Фаворит-5. Родная гавань

Глава 9

Самопожертвование дает нам возможность жертвовать другими без угрызений совести.

Джордж Бернард Шоу

Гизляр

2 июня 1735 года

Город Гизляр был взят. В той неразберихе и суете, которая началась после развернувшихся событий в порту, защитники города оказались неорганизованными. И русская армия встречала лишь разрозненные очаги сопротивления, пусть и весьма упорные, но бессмысленные. Не столько турки защищали город, как татары. Они закрывались, будто бы брали пример с моей группы, баррикадировались, отстреливались когда из луков, иногда из огнестрельного оружия.

Но стоило подвести пушку к такому укрытию, или дополнительные силы, как здания разбирали в щепки, или брали штурмом. Так что ещё до полудня кое-где звучали выстрелы, а после всё стихло.

Мы выстояли, склад остался за нами. Когда штурмовые отряды русской армии оказались в городе, местным уже не было никакого дела до склада. Так что сейчас мои интенданты по описи передают имущество армии. Добрый я. У генерал-майора Лесли просто нет таких денег, чтобы купить военное имущество, сохранить и оборонить которое мне удалось.

Я стоял в порту, дышал через смоченную в воде повязку, оценивая последствия наших ночных диверсий. Здесь уже можно было находится без маски, но недолго. Учитывая то, что за утро успел надышаться угарным газом, старался дальше беречься.

Если ещё пару часов назад у меня было острое желание, чтобы все турецкие корабли были сожжены дотла, то теперь, когда уже всё решено и город наш, хотелось бы увидеть, что какой-то из кораблей можно было бы в ближайшее время восстановить и поставить в строй.

И такой корабль был, наверное… Об этом можно судить только корабелам или же опытным морским офицерам. По мне, так из трех погорелых кораблей один собрать можно было бы. Наверняка, знающие люди посмеются с моих слов. Но точно еще что-то с турецких фрегатов, да и с боевых галер, взять можно.

Один фрегат всё-таки расцепился во время ночного боя, и то ли волнами его отнесло чуть в сторону, то ли каким-то провидением, но сейчас корабль, частично пострадавший от пожара, дрейфовал в стороне. На нём уже были бойцы моего батальона — первые прорвавшиеся во время штурма города к порту. Так что я думал, что, если частично заменить мачты, сменить обгоревшие участки корпуса, то фрегат можно было бы использовать… Ну, если ещё найти парусину.

Как бы сейчас не помешало прибытие Донской флотилии! Но у меня всё больше складывалось ощущение, что высшее командование, тот же самый Миних, не верили в успех военной кампании этого года. Будто было принято решение произвести разведку боем, а уже после, с учётом проб и ошибок, на следующий год организовать полноценное наступление на Крымское ханство.

Потому как без хоть какого флота, невозможно полноценно действовать в Крыму. И я точно знал, что ряд морских офицеров были отправлены на Дон. Планировалось использовать флот. На Азов атака должна была быть… Все как-то так… Недоработано. Но свои задачи я решаю, может даже более успешно, чем это ожидалось командованием.

— Отчего пригорюнились, Александр Лукич? — голосом, из интонации которого сочилась радость или даже счастье, спросил меня генерал-майор Юрий Фёдорович Лесли.

— Вопрос не праздный, господин генерал-майор: что дальше делать? — с досадой и тоном, противоречащим всеобщей радости и веселью, ответил я. — Где флот?

— Так выдвинулся уже фельдмаршал Миних. И силища с ним может и поболе нашей будет! — воодушевлённо говорил генерал-майор, явно не понимая моего настроения. — Вот разобьет он хана Каплан Герая, все проще станет.

— Вы не обращайте внимания, это во мне говорит усталость. Но, и сожаление от упущенных возможностей, — сказал я, указывая рукой в сторону от порта. — Если вы не против, пойдёмте, господин генерал-майор, отсюда. Можем надышаться угарным дымом так, что и отравимся. Помереть не помрем, но голова болеть будет.

Мы пошли в сторону северных ворот, а следом за нами двинулись сразу четыре десятка бойцов. Уж не знаю, подражал ли мне Лесли, или сам дошёл до такого решения, но теперь генерал-майор имел в своём распоряжении личную охрану.

Оно и правильно. Город, конечно, захвачен. Но никто не может быть застрахован от того, чтобы какой-то фанатик не выскочил из-за угла и не разрядил свой пистолет. А если вокруг будет охрана, то фанатика либо изловят, либо телохранитель примет пулю на себя. Но на то и есть работа телохранителя.

— То, что вы сделали, Александр Лукич, достойно всяческих наград, похвалы и даже нового чина, — когда мы уже немного отошли от порта, сказал Лесли.

— Вы, верно, преувеличиваете, господин генерал-майор, — скромно ответил я, хотя прекрасно понимал, что сделанное моим отрядом без всяких «возможно» справедливо считать героическим поступком.

Пусть корабли мы просто пожгли… хотя — что значит «пусть»? Мы выбили у Османской империи сразу три фрегата и шесть боевых галер. А это стоит очень многого. Резко уменьшили возможности врага снабжать морем какую-нибудь прибрежную крепость. Значит, будет толк в осаде.

Если к этому присовокупить ещё то, что мы не дали взорвать огромный склад с боеприпасами и различным воинским снаряжением, то и вовсе… Мне, как главному бенефициару такого подвига, было бы неплохо даровать ещё какое-нибудь поместье на тысячу душ. Но это так… Мечты. Да и разобраться было бы неплохо с тем поместьем, что досталось в приданное.

Сейчас, уставший несколько от войны, я с превеликим удовольствием провел бы остаток лета в поместье. Планов по организации сельского хозяйства громадье. Хоть бы что-то внедрить. Там, кстати, должны были привезти из Голландии картошку и другие семена. Разобраться бы, да не допустить, чтобы семена либо пропали, либо всю картошку съели.

А за склад я рассчитывал хоть что-то взять в серебре, пусть и по очень бросовым ценам. Буду еще разговаривать с Лесли. Пусть неофициально даст моему отряду… ну, например, разграбить дворец хана в Бахчисарае. Это и могло быть платой.

В том складе были не только ядра или картечь, пять пушек… Там было, на мой взгляд, ещё более важное — сапоги, одеяла, палатки. Ну а из оружия для моего батальона важнейшим было заполучить почти пять сотен пистолетов, а также сотню штуцеров австрийской и французской выделки. Карабины, купленные турками у той же Франции и частью хранимые на складе, так же пришлись в пору.

— Боюсь я, Юрий Фёдорович, что нам придётся оставлять этот город, и в лучшем случае закрепляться на Перекопе с большим количеством войск, выстраивая новые оборонительные сооружения и дома под казармы. Иначе стоит вообще уходить из Крыма, — сказал я, а генерал-майор остановился, недоверчиво посмотрел на меня.

— От вас ли я такое слышу? — недоумённо спросил Лесли. — А как же разорить Крым? Выжечь это гнездо людоловов, что боле чем миллион русских людей увели в рабство.?

— Очаков, Керчь, другие турецкие крепости сейчас сильно укрепляются. Мы не можем помешать снабжать эти османские твердыни. У нас осадных орудий, почитай, что и нет: семь мортир, три осадные пушки, которые оставили в Перекопе. Если будем брать крепости силами лишь только солдат — положим лучших своих воинов, — я улыбнулся. — Не думайте, что я упал духом. Я лишь думаю о том, что пока мы не разобьём турецкое войско, а также крымского хана, мы не можем рассчитывать взять Крым полностью в свои руки. А если выиграем битвы, то найдутся те крымские беи, что сами попросятся под руку нашей всемилостивейшей государыни.

— Военный совет состоится сегодня вечером, а пока придумайте, Александр Лукич, как в присутствии иных офицеров проявлять не упадок духа, а решимость и напор, — сказал генерал-майор и, будто бы вспомнив о неотложных делах, покинул меня.

Не того от меня ждал Юрий Федорович Лесли. Наверняка пришёл, чтобы получить новую порцию оптимизма, какой-то исключительно гениальный план. А тут предлагаю не развивать успех, а подумать о том, чтобы закрепить нынешний результат.

Вот только если получится оборонить Перекоп и не пустить в Крым ни хана, ни турецкого султана, то десантною операцию турки не смогут организовать такого масштаба, чтобы ударить по Перекопу с тыла. Да и тыл укреплять нужно. Припасов собрать можно очень много, на тысяч двадцать солдат. Оружия более чем хватает. Так что, я не считал идею закрепляться на Перекопе, начиная масштабные строительные работы там, упадничеством.

Возможно, я что-то такое и придумаю. Ведь есть ещё один козырь в рукаве — мой дед. Ну и посмотрим, на какой ход еще способны татары и турки в Крыму.

Но все размышления о тактике и стратегии нужно делать явно на отдохнувшую голову, и когда пройдёт эти головокружение и тошнота. Всё-таки какое-то отравление угарным газом я получил.

Я шёл в один из домов города, который ещё раньше выбрал в качестве своей резиденции штаба. Не терпелось переодеться в мундир секунд-майора Измайловского полка, а также хоть немного отдохнуть.

Вокруг царила радость, веселились люди, говорящие на русском языке. И полнейшее уныние, осторожная надежда в глазах у тех людей, которые русского языка не знали.

— Господин капитан, нужно хорошенько полазить по кораблям, — обращался я к Саватьеву. — Направьте тех солдат, кто не был ночью в порту. И пусть смоченные тряпки на лица завяжут.

— Будет сделано, господин секунд-майор, — отчеканил Саватьев, направляясь давать нужные указания.

Ни один фрегат полностью не затонул. Частично — у кого нос, у кого корма обгоревшие — выступали из воды. Да, сейчас там не продохнуть, кораблики ещё дымятся, та их часть, которая выступает из воды. Но я видел, какие тяжёлые сундуки тащили некоторые жители города. Именно на фрегатах собирались удирать наиболее обеспеченные турки и татары.

Ну а мне, всему моему батальону, никак не повредит заполучить золото или серебро. Пускай солдаты и офицеры набивают свои карманы драгоценными металлами.

А по прибытии в Петербург у меня будет для многих не одно коммерческое предложение. Пусть ищут управляющих, своих коммерческих представителей. Но по мне, если эти люди, готовые за свою Отчизну умирать, будут становиться элитой, ну или, пусть, людьми среднего звена, то всё будет правильно.

Ну и еще одна сторона медали, когда благодаря моему командованию люди будут богатеть. Они станут держаться за меня. Иные будут искать во мне покровителя. Мало ли… Может еще когда-нибудь мне придется сказать свое слово в толпе гвардейцев, желающих совершить очередной государственный переворот.

А может, плюнуть на осторожность? Предложить на военном совете лихой и быстрый поход на Бахчисарай? Вот где должно быть настоящее богатство, собранное в том числе через русскую кровь… Подумаю об этом.

* * *

В четырехдневном переходе до Перекопа, восточнее Днепра

4 июня 1735 года

— Бах-бах! — разряжали свои ружья солдаты Первого Самарского пехотного полка.

Крымская конница наседала. Отважные татарские воины, злясь в бессилии прорвать систему пехотных русских каре, нагайками нахлёстывали своих лошадей. Животные не хотели устремляться на сверкающие на солнце штыки русских солдат. Однако, при выборе: получить ли новую порцию боли от жаждущего идти вперёд хозяина, или всё-таки ударить в грудь русским пехотинцам, чаще животные выбирали подчиниться воле наездника. Татары знали толк в деле выучки своих коней.

— Вторая линия, пли! — командовал капитан Платон Иванович Свечников. — Первая линии плотнее! Штыки выше! Стоять! 0

Солдаты, стоящие в правой грани практически правильного прямоугольника, квадрата, разрядили свои ружья. Ближайших татарских конных смело залпом русских солдат. Небольшое замешательство в татарской лавине — и вперёд выскочили другие ханские воины.

«Не успеваем!» — пронеслось в голове капитана.

Он, восседая в седле, чтобы видеть всю картину боя, бросил взгляд на командира батальона. Секунд-майор Шаров все еще на носилках лежал недвижим.

Свечников приподнялся в стременах, оглядывая диспозицию. К нему на помощь уже спешили две «коробочки» русских каре. Ну как спешили? На бег солдат не переведёшь, так как моментально растеряется строй. И даже быстро идти в таких условиях невозможно. Так что союзники как могли, так и спешили. А вот Свечникову, заменившему раненого секунд-майора на посту командующего батальоном, нужно было принимать решение.

Все прекрасно понимали: если татары подойдут слишком близко, то они сомнут каре. Татарские лучники практически безнаказанно смогут пустить свои стрелы, если русские воины не будут успевать перезаряжать оружие. И тогда стрелы и напор татар разрушат целостность построений русского каре. И как только обнаруживается хотя бы одна брешь, туда моментально ворвутся орды татарских воинов.

— Косой разворот! — принял решение Свечников. — Всем косой разворот. Первая рота на острие слева!

Любое перестроение в ходе боя чревато серьёзными последствиями. Достаточно одному десятку солдат плохо сделать свой манёвр… Ну, а делать такой сложный манёвр, как стать «ребром» — опасно.

Платон Свечников метался внутри каре на своём скакуне, поимённо называя сержантов, фурьеров, каптенармусов, подопечные которых начинали выбиваться из построения. Если бы не феноменально отличная память у капитана, если бы он досконально не изучил практически каждого солдата и унтер-офицера батальона, в котором всего лишь ещё пятнадцать минут назад командовал первой ротой, навести порядок было бы намного сложнее.

— Первая линия! Пистоли, пали! — выкрикнул Свечников, когда ещё манёвр до конца не закончился, но татарские всадники были уже менее, чем в тридцати шагах.

В батальоне пистолеты были далеко не у каждого. Если сержанты имели при себе это оружие, то у каптенармусов или фурьеров пистолет был у каждого третьего. Но даже эти выстрелы немножечко замедлили противника.

— Вжь-ю! — возле правого уха капитана просвистела стрела.

Нет, не «возле» кончик уха капитана был срезан. Но он не обращал внимание, как теплая внутренняя алая жидкость стала стекать по шее.

Да, татары настолько близко, что теперь умудряются прицельно стрелять. И они понимают, откуда исходит главная угроза: видят русского офицера, который внутри каре гарцует на лошади и энергично отдаёт множество приказов своим подчинённым.

— Бах-бах-бах! — начали разряжать свои ружья солдаты, которые до этого практически стояли без дела.

Теперь стреляли сразу две грани каре. И пусть сам строй пока ещё не был плотным, и унтер-офицеры, используя в том числе бранные слова или даже подзатыльники, выравнивали солдат, но огневая мощь батальонного каре капитана Свечникова увеличилась вдвое.

Татарская конница напирала, но теперь хватало огня, чтобы сдерживать порыв неприятеля, не давая тому приблизиться ближе чем на тридцать шагов.

— Быстрее перезаряжаться надо! — подгонял своих бойцов капитан.

Раненый, бывший ещё минуту назад без сознания секунд-майор Шаров, было дело уже хотел принять командование на себя. Иван Миронович Шаров был человеком умным и не слишком честолюбивым, чтобы сейчас, в самый жаркий момент схватки, отменять какие-либо приказы капитана Свечникова. Так что секунд-майор Шаров был лишь сторонним наблюдателем, готовым в любой момент взять командование на себя. Но только если приказы будут ошибочны.

— Бах-бах! — две грани прямоугольника вновь разрядили своё оружие.

Словно не понимая, с чем имеют дело, татары попробовали окружить каре. Но этот манёвр татарской конницы только лишь вызвал ликование у тех солдат, которым приходилось стоять в плотном построении с заряженными ружьями, но не иметь возможности бить врага, надеясь только на своих товарищей, со стороны которых шла атака.

— Бах-бах! — первая линия левой грани ромба разрядила свои ружья.

И без того бывшая задымлённость внутри каре создала, казалось, непроницаемое облако дыма от сгоревшего пороха. Лёгкого ветерка, гуляющего на юге степных просторов Дикого Поля, не хватало, чтобы вовремя уносить дымовую завесу.

Но во всём можно увидеть свои плюсы. Часть дыма уходила в сторону татар, и далеко не все лошади были довольны этими запахами. А ещё их меткие конные стрелки не имели возможности прицельно из своих луков расстреливать русских солдат и офицеров.

Каре держалось, и уже близко помощь.

* * *

Антон Христофорович Миних с большим интересом наблюдал за начавшимся боем. Небольшое, сравнительно с размерами всей русской армии, каре всё ещё никак не было сломлено напором татарской конницы. А по всем законам науки, должно. Татар было невообразимо много, они не считались с жертвами, частью были вооружены огнестрельным оружием, ну или оставались мастерами стрельбы из луков. Так что шансов расстроить каре и врубиться в русские построения, были.

Более того, манёвры прямо во время ожесточённого сражения — вещь, казалось, немыслимая. Но что творит этот батальон! Фельдмаршал уже в какой-то момент подумал, что выучки солдат батальона, который был сейчас на передовой, хватит, чтобы они и вовсе начали крутиться, предоставляя возможность всем солдатам в плотном построении стрелять по врагу. Но такого чуда не произошло. Хотя имел место быть и иной результат.

Антон Христофорович посмотрел на рядом стоящего генерал-лейтенанта Александра Ивановича Румянцева. Тот просто был переполнен гордостью. Ведь этот батальон был в составе полудивизии, которую с собой на войну из башкирских земель привёл Румянцев.

Командующий фельдмаршал Миних не разделял радости своего подчинённого. Разве не было для всех понятно, что такие большие разрывы в передвижении русской армии по батальонам вызваны, скорее, тем, чтобы вынудить противника атаковать? Татарам «скармливали» приманку, чтобы иметь возможность разбить войско хана, а не гоняться за ним по степи.

И нужно было одним батальоном жертвовать, чтобы ввести основные силы Крымского хана в сражение. А если батальон отбивается, если к нему уже подоспели на помощь другие батальонные каре, то противник отступит. А командующий хотел нанести максимальный ущерб крымско-татарскому войску. Если пройти дальше, а Перекоп уже близко, то Крымский хан пойдёт на соединение с турецкими войсками. А этого желательно было не допустить.

— Отправьте вестового вперёд к батальонным каре с приказом отступать под напором противника! — прозвучал приказ командующего.

К военным действиям Миних подходил в крайней степени цинично. Рассудив, что неприятеля более всего увлечёт разгром какого-нибудь русского подразделения, и тогда крымско-татарские воины устремятся всем своим числом вперёд, командующий подставлял один батальон.

Но теперь даже в глазах циничного и прагматичного Миниха Первый батальон Первого Самарского пехотного полка заслужил то, чтобы не быть разменной монетой в тактике командующего. Но были другие, которые не факт, что смогут так же справиться с задачей.

Татары дрались с остервенением. В одно из русском каре, которое при отходе лишь только меньше чем на минуту потеряло свою геометрию, ворвались татары, и завязался бескомпромиссный бой. Русские и не думали убегать. Даже в условиях прорыва татарской конницы пытались сомкнуть ряды. Ну, а татары, дорвавшись, наконец, до своей добычи, больше не хотели менять свою роль хищников.

— А вот и жертва! — произнёс фельдмаршал Ласси, наблюдая, как одно из каре перестаёт существовать.

Свечников выстоял, его батальон продолжал организованное отступление, отстреливался, нанося противнику ощутимый урон. Но далеко не во всех русских батальонах была такая дисциплина и выучка. И уж точно сложно было найти офицера, который не только обладал феноменальной памятью и удосужился многое разузнать про своих солдат, но и смог применить полученные сведения в бою.

Фельдмаршал Миних оказался прав: татарскому змею нужно было дать почувствовать русскую кровь. И теперь, желая повторить успех и разгромить русскую пехоту по частям, лавина татарской конницы устремилась вперёд, окружая, словно окутывая паутиной, русские каре.

Наблюдая за этим, Миних довольно усмехался. Тактика «малых каре», о которой некогда рассказал ему Норов, срабатывала [ подобная тактика была применена Г. Потемкиным в 1770 году].

Если бы в русских батальонах везде были такие командиры, как в том, что выстоял в одиночку под напором крымско-татарской конницы, так степняки ничего вообще бы не смогли сделать с русским войском. Так что вывод напрашивался сам собой: необходимо ещё лучше готовить солдат, проводить ещё больше манёвров — и тогда любая степная конница русской пехоте будет нипочём. Ну и сделать все, чтобы повысить в чине того офицера, что командовал героическим каре.

— Готовьте артиллерию! — приказал фельдмаршал Миних.

На самом деле пушки уже были готовы и даже заряжены. Враг не мог их видеть, так как впереди артиллеристов стояла в двух линиях русская пехота. Да и такая пылища стояла со стороны нескончаемых атак крымско-татарской конницы, столько дыма, что стоило только удивляться, как всадники ещё не задохнулись от пыли и могут друг друга видеть. Куда там в таких условиях ещё и разглядывать спрятанные русские пушки!

— Кавалерии приготовиться! — отдавал очередной приказ командующий.

— А башкирцы? — посмел уточнить вестовой.

— Всей кавалерией атака! — невозмутимо уточнил Миних.

Ещё минут пятнадцать ожиданий — и вот татарская конница уже в метрах пятисот от линейного построения русских войск. Каре частично уже спрятались за линиями, частью собирались это сделать, чтобы там, в спокойной обстановке, перегруппироваться и ждать приказа для нового манёвра.

— Линиям уйти! — казалось, всё так же невозмутимо приказал Миних.

Моментально приказ командующего продублировался. Застучали барабаны, закричали офицеры. И русские солдаты, которые только что стояли в плотных линиях и демонстрировали врагу решимость встречать конную атаку, разворачивались и убегали. Благо, что бежать далеко не надо было. Всего лишь буквально за спинами пехотных линий, второй, в двадцати-тридцати шагах, располагались русские орудия.

— Бах! Ба-бах! — сразу семьдесят шесть русских пушек стали посылать смертоносную дальнюю картечь в сторону врага.

Залпа не получилось, каждое орудие работало самостоятельно. Но татарам от этого легче не было. Самых смелых крымских воинов настигали железные шарики, и если попадали во всадника, то прошивали его насквозь. Не помогали и кольчуги, в которые были облачены часть татарских воинов. Правда с такими воинами насквозь не получалось.

Но остановить атакующую конную орду крайне сложно, особенно, если пыль столбом стоит, и пороховые дымы мешают разобрать, что же на самом деле происходит на поле сражения.

Так что татары продолжали напирать. И тогда русские пушки ударили ближней картечью, сея ещё больше ужаса и смерти в рядах татарских воинов, умирающих за то, чтобы прорваться к своим семьям в Крым. Им же никто не объяснял, то хан не собрался идти домой. Он прорывался к турецкому войску.

— Кавалерии в бой! Пехотным линиям — начать движение в сторону врага! — всё таким же спокойным тоном, пусть внутренне и ликуя, отдавал приказы фельдмаршал Миних.

Скорее всего, в этом сражении не удастся полностью уничтожить крымско-татарское войско. Всё-таки свою гвардию хан в бой так и не пустил. И они убегут. Что не смогут сделать те воины, что участвовали в атаке, так как их кони будут уставшими.

Но поражение Каплана Гирея всё равно было значимым. Даже по самым приблизительным подсчётам, исходя из увиденного, татары уже лишились больше пяти тысяч своих воинов. А теперь ещё и почти пятнадцать тысяч русско-башкирской кавалерии должны рассеять противника, лишить хана обозов, ну и уничтожить ещё не менее семи тысяч татар.

А дальше — Перекоп и соединение с той армией, что уже воюет в Крыму.