Справедливости ради следует признать, что вины Петрухиных охранников в случившейся фигне все-таки не было. Я не знаю, каким был их коллективный профессиональный путь, но даже если кто-то из них до этого работал в пресловутом отделе Х, он все равно не мог быть готов к тому, что произошло.
Их учили разбираться с определенным видом угроз, и эти угрозы были известны, давно изучены и вполне предсказуемы. У этих угроз всегда есть какие-то предпосылки, которые можно заметить заранее, пусть, зачастую, и в самый последний момент.
Машина со стрелками не может оказаться посреди людной улицы совершенно внезапно, она должна быть припаркована там заранее или появиться из-за какого-нибудь угла, убийцу в толпе можно вычислить по взгляду или характерному поведению, а стрелок на соседней крыше не может быть невидимкой, хоть в Советском союзе, хоть в США.
Но они проверили улицу и доложили, что там все чисто, и там действительно все было чисто. По крайней мере, до того момента, как мы не вышли из здания. Строго говоря, после этого там все еще оставалось чисто: хронодиверснаты не начали выпрыгивать из многочисленных порталов, как чертики из табакерок, открывая огонь из своих пистолетов и бластеров, и массированный огонь не накрыл всю улицу в историческом центре Москвы, нанося чудовищный попутный ущерб.
Объективных причин для беспокойства не было, и в первые мгновения мне показалось, что до этого мне просто показалось, но чувство неотвратимой фигни все равно никуда не подевалось. Более того, оно нарастало.
Петрухина машина, наверняка бронированная, стояла в нескольких шагах, крыльцо было плотно перекрыто охранниками (в случае применения хронодиверсантами гранатомета это никого бы не спасло, а только увеличило количество жертв), но голос внутри моей головы все так же громко и отчаянно, словно застыв на одной ноте, вопил: «Беги!».
А затем он сменил тональность и со спокойной обреченностью посоветовал мне посмотреть наверх. Я поднял глаза как раз вовремя, чтобы заметить единственный портал, открывающийся прямо над нашими головами. Оттуда могло вылететь все, что угодно, от терминатора или потока концентрированной кислоты до ядерной бомбы, и, возможно, рыпаться уже не имело смысла, но уж такой я человек.
Я всегда буду рыпаться до последнего.
Я оттолкнул Ирину в сторону, чтобы дать ей шанс на долгую и несчастливую жизнь, напророченную гадалкой, и, по большому счету, это было все, что я успел сделать до того, как портал обрушился прямо на нас.
Или, как сказали бы летчики, спикировал.
Это было крайне нетипичное поведение для пространственно-временного портала, потому что обычно они оставались висеть на месте именно там, где были открыты, но удивляться этому факту мне пришлось уже в другом месте. Точнее, в другом времени.
В момент перемещения я был ослеплен яркой вспышкой света, на некоторое время поселившейся у меня на сетчатке, так что познавать новое место мне пришлось через осязание, и первым, что я почувствовал, был холодный ветер и довольно неприятный дождь. Воздух пах осенью и гарью.
Черт побери, со всеми этими перемещениями ты никогда не знаешь, как тебе одеться по погоде.
Я плотно зажмурился, потом несколько раз моргнул, и зрение ко мне вернулось.
Пейзаж прямо передо мной оказался довольно унылым и довольно постапокалиптическим. Голые деревья, руины домов, пялившихся на нас выбитыми окнами, старый и покрытый мусором и глубокими лужами асфальт, свинцовые тучи, гонимые ветром по серому небу, а в двух метрах от меня и вовсе лежало мертвое тело.
— Омск?
Никогда толком не понимал выражение «подпрыгнул от неожиданности», но в данный момент я и сам чуть было не подпрыгнул. Видимо, я слишком привык быть одиночкой во всех моих злоключениях, и даже не подумал, что компанию мне может составить кто-то еще.
Петрухе не повезло. Он стоял слишком близко ко мне, а вытолкнуть двоих из области поражения я просто не успевал.
— Может, Воронеж, — сказал я. — Или Саратов.
Руины простирались во все стороны от нас. Куда ни кинь взгляд, разрушенные дома, ржавые остовы машин, заваленные грудами разнообразного мусора дороги и полное отсутствие какой-либо разумной жизни. А вот крысы бегали по улицам довольно смело и казались весьма упитанными.
— Почему в нас никто не стреляет? Разве не в этом смысл — попытаться тебя убить хоть в этом времени, хоть в следующем?
— Сам удивляюсь, — сказал я.
Мы угодили в ловушку, но даже если это место опасно само по себе, какие у хронодиверсантов могут быть гарантии, что мы успеем умереть до того, как невидимые страховочные тросы, которыми каждый человек привязан к своему месту на хронометрической шкале, перебросят нас обратно в девяностые?
Но пока в нас действительно никто не стрелял, и это настораживало.
Тем не менее, стоило убраться с открытого пространства, тем более, не существовало никаких гарантий, что после местного дождя мы не обрастем какой-нибудь чешуей и не начнем светиться в темноте. Не сговариваясь, мы с Петрухой зашли в ближайшее полуразрушенное здание и укрылись в углу, под уцелевшим куском перекрытия.
В трех метрах от нас была лужа, и вода продолжала капать через отсутствующую крышу.
— Где мы? — поинтересовался Петруха. — Или, что, наверное, в нашей ситуации куда важнее, когда мы?
— Откуда мне знать?
— Это похоже на то будущее, в котором ты уже побывал?
— Вообще ни разу.
По остаткам интерьера, а точнее, по их полному отсутствию, было совершенно невозможно определить, чем это здание было раньше. Может быть, жилым домой, может быть, небольшим офисом, может быть, здесь даже размещалось какое-то не слишком высокотехнологичное и не требующее массивных станков и большого количества энергии производство. Увы, но от прежних владельцев тут не осталось ровным счетом ничего. И даже календарь на стене не висел.
— Как ты думаешь, Чапай, это оно? — спросил Петруха. — Мир после ядерной войны?
— Ну, похоже, что-то тут случилось, — сказал я. — И, наверное, нам стоит узнать, что именно.
— Чисто теоретически, это вовсе необязательно, — сказал Петруха. — Если я правильно понял твою историю, то нам достаточно просто определенное время оставаться в живых, а потом инерция выбросит нас обратно в наше время.
— Возможно, не совсем в наше, — мрачно сказал я.
Скорее всего, будет очередной недолет, и мы вернемся не в середину девяностых, а куда-то ближе к их закату. Это значит, что бизнес-империя, которую строил Петруха, за время его отсутствия окончательно развалится, и еще это означает, что я, сам того не желая, бросил Ирину в очередной раз. И то, что теперь ей не придется сомневаться в причине моего отсутствия, совсем меня не утешало.
— Мы попали, да, Чапай?
— Да, — согласился я. — Мы попали.
План хронодиверсантов все еще оставался для нас загадкой. Что именно они попытались сделать своим пикирующим порталом? Просто убрать меня из определенного периода времени, и все равно, куда, или же мы оказались именно здесь и именно сейчас не случайно?
Сколько нам нужно тут протянуть, прежде чем мы автоматически вернемся в свою временную линию? Я понятия не имел, от каких факторов это может зависеть, да и дед Егор не особенно распространялся по этому поводу, не предположил, что речь идет о временном промежутке меньше, чем сутки. Сутки —это ерунда. Я могу выжить сутки, даже стоя на голове посреди раскаленной радиоактивной пустыни, поэтому, если хронодиверсанты действительно хотят от меня избавиться, им не стоит пускать дело на самотек.
— Здесь прохладно, — заметил Петруха. — Но я полагал, что ядерная зима должна быть холоднее.
— Возможно, это ядерная осень, — сказал я. — Что до холода, то там на улице валяется чей-то труп и на нем надеты теплые вещи. Ты можешь позаимствовать хотя бы плащ.
— Предлагаешь заняться мародерством?
— Чем еще заниматься на Пустошах?
— Где?
Я и забыл, что он не играл в «фоллаут» и не способен оценить мою шутку. Что ни говори, но мы были сформированы в разных временах, поэтому культурный багаж у нас все-таки отличался.
Но объяснить ему нюансы выбора между Братством Стали и минитменами я не успел, потому что в дальнем от нас углу что-то зашевелилось и из тени на свет выбрался рад-таракан. По крайней мере, я думаю, что это был рад-таракан, потому что обычные тараканы не имеют привычки вырастать до размеров взрослой таксы.
— Какая мерзость, — сказал Петруха и извлек из кобуры пистолет.
— Не трать патроны, — посоветовал я. — Вряд ли он агрессивен.
В наше время тараканы на людей не нападали, и, хотя этот экземпляр сумел дорасти до исполинских для его вида размеров, вряд ли они позволили бы ему рассчитывать на победу в схватке с человеком один на один. Если, конечно, он не отрастил себе ядовитое жало или выпускающие паралитический газ щупальца.
Мерзкая тварь замерла на месте, проводя в воздухе своими длинными усиками, а потом потрусила на выход, сделав вид, что не обращает на нас никакого внимания. Как бы там ни было, когда она убралась, мне стало чуть спокойнее.
— Может, он за подкреплением пошел, — сказал Петруха. — Сейчас старших позовет, и устроят они пир на весь свой тараканий мир.
— Труп на улице не выглядит растерзанным, — заметил я.
— Просто они любят дичь посвежее, — предположил Петруха. — Или это вообще приманка. Пойду я с него плащ мародерить, например, а они как напрыгнут…
— Слишком сложная стратегия для тараканов.
— А что, если они эволюционировали? Не, Чапай, что-то мне не очень хочется отсюда выходить.
— Могут ли двое бывших офицеров спецслужб позволить какому-то жалкому мутировавшему насекомому подорвать их моральный дух? — вопросил я.
Я уже был почти готов, что он ответит «почему нет?», но он молча пожал плечами.
— Ты прав, надо осмотреться, — сказал Петруха. — Возможно, хотя и маловероятно, что мы узнаем что-нибудь полезное, что пригодится нам, когда мы вернемся.
Компьютерные игры и сопутствующая литература сформировали у нашего поколения определенный образ постапокалиптического будущего, где больше всего ценятся тушенка и патроны, радиоактивные мутанты скачут по радиоактивным руинам, рухнули все институты государства и где человек человеку волк. Что ж, патронов у нас действительно было мало, тушенки не было вообще, руины и мутанты явно присутствовали, а что до всего остального, то из нашего укрытия этого было не разглядеть, и мы выбрались наружу.
Мертвое тело лежало там, где мы и запомнили, а рад-таракана поблизости не наблюдалось. Убрел, наверное, куда-то по своим тараканьим делам.
Труп лежал на животе, и на видимой части тела никаких повреждений не имел. Одежда поношенная, но целая, без кровавых прорех, по крайней мере, на ногах — всесезонные армейские ботинки со стоптанными подошвами, свидетельствующими о том, что покойный много ходил пешком. Исключительно в познавательных целях мы перевернули труп на спину и увидели три входных отверстия у него на груди.
Покойного застрелили, но делать далекоидущие выводы было еще рано. Возможно, при жизни он не был нравственным человеком и вполне этого заслуживал.
Оружия, головного убора и рюкзака с припасами при нем не было. То ли чувак просто вышел на променад, то ли его успели обобрать до того, как мы с ним познакомились.
Возможно, это сделали те же люди, которые накормили его свинцом.
Я обыскал тело, но документов у него тоже не оказалось. На руке обнаружились механические часы, и они все еще тикали, но помимо времени они показывали только дату — число и день недели — и установить по ним месяц и год не было никакой возможности.
На всякий случай зафиксирую для истории — дело было в половине второго. Четырнадцатое число, вторник.
— Плащ? — предложил я Петрухе.
— Оставь себе. Не так уж тут и холодно.
Он был прав.
Возможно, первоначально это просто сработало на контрасте с теплым летним днем, из которого мы переместились.
Дождь идти перестал, было сыро и прохладно, но не настолько, чтобы заворачиваться во всякие снятые с трупов лохмотья. Может быть, они еще и заразные, а тащить новую болячку в многострадальный двадцатый век мне совершенно не хотелось.
Судя по всему, это четырнадцатое сентября, подумал я. Или октября, если осень выдалась теплая. Или августа, если лето выдалось холодным. Это если мы все еще в привычной климатической зоне, и ядерная война не оказала глобального влияния на планетарный температурный режим.
Я внимательно осмотрел одежду покойного на предмет каких-нибудь подсказок, но на ней не было ни эмблемы Альянса, ни даже какого-то известного мне бренда. Обычный непритязательный труп человека средних лет.
— Эй, а я ведь его знаю.
— Правда? — удивился я.
— Нет, откуда, — сказал Петруха. — Просто шучу, чтобы разрядить атмосферу.
— Весьма своевременно, — сказал я.
Где-то не очень далеко послышался шум мотора. Мерный рокот дизельного двигателя, и он приближался. Обычный патруль? Случайные люди, проезжающие мимо? Те ребята, которые подстрелили вот этого?
— Спрячься и прикрой меня, — сказал я Петрухе.
В принципе, мы еще успевали спрятаться вместе, но я рассудил, что если буду избегать контактов с местными, то никогда ничего не узнаю.
Петруха не стал спорить и скрылся в здании, из которого мы вышли, в полной готовности вступить в бой, если того потребуют обстоятельства.
Я машинально коснулся своего пистолета, спрятанного сзади под ремнем, и тут же убрал руку. Стрелять не хотелось, и дело было даже не в моем природном миролюбии.
Патронов была мало, всего два запасных магазина. Петруха был в своем обычном деловом прикиде, он с утра явно не на стрелку собирался, так что у него вряд ли больше. Против серьезного противника это… ну, примерно ничего. Если сильно экономить, все равно даже на полчаса не хватит.
Но я поборол естественное желание прятаться в руинах и остался стоять на месте. Разыскивать архивы, даже если они где-то и сохранились, у меня не было времени, а лучший способ что-то узнать о новом месте — это поговорить с кем-то из аборигенов.
При этом желательно, чтобы они не были людоедами.
В двух кварталах от меня из-за угла на дорогу вывернул «УАЗ Патриот». Постоял на перекрестке, словно его водитель выбирал, в какую сторону двигаться, а потом неторопливо пополз ко мне.
Сначала я подумал, что внедорожник окрашен в камуфляжные цвета, но когда он подъехал ближе, оказалось, что это просто грязь и ржавчина, покрывающие его таким слоем, что угадать первоначальные цвета мог бы только какой-нибудь ясновидящий.
Меня эти ребята тоже заметили.
Внедорожник остановился на расстоянии эффективной автоматной стрельбы, и из него вышли двое. А третий остался сидеть за рулем.
Машина была… ну, не считая грязи, вполне обычная. Никаких броневых пластин, пулеметов на турели или ножа для разрезания зомби на переднем бампере, но пассажиры, разумеется, были вооружены.
Оба держали в руках по автомату «Калашникова», у одного в каком-то незнакомом мне обвесе. И еще оба парня носили одинаковые бронежилеты армейского образца.
Остановились они крайне неудачно для нас — остов другого ржавого автомобиля перекрывал Петрухе линию огня. Впрочем, ничего не мешало ему незаметно сменить позицию.
Впрочем, автоматы пока просто висели у них на плечах и не были нацелены на меня. Пока.
Это внушало определенные надежды на договороспособность ребят. Или хотя бы на то, что они готовы сначала поговорить, а лишь потом начать палить во все живое.
Я дружелюбно помахал новоприбывшим рукой. Левой.
Правую я все же держал в области пистолета.
— День добрый.
Они заглушили двигатель, возможно, в целях экономии топлива, и мой голос далеко разнесся в образовавшейся тишине.
— Ты чьих будешь? — спросил тот, что стоял слева. По крайней мере, он говорил по-русски.
Я думаю, что в этом мире и при сложившихся обстоятельствах это был очень серьезный вопрос, от которого многое зависело, но, к сожалению, правильный ответ был мне неизвестен. Ввиду тех же самых обстоятельств, как вы понимаете.
Поэтому я избрал стратегию, которая выручала меня столько же раз, сколько и приводила к неприятностям.
То бишь, сказал правду.
— Я сам по себе.
Ответом мне был взрыв искреннего хохота, словно ребята только что услышали чуть ли не лучшую шутку в своей жизни.
Похоже, в этом мире никто не был сам по себе. А те, кто были, долго в нем не задерживались.