Фаворит-5. Родная гавань

Глава 6

Любовь уникальна в любом отношении. Только она способна превратить врага в друга и наоборот.

М. Л. Кинг

Петербург

28 мая 1735 года

За последний день Марта сменила уже четыре платья. И дело не в том, что известная на весь Петербург хозяйка ресторанов стала вдруг такой модницей, чтобы без конца примерять на себе одежду. Дело было в другом: Марта не приседала ни на минуту, металась по огромному ресторану «Мангазея», словно вихрь. Ну, а так как была весьма чистоплотной и понимала, что управляющая рестораном не может пахнуть потом, приходилось не только переодеваться, но и дважды на день ополаскиваться водой.

В Петербурге стояла удушливая жара. Даже со стороны Финского залива не приходила спасительная прохлада. И несмотря на то, что в ресторане были открыты все окна и двери, здесь было жарко, причём, и в переносном смысле также.

Толпы горожан, уже второй день снующие по улицам Петербурга в поисках хоть какой-нибудь информации о состоянии здоровья государыни, не спешили возвращаться домой. И многие вполне резонно считали, что трактиры и новомодные рестораны столицы могут стать тем местом, где хоть что-то будет известно о происходящих событиях. Да еще и поесть, выпить можно.

Ну, а если это такой большой ресторан, по вместительности примерно как пять-шесть трактиров, то здесь информации должно быть больше. Вот и не закрывалась «Мангазея» даже на пару часов, даже ночью, а посадка в залах ресторана была практически полной всё время за последние два дня. Такой напряженной работы у Марты не было еще никогда.

— Хозяйка, — обратился к Марте один из гвардейцев, оставленных Норовым для обеспечения безопасности ресторанов, под благовидным предлогом, конечно же.

У фурьера Потапа Громыки перед самым уходом батальона на войну была сломана нога. Это и был тот самый предлог, чтобы оставить бойца в Петербурге присматривать за порядком.

Сейчас он в полном здравии и весьма на своём месте, организовывая охрану сразу в двух ресторанах. Причём ещё успевает собрать сплетни и слухи, записать, кто из важных людей посещает ресторации. Так что Марта по прибытии Александра из похода хотела попросить Норова каким-то образом сделать так, чтобы Громыко и дальше занимался тем, что делает сейчас.

— Так что делать, хозяйка? Здесь — как ты скажешь, — не совсем честно переложил ответственность за свою же работу на Марту Громыко.

— Что? Я не услышала, — нехотя призналась Марта.

— Пришел разбойник, кличут Кондрат Волга. У него сходка. Есть еще тот саксонец, тот, которого особливо командир приказывал не трогать. Так кого слушать? Рассуди!

— Слушать обоих! — приказным тоном сказала Марта.

— То я понимаю, а людишек больше у меня нет. Думаешь, хозяйка, что пришёл у тебя совет спрашивать? Я пришёл за помощью. Дай мне двух своих смышлёных половых, да тех, что разумeют. Вот пущай и записывают, — сказал Потап.

— Нет у меня никого. Люди второй день не спят… Стой, а как у тебя немца слушают?

— Хозяйка, — сбоку, не приближаясь к гвардейцу, обратился ещё и главный повар. — Телятины больше нет, колбасы коптить надо, мясо на фарш заканчивается…

— Да что ж это такое! — взбесилась Марта. — Ты, Потап, делай то, что нужно, и на том твой ответ. Ты, Мирон, обратись к интенданту. Пусть решает, где взять телятину, а где фарш. Пусть людей пошлёт в «Асторию» или к поставщикам… Что ж всем вам объяснять-то надо?

Повар, состроив обиженную мину, удалился самостоятельно решать вопросы. А вот Потап остался.

— В отдельном кабинете сидит… — безопасник замялся. — Жена командира. Она с господином. С тем, кого особливо было приказано не трогать. С немцем. У меня нет людей, кои хорошо знают немецкую речь. Как кого из своих, из немцев.

— С женой Александра Лукича? — удивилась управляющая.

Внутри самой, не осознав почему именно, у Марты рождалась злость. С этими эмоциями ещё стоило бы разобраться, но, скорее всего, это была не ревность, а именно злость. Как если бы сестра узнала, что жена брата блудит. Да ещё так нагло…

— Иди работай, Потап. Я сама разберусь! — решительно сказала Марта.

Хозяйка посмотрела на свой ремень, к которому был приторочен её самый любимый, необычайно крепкий и острый нож. Подумала… От греха подальше сняла ножны, передала их мимо проходящему половому. В таком состоянии и усталости, и злости, и еще целого сонма эмоций, лучше колющую и режущие предметы иметь вне поля зрения.

А в одном из особых кабинетов Юлиана Менгден смотрела на человека, сидящего напротив, и копалась в своих чувствах. Вроде бы она любит этого саксонца. Но, разве может быть любовь с приставкой «вроде бы»?

Мориц Линар настойчиво добивался встречи с Юлианой. И первоначально госпожа Норова, отказываясь встречаться вроде бы как со своим возлюбленным, прикрывалась пристальным вниманием за ней со стороны Тайной канцелярии, различных доносчиков Императрицы, и бог весть ещё кого.

А теперь молодая и, несомненно, красивая женщина после замужества как будто только лишь хорошеет, как тот бутон цветка, раскрывается. Юлиана предполагала, что отказы во встрече с Линаром были связаны и ещё с чем-то. Пора бы и признаться, что сама избегала, потому что не нуждалась.

— Вы были нимфой, стали богиней! — всё сыпал комплиментами и красивыми заученными фразами Линар.

— А вы как были паном с козлиными рогами и копытами, так и остаётесь. Всё за нимфами гоняетесь! — неожиданно для себя грубо ответила Юлиана.

Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, женщина с удивлением осознала, что нисколько не сожалеет о высказанной грубости и сравнении Линара с самым нелицеприятным божеством из древнегреческой мифологии.

— Вы становитесь жестокой. Возможно, я того достоин. Но обстоятельства были выше и сильнее меня. Был долг, который не позволил мне драться за вас. Увы, я слуга своего правителя. И наша связь могла бы сильно усложнить политик, — оправдывался саксонский посол.

Во все времена люди стремились понять, что же такое любовь. Будучи склонными к простым ответам на сложные вопросы, отдельные представители рода человеческого навязывали своё понимание любви. Юлиана раньше не задумывалась о таком извечном вопросе. Ей казалось, что достаточно любить, а не думать о любви. И что любовь — это в том числе и красивые слова, произносимые словно волшебные заклинания. Но… от любимого человека.

А вот сейчас слушает Линара и осознаёт, то ли этот человек растерял свою волшебную силу, то ли нашёлся более сильный колдун. Какие бы красивые речи ни произносил сейчас саксонец, Юлиана от них не таяла, а всё больше раздражалась.

— К делу, господин Линар. Моля о встрече, вы писали, что это очень важно, — Юлиана скрестила на груди руки, будто бы закрываясь от своего собеседника. — Я жду!

— Так где же это пресловутое обслуживание? — разъярённо выкрикнул Линар. — Позор, а не ресторан.

И такими обидными словами показались Марте крики саксонца. Да еще и эта… Юлиана. Так что управляющая рванула защищать своих близких и свое любимое детище — ресторан.

— А мы неверных жён не обслуживаем! В отличие от вас, господин! — входя в кабинет, зло сказала Марта.

— Да как ты смеешь? Этот ресторан моего мужа! — Юлиана тут же выдала себя.

Впрочем, кто был в той или иной степени близок к Александру Лукичу Норову, прекрасно знал, как выглядит жена командира. Многие видели её даже в подвенечном платье.

— Ваш муж, Юлиана, может уволить меня, но не только он решает такие вопросы. Однако, если скажет, я уйду, — сдерживаясь, чтобы не влепить пощёчину предательнице, говорила Марта.

— Дикая страна. Здесь даже прислуга грубит! А ну пошла вон, блудница Вавилонская! — выкрикнул саксонский посол.

Однако своими могучими плечами Марту прикрыл мужчина, который, пусть и не был в военном облачении, но по всему было видно, что служивый.

— Нас очень просили, — стал говорить на русском языке Потап, в целом и без переводчика поняв тон разговора, — Не искать возможности убить вас, господин Линар. Наши товарищи убиты руками разбойников, которым вы заплатили за смерть секунд-майора Норова. И лишь слова командира спасли вас.

Линар сглотнул слюну. Именно этим — местью гвардейцев за покушение на их любимого командира — постоянно саксонского посла и стращал глава Тайной канцелярии. Так что это стало уже своего рода кошмаром для саксонца. И он не смог скрыть своего страха.

— Оставьте нас! И будьте любезны, обслужите! — найдя в ситуации даже что-то весёлое, наслаждаясь растерянностью и страхами Линара, сказала Юлиана. — В ответном письме своему супругу я напишу, какие у него защитники.

— А в своём ответном письме Александру Лукичу я тоже найду, что написать, — сказала Марта, развернулась и пошла давать указания, чтобы кто-нибудь из половых всё-таки обслужил эту парочку.

Юлиана сидела и пылала. Она уже давно так не злилась. Это что? Ее муж пишет этой рыжей… Не отнять, что красавице.

— Да, любовь моя, я тоже негодую! — Мориц Линар неправильно расценил причины злости Юлианы Норовой.

Она ревнует! И это чувство намного сильнее, чем та лёгкая ревность, которую испытывала Юлиана по отношению к Анне Леопольдовне.

«С кем ещё мне приходится тебя делить⁈» — кричало подсознание разгневанной женщины.

— Моя дорогая, уедем! У меня есть один неплохой дом. Нам будет там хорошо! — сказал Линар, взял за руку Юлиану и чуть не потащил её из кабинета.

— Трус! Ты трус! И ты нанимал убийц! Как же это низко! — на радость Марте, которая внимательно слушала разговор, вновь будучи в соседней комнате, зло шипела Юлиана.

— Сядь! И внимательно послушай то, что я тебе скажу! — поменялся в лице и саксонский посол.

Страх Линара ушёл, как только скрылся за дверью могучий русский гвардеец Потап Громыко. И Юлиану Мориц не только не боялся, в какой-то степени он её даже презирал, брезговал ею.

Ведь в тот момент, когда саксонец применял весь свой арсенал обольстителя по отношению к Анне Леопольдовне, Юлиана Менгден, ныне госпожа Норова, уже была не прочь проверить мягкость постели саксонского посла. Да и тот факт, что между ними уже была связь, действовал на саксонца таким образом, что он не мог уважительно относиться к Юлиане.

— Я всем расскажу, что у нас с тобой снова было. В таких подробностях, что тебе потом не отмыться. И свидетели нашей встречи уже есть. Они сами доложат твоему мужу. Остаётся лишь только мне либо признаться и рассказать, как всё было, либо придумать такие небылицы, что даже при распутном русском дворе тебя почтут за наипервейшую блудницу, — нависая над Юлианой, говорил саксонский посол.

— Мужа моего не боитесь? — усмехаясь спросила Юлиана.

— Нет, я под защитой Ушакова. И даже твой дикий муж не посмеет меня тронуть. А еще я и посол, если ты не забыла.

Норова хотела было вспылить, разбить о голову негодяя тот красивый стеклянный графин, в котором принесли французское вино. Но вовремя опомнилась. Все же убийство саксонца проблем только добавит.

— Что-то вы от меня хотите? — практически обречённо спросила Юлиана.

— Срочно направляйтесь в Петергоф в сопровождении моего человека. Вам же никто не отменял доступ в любое время к Анне Леопольдовне. Уже завтра мне нужно знать всё, что происходит с императрицей! — сбросив все личины и маски, строго говорил саксонский посол.

Юлиана, действительно, могла это сделать. Анна Леопольдовна доверяла ей. И госпожа Норова даже несколько недоумевала, почему, отправляясь в Петергоф, подруга не взяла её с собой.

— Что вы с теми новостями собираетесь делать? — взяв себя в руки, спросила Юлиана.

— Это уже не ваше дело! — сказал саксонец.

Да и сам Мориц Линар был в растерянности, и не знал, что делать. От него немногое и зависело. Будучи на крючке у Тайной канцелярии Саксонии, в последнее время он почти никаких действий не предпринимал, не имел каких-либо серьёзных встреч и отношений ни с какими представителями высшей русской аристократии. Ему нужно было только лишь быть полезным для короля польского и курфюрста Саксонии Августа III. Ну, а также для Священной Римской империи, для которой шпионил.

Через пару минут в отдельный кабинет ресторана «Мангазея» стали заносить многочисленные блюда, которыми славилось заведение.

Если Линар поглощал еду с немалым удовольствием, много, не обращая даже внимания на этикет, то Юлиана лишь сидела молча, ела мало. Она думала о том, какую же ошибку совершила, всё-таки придя на эту встречу. С намерениями разобраться внутри себя Юлиана становилась игрушкой в чужих руках.

И это ещё не все беды. Она вдруг для себя осознала, что встречей с Линаром хотела не столько увидеть саксонца, сколько возбудить ревность у своего мужа. Женщина злилась на то, что даже в отсутствие Норова всё больше в него влюбляется, что видит в этом человеке мужество, что начинает его идеализировать. Злилась, что, как и любая другая влюблённая женщина, создаёт для себя кумира из мужчины, которого любит.

Теперь всё стало на свои места. И Юлиана боялась. Прежде всего, того, что приедет её героический муж и услышит о своей жене, что она — блудница. Хоть почти ничего и не было. Но ведь даже сам факт встречи с Морицем Линаром можно считать признаком измены.

А в это время в соседней комнате находилась Марта. В её голове также происходили некоторые метаморфозы. Вот, только что она всем сердцем ненавидела жену человека, которого считает всё же не любовником, а старшим братом. А сейчас Марта хотела помочь Юлиане.

Выйдя из комнаты, управляющая рестораном направилась в свой кабинет. Выдвинув один из ящиков комода, Марта достала небольшой флакончик со снотворным. Пока ещё не приходилось применять такое средство, но она была готова, что в какой-то момент придется это сделать.

А ещё через полчаса, когда уже обед у саксонского посла закончился, когда Линар стал подгонять Юлиану отправляться в Петергоф, они оба уснули.

— Потап, Юлиану отвезти в дом командира, а немца положи в комнате для встреч с девицами, — распорядилась Марта.

— Ох, хозяйка, с огнём играешь! — то ли упрекнул, то ли восхитился Потап, понимая весь замысел Марты.

Она и сама понимала, что не по чину ей в такие игры играть. Вот только для Норова она готова была сделать многое.

Когда проснётся Юлиана, она с удивлением обнаружит себя в своей же постели. Конечно же, для неё не будет секретом, что кто-то её, спящую, привёз домой, а две служанки, нанятые когда-то её мужем, хозяйку раздели, даже протёрли влажными полотенцами, уложили спать.

А вот Мориц Линар проснётся в большом удивлении. Рядом с ним будут две далеко не самые привлекательные продажные девки, он будет полностью голым. Ну, а остальное воображение дорисует. Причём, воображение не только Линара, но и тех гостей ресторана, которым по очень большой тайне в красках расскажут о приключениях неизвестного господина, оказавшегося саксонским послом.

Гизляр

1 июня 1735 года

Небольшая торговая галера, принадлежавшая торговцу греческого происхождения Алексису Домионесу, день назад пришвартовалась к причалам города Гизляр. Это могло бы показаться крайне странным. Ведь из города сейчас всеми возможными путями, прежде всего, морским, пытаются сбежать жители. Грек же, наоборот, прибыл.

Однако можно было найти объяснение, чего именно хочет добиться этот торговец. Алексис Дамионис по неприлично низким ценам покупал в городе тот товар, вывести который у торговцев не было возможности. Целый день в подобном ключе действовал.

Небольшой турецкий гарнизон, который был в городе, объявил все корабли с четырьмя и более парусами или более чем с двадцатью гребцами, если это галеры, реквизированными в пользование турецких военных.

Это вызвало сперва бурю негодования в городе, чуть было не случился бунт. Но турецкий алга, вместе с тремя капитанами турецких же фрегатов, прекрасно ориентировались в положении вещей в городе. Так что наиболее знатным горожанам было предложено даже за вполне умеренную плату покинуть город.

Но вот не могло быть и речи, чтобы эти люди забрали всё своё нажитое добро, даже самое ценное имущество, если оно весит много и объемное. Итак горожане, кроме своих родных и близких рабов, грузили на уже турецкие корабли драгоценности, шелка, оружие и одежду. Некоторые, за особую плату, чуть ли не по весу серебром, увозили любимых лошадей.

И вот в этих условиях прибыл Алексис. Узнал, как обстоят дела, и чуть было не лишился своей галеры. Дело в том, что гребцов на ней было не двадцать, а тридцать — по пятнадцать человек с каждого борта. Но греческий купец поступил быстро и хитро. Десять из гребцов, вроде бы как рабов, стали вдруг не гребцами, а носильщиками или даже помощниками торговца. Кроме того, турецкому полковнику, алга, было также заплачено пятьдесят золотых пиастров. Очень приличная сумма денег. Так и удалось сохранить галеру при себе.

Я даже в какой-то момент, рьяно изображая кипучую деятельность помощника купца, прикидывал… это же, если, к примеру, с половины тех судёнышек, которые турки не собираются использовать, взять хотя бы по двадцать золотых монет, то можно вернуться в Константинополь — или откуда эти турки — и стать весьма богатыми людьми. Правду говорят: «Кому война, кому — мать родна!»

— Дёшево, давай больше! — из очень эмоционального разговора якобы моего хозяина с другим торговцем уже получалось вычленять некоторые слова.

Того и гляди, скоро начну сносно понимать и турецкую, и татарскую речь. Думаю, что подобный навык мне в жизни пригодится. Россия вступает на путь череды войн с турками. Нужно даже озаботиться тем, чтобы слегка подучить своих офицеров основным фразам на турецком и татарском языках.

Поторговавшись с купцом, приобретя почти за бесценок с десяток рулонов красного шёлка, мы направились обратно на галеру.

По пути, в порту города, мне показался, наверняка, он это сделал специально, Фролов. Его было не узнать — крайне мало чем отличался от татарина. Хотя он и отыгрывал роль представителя готов.

Этот народ, германцы, живут в Крыму чуть ли не полторы тысячи лет. И худо-бедно, но смогли сохранить свою идентичность, став, на самом деле, немаловажной частью национального состава Крымского ханства.

Опасно было отправлять Фролова и его подразделение на такую операцию, когда они не знают языка. Но был расчёт на то, что в общей суете и панике, которые царили в Гизляре, можно оставаться нераскрытыми и прятаться в толпе.

Русская армия вплотную подошла к городу. Не сказать, что татары вообще не собирались сопротивляться и сдавали Гизляр. Генерал-майор Лесли, используя тактику множества каре, смог отразить две атаки крымско-татарской конницы. А потом и вовсе обратил в бегство более девяти тысяч татарских воинов. Часть из них теперь в городе. Вот только, если в поле татары ещё умели воевать, хотя и использовали устарелые тактики, то как пехотинцы и защитники городов они были чуть больше, чем никак.

И это понимали все. Потому из города начиналось повальное бегство. Кто пытался уходить землёй — тех отлавливали. Иногда, на нужды русской армии, всё, что можно было забрать, конфисковывали. Женщин и детей, отправляли дальше. Молодых же мужчин, в которых можно было заподозрить маскирующихся воинов, осматривали. У большинства были характерные мозоли на пальцах, как у лучников, у некоторых — небольшие ожоги, вполне распространенные у тех, кто часто использует огнестрельное оружие. Вот эти молодцы становились нашими пленными.

— Не досматривайте нас! — из множества слов, произносимых на изрядных эмоциях, смог разобрать я.

Перед греческим купцом, «арендованным» мной у деда, стоял какой-то турецкий офицер. И было понятно, чего он хочет.

Алексис с грустью посмотрел в мою сторону. И такую скорбь являл собой грек, что мне его даже в какой-то момент стало жалко. И причины подобного эмоционального состояния нашего прикрытия в лице торговца я понимал. Ему опять приходится платить немалые деньги, чтобы очередной турецкий офицер отстал.

— Триста пятнадцать золотых! — когда мы уже приближались к нашей галере, бурчал Алексис. — Мне ещё никогда не приходилось столько платить, чтобы меня не проверяли!

— Ну ты же достаточно заработал! — заметил я.

— Это если мне ещё удастся увезти свою галеру отсюда! Кто сядет на вёсла? Вы же этой ночью будете жечь турок? — говорил грек, а я зло на него смотрел.

Слишком громко он разговаривал.

Да, уже этой ночью нам нужно действовать. Иначе завтра поутру гружёные всяким добром турецкие фрегаты отправятся в Османскую империю. И пусть город уже обречён стать русским, может быть, всего лишь временно, но если есть хоть какая-то возможность навредить своему врагу, при этом немного поиметь материальных ценностей, то почему бы не воспользоваться ситуацией? Даже если она с риском для жизни.