Двуглавый. Книга первая

Глава 14 Планы построенные и перестроенные

— И что теперь скажешь? — спросил я, оставив бесполезные, похоже, попытки дождаться сколько-нибудь внятной реакции тёзки.

Если выкинуть из тёзкиного ответа нецензурные выражения, беспорядочные шарахания в мыслях и прочие эмоциональные, но не несущие смысловой нагрузки обороты, в сухом остатке мы имели полное с его стороны непонимание, что и как ему со всем этим делать. В общем-то примерно чего-то такого я и ожидал. Кстати, что у тёзки предрасположенность к этому не пойми чему найдётся, я, в общем-то, ожидал тоже. Как хотите, но дыма без огня не бывает, и раз столь много серьёзных и не очень людей исходили из того, что такие способности у дворянина Елисеева имеются, то уж точно не на пустом месте. Но такого тяжёлого случая, чтобы прямо восемь признаков из восьми, не мог предположить и я. Впрочем, кое-какие заготовки на случай выявления тёзкиных способностей, точнее, предрасположенности к ним, у меня уже были припасены, и теперь я терпеливо ждал, когда тёзка будет готов к осмысленному разговору. Готовность таковую тёзка, как ни странно, проявил уже довольно скоро, и мы принялись обсуждать, что и как нам с ним теперь делать.

Я предложил тёзке не особо широкий выбор: либо просто подождать, пока на него выйдет старший из братьев Михальцовых, либо оттянуть этот исторический момент, где-нибудь укрывшись — да хоть бы и у папаши в батальоне, и в любом случае снова поговорить со старшей сестрой, на сей раз прося её поделиться опытом раскрытия способностей.

— А почему ты не хочешь, чтобы я сам обратился в Михайловский институт? — с недоумением спросил тёзка. Эх, учиться ему ещё и учиться…

— Потому что в таком случае просить будешь ты, — ответил я. — А так просить будут тебя. Разницу объяснить или сам сообразишь?

Тёзка сообразил. Всё-таки потенциал в нём есть, надо только над ним поработать. Ага, вот прямо то же самое, что и с его способностями. Да, не спорю, ждать — занятие не самое приятное, особенно для человека молодого, но и выступать в малопочтенной роли просителя дворянин Елисеев считал ниже своего достоинства. Конечно, в тёзкином случае это была победа гордости, а не благоразумия, но если меня устраивал результат — заставить покупателя первым предложить свою цену, то какая разница, через что тот результат будет достигнут? Что из института пришлют держиморд, которые возьмут тёзку под белы рученьки и куда-то поместят принудительно, я уже не особо и верил, не позволял пример того же Михальцова-старшего. Его, ясное дело, наверняка как-то контролируют, но поведением своим он не напоминал даже жильца золотой клетки, а уж тем более узника мрачной темницы. Хотя, если я допускал, что господин Михальцов может представлять интересы не Михайловского института, а чьи-то ещё, то возможными оставались и всякие другие варианты…

Разговор с Ольгой получился интересным, пусть и к какой-то определённости не привёл. Сестра рассказала тёзке историю раскрытия своих способностей. Выходило, что у неё это случилось само собой, да ещё и, как говорится, по жестокой необходимости — подружка тяжело болела, не знаю чем, но по описанию походило на грипп или ангину, тёзкина сестра пришла её навестить и так сильно пожалела больную, что рука как-то сама по себе оказалась у неё на лбу, а второй Ольга стала водить подружке над грудью. Подружка потом рассказала, что мучиться кашлем перестала сразу, а уже через четверть часа после ухода Оли и жар спал. Сама Ольга, кстати, с того же дня больше вообще ни разу не болела. Потом она стала помогать другим подружкам, иногда их родителям, домашним. Почему за те годы, что тёзкина сестра практиковала самодеятельное целительство, никто её так и не сдал, сказать теперь невозможно. С исцелением брата, кстати, неудача в сокрытии дара сестры вышла по глупости перепугавшейся горничной, в отсутствие тёзкиных родителей вызвавшей доктора. Горничную подполковник Елисеев, понятно, потом рассчитал, но настучать доктор Буров уже успел.

— У Николаши Михальцова похоже получилось, — добавила Ольга. — Он рассказывал, что сильно переживал за отца, когда тот мучился печёночными коликами, и ему очень-очень захотелось, чтобы отец выздоровел.

— То есть чтобы мои способности раскрылись, должно случиться нечто такое, что мне сильно захотелось бы изменить? — сделал тёзка правильный вывод из услышанного.

— Получается, так, — согласилась сестра и тут же поинтересовалась, сколько признаков нашлось у брата.

— Да ты что⁈ — попыталась она не поверить, но, на несколько мгновений задумавшись, всё-таки признала:

— Да, действительно, восемь из восьми… Теперь и я понимаю, что так и есть.

— Теперь? — не понял тёзка. — Почему теперь?

— Не знаю, — для убедительности она помотала головушкой. — Просто сначала как-то не верилось, но вот, поняла…

Поняли и мы с тёзкой, что дело тут обстоит очень даже непросто. Ладно ещё, если Ольга прочувствовала правдивость брата по-родственному, а если нет? Если и другие такие шибко способные тоже смогут определять, правду говорит им тёзка или лжёт? Вероятность такую сбрасывать со счетов не стоило, потому что она могла стать для нас источником серьёзных проблем. Сама по себе правда — штука, несомненно, хорошая, а ложь, наоборот, столь же несомненно плохая, но в жизни очень часто нужно если и не прямо врать, то хотя бы придерживать при себе часть известной тебе правды. Так что не хотелось бы оказаться в положении, когда так поступить невозможно, очень не хотелось бы. Что ж, значит, придётся заботиться ещё и об этом.

И всё же куда сильнее занимали меня вопросы о тёзкиных способностях. Из того, что ни я, ни даже он сам понятия не имели, что это за способности, выходило, что не знаем мы и того, какое именно событие, изменения которого сильно пожелает тёзка, поможет их раскрыть. Это я ещё тихо молчу о том, что событий таких на моей памяти уже произошло не одно и не два, и где, спрашивается, были тогда те способности⁈ В общем, пребывал я в состоянии полной неопределённости и никак меня такое состояние не радовало. То же самое переживал и тёзка, но переживал намного легче, чем я — в его возрасте многие проблемы воспринимаются либо как слишком далёкие и к повседневной жизни отношения не имеющие, либо как вполне себе разрешимые. Эх, молодость-молодость…

Время, однако, шло, а с выгодными предложениями никто к дворянину Елисееву не торопился. С невыгодными, впрочем, тоже — результаты обследования у доктора Брянцева как будто ушли в песок. Даже не могу сказать, почему нас обоих столь такое, казавшееся даже демонстративным, безразличие не пугало. То ли считали мы, что это ненадолго, то ли наслаждались спокойной жизнью, небезосновательно полагая, что когда дело до реализации тёзкиных способностей всё-таки дойдёт, нам будет не до покоя, в любом случае вопрос, чем заняться, перед нами не стоял, пусть занятия наши особым разнообразием и не отличались.

Что за занятия? Ну, во-первых, тёзка добросовестно продолжал набираться премудрости, читая взятые в университетской библиотеке книги. Мне, понятно, приходилось читать их вместе с ним, и я потихоньку втянулся, даже обнаружил в себе некоторый интерес к здешней юриспруденции. Кстати, те книги, что тёзка взял по моей просьбе, я тоже читал ближе к ночи, когда молодой и здоровый организм дворянина Елисеева отходил ко сну. В общем, набирался знаний о тутошнем мире не по дням, а по часам, да.

Во-вторых, тёзке, а с ним, ясное дело, и мне полагалось участвовать в вечерних семейных посиделках, начинавшихся с общего для всей семьи ужина, а после него плавно переходивших в общее же чаепитие с беседами. Одним чаем, впрочем, на этих посиделках не ограничивалось, пили и вино — глава семейства побольше и почаще, Елена Васильевна и тёзка поменьше и пореже, Наташе на моей памяти налили всего один раз, да и то немножко. Но не то, кому и сколько налили, было в этих вечерах главным, а само семейное единение, времени для которого больше и не было — подполковник Елисеев отбывал на службу рано утром, не оставаясь дома на завтрак, обедал он тоже на службе.

Ну и в-третьих, по-прежнему радовали походы к вдовушке Фокиной. Я, хоть и поставил их в этом перечне последним номером, но что для меня, что тем более для тёзки это оставалось лучшим способом проведения времени. С новыми удовольствиями Анечка вполне уже освоилась, и несколько раз ей удалось удивить своей свершившейся наконец раскрепощённостью даже меня, а тёзка так вообще регулярно выпадал в осадок от раскрывшихся талантов своей подруги. Эх, вот ещё бы его способности раскрылись поскорее…

Первый звонок, предвещавший скорый конец этой беззаботной жизни, прозвучал для нас с тёзкой в самом что ни на есть прямом смысле — зазвонил телефон и горничная Даша позвала Виктора Михайловича к аппарату. Это оказался несколько уже подзабытый за последними происшествиями титулярный советник Греков, любезно пригласивший тёзку посетить завтра городское полицейское управление. К Грекову тёзка питал самые добрые чувства за то, что тот так и не поставил подполковника Елисеева в известность о не самых приятных похождениях его младшего сына, а потому приглашение не только принял, но и с учтивостью за оное поблагодарил. Тьфу ты, я уже вовсю тутошними оборотами сыплю, совсем с тёзкой одворянился!

Явившись назавтра в полицию, мы с тёзкой с некоторым удивлением обнаружили, что общение с забывающимися персонажами одним титулярным советником Грековым не ограничится — в кабинете вместе с ним дворянина Елисеева дожидался и коллежский секретарь Воронков. После обмена приветствиями Греков, на правах хозяина кабинета, начал первым:

— Личности ваших, Виктор Михайлович, похитителей нам с Дмитрием Антоновичем установить удалось. Это некие Анатолий Максимович Моталов по кличке «Моток» и Феликс Артурович Гусвиц по кличке «Гусь», московские мошенники, промышлявшие и в других городах Империи. Поскольку ранее в похищении людей замечены они не были, есть у нас предположение, что на вас их подрядили неизвестные нам пока что заказчики, что и косвенно подтверждается присутствием на месте вашего удержания их подстреленного вами сообщника. Пока это всё, чем я могу с вами поделиться, но розыск продолжается. А теперь несколько вопросов к вам есть у Дмитрия Антоновича.

— Скажите, пожалуйста, Виктор Михайлович, — перехватил ведение беседы Воронков, — кого-то из этих лиц вы узнаёте? — он выложил на стол пять фотографий.

Мы с тёзкой с интересом вгляделись. Лица как лица, ничего особенного, ни одного полицейского снимка, на заслуженного преступника никто не похож, все такие приличные господа при галстуках, как таковым тут и положено.

— Вот этот, — тёзка уверенно отодвинул в сторону фото представительного господина лет сорока, с лёгкой иронией смотревшего с весьма качественно сделанной фотографии. — Не могу припомнить, где именно, но я его определённо видел.

— Постарайтесь, вспомнить, Виктор Михайлович, — мягко надавил Воронков. — Это важно.

Тёзка принялся стараться. Вообще, память у моего соседа по сознанию весьма своеобразная. Господинчика этого я припоминал и сам, а раз видели его мы с тёзкой оба, то было это уже после моего подселения. Чёрт, где же он нам попадался?… Ну точно же!

— На выставке германского художника Адольфа Гитлера в Москве, — ответил тёзка с моей подсказки, назвав дату. — Он, как и я, был там среди посетителей. А это кто?

— Прошу меня простить, Виктор Михайлович, пока сказать не вправе, — уклонился от ответа сыщик. — Однако же хорошо, что вы его опознали, благодарю. А имя Александр Александрович Тихонов вам что-нибудь говорит?

Ну ни хрена ж себе! Я сразу велел тёзке изобразить задумчивость, как будто бы он пытается вспомнить, а сам лихорадочно соображал. Так, если назван Тихонова, но не названы Михальцов и Брянцев, да и фотографии этих двух Воронков не показывал, может и проскочить…

— Нет, ничего, — я разрешил-таки тёзке соврать. Тёзка, стоит отдать ему должное, не только соврал легко и непринуждённо, но и разбавил свой ответ шуткой: — Кто это такой, тоже пока не скажете?

— Не скажу, — сразу согласился Воронков. — Сказать, по чести, и сам не знаю, прозвучало почти что случайно при розыске. Имя, судя по всему, вымышленное, ни среди попавших к нам на заметку, ни среди их окружения такого человека нет.

Да, службу свою здешние сыщики тянут на совесть, ничего не скажешь. Где же, интересно бы знать, это имя прозвучало, да так, что его услышали в полиции? Спрашивать о том Воронкова нельзя, сразу полетит к чертям наше с тёзкой враньё, но узнать было бы неплохо… Что за персонаж был на выставке Гитлера и чем он интересен полиции в связи с нашим делом, тоже, кстати, знать хотелось бы. Тем более, сами сыщики и им, и Тихоновым интересуются плотно — иначе не поехал бы Воронков в Покров, чтобы спросить о них тёзку. Хуже тут было другое — имя водителя, что привёз меня на встречу с тёзкой, здесь находилось в связке с доктором Брянцевым и его клиникой, пардон, лечебницей, а раз так, полиция рано или поздно выйдет и на коррумпированного доктора. Что-то мне подсказывало, что долго молчать он не станет, и тогда вопросы к дворянину Елисееву у коллежского секретаря Воронкова появятся совсем другие, неудобные, прямо скажем, и неприятные. А что работает тут полиция умело и добросовестно, я уже не раз убеждался, вот и сегодня тоже.

Кстати, о полиции. Воронков от тёзки отвязался, у Грекова вообще больше пока не было о чём спрашивать, так что с тёзкой они простились. Покинув полицейское управление, мы кратенько посовещались, и я в очередной раз убедился, что мыслим мы с дворянином Елисеевым по-разному. На вопрос о Тихонове обратили внимание мы оба, но если тёзка посчитал его нашим успехом — ну как же, сыщики впустую потратят время на поиски несуществующего в этом мире человека, то меня такой оборот насторожил, я уже объяснил, почему. По-разному восприняли мы и то, что ни Греков, ни Воронков даже вида не показали, что им интересно, действительно ли дворянин Елисеев обладает необъяснимыми способностями, или же это какая-то ошибка — меня этакое умолчание откровенным образом пугало, не дураки же они, должны были перед собой вопрос этот поставить, и раз не задали его, так сказать, виновнику торжества, то для себя ответ наверняка уже сформулировали, причём ответ вполне себе предсказуемый; а тёзка этой их молчаливости просто не заметил. Эх, пропал бы он тут без меня…

В общем, когда я уклонился от дальнейшего обсуждения и явочным порядком поставил дворянина Елисеева перед фактом того, что я сейчас обдумаю наше положение и доведу до него свои выводы, некоторая обида со стороны тёзки меня не особо и взволновала. Нет, я, конечно, отреагировал, пообещав тёзке, что последующие наши действия мы с ним ещё обсудим, но так, исключительно для его успокоения. Уж обсуждать те самые действия я собирался так, чтобы у тёзки не оставалось никакого иного выхода, кроме как со мной согласиться.

Но намного хуже этой небольшого и быстро улаженного недопонимания с тёзкой было тут другое. Вверх тормашками летел мой хитроумный план поставить интересующихся тёзкиными способностями в положение просителей, причём план, уже обсуждённый и утверждённый совместно с дворянином Елисеевым. Раз ни институтчики, ни неведомые преступники так до сих пор и не почесались, а сыщики начали что-то нащупывать, перед нами вставала необходимость действовать на опережение, а сделать это без того, чтобы тёзка сам и первым вышел на кого-то из них, никакой возможности не оставалось…