Двуглавый. Книга первая

Глава 25 Военный совет

Отцовский разнос на сон грядущий тёзка, как мы с ним и ожидали, получил. Однако же оттяжка времени от узнавания Елисеевым-старшим некоторых подробностей о приключениях младшего сына до возможности высказать потомку своё по этому поводу мнение сделала разнос не таким уж и строгим, чего, не буду скрывать, мы ожидали тоже. Да, тёзкино поведение господин подполковник обозначил как неосмотрительное, но исключительно в том лишь, что сын сразу не доложил отцу, к действиям же сына по освобождению из плена у отца претензий не нашлось, он даже в общем и целом остался ими довольным. Оно, конечно, там и моя заслуга была немалой, но мы с тёзкой обошлись без особых подробностей, исходя всё из того же нежелания раскрывать нашу, так сказать, «двуглавость». Завершился сеанс отцовской критики тоже более чем ожидаемо — договорённостью матери и сёстрам по возможности не рассказывать, чтобы не волновались излишне, дело-то уже прошлое. Им полагалось считать, что младший Елисеев приехал из Москвы не на машине, а поездом.

В ожидании прибытия московского сыщика подполковник Елисеев устроил так, что на стрельбы его сын вышел одним из первых, чтобы поскорее освободиться. Отстрелялся тёзка неплохо, и хотя в число лучших стрелков не попадал, но и оказаться среди худших ему тоже не грозило. Свободного времени у тёзки в итоге появился избыток, и мы даже немножко поспорили, чем его занять — дворянин Елисеев горел желанием посмотреть на продолжение стрельб, мне же было куда более интересно познакомиться со здешней армией.

Победила, как это раньше говорили в моём мире, дружба. Армия есть армия, и посторонние могли свободно перемещаться только в зоне отдыха и между ней и стрельбищем, шляться по самому военному городку участникам стрельб не позволяли, так что с удовлетворением моего интереса не заладилось. Тёзке же быстро наскучило смотреть, как стреляют другие, он было переместился в ту часть стрельбища, где своими умениями и нарядами мерились дамы и барышни, но тягой к прекрасному отличался не он один, и зрителей там более чем хватало — о том, чтобы протолкнуться в первые ряды и разглядывать стреляющих красавиц во всех подробностях, не было и речи. В итоге тёзка отправился в ту самую зону отдыха, чтобы перекусить, а я получил возможность вблизи рассмотреть армейские автомобили, полевые кухни и самих солдат с офицерами.

Солдатики меня, сказать по совести, не особо впечатлили. Мало чем отличались они от тех парней, с которыми я делил тяготы службы в далёкой уже юности, разве что меньше среди них было таких, что смотрелись откровенными балбесами — жизнь здесь другая и взрослеть головой молодняку приходится раньше, чем у нас. А так, повторюсь, такие же, каких я, было дело, два года каждый день видел вокруг себя. Впрочем, такие, да не очень — обмундированы они тут несколько иначе. Первое, что бросалось в глаза — пилотки. Тоже вроде и те же, но не совсем. Здешние, в отличие от тех, что носили в армии в мои годы, больше походили на сербские, не помню уже, как они там называются [1] — заметно пошире привычных мне и выраженно седловатые сверху. Гимнастёрки, если чем и отличались от тех, что у нас носили в войну, то я этих отличий не заметил — тот же цвет и тот же фасон с низким стоячим воротом и нагрудными карманами, пуговицы только не металлические, а не знаю уж из чего, в тон самой гимнастёрке, обычные, с четырьмя дырками для пришивания. Ремень с латунной бляхой тоже памятный по армейским временам, но на бляхе, понятно, орёл, а не звезда.

Что поразило, так это сапоги. У нас, если я ничего не путал, пропитку кирзы более-менее отладили только к сорок первому году, а здесь сапоги у солдатиков выглядели прямо такими, какие носил в армии я сам — юфтевые нос с пяткой и кирзовые голенища. Тёзка подтвердил, что это у меня не обман зрения, а достижение здешней обувной промышленности, вот уже несколько лет позволяющее казне экономить на содержании армии. Впрочем, унтера, сержанты, выражаясь привычным мне языком, щёголяли в настоящих кожаных сапогах, яловых и юфтевых, как объяснил тёзка, донашивая накопленные в армии запасы.

Внешний же вид господ офицеров, в отличие от нижних чинов (это я у тёзки здешней терминологии нахватался), мне лично представлялся куда более старорежимным и мало чем отличался от того, в котором я впервые увидел тёзкиного отца, разве что тут, в расположении своей части, офицеры носили ремни с портупеями и кобурами, а некоторые — ещё и шашки. Из тёзкиных объяснений, кому и при каких обстоятельствах ношение шашки обязательно, а кому нет, я мало что понял, кроме того лишь, что зарегламентировано это у них тут по самое не знаю что. Хотя для человека, в этой среде пребывающего постоянно, так, пожалуй, даже удобно — глянул на офицера и сразу видишь, какую именно обязанность он в данный момент исполняет, чего от него ждать можно и нужно, а чего и совсем нельзя.

Из армейской техники я увидел только автомобили и полевые кухни. Ну, кухни, когда я служил, примерно такие и были, хотя, конечно, более навороченные, чем здесь, но и местные смотрелись прилично. Не знаю, какими были у нас полевые кухни в тридцать втором году, но уж всяко не лучше этих. Посмотреть вблизи на автомобили оказалось интереснее, хотя бы уже потому, что представлены они были несколькими моделями.

Вообще, когда мы с дворянином Елисеевым мотались на его «Яузе» между Покровом и Москвой, местные грузовики мне на глаза попадались, и что они, как и здешние легковушки, тоже выглядят более продвинутыми, чем «ГАЗы» и «ЗиСы», знакомые мне по фотографиям и кинохронике, заметить успел, но разглядеть их близко и подробно возможности не было. Теперь же такая возможность появилась, и если с «тереками» в легковом и грузовом вариантах я уже познакомился, то более серьёзные грузовики оставались для меня новинками. Ярославские трёхтонные «лоси» о трёх же осях радовали глаз угловатыми формами и сильно напоминали памятные по детским и юношеским годам «КрАЗы», только что уменьшенные в размерах. Здесь они присутствовали аж в двух разновидностях — стандартного грузовика и штабного автобуса, последний, впрочем, в единственном экземпляре. Машина как машина, ничего такого особенного, но для тридцать второго года моей реальности просто-таки невероятно передовая техника. Но в общем «лоси» какими-то прямо военными машинами не выглядели, если бы не характерная грязно-зелёная окраска. Зато полуторатонные нижегородские «кабаны» смотрелись очень даже по-военному, а по сравнению с продукцией отечественного автопрома «моего» тридцать второго — ещё и прямо-таки невероятным хайтеком. Больше всего они походили на хорошо знакомые мне «шишиги» ГАЗ-66 — такие же компактные, с кабиной над движком, ладные и приятные глазу, надёжные и крепкие даже на вид. Ещё и с полным приводом, да. Особый шик «кабанам» придавали пулемётные турели на крышах кабин, правда, без самих пулемётов. Если я правильно понимал, именно «кабаны» привезли сюда кухни, но помимо обычных грузовиков эти машины стояли тут ещё и в вариантах с кузовами-фургонами, назначение одного из которых осталось мне непонятным, а вот со вторым всё было ясно — его борта украшали большие белые круги с красными крестами.

Уминая бутерброд с жёсткой армейской копчёной колбасой и запивая очередной прожёванный кусок чаем, тёзка познакомил меня с состоянием здешнего отечественного автопрома в части грузовиков и автобусов. С его слов выходило, что с этим в здешней России всё обстоит даже лучше, чем с автомобилями легковыми, в том смысле, что производство перекрывает внутренний спрос, и часть выпуска идёт на экспорт. Правда, тёзка тут же посетовал, что по объёмам автомобильного экспорта Россия значительно уступает Германии, Италии, Франции и даже (даже!) Северо-Американским Соединённым штатам.

Так за мысленными разговорами дотянули до обеда, как раз во время которого снова появился уехавший ещё вчера к ночи Греков, на сей раз вместе с Воронковым. От армейских щедрот досталось и им, однако за стол со своей семьёй подполковник Елисеев сыщиков не пригласил, чтобы у женской части той самой семьи не возникли ненужные вопросы. Но уклоняться от исполнения долга гостеприимства господин подполковник тоже не стал, и после обеда пригласил обоих полицейских на чай, уже без присутствия дам.

— Фёдор Сергеевич, Дмитрий Антонович, — после представления Воронкова и взаимных приветствий начал на правах старшего за столом и хозяина тёзкин отец, — пусть мы с вами служим по разным ведомствам, предлагаю провести наше совещание, как это установлено Петром Великим для военных советов. — Видя, что Греков с Воронковым его не вполне понимают, старший Елисеев тут же и пояснил: — Высказываться, начиная с младшего по чину. Прошу вас, Дмитрий Антонович.

А неплохо, очень неплохо зашёл Михаил Андреевич… Решил сразу заставить московского сыщика себя показать. Ну да, оно и понятно — роль Воронкова в этом деле сейчас для нас главная, и чего от него ждать, лучше бы узнать побыстрее да поточнее.

— Кхм, — кажется, для коллежского секретаря заход оказался неожиданным, но надо отдать Дмитрию Антоновичу должное, сориентировался он моментально. — Фёдор Сергеевич посвятил меня в суть дела, как и в то, что обеспечение и защита законных интересов Виктора Михайловича для покровской полиции представляются безусловно обязательными. Возражений по существу у меня против такого требования нет, поскольку Виктор Михайлович зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, отказавшись применять свои способности в незаконных целях.

Слова московского визитёра подполковник Елисеев и титулярный советник Греков встретили благосклонными кивками-поклонами, но мы с тёзкой, уже будучи знакомыми с въедливостью и дотошностью коллежского секретаря, ждали, куда и как он вывернет дальше. Ждать, впрочем, пришлось недолго…

— Однако же предметно высказать свои соображения я смогу лишь после беседы с самим Виктором Михайловичем, — похоже, Воронков решил с самого начала показать, что он, хоть и младший тут в чине, но в расследовании из присутствующих будет главным. — Беседы краткой, но, прошу прощения, приватной. — Ну да, вы, мол, думайте себе что хотите, а работать с делом мне, поэтому правила устанавливать я и буду.

Не скажу, что этакая прыть московского сыщика тёзкиному отцу и Грекову сильно понравилась, но условие Воронкова, не особо умело замаскированное под просьбу, они приняли. Старший Елисеев проводил нас с Воронковым в тесную комнатку по соседству, где и оставил одних.

— Виктор Михайлович, чтобы между нами не оставалось ненужных недомолвок… — ничего себе начало! — … под именем Александра Александровича Тихонова ведь вы же сами и укрывались?

А Дмитрий Антонович времени зря не терял! Но если он раскрыл истинное лицо Тихонова, да и вообще в своё время эта фамилия ему на глаза попалась, получается, он уже копал под доктора Брянцева и его заведение? И продолжает копать? Или не он сам, а полиция вообще? Но раз так, то и сам факт наличия у тёзки пресловутых способностей, и уровень того наличия Воронкову прекрасно известны, но по какой-то неведомой причине он пока о том не говорит. Интересно, интересно и непонятно. Вот чего теперь ждать нам от этого въедливого сыщика дальше?

Тёзка молодец, догадался состроить виноватое лицо и признал, что да, мол, было дело. Похоже, подтверждение своей догадки или, как минимум, признание дворянина Елисеева для Воронкова было важным, потому что порицать тёзку за прежние ложные показания он не стал, лишь удовлетворённо кивнул и предложил вернуться к тёзкиному отцу и Грекову.

— Михаил Андреевич, — начал Воронков, усевшись за стол и дождавшись, пока усядется тёзка, — поправьте, если я ошибаюсь, но у меня сложилось впечатление, что вы не вполне представляете себе порядок розыска по делам, фигуранты которых, будь то подозреваемые, свидетели либо потерпевшие, проявляют способности, подобные тем, что столь блестяще показал Виктор Михайлович?

— Верно, Дмитрий Антонович, — согласился подполковник Елисеев, и Воронков продолжил:

— В таком случае позвольте вкратце вам таковой порядок изложить, благо, никаких секретов я тут не выдам. Как только полиции становится доподлинно известно о проявлении в деле тех самых способностей, полицейский чин, ведущий розыск, обязан доложить своему начальству, а оно, в свою очередь, сообщить о том жандармам. Обычно жандармы ведут розыск вместе с полицией, но вправе и вовсе забрать дело себе. К чести жандармов следует сказать, что в розыске они показывают похвальное старание и все обстоятельства изучают с должной тщательностью, но… — Воронков поморщился, тёзка напрягся, похоже, отец его тоже, — но очень уж предвзято относятся они к людям с такими способностями. Показания их проверяют, а иногда и перепроверяют с особой дотошностью, причём почти всегда держат при том свидетелей и потерпевших у себя. Не обязательно прямо-таки в камерах, могут и во вполне приличных условиях. Потом, когда во всём разберутся, обязательно отпустят и официальные извинения должным порядком принесут, но вы же понимаете…

Вот уж не знаю, как подполковник Елисеев, а мы с тёзкой понимали. Понимали, что это очень и очень плохо. Да нет, просто никуда не годится! Попадать под арест и само-то по себе неприятно в любых условиях, только что от такого избавились, а с учётом того, что вокруг Михайловского института и всего этого бизнеса на способностях наверняка выросла целая паутина коррупционных связей, ещё и опасно для жизни. Кстати, а ведь получается, что если со старшей сестрой тёзкиной таких неприятностей не случилось, то Греков, а возможно, и его начальство попросту не дали поступившему доносу официального хода, и всё порешали в рамках уездного дворянского собрания…

— Дмитрий Антонович, есть способ избежать такого оборота? — спросил Греков.

— Да, Дмитрий Антонович, мне всё это тоже более чем не нравится, — в голосе тёзкиного отца звучали недовольство и озабоченность.

— Показания Виктора Михайловича в том виде, в каком изложил их мне Фёдор Сергеевич, — Воронков обозначил поклон в сторону Грекова, — позволяют предположить, что похитители готовят какое-то особо грандиозное преступление, возможно, даже злоумышление против… — он многозначительно воздел кверху палец. — А потому… — тут Воронков выдержал прямо-таки театральную паузу, — потому я имею полное право просить моё начальство обратиться в дворцовую полицию!

Я устроил тёзке экспресс-допрос и узнал, что дворцовой полицией тут именуют службу охраны государя императора. Судя по неподдельному удовлетворению, читавшемуся на лице Грекова и исчезновению даже следов недовольства с лица Елисеева-старшего, такой вариант и правда был намного лучше, чем попасть к жандармам. Что ж, лучше так лучше…

— После нашего чаепития, за которое вам, Михаил Андреевич, большое спасибо, я помогу Виктору Михайловичу составить официальное заявление, на основании коего буду докладывать начальству, — откладывать исполнение своего плана Воронков не собирался.

— Непременно, Дмитрий Антонович, непременно! — повеселел подполковник Елисеев. Тёзке общее приподнятое настроение тоже передалось, и он уже предвкушал будущую свою причастность к заоблачным вершинам Российской Империи, ну, так он себе это представлял.

Я, конечно, за тёзку тоже порадовался, но не сильно и ненадолго. Куда больше занимал меня вопрос: а с чего это коллежский секретарь Воронков так заботится о простом студенте, пусть даже и дворянине?

[1] Шайкача — принятый в сербской, затем и в югославской армии традиционный народный головной убор, напоминающий позднейшую пилотку. Именно шайкача стала прототипом русской «пилотской шапки» Первой Мировой, которая, в отличие от оригинала, была сильнее заужена к верху. (см. вкладку Доп. материалы)