так тревожусь, даже спать не могу, особенно, когда узнала, что под Фирондо ты чуть не погиб. Тенечка, мне так страшно, я осталась совсем одна, опять мама начала сниться. И Дашенька. Как подумаю, что вы тоже…

Она не договорила и тихонько всхлипнула. Гера сам не понял, как оказался рядом и бережно обнял ее за худенькие плечи.

— Может, и правда пусть остается? — услышал он свой голос.

— В «сторонке» сидеть будет? — съязвил Тенька, поглядывая ему в глаза. — Я, конечно, все понимаю, но интересненько это вы придумали!

— В Гарлее пока безопасно, если на заброшенные улицы не ходить. Первое время побудет здесь, найдем ей комнату во дворце. А к югу отсюда в паре дней пути живут мои родители.

— На Орденской стороне?

— Сегодня Орденская, завтра наша, — пояснил Гера. — Я договорюсь, и они приютят Лернэ. Все же ближе к нам, чем твоя деревня.

— А больше ты ничего не хочешь мне сказать? — поинтересовался Тенька с каким-то странным предвкушением.

— Нет, — пожал плечами Гера.

— Ну, ладно, — колдун чему-то ухмыльнулся и отвел взгляд. — Значит, потом. Что, Лерка, поедешь жить к родителям Геры?

Девушка горячо закивала.

Тенька вернулся к себе под вечер. Его обиталище располагалось на одном этаже с «покоями» обды, но прежде, судя по всему, служило чем-то вроде подсобки. Это было тесное помещение из двух треугольных комнатушек, одна с выходом на галерею, другая — в коридор. Тенька вымел оттуда весь посторонний хлам и натащил еще больше своего. Теперь в одном из углов стоял мешок сушеной ромашки, рядом на кривоногой табуреточке громоздился чайник, вскипающий сам по себе от хозяйского прикосновения, а в посудине, напоминающей ночную вазу с отбитой ручкой, отмокали запасные глаза, Тенькой лично синтезированные. Постель была сдвинута куда подальше, зато почетное место занимали стопка ломаных сильфийских досок и здоровенное стоячее зеркало в кованой оправе на гнутых ножках. По вертикальной стеклянной поверхности струился, перебегая рябью, слой не проливающейся воды.

Именно к зеркалу Тенька направился в первую очередь. Ему казалось, что он наконец-то сумел разгадать непростую комбинацию преломлений, благодаря которой можно будет пронзать пространство и его световую модель гораздо глубже, чем это получалось с зеркальцами Климы и Ристинки. Тенька мечтал заглянуть в такие дали, до которых не могли долететь даже сильфы. Туда, в неизведанное, таящееся за яркими точками звезд. Тенька бредил этим с пятнадцати лет.

Пальцы замерли над водяным зеркалом, не касаясь пульсирующей ряби. Вода успокоилась, разгладилась.

Небольшое усилие — и Тенька увидел горы. Самую западную их часть, туда даже горцы не забирались. Там на скалах белели снежные шапки, из впадин струился теплый парок, а за черным хребтом с обрыва начиналось море, зеленое, как трава по весне. В воде плескались крупные рыбины с алыми губами, в вышине догорал закат. Но все это — почти Принамкский край, там можно и безо всякого колдовства побывать, если постараться. Теньку манило другое.

Даже Эдамор Карей говорил ему, что это невозможно. Об этом писал в своем трактате какой-то древний колдун по имени Кейран, открывший все восемьсот девяносто три способа преломления воды. Но Теньке все равно казалось, что существует и восемьсот девяносто четвертый. Тот самый, когда вода перестает быть водой и превращается в подобие коридора.

Вода в зеркале замерзла, от нее пошел горячий пар, кованая рама покраснела от жара. Тенька ругнулся и снова поменял исходные. Преломления запутались в невероятный клубок, концы которого ушли в ничто. Стоп. Какое еще «ничто»? Где оно находится?

Тенька потянулся за нитями незримого клубка, скользнул сознанием куда-то мимо сути вещей, и…

Клубок пропал, смявшись в лепешку, а потом выгнулся дугой, по которой хлынула измененная вода.

Слизнув подтекшую к уголку рта каплю пота и еще не веря своему счастью, Тенька смотрел, как багряная темнота в зеркале медленно проясняется.

По ту сторону были не горы или моря, и вообще не природа. Зеркало показывало металлически блестящую комнату, уставленную разномастными круглыми предметами, назначение которых даже для Теньки оставалось загадкой.

А еще в комнате была девушка совершенно неописуемого вида. Очень высокая, возможно, потому, что носила обувь с такими бесконечно длинными каблуками, какие принамкской моднице даже в бреду не примерещатся. Стройные ноги плотно обтягивали ярко-оранжевые штаны, а кофточка была настолько короткой, что открывала живот и драгоценный камень в пупке. Волосы у девушки были розовые с сиреневыми прядками, ресницы густые и черные, а глаза — зеленые.

Внезапно девушка посмотрела прямо на Теньку и подошла к той стороне зеркала вплотную. Тенька ошалело улыбнулся. И получил улыбку в ответ.

Их руки соприкоснулись, и зеркальная гладь в первый, но далеко не в последний раз отразила долгожданный радужный водоворот иных миров.