Эпоха мертвых

Глава 60

Десятки вампиров, закутавшись в тяжёлые плотные плащи, бежали через Кадрады на юго-запад. Солнце палило их, обжигая на секунду обнажавшиеся части тел. Носферату двигались подобно чёрным точкам: по отдельности, различными путями. Никто их не преследовал. Они стремились в Кар-Мардун, чтобы встать в ряды новой армии и исполнить любой приказ своего Создателя, Молоха.

Но был один, кого не коснулась эта война. Он не находился в Бальгоне во время его штурма, не принадлежал он и к клану Валерио, ожидавшему исхода осады в хорошо спрятанных от людских глаз укрытиях. Его звали Мейстер арра Грингфельд.

Смуглый юноша стоял перед зеркалом, робко трогая кончиками пальцев своё отражение, до сих пор не смея поверить, что это — ОН. Потом он склонил голову набок и счастливо засмеялся. При том, что Мейстер сохранил все остальные свойства вампира, его новое тело могло отражаться — вероятно, потому что во время перемещения духа было живым.

— Я красив, красив, красив! — шептал он, заливаясь счастливым хохотом.

Юноша повалился на пол и распластался, скаля белые ровные зубы в улыбке.

Затем поднялся, одёрнул светло-жёлтую куртку, провёл ладонью по бордовой шёлковой рубахе и подмигнул испуганно уставившейся на него темноволосой девушке, сидевшей в разобранной постели.

— Не бойся, просто… Впрочем, тебе не понять. Вот, держи! — он бросил ей звякнувший кошель. — Приходи завтра снова, ты мне понравилась.

— Мне уйти?

— Да. Подожди! Скажи: я красив? Говори правду!

— Конечно, господин, вы очень хороши. Редко встретишь кого-нибудь столь же симпатичного, — девушка, отбросив одеяло, начала одеваться, время от времени с опаской поглядывая на Мейстера.

— Ладно, — он сел за стол и обмакнул перо в чернильницу. — Сойдёт. Пошевеливайся, ты меня отвлекаешь! — добавил он с раздражением.

Перед ним лежал наполовину исписанный лист, и Мейстер, аккуратно разгладив его, принялся водить пером:

'Что такое красота? Разве не сами люди придумали её, разделив изначально целостный мир пополам? Уродство как антоним прекрасного появилось только благодаря человеку. Это он внёс его в мир так же, как ввёл в свою душу понятия зла и добра, хотя очевидно, что на самом деле не существует ни того, ни другого — всё зависит от того, с какой стороны смотреть. Для человека носферату зло, а их уничтожение — добро. Для вампира же собственная смерть расценивается, разумеется, как зло, так же, как и пытающийся расправиться с ним человек.

Я заметил, что многих художников, живших в разное время, тянуло к так называемым патологиям. Вспомним хотя бы Босха, Гольдаса или Кубина. Кто осмелится сомневаться в том, что их картины — искусство? И, тем не менее, они воспевали уродство. Каждый в своё время, но с одинаковой страстью. Это свидетельствует о том, что человек с каждой эпохой всё более возвращался к теме смерти и страха перед собственной гибелью, ибо ему трудно представить себе нечто более ужасное, чем небытие. В этом видится непреодолимое желание человечества оправдать смерть, перекрасить её в другой цвет, чтобы доказать самому себе, что она не так страшна'.

Мейстер отложил перо, перечитал написанное, удовлетворённо кивнул и посыпал бумагу мелким белым песком, чтобы лишняя часть чернил впиталась.

За окном, на чёрном небе, висел месяц, снег лепился на стекло, а в комнате горели светильники, стояли кувшины, полные изысканных напитков, курились редкие благовония. Мейстер был очень богат, и все свои сбережения, покидая Бальгон, прихватил с собой. Теперь он тратил деньги, наслаждаясь своим новым телом и чувствуя себя совершенно счастливым.