Фаворит-5. Родная гавань

Глава 21

Никогда ничего не замышляйте против России, ибо на любую вашу хитрость она ответит своей непредсказуемой глупостью.

Отто фон Бисмарк

Перекоп

28 июня 1735 года

Грохот пушек учащался и усиливался, уже не проходило и десяти секунд, чтобы хотя бы какой-нибудь ствол не изрыгнул из себя ядро. Турки подтянули какие-то просто огромные пушки, стреляющие с расстояния, куда не докидывали ядра орудия даже со стены.

А вот ту артиллерию, что турки тянули через свои траншеи, чтобы быть ближе к стенам крепостей, наши пушкари выбивали качественно. Интересно, что тактика ведения осады османами не меняется уже почти пятьдесят лет. Так они действовали под Веной в 1683 году. Тогда проиграли. Посмотрим, как будет сейчас. Тем более, что мы еще далеко не все свои козыри выложили на стол.

Я стоял на крепостной стене центральной крепости Перекопа и наблюдал за тем, как турки самоотверженно, под огнём нашей артиллерии продолжают рыть траншеи. Они и не скрывали своих намерений. Да и тот, кто хоть немного учил историю, должен был предполагать, как именно будут турки действовать. Ещё нужно проверить и «послушать землю» — обязательно должны где-то сейчас рыть подкоп для подрыва стены. Подрывы стен — визитная карточка турок.

Если всё пойдёт по классике, то турки обязательно пойдут на штурм. Но только когда подведут свои траншеи практически вплотную к нашим укреплениям, и предвестником штурму должен обязательно стать мощнейший взрыв.

Я стоял на стене не один. Фельдмаршал, командующий первой русской армией в Крыму, Христофор Антонович Миних сам попросил меня посмотреть на диспозицию. Это уже второй раз, когда он со мной советуется.

В первый раз, после сложного разговора на повышенных тонах, вернее, только тон фельдмаршала был повышен, говорили о санитарии. Пришли сведения, что в Очакове началась эпидемия. То ли чума, то ли холера, о том не известно. Только слухи, но кажущиеся убедительными.

Так что русская армия ввела карантинные меры. Но зачем я вновь понадобился командующему?

— Господин фельдмаршал, могу ли я задать вам вопрос? — спросил я и, дождавшись дозволения, продолжил: — А вы чего ждёте от меня, уже который раз вызывая на стену обозревать вражеские позиции?

Миних недовольно посмотрел на меня, таким же нарочито недовольным голосом, недовольство которого усиливал ещё и немецкий язык, сказал:

— Я тщательным образом собираю сведения о всех тех операциях, в которых вы участвуете. Вы постоянно преподносите врагу сюрпризы. Нынче же нужен подобный сюрприз. Неприятеля нужно ошеломить. Уж больно они свободно чувствуют себя.

— Вылазка нужна большим конным отрядом, — озвучивал я, как мне показалось, наиболее напрашивающийся вариант. — У нас есть кавалерия. Если запросить со Второй армии всех башкир и казаков с уланами, то выйдет мощный удар.

— Думаю, что этого неприятель и ждет. Мы разгромили ханскую армию. Но еще есть Буджацкая орда, есть сипахи, турецкие тяжелые всадники. А еще взгляните в зрительную трубу вон туда! — сказал Миних, указывая рукой налево.

Я сперва и не понял, что именно он мне хочет указать. Чуть левее, в верстах трёх от наблюдательного пункта был словно недоработанный турецкий участок осады. Там и визуально было крайне мало вражеской артиллерии, и не видно каких-либо серьёзных сил поддержки этого направления. Укрепления как-будто бы недоработаны, траншеи узкие.

Прежде, чем уповать на глупость противника, нужно рассмотреть вариант, что он изрядно хитёр. То есть такая расхлябанность отдельного участка обороны — это не что иное, как военная хитрость.

— Нас приглашают? — проявил я догадку.

Да и сам фельдмаршал подсказывал мне правильный ответ. Стал бы он обращать столь пристальное внимание на определённый участок обороны.

— Лучше и не скажешь, — усмехнулся Миних. — Нас туда приглашают. Но дело ещё в том, что я хотел бы принять это приглашение несколько на своих условиях.

— Обмануть обманщиков, — усмехнулся я.

— Так что скажете?

Сказав это, фельдмаршал посмотрел на меня столь пронзительным взглядом, что неожиданно я даже несколько растерялся. Беседа была вполне доверительная, а теперь от меня так настойчиво требуют… Чего?

— Вы ждёте от меня чуда? — спросил я.

— Если вам будет угодно, то да, необходимо всенепременно чудо. Мало ли вы уже показали чудес? В порту Гезлева, в Бахчисарае… Когда проявили терпение и не пристрелили Владимира Семёновича Салтыкова…

Опять этот суровый взгляд. Но я уже немного уловил характер Христофора Антоновича. У него столь своеобразное чувство юмора, которое понимать может только он, а другие же, и то редко, лишь предполагают, что Миних, оказывается, ёрничает.

Командующий русскими войсками устроил мне заочную порку по поводу дуэли. Нет, ударов палок не прописал, и даже не грозился. Возможно, что меня от этого спасло чуть ли не предсмертное состояние. А ведь Миних палками отходить может, это телесное наказание для офицеров ещё никто не отменял. Ещё нет Манифеста о вольности дворянства.

Но Миних так усердно показывал, что злится на меня, что готов разорвать на части за ту дуэль в условиях войны, что поверили многие. Мне, признаться, не особо понравилось то, что, когда я бредил, образно мои кости полоскали. Что меня обсуждали все, кто не попадя.

Вот только, уверен, что обсуждали, но не осуждали. По крайней мере, многие, кто уже хлебнул тягостей войны, понимали, что такое эмоции во время боя и сразу после него.

И понятно, почему Миних меня бранил, осуждал. А чтобы другим повадно не было. Дисциплина — основа любой армии. Начни дворяне друг друга вызывать на дуэль по маломальским поводам, так половина офицерского состава поубивает друг друга на радость врагу.

Однако, как только я пошёл на поправку, будто бы и ничего не было. И сейчас целый фельдмаршал советуется со мной, секунд-майором.

— Если ударить туда, куда предлагает неприятель, то нужно сделать так, чтобы для противника этот удар всё равно оказался неожиданным, — озвучил я ту мысль, которую, скорее всего, до меня и хотел донести командующий.

— В том-то и дело. Да и на других участках мы скованные, чтобы делать какие-либо вылазки. Уж больно много неприятель привёл к нам своих войск, — задумчиво говорил Миних.

Действительно, турецкая армия по даже скромным подсчётам составляла не менее девяносто тысяч человек. И это без учета примкнувших к туркам после разгрома ханской армии татар. Еще и буджакские татары. Так что… Много, очень много противника на наши чуть менее сорока тысяч.

Артиллерии у врага было не так, чтобы и много. Особенно, если сравнивать с нашей артиллерией. Враг имел ста пятьдесят орудий, или около того. Правда, из них сразу тридцать три были осадными. И это немало.

Но у нас, с учётом трофейных пушек, было больше шести сотен крупных стволов. Пришлось отзывать почти всех артиллеристов из Второй русской армии. Просто не хватало артиллерийских расчётов.

А вот пороха и боеприпасов у нас хватало даже на такое большое количество пушек. Немало было взято в Гезлеве. Но, конечно, большая часть захвачена в Перекопе. Ну и, конечно, в русской армии было в достаточной степени всего нужного и ранее. На войну все-таки шли.

— Нам нужны языки, — подумав, в отрицании покачав головой, сказал я.

— Вы так называете захваченных вражеских офицеров? Да, разведки у нас недостаёт. И я рассчитывал в этом на вас, — сказал Миних, прямо сейчас ожидая от меня лихих ответов и предложений.

— Господин командующий, мне нужно узнать о состоянии дел в моём отряде. У меня же ещё есть свой отряд? Нам необходимо будет провести перегруппировку, назначения. В этом я рассчитываю на ваше содействие, — сказал я, пристально посмотрев на Миниха.

— Мне бы честь не позволила лишать вас всех бойцов, которые под вашим командованием совершали подвиги. И чем смогу, тем помогу и в назначениях. Имею право от государыни на то, — сказал Христофор Антонович. — Предоставите списки.

— Премного благодарен, — сказал я.

Я хотел ещё было спросить насчёт того, как обстоят дела и каково мнение командующего в отношении всего того добра, взятого в Бахчисарае. Но подумал, что вместно прямо сейчас проявлять свой меркантилизм, когда вопрос стоит о важнейшем за последние десятилетия противостоянии.

Если сейчас мы выдержим османскую осаду, а ещё нанесём существенный урон турецким войскам, то не только поднимется престиж России. Но и вопрос с Крымом окажется решаемым. С большей вероятностью дипломатия не сдаст все русские завоевания. А ведь примеров в истории, когда такое случалось, масса.

Что именно делать в сложившейся обстановке, я примерно понимал. С другой стороны, стоял вопрос о том, насколько мои моральные принципы позволят совершить то или иное действие.

Я пока решил не высказывать командующему своих задумок по тому, как можно по большей части уничтожить турецкую армию. Что-то мне подсказывало, что Миних на такие методы будет не согласен.

Но ради достижения великой цели, да ещё при этом и сохранить немалое количество жизней русских солдат и офицеров, можно пойти на некоторые ухищрения, которые вряд ли можно было бы назвать честными. Я предполагал подкинуть туркам сильные инфекционные болезни.

Русская армия сейчас находится на карантине. Ни с кем из местных общение не ведётся. Маркитанты, которые слетаются к русской армии, словно мухи на мёд, и они изолировано торгуют. У маркитантов свои две небольшие, уже почти деревушки. Находятся они в двух верстах от ближайших укреплений Перекопа. Естественно, на нашей, крымской территории.

И торговля происходит только в костюмах защиты. В тех самых, с большими носами, будто бы карнавальными. Безусловно, болезнь могла бы проникать вместе с теми продуктами и напитками, которые закупаются армейскими интендантами и после перепродаются уже непосредственно русским офицерам или даже солдатам.

Но всё равно, приняты исключительные карантинные меры для этого времени. И это очень правильно. Ведь за карантином скрываются ещё и контрразведывательные мероприятия. Различного рода маркитанты — это такое сообщество, которое может продавать не только вино или мясо, но ещё и информацию.

А нам есть что скрывать. Созданы три резервных группы, призванные реагировать, если на каком-нибудь из участков восьмикилометровой обороны враг пойдет на приступ. Там же засадная артиллерия, пока спрятанная в капонирах. Неприятеля ждут сюрпризы, когда они решаться штурмовать.

На собранном мной Военном Совете меня встречали чуть ли не аплодисментами. По крайней мере, подчинённые не скрывали своих восторженных лиц. Лишь одно лицо было хмурым.

Антон Иванович Данилов демонстрировал обиду. Ведь он, получается, не участвовал в том бою, о котором до сих пор говорят и в моём отряде, да и во всей армии. Словно ребенок. И психологическое состояние этого человека только ухудшается.

Всё же придётся мне с ним прощаться. Чувствую себя детским психологом. Всё хочу как-то Данилова вытянуть из затянувшейся психологической турбулентности. А он находит новые и новые поводы для своих стрессов и обид. Надеяться на то, что пубертатный период пройдет, не приходится.

— Слушаю ваши предложения, господа! — сказал я и с вызовом посмотрел на присутствующих офицеров.

Большинство из них уже прекрасно знают мои методы войны, уже участвовали в тех операциях, которые казались невозможными ранее. Вот я и хотел посмотреть, как моими учениками сделано домашнее задание. Мне самому проще сперва послушать мнения, чтобы убедиться в собственной правоте. А вдруг еще и предложат что-нибудь этакое!

— Можно я скажу? А что, если украсть визиря? — сказал Смолин, потом поймал на себе снисходительные взгляды других офицеров, поспешил оправдаться: — Ну мы же можем это сделать!

— Подпоручик Фролов, мы это сделать можем? — спросил я у главного диверсанта моего отряда.

— Нет ничего невозможного, господин секунд-майор! — бравировал Фролов.

— План операции мне на стол! Или не говорите ерунды! — отдёрнул я и Фролова, и Смолина, и всех других офицеров, настроив на нормальную работу.

Однако, таким тоном уровень инициативы подчинённых резко пошёл на спад.

Ну ладно, пусть мы бы украли визиря. Что кардинально измениться? Командование перейдет к другому человеку, да и все. Это если выкрасть нашего Миниха, то в русской армии случатся проблемы. Но, опять же, не критические. Уже выстроена оборона, намечен план действия. Остается только следовать предписаниям.

— Какие слабые стороны у неприятеля? — спрашивал я, одновременно размышляя сам.

— Число неприятеля значительное. Сие их преимущество, но также и недостаток, — вполне грамотно заметил капитан Подобайлов.

Что-то в последнее время мне этот офицер всё больше и больше начинает нравиться. Мыслит нестандартно, весьма глубоко. Да и в исполнительности его упрекнуть не за что.

— И я так же думаю, что большое число неприятеля — это не только про то, что они имеют преимущество, но и про то, что они имеют недостатки. Санитарное состояние войска сложнее наладить с большим числом солдат. Чем дольше они будут стоять на одном месте, тем больше получат проблем. Болезней… — сказал я и сделал многозначительную паузу.

Еще турецкая армия слаба тем, что там пестрый состав подразделений. Есть отряды, набранные по национальному принципу. Это по сути иррегулярные войска. Монолитной можно считать армию непосредственно турецкую. И то… Отстают они уже в военных технологиях.

Но скученность — главный проигрыш врага. И тут есть жесткий метод воздействия на противника. Ну же! Пусть это прозвучит не от меня!

— Так нехай захварэют! — сказал Фролов, будто бы его только что осенило.

Вот только другие офицеры прекрасно понимали, к чему я клоню. Они боролись со своей честью, гуманизмом и другими «измами», которые начинают вбивать в голову русскому дворянину. Мол, скажут, что русские воюют только подлыми методами, трусливыми. А каждому рассказывать, что так делают все колониальные державы в отношении аборигенов в колониях, не получится. Это же, якобы, другое!

— Подпоручик Фролов, вы бы забывали литвинский говор, — сказал я, изучая реакцию офицеров на высказанное Фроловым. — Но вы услышаны.

Сильно большого отторжения предложения я не увидел, и не почувствовал. Что-то изменилось в гвардейцах. Они недавно уже прощались с белым светом, собираясь лишь дороже продать свои жизни. И теперь хотели победы. Но уже такой, чтобы без надрывов, пусть и хитростью.

— Разрабатывайте операцию. Отвечать за неё будет подпоручик Иван Кашин, — сказал я.

— Так точно! Работать операцию по… — Кашин долго искал формулировки. — Хвори закинуть супостату!

Но, пусть так. Главное, что понял суть необходимого. И без того в моём отряде используются такие формулировки, которые могут быть и вовсе непонятны кому-то другому, кто не имел дела со мной. Но пусть учатся. Мало ли, я сейчас задаю тренды в военном лексиконе русской армии.

— Ещё что? — спросил я, вновь призывая думать своих офицеров. — Этого мало. От нас ждут большего.

Минут пятнадцать поступали какие-то несуразные предложения. То давайте ночью неожиданно нападём. То попробуем прорваться через турок на оперативный простор и начнём диверсионные действия на коммуникациях врага. Даже какую крепость возьмем в тылу противника.

Причём, последнее предложение могло бы быть весьма интересным, если бы мы хоть немного знали местность и имели хоть какие-то, пусть и самые примитивные, базы. Чтобы работать на коммуникациях врага у нас просто нет никаких возможностей. И нет в достаточной степени лояльного к нам населения.

— Бах! Бах! Бах! — начался, словно по расписанию, очередной обстрел крепости.

Никто из присутствующих даже не моргнул. Слышать выстрелы и взрывы уже становится привычкой. Особенно, когда понимаешь, что артиллерия врага до места совещания не достанет.

Мы находились в большом доме, занимали целую деревушку в полутора верстах от крепостных укреплений. Так что и звуки выстрелов были приглушенными.

— Склады их подорвать надо! — зло сказал подпоручик Смитов. — Кабы нечем было бить по стенам.

— Вот, господа, наш главный артиллерист понимает, в чём преимущество врага. У них есть чем стрелять по нам. Пока у турок достаточно пороха, они будут обстреливать крепость. У них есть осадные орудия. И гляди, того и пробьют стены, — назидательно я вздёрнул указательный палец.

— Подпоручик Фролов, завтра у меня должен быть язык! Приведите того вражеского офицера, который хоть что-то будет знать! — раздавал я приказы. — Подпоручик Кашин — к вечеру доложить о состоянии дел по подготовке вашей операции.

Через пятнадцать минут я остался один. Вернее, наедине с картами. У нас, действительно, было крайне мало сведений. Не знали наверняка, как располагается лагерь османов, где они держат резерв, и есть ли он у турок. Где расположение каких отрядов.

Османов и татар очень много, и основные лагеря расположены в трёх-четырёх верстах от передовой. Причём, за холмами и в низине. Но это всё, что мы знаем о расположении неприятеля. Конечно, что видно невооружённым взглядом или в зрительную трубу — всё уже нанесено на карту. Но здесь не было ни одного склада. А нам нужны именно склады.

Вот еще одно наше преимущество, пусть и временное, и недостаток врага. Мы захватили большие склады с продовольствием и многим другим, что нужно для войны и не только. Татары с турками предполагали держать оборону Перекопа не меньше года, запаслись.

А кормить такую армию, как турецкая — архисложная задача. Тем более, что к туркам присоединились еще и татары. А обоз хана был Минихом взят. Так что нахлебников в армии визиря более чем хватает. И снабжение имеет большое логистическое плечо. По морю так же сложно обеспечить хотя бы десять процентов снабжения.

— Пустите меня! — на немецком языке кричал…

— Ганс? — удивился я.

Странно было вовсе видеть доктора Шульца таким агрессивным, столь категорично настроенным прорваться ко мне.

— Пустить! — приказал я, накидывая на карты простынь.

Это не проявление недоверия к нашему доктору. Это порядок в делах, который должен быть у каждого. И вовсе пора уже вводить понятие уровня доступа к информации. Чтобы всё было в системе и никого не обижало, не оскорбляли недоверием.

— Я имею честь вызвать вас на дуэль! Смею напомнить, что я дворянин! — выкрикивал Ганс Шульц.

Твою же в маковку! Мало мне дуэлей? Впрочем, это не ссора с Салтыковым, здесь я постараюсь решить миром.

— Садись, мой друг, рассказывай, чем же я тебя оскорбил и обидел? — сказал я, указывая на лавку.

Вот так и получается, что решаются вопросы государственной важности, сложной войны. А тут влюбленный медик на дуэль вызывает. И в чем же дело?

— И она сказал тебе, что должна возлечь со мной и только после принять мое решение и быть уже с тобой? Что это такое требование ее хозяина? — усмехался я.

— Но вы же не можете! Это… это…

— Что это? Плохо? Так я и не собираюсь. Все… Иди, Ганс и работай. Мне сообщили, что у нас простуженных солдат прибавляется, — отмахнулся я.

— Но как же Аиша?

— Иди, Ганс со своей Аишей. Я изгоняю ее от себя. Ну хочешь ее себе в рабыни, так купи у меня. Серебряного рубля хвати. Или полушку, — меня забавляла ситуация.

Да и сам медик, видимо, понял, насколько нелепо выглядит. Так что осунулся и чуть ли не плачет. Под пулями не убоялся стоять, строгий и суровый за операционном столом. А тут. Вот правда же, что женщины — главная слабость каждого мужчины!

— Будете крестным отцом для Аиши? — неожиданно спросил Ганс.

— Что?

— Ну пастора лютеранского я не найду. А православные священники в армии есть, — сказал Ганс и покраснел.

— Разрешение архиерея нужно для Аиши, — задумчиво сказал я, но обнадежил Ганса. — Я решу это. И нельзя отказываться быть крестным отцом. Иди… Жених.

Вот же… Дед прислал ко мне соглядатая. А еще и ту, которая могла бы сильно осложнить мне жизнь. Красивая, чертовка! Как поправился, так избегать ее стал. Сорвусь же. Вот и пусть Шульц живет. А я порадуюсь. Порой очень приятно устраивать судьбы людей.

— Итак… что мы имеем? — сказал я, вновь начиная изучать карту.

— Ба-бах! — очередной прилет не заставил меня поморщиться.

— Бах-бах-бах! — началась канонада.

— Что? Решились? Не дадут и каверзу какую придумать, — сказал я.

Выстрелы не просто участились. Артиллерия врага заработала так, как никогда ранее. Значит решились на пробный штурм. Что ж… Крым уже наш, этот корабль в нужной гавани пришвартован. А свои территории мы всегда отстоим.

— Дежурный! Тревога! Всем быть готовым выступать! — выкрикнул я и стал сам собираться.

ТОМ 6: https://author.today/work/482214