Двуглавый. Книга первая

Глава 12 Мы искали, нас нашли

Если кто посчитал, что услышанным от Михальцова мы с тёзкой удовлетворились, то совершенно напрасно. С Кривоарбатского переулка мы двинулись в знакомую уже мне университетскую библиотеку. По пути я в общих чертах рассказал тёзке, кем и чем был с таким пылом превозносимый Михальцовым Адольф Гитлер в моём мире, так что моё удовлетворение тем, что здесь этот деятель стал-таки признанным и известным художником, тёзка полностью разделил. Меня, правда, слегка напрягало упоминание о каком-то «культурфронте», который Гитлер тут возглавляет, но пусть уж командует он такими же художниками, а не правит страной.

Впрочем, что это я? Никаких шансов возглавить Германию у Гитлера в этом мире не было, даже призрачных — здешняя история не позволяла. Мировая война, которая в истории моего мира давно уже именуется Первой, здесь тоже состоялась, вот только Германия её не проиграла, потому как из-за неучастия в войне России не воевала на два фронта. Однако и победа над англо-французами не принесла Германии решающего успеха, а потому Вторая Мировая этому миру, к сожалению, ещё предстоит. Но Вторая Мировая без Гитлера и нацизма — это совсем не та Вторая Мировая, которая была у нас, тем более, как я понимал, и в этот раз кидаться на Россию немцы не станут. Да и ладно, хрен с ними, с немцами, у нас с тёзкой свои проблемы, вот ими и будем заниматься…

В читальном зале библиотеки тёзка обложился справочниками, и довольно быстро мы с ним узнали, что Михайловский институт физиологической психологии Российской Академии наук основан аж в 1892 году, что покровительство Великого Князя Михаила Николаевича и именование «Михайловский» получил тремя годами позже, что изучает институт, ну кто бы мог подумать, физиологические механизмы высших психических функций человека, что занимает он несколько зданий по Оленьему Камер-Коллежскому валу в Москве и имеет несколько филиалов по всей Российской Империи, что с 1926 года институтом руководит академик Фёдор Фёдорович Угрюмов, в общем, самые общие сведения. Сравнение с тем, что имелось в открытых источниках о других академических институтах, показало, тем не менее, отсутствие принципиальной разницы в перечне публикуемых сведений, хотя одно отличие всё-таки нашлось — филиалы прочих институтов почти везде перечислялись, а упоминание о филиалах Михайловского института попалось нам в одном-двух местах, да и о том лишь, что таковые имеются, а вот где именно имеются, все справочники скромно помалкивали. Такая недоговорённость уже сама по себе настораживала, но мы с тёзкой решили копнуть ещё глубже.

Попытка вышла так себе — два самых свежих выпуска «Вестника Михайловского института» мы просматривали по принципу «смотрю в книгу, вижу фигу», настолько невразумительными для недоучившегося юриста и специалиста по работе с корпоративными клиентами выглядели заголовки размещённых там статей. Рискнув почитать одну из тех статей, мы немедленно убедились в том, что невразумительность эта вовсе не показная, поскольку содержание понимали хорошо если с пятого на десятое, а так и ещё меньше.

Тёзка, однако, на том не успокоился и к дому госпожи Волобуевой направился, сделав крюк как раз на Олений Камер-Коллежский вал и неспешно проехав мимо того самого института. Предварительный осмотр нам ничего особенного не дал. Да, видно было, что денег на институтские здания не пожалели, выглядели они внушительно и бросалось в глаза, что строили их в разное время, то есть деньги на расширение институту регулярно выделялись на протяжении всей его истории, а это, знаете ли, тоже показатель. Но вот впечатления какого-то ужасно секретного объекта эти здания ни по отдельности, ни все вместе не производили — обычные строения, ни тебе зарешёченных окон, ни высокого непреодолимого забора, ни какой-то строгой и решительной охраны. От всего этого тёзка уже совсем обнаглел и собирался было заехать на территорию института, чтобы поставить машину на институтской стоянке и пешком погулять среди строений, но я его отговорил, обратив его внимание на то, что на воротах номера въезжающих автомобилей записывают. Робкую надежду тёзки на случайную встречу с Николаем Михальцовым я, уж не знаю, что на меня нашло, просто высмеял, тёзка потом на меня дулся, но недолго — к дому в Посланниковом переулке мы подъехали уже без обид и недовольства.

— Как-то не похоже на место, где хранят какие-то тайны, — подытожил тёзка впечатления от нашей экспедиции.

— Значит, есть в Москве или где-то совсем рядом с Москвой другое место, — подхватил я. — Снаружи и оно наверняка не похоже на секретный объект, но на территорию тебя просто не пустят.

— Неплохо бы то место найти, — мечтательно выдал тёзка.

— И каким же образом? — заинтересовался я.

— Ну-у-у… — на некоторое время тёзка завис, мысли его несколько раз крутнулись, цепляясь друг за друга, и наконец он сообразил: — Проехать за каким-нибудь автомобилем, выехавшим из ворот института, хотя бы.

— Технически решение верное, — тёзкина сообразительность, заслуживала, конечно же, поощрения, но поскольку проявлена оказалась не до конца, пришлось тут же и сделать товарищу замечание: — Вот только таким образом мы куда быстрее найдём приключения на нашу общую задницу, и как-то я не уверен, что эти приключения нам понравятся.

— Ты прав, пожалуй, — не стал спорить тёзка и тему Михайловского института мы временно отложили на потом, представления не имея, когда это самое «потом» наступит. В конце концов, завтра тёзке на гулянку, вот пусть о ней и думает, а о загадочном институте подумаю я.

Однако додуматься до чего-то толкового у меня не вышло. Все способы выяснить расположение секретной части пресловутого института, которые приходили мне на ум, тоже представляли собой верный путь к приключениям да и требовали некоторых денежных трат, а тут меня начинала душить жаба. Похоже, искать всё же придётся через врачей…

Описывать гулянку, ради которой, по версии для домашних, тёзка выбрался в Москву, смысла не вижу — никакого разгула, никаких излишеств, с тем загулом, в коем поучаствовал тёзка перед отъездом из Москвы, и рядом не стояло. Виновник торжества не поскупился снять под праздничное застолье зал в ресторане, а там особо не загуляешь, поэтому всё прошло вполне себе благопристойно, и лишь одному из гостей потребовалась помощь в доставке его нетрезвого тела домой. Тёзка ушёл своими ногами, благо, от дома госпожи Волобуевой ресторан находился не так далеко, и по ночной свежести на квартиру прибыл почти уже протрезвевшим.

На выставку Гитлера мы всё-таки пошли. И тёзке надо было, во исполнение отцовского наказа, день перекантоваться в Москве после гулянки, и я не нашёл убедительных аргументов против тёзкиного желания уважить просьбу Алёши Михальцова, пусть не особо он нам и помог, да и интересно обоим стало, не без того, особенно мне.

Ну что я скажу? Вот напрасно, честное слово, напрасно Алёша просил сравнить пейзажи Гитлера со своими. Как пейзажисту, тёзкиному приятелю до не состоявшегося здесь фюрера топать, топать и не дотопать, что называется, как до Луны пешком. Помню, видел я фотографии акварелей Гитлера и всегда удивлялся, насколько сильно они пропитаны солнечным светом и как потом их создатель дошёл то того, до чего дошёл. Примерно то же я увидел и здесь, только уже живьём. Увидел я, кстати, вживую и те самые акварели, но куда сильнее впечатлили меня, как, впрочем, и тёзку, другие пейзажи, на холсте и в масле, где художник изображал поля сражений мировой войны, в которой, как и в моём мире, он тоже участвовал. «Впечатлили», однако, не совсем то слово — они меня просто потрясли. Вот что, спрашивается, должно быть в голове и сердце у создателя картины, изображающей полуразрушенную траншею, заваленную изуродованными трупами и залитую всё тем же жизнерадостным солнечным светом⁈ Нет, с психикой у Адольфа и в этом мире не всё в порядке. Хорошо, что на войне ему оторвало ноги, ни в армии, ни в политике карьеру не сделает.

А вот Гитлер-портретист меня как-то не тронул. Портретов на выставке хватало, представляли они, как я понял, боевых товарищей художника, но все без исключения смотрелись эти работы какими-то идеализированными. Казалось, изображал он не живых людей, а свои представления о том, какими героическими героями они должны быть. В общем, бросалось в глаза, что в живости и человечности портретов тёзкин приятель превосходил немца на голову, если не на две.

— Витя? — спросил молодой человек постарше тёзки, подошедший вместе с Алёшей. Одет он был вполне прилично, попугаям не подражал, но сходства в чертах лиц такая разница в одеяниях обоих никак не отменяла.

— Николай? — сообразил тёзка. Ничего себе, конспираторы хреновы!

— Николай, — подтвердил тот. — Давай-ка отойдём чуть в сторонку, — предложил он и строго зыркнул на младшего. Этого взгляда Алёше хватило, чтобы быстренько отодвинуться от нас подальше и сделать вид, что он тут вообще ни при чём.

— Алёшка сказал, ты хотел со мной поговорить, — начал Николай, когда мы нашли местечко у дальней стены зала.

— Хотел, — признал тёзка.

— И о чём же? — спросил Николай.

— У меня возникли некоторые… недоразумения с людьми, считающими, будто я обладаю некими сверхъестественными способностями, — кратко изложил тёзка чуть вопроса.

— Нет никаких сверхъестественных способностей, — назидательно поправил тёзку Николай. — Просто их пока не может объяснить современная наука. Но прости, я тебя прервал.

— Ничего, — отмахнулся тёзка от столь несущественной заминки. — Я таких способностей за собой не замечал, но знаю, что есть методика установления предрасположенности человека к этому.

— Есть, — признал Николай. — Но тебе оно зачем?

— Хочу знать, что и как с этим у меня, — тёзка подпустил в голос твёрдости и решимости.

— Хм, — то ли призадумался, то ли изобразил задумчивость Николай. Мне лично больше казалось, что изобразил. — Тебе об этом никто не скажет, пока тебя не допустят к применению этих способностей.

— То есть если даже я пройду врачебное освидетельствование, мне его результаты не сообщат⁈ — возмутился тёзка.

— Именно так, — согласился Николай.

— Как-то это неправильно, — такая несправедливость тёзку не радовала.

— Вот как раз-таки и правильно, — возразил Николай. — Во-первых, не у всех такие способности проявляются, человек может прожить и полжизни, и всю жизнь, а они так и не откроются. Во-вторых, не каждому по силам справиться с ними, а это прямая дорога в особый сумасшедший дом. А, в-третьих, людям злонамеренным и дурным это и вовсе ни к чему. То есть обычным людям ни к чему, если рядом окажется обладающий такими способностями преступник или психопат.

Ну да, тут особо не поспоришь… Тёзка собрался было съехидничать и спросить Николая, не для того ли и предназначен Михайловский институт, но я почти в последний момент дворянина Елисеева от такой глупости удержал, растолковав ему, что о чём говорили братья Михальцовы, мы понятия не имеем, и старший может и не знать, что младший об институте приятелю говорил. И зачем, спрашивается, нам подставлять товарища?

— Ладно, Витя, подумаю, как тебе помочь, — сменил Михальцов-старший гнев на милость. — Ты же в Москве сейчас обретаешься?

— Сейчас в Покрове, — доложил тёзка. — В Москву вернусь в конце августа, я же в университете учусь.

— Адреса свои, московский и покровский, Алёшке оставь, — сказал Николай. — Обещать, уж прости, сейчас ничего не буду, но может, смогу чем и помочь. А теперь, извини, мне пора. Ольге от меня поклон, рад был повидаться. И ещё, — добрая приветливость на лице Николая мгновенно сменилась жёстким и непреклонным выражением: — С Алёшкой старайся видеться пореже, а со мной ты сегодня не виделся вообще. Всё ясно?

— Ясно, — серьёзностью момента тёзка в полной мере проникся.

Братья Михальцовы исчезли как-то быстро и внезапно. Вот только что попугайский наряд младшего мелькал возле очереди за открытками и альбомами с репродукциями, и вдруг пропал из вида и все тёзкины попытки его высмотреть кончились неудачей. Про старшего и говорить нечего, Николай прямо-таки будто растворился в воздухе. Что ж, выставку мы уже посмотрели, неожиданный подарок получили, пора было и вернуться в тёзкину нору, чтобы в тишине и спокойствии переварить и впечатления, и новые знания.

— Что скажешь? — не утерпел тёзка и принялся выспрашивать прямо в машине.

— Да как тебе сказать… — я прислушался к себе и продолжил: — Хорошо, конечно, что слова твоей сестры Николай подтвердил. Теперь мы знаем точно, что распознать предрасположенность к обладанию теми способностями можно. Причём не только саму предрасположенность, но и её степень. Другое дело, что как проверить это именно у тебя, мы пока не знаем, но что-то мне кажется, пора тебе морально готовиться к тому, что и предрасположенность у тебя есть, и сами способности проявиться могут.

— Это почему⁈ — взвился тёзка.

— А ты что, всерьёз полагаешь, что Николай вышел на тебя без санкции своего начальства? — искренне удивился я. Ну нельзя же быть настолько наивным, честное слово, нельзя!

— Может, просто по просьбе брата решил помочь? — нет, тёзкину наивность надо искоренять, и желательно поскорее.

— Ага, и встретился с тобой в людном месте, на всеобщем, можно сказать, обозрении, всё тебе рассказал и даже обнадёжил, можно сказать, открытым текстом помочь обещал, — ткнул я тёзку носом в очевидное.

— Но способности-то мои тут при чём⁈ — продолжал недоумевать тёзка.

— Если помнишь, мы исходили из того, что и заказчик твоей смерти, и твои похитители, и их конкуренты считали, что такие способности у тебя есть, — напомнил я. — Так?

— Так, — ответил тёзка.

— А теперь выясняется, что так считают и в Михайловском институте, — не унимался я. — Ладно-ладно, может, и не считают, — сделал я шаг назад и тут же нанёс новый укол. — Но проверить явно не против. Может, не на пустом месте всё это?

Ответа у тёзки не нашлось. Остаток дня мы с ним провели в бесплодных умствованиях и бесполезных спорах, по второму, третьему и сто сорок седьмому разу пережёвывая одни и те же аргументы, сомнения и предположения, пока ближе к ночи не сошлись на том, что время покажет.

Рано утром тёзка сел за руль своей «Яузы», и уже через час с небольшим для нас снова неспешно потекла покровская жизнь со всеми её прелестями и недостатками. Тех и других, впрочем, имелось всего по одному — единственной прелестью были встречи с вдовой Фокиной, единственным недостатком оставалось тягомотное ожидание хоть каких-то новостей.

И вот, недели через две, дождались-таки — с утренней почтой пришло адресованное Виктору Михайловичу Елисееву письмо. Письмо смотрелось настолько непримечательным, что сразу показалось, будто неведомый отправитель специально о такой непримечательности позаботился. Обычный конверт из плотной бумаги с нанесённой прямо в типографии двухкопеечной маркой, адреса отправителя и получателя напечатаны на машинке. Адрес отправителя тёзке ничего не говорил, я так подозревал, что и никому другому не сказал бы — какой-то Иванов Н. К., письма коему следовало отправлять до востребования на московский главпочтамт. Кстати, с того же почтамта письмо, судя по штемпелю, и отправили. В конверте одиноко устроился листок не самой лучшей писчей бумаги, на котором всё на той же машинке были отпечатаны три коротеньких строчки:

«Частная лечебница доктора Брянцева. Москва, Яковоапостольский переулок, 12. В приёмном покое сослаться на рекомендацию надворного советника [1] Иванова-одиннадцатого. [2] Плата 120 рублей, строго наличностью и в собственные руки доктору Брянцеву».

— Ну что, Виктор Михайлович, нас снова ждёт Москва? — с внезапно охватившим меня воодушевлением спросил я.

— Ждёт, Виктор Михайлович, ещё как ждёт! — кажется, то же чувство переживал и тёзка.

[1] Чин на гражданской службе в Российской Империи, соответствует армейскому подполковнику

[2] Родственники и однофамильцы, состоявшие на службе, для удобства их различения получали прибавляемые к фамилиям номера в порядке служебного старшинства