Эволюция Генри – 4

Пролог

Ржавчина открытого люка ракетной шахты перекликалась с красным мхом, которым поросло это забытое всеми гористое и безлюдное место. Люди тут не жили давно — в Калифорнии хватало нормальной земли, плодородной и ровной. А вздумал бы кто поселиться — ограда военной части, блокировавшая подходы на десяток миль вокруг, все-равно не дала бы пройти. Впрочем, даже прогуляться рядом — и то не пришло бы в голову нормальному человеку. А ненормальных отогнал бы вооруженный патруль, привлеченный одним из постовых на смотровых вышках.

Произошедшая на Земле трагедия мало что изменила — разве что дозорные сменили военную форму на охотничий камуфляж, не позволяющий догадаться о том, кому теперь принадлежит территория за забором. Но в готовности открывать огонь без предупреждения они безусловно превзошли тех, кто был до них раньше. Да и случайные путники уже вряд ли бы отделались тщательной проверкой документов — сгинули бы без следа, так и не рассказав о некоторых замеченных странностях.

Например, о том, что все, кто стоял на посту, были женщинами. Хотя, поговаривают, после Беды женщин в живых осталось больше — наверное, оттого что меньше привыкли рисковать, требуя у Черных обелисков немыслимое.

Дорога к военной части, да и внутри нее, шла откровенно скверная — грунтовка, переложенная бетонными плитами, да вдобавок огибающая сложный рельеф. Обычно передвигались здесь на тяжелых грузовиках, игнорирующих стыки и щербины в бетоне. Даже легковушке — и той было проще медленно катить по обочине.

Тем удивительнее было наблюдать недешевые «паркетники», рядком стоявшие поодаль от ракетной шахты. Семи черным, как на подбор, машинам, одолевшим неблизкий путь, пришлось нелегко — серо-желтая пыль покрывала их почти целиком, бампер на одной оторван, бока еще трех оцарапаны до металла.

Что-то явно случилось, чтобы редкая и дорогая по нынешнему времени техника без жалости была использована, чтобы довезти два десятка богато одетых матрон в церковных сутанах в эдакую глушь.

Необычная даже для обычного места группа выстроилась во всем парадном великолепии полукругом перед открытым люком ракетной шахты — давно утратившим свою изначальную функциональность, так как внутри него плескалась вода, покрытая бензиновой пленкой. Взгляды матрон то касались радужных переливов на воде — то останавливались на двух молодых женщинах в черных монашеских сутанах, поставленных на колени у люка. И настроения в этих взглядах менялось от благоговения до ярости, граничащей с ненавистью.

Две коленопреклоненные монахини, впрочем, не обращали на это никакого внимания — лишь изредка склоненные в жесте покорности головы слегка поднимались, чтобы на мгновение попытаться уловить настроение самой главной из прибывших — вставшей прямо напротив них. И была в этих попытках отчаянная надежда… Впрочем, все остальное время женщины смотрели перед собой с холодной отрешенностью уверенного в своей правоте человека.

Вездесущая пыль покрывала их сутаны — от длинного подола до серебряного шитья на вороте — свидетельством долгого пешего пути. Возле них лежал объемный холщовый мешок — тяжелый даже на вид — запыленный столь же сильно.

Стоявшая до того безмолвной главная матрона заговорила глубоким, хорошо поставленным голосом, и плечи двоих, до того скованные напряжением, невольно вздрогнули. Но всякая надежда в глазах тут же погасла, стоило упасть первым тяжелым словам.

— Властью, данной мне Орденом, я, Матерь-настоятельница Ордена, вершу церковный суд над коммодором Агнес и коммодором Марлой. — Неспешным речитативом начала невысокая, властная женщина, укутанная в ткани, шитые золотом. — В одном лице как судия и защитник, ибо все вы — дочери мои. И все вы — назвали меня матерью своей и согласились принять от меня любую кару. И вижу я великий грех на вас, моя Агнес, и моя Марла. Но в сердце моем достаточно сострадания и любви, чтобы принять ваше искреннее раскаяние. Говорите.

— Матерь-настоятельница, — понурившись, начала та, что звалась Агнес. — Сказано — отдай и воздастся. Он… Генри… Рыцарь Ордена отдал свою жизнь, чтобы избавить мир от Зла.

— И вы решили отдать ему купель, предназначенную для сына Его?..

— Он… Ведь сын — не значит младенец! — Подняла Агнес взгляд и с жаром произнесла. — Он дважды сокрушил врага человеческого! Он видит все с неба, как!..

— Этого недостаточно! — Громовым голосом прервала Матерь-настоятельница. — Он — не посвящен канонам. Он не знает миссии нашей и цели!

— Он пожертвовал собой для спасения людей!..

— Наши сестры жертвуют собой каждый день во славу Его. А сыну Его только предстоит родиться, — чуть отстранившись, плавным жестом указала она направо — на женщину лет сорока, удерживающую руку на своем округлившемся животике. — Так решил конклав! И вы знали о том решении!

— Это ведь политика, Матерь-настоятельница… Все знают, от кого этот сын…

— Ты забываешься, сестра! Конклав решил — зачатие было непорочным! Оспаривание этого — тяжкий грех!

— Анафема… Анафема… — Зашептались по обе стороны.

— Простите, Матерь-настоятельница. — Понурилась Агнес. — Это только мои неосторожные мысли. Я не делилась ими с сестрой Марлой, она действовала не по своей воле, но по моему приказу…

— Мне приятно слышать, что рассудок при тебе, и ты не упорствуешь в своем заблуждении. Но здесь и сейчас мы судим вас за деяние более тяжкое, чем богохульные мысли. Вы желали отдать все накопленное Орденом человеку недостойному!

— Но ведь это я принесла в Орден знания об этой шахте…

— И это станет главным смягчающим обстоятельством. Но помни — ты принесла знания о месте! Однако само содержимое шахты — принадлежало Ордену всегда! Ибо наполнялось во имя Его и слугами Его! Жаль, что сестры не говорили о своем плане открыто — мы бы поддержали их с первого же дня…

— Смиренно жду решения вашего, Матерь-настоятельница…

— Я полагаю, в мире все происходит по воле Его. И именно Он удержал от великого греха кражи, вовремя упредив ваше появление.

Агнес беззвучно и почти не шевеля губами пробормотала ругательства в адрес сестры по Ордену, которую считала верным другом.

— Скорблю лишь об одном: что не хватило вам рассудка, заблудшим дочерям моим, явиться с раненным рыцарем в мою прецепторию немедля же. Ему бы оказали всю возможную помощь! Вместо того — блуждали вы по горам, пробирались словно разбойники через посты, напали на сестер своих!.. Молитесь же и надейтесь, что ваше промедление не убило нашего рыцаря! И ежели так — это и будет главным отягчающим обстоятельством. Гретхен, — обратилась Матерь-настоятельница к древней старухе в своей свите, стоящей по левое ее плечо.

Та, словно молодая, шустро склонилась к запыленному мешку и попыталась его расшнуровать. Не добившись успеха — узел был стянут на совесть — еле слышно чертыхнулась, тут же попросив прощения за это у высших сил. Впрочем, посторонней помощи старуха просить не стала — блеснуло лезвие клинка, как оказалось, запрятанного в рукаве ее сутаны.

Из разрезанной мешковины показалось хранящееся там тело юноши — разрубленное на три части, опаленное огнем, верхняя часть которого безвольно лежала мешковине лицом вниз. Ветер дул в сторону, но матроны немедля приложили белоснежные платки к лицам. Разве что главная удержалась, глядя на плоть равнодушно, да старуха-подручная, вовсе не смутившись, принялась осматривать мертвеца.

Две коленопреклоненные монахини же, увидев посеревшую кожу, в отчаянии прикусили губы.

— Матерь-настоятельница, — проверив пульс на шее, произнес дребезжащий старушечий голос. — Тело рыцаря давно мертво. Полагаю, только отчаяние вело этих двух заблудших дев. Горе лишило их разума. Молю, пощадите их.

Агнес дрогнула, вслушиваясь, и поникла.

— Это многое меняет, — поджала Матерь-настоятельница губы. — Раз не было в том злого и рассудочного умысла, раз вело их сердце, пусть и запутавшееся в тенетах отчаяния… Я повелеваю: лишить сестер Агнес и Марлу званий коммодоров и направить в самый дальний наш монастырь, дабы несли слово Ордена и продолжали служение во славу Его. Но только лишь ежели те раскаются.

— Раскаиваюсь, Матерь-настоятельница, — без промедления ответила Агнес голосом обреченным и потерянным.

— Раскаиваюсь, Матерь-настоятельница, — вторила ей сестра Марла. — Молю об одном: не разлучать меня с сестрой. Вместе мы принесем пользы Ордену больше, чем по одиночке.

— Орден обдумает ваше пожелание, — величаво кивнули в ответ, скрывая искреннее облегчение: лишаться двух возвышенных «семерок» Ордену было крайне невыгодно.

Чуть не сотворили они, конечно, такое, что волосы вставали дыбом — но были нужны Ордену, а значит, требовался только повод для помилования. Старуха Гретхен — старая соратница — предложила вскрыть мешок и тихонько убить раненного рыцаря зачарованным костным плавником редкой твари, вещью крайне ценной и не оставляющей следов — пока все завороженно смотрели за сверканием стального клинка, он таился в другой руке. Живым этот неподконтрольный юноша, отметившийся смущением умов вернейших коммодоров и деяниями сколь грандиозными, столь же рискованными, Ордену был более не нужен — все, что он мог сделать полезного, тот уже умудрился сотворить. План был хорош, но даже он не пригодился.

«Влюбленные дурехи, тащили через горы мертвеца», — с сочувствием смотрела на монахинь Матерь-настоятельница.

— Матерь-настоятельница, — сжав губы до белых полосок, молвила Агнес вновь. — Позвольте, я лично пожертвую тело рыцаря во благо Ордена.

— Его плоть — великая ценность, — осторожно кивнула Матерь-настоятельница. — Талант видеть все, доставленный с телом нашего рыцаря, ныне будет храниться в этой шахте и ожидать взросления сына Его! Дабы принял он этот талант, когда придет время. Дозволяю, сестра Агнес.

«Попрощайся, девочка. Все мы когда-то любили».

Сестра Агнес встала с колен, подошла к телу, и вместе с мешком, на котором он лежал, одним движением отправила его вниз, в воду на дне шахты. Выдохнула, постояла, глядя, как бензиновые разводы на поверхности замирают в новом положении.

— Матерь-настоятельница, — повернулась она к той. — Обстоятельства этого дня не дали исполнить мой долг и доложить о событиях в Солт-Лейк-Сити. Проведением Его, Ордену была передана треть умерщвленного там Реликта и предложено участвовать в управлении страной.

— Что?.. — Растерялась та.

— Части Реликта хранятся в морозильнике недалеко отсюда.

— И вы молчали?.. Так. Если вы, две дурехи, решили, что этого достаточно для полного помилования — так знайте, нет! Этого не будет!

— Но можем ли мы молить вас дозволить нам самим выбрать обитель для наказания? — Вопросительно подняла бровь сестра Агнес.

— Я повелела — место отдаленное!.. Но, так уж и быть, вы можете выбирать среди удаленных мест, — проворчав, завершила та.

Переглянувшись с сестрой Марлой, сестра Агнес уверенно произнесла:

— Мы бы хотели выбрать для служения штат Мэн.

Подруга ее решительно кивнула, подтверждая прошение, крепко сжав кулаки — демонстрируя уверенность отправиться в известный край еретиков и убийц.

И скрывая капли воды на правой руке, коим вроде как неоткуда было взяться.