Дотянуться до звёзд

– Вот тут у меня выдержки из отчёта:

«Антропологические данные содержат много примеров обществ, бывших уверенными в своем превосходстве, которые распались, когда им пришлось встретиться с прежде неизвестными им обществами, исповедовавшими другие идеи и образ жизни; те же из них, которые выжили после такого опыта, заплатили за это изменением ценностей, отношений и поведения...» (из отчёта института Брукингса)

15 декабря 1960 года краткие выдержки из этого отчёта были опубликованы в «Нью-Йорк Таймс», заметка называлась «ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ПРЕДУПРЕЖДЕНО, ЧТОБЫ ПОДГОТОВИТЬСЯ К ОТКРЫТИЮ ЖИЗНИ В КОСМОСЕ» («Mankind is Warned to Prepare for Discovery of Life in Space» http://www.enterprisemission.com/images/nytimes.gif). Как видите, мистер Хант, этот вопрос волнует не только вас.

– Да, именно об этом я и говорю, – подтвердил Хант. – Практически, распад общества, скрепляемого религиозными постулатами и убеждениями, может случиться только от осознания того, что «мы не одни». Меня и многих моих знакомых, честных христиан, это не может не беспокоить.

– Меня намного больше беспокоит возможность того, что экспедиция может найти на Луне или на Марсе остатки каких-либо инопланетных технологий, – заметил Рокфеллер. – Я не особо верю в подобную возможность, но полностью такую вероятность не исключаю. Не хотелось бы делиться ими с красными.

– Да, чисто теоретически такое возможно, – признал Уэбб. – Хотя и маловероятно.

– Правительствам и любым другим группам, борющимся за политическое и экономическое доминирование, постоянно требуются заслуживающие доверия прогнозы; любые серьезные перемены – политические волнения, фундаментальные научные прорывы, внезапное введение новых технологий – значительно затрудняют, если вообще не делают невозможным, прогнозирование будущих тенденций. Простейшее надежное средство гарантировать успешный социальный или экономический прогноз – это создать контролируемое будущее, – пояснил Рокфеллер.

– Понятно, – усмехнулся Уэбб. – В идеале мы должны говорить обывателю только то, что он хочет услышать, чтобы он не имел доступа к полной и объективной информации, поменьше думал, и побольше тратил.

– Я рад, что вы понимаете нашу позицию, – Уильям Мартин медленно наклонил голову. – Мы посоветовались с мистером Маккоуном, и в результате объединёнными усилиями выработали своего рода аварийный план мероприятий, на тот случай, если совместная или национальная американская экспедиция – мы ведь ещё не знаем, как пойдут дела с Советами – всё же обнаружит «там», – он неопределённо ткнул пальцем куда-то в потолок, – нечто такое, от чего у обывателей может вдруг сорвать крышу.

– И что именно вы предлагаете? – поинтересовался Уэбб.

– Подготовить резервный вариант, – пояснил Маккоун. – Операцию по дезинформации общественности. Например, заранее, сразу после высадки экспедиции на Луне, вбросить в информационное пространство провокационную версию о том, что на самом деле никакие астронавты на Луну не летали, а все кадры, переданные с Луны, на самом деле отсняты в павильонах Голливуда. Если астронавты ничего опасного для общественного мнения там не найдут, эта версия тихо скончается сама собой, или станет своего рода прибежищем маргиналов.

Если же найдут… Тогда мы будем раздувать и пропагандировать эту версию, через тех же самых маргиналов, скрытно оказывая им поддержку и подбрасывая всё новые и новые «доказательства заговора», чтобы заронить в мозги той части общества, что особенно зависит от своих религиозных воззрений, сомнение в самом факте экспедиции. В этом случае все сообщения о странных находках сознание обывателя будет отбрасывать, как «выдумки киношников». Для этого мы должны снимать как можно больше низкопробных фильмов о космических полётах, вроде того малобюджетного дерьма, что снимал в середине и конце 50-х Корман, чтобы обыватель на уровне подкорки понимал, что в Голливуде можно снять любую ахинею, которая, при этом, будет внешне выглядеть реалистично. Кстати, последний фильм Кормана, что он снимал вместе с красными, как раз очень хорошо отвечает этим критериям. Глуповато, но зрелищно до дрожи в коленках.

– Но… Позвольте! Вы хотите вымазать дерьмом NASA и астронавтов? Мы что, должны будем признать эту чушь? – возмутился Уэбб. – Мало того, что это нечестно по отношению к десяткам тысяч специалистов, уже занятых в лунной программе, это ещё и глупо. Такому количеству людей невозможно заткнуть рот подписками о секретности! Истина рано или поздно всё равно выплывет наружу!

– Ерунда, Советы же затыкают рот такими же подписками десяткам миллионов своих граждан. Почему мы не сможем? Более того, вам и не надо будет ничего признавать. Напротив, вы и ваши астронавты, будете с благородным негодованием говорить с высоких трибун чистую правду, и ничего, кроме правды, о том, как NASA великолепно реализовало высадку на Луне. Единственно – не всю правду. О необычных находках, если таковые будут, как вы понимаете, необходимо будет умалчивать.

Кто-нибудь из астронавтов даже может, к примеру, демонстративно набить морду кому-то из осаждающих его сторонников инспирированной нами «теории заговора». С его стороны это будет красивым, полностью оправданным жестом.

– Гм… Допустим… А Советы? Советские космонавты – участники экспедиции? Что с ними делать?

– Тут возможны разные варианты, – ответил Маккоун. – Лучше всего, конечно, было бы на одном из этапов избавиться от этого «сотрудничества», чтобы не согласовывать сокрытие информации с красными. Но президент отчасти прав – расходы на программу выходят астрономические, и разделить их, пусть даже с политическим противником, было бы очень заманчиво.

Полагаю, многое будет зависеть от того, найдём ли мы там что-нибудь, и если найдём, то что именно. Если это будет что-то очень важное в плане технологий – тут уж все средства хороши, вплоть до имитации несчастного случая, катастрофы, в которой погибнут космонавты красных и кто-то из наших. Пусть даже с Луны вернётся всего один израненный герой, но он должен быть американцем.

Если же будут найдены, скажем, всего лишь какие-нибудь древние руины, без признаков технологий – попробуем договориться с Советами. В конце концов, традиции сокрытия информации у них многолетние, да и Хрущёв не вечен, а его преемник может оказаться более грамотным, и более сговорчивым. Опять же, в таком случае роль Советов в организации экспедиции принижена не будет, а важность находок они осознают не хуже нас. В общем, как вы понимаете, политика – это искусство торга, а в искусстве торговаться нам нет равных. Пообещаем Советам какие-нибудь преференции, кредиты, возможно – даже не слишком критичные технологии… И, параллельно, будем раздувать сомнения в реальности полёта у маргиналов, прежде всего в Советском Союзе. Это, заодно, будет и идеологическая диверсия – пусть сомневаются в возможностях собственной космической программы, на которой они сейчас строят свою пропаганду.

Уэбб всё ещё сомневался:

– Гм… Я подумаю…

– Нет, мистер Уэбб. Мы уже за вас подумали. Ваше дело, как дисциплинированного чиновника и члена ложи – выполнять указания. Вы всё поняли, мистер Уэбб?

– Да, сэр. Конечно, сэр.

Уэббу оставалось лишь «взять под козырёк». С другой стороны, он уже вёл свою собственную игру, ни слова не сообщив членам ложи о тех фотоснимках Луны и Марса, что показал Кеннеди и ему в Вене Хрущёв. Формально он исполнял приказ президента – хранить эту информацию в строжайшем секрете. Если бы в ложе стало известно из другого источника о сенсационных снимках русских, Уэбб всегда смог бы сослаться на президентский приказ.

Но администратор NASA хорошо понимал, что, узнай в ложе об этих снимках – и всей лунной, а тем более – марсианской программе тут же придёт конец. Влиятельные масоны из руководства ложи лягут костьми, лишь бы эта тайна не получила научного подтверждения. Позиция русских – до поры до времени сохранять информацию в тайне, не допуская её широкой огласки – в данном случае отчасти играла на руку масонскому руководству.

Уэбб оказался не в лучшем положении. С одной стороны, он был зажат между президентской администрацией и ещё более могущественным «теневым правительством», с другой – ему очень хотелось выполнить свою миссию – отправить пилотируемые экспедиции к Луне, а возможно – и к Марсу, пусть даже вопреки могущественной масонской клике, с которой он имел несчастье связаться.

(Существует свидетельство Ричарда Хогленда, в 1969 г – научного консультанта отдела особых новостей Си-би-эс и главного обозревателя Уолтера Кронкайта, о происшествии 22 июля 1969 г на пресс-конференции в Jet Propulsion Laboratory:

«Дата была — 22 июля 1969 г. Три астронавта «Аполлона» — Нил Армстронг, Базз Олдрин и Майк Коллинз, двое из которых только что успешно — в прямом телеэфире, на глазах всего мира — прошли по чертовой Луне — и даже сейчас находились только на полпути между Землей и местом, где они вершили историю — лунным Морем спокойствия, сделали это.

«Один маленький шаг для человека...»

Они приводнятся на юге Тихого океана через два дня. Даже здесь, в JPL — одном из самых престижных в мире исследовательских центров и центре внимания, возможно, для половины писателей-ученых всего западного мира в тот вечер (центре двух невероятно сложных полетов НАСА, проходивших между двумя разными планетами, находящимися на расстоянии буквально миллионов миль) — кто-то, явно не репортер, однако явно субъект со «связями» в JPL, раздавал всем настоящим репортерам отпечатанные вручную на ротапринте листовки, в которых заявлялось, что «НАСА сняло всю посадку «Аполлона-11 на Луне... в киносъемочном павильоне в Неваде!».

И этого человека во время того, как он раздавал эту макулатуру всем влиятельным журналистам, представляющим национальные издания и пишущим на космическую тему, находившимся в зоне досягаемости, лично сопровождал сам руководитель пресс-службы JPL!»цитируется по http://ignorik.ru/docs/nasa-soderjanie-vvedenie.html)

Никита Сергеевич периодически контролировал все важные проекты и исследования, стараясь держать руку на пульсе событий. С Келдышем Первый секретарь периодически обсуждал ход исследований по теме «Генератор». Как оказалось, прямых успешных результатов в результате работ на опытной установке получить пока не удалось.

– Мы решили проблему задания правильных координат, – рассказал академик. – Нам удалось переписать программу, управляющую установкой, заложив в неё координаты здания относительно центра Земли. Так как установка работает в пределах земного гравитационного поля, этого достаточно, чтобы экспериментировать с переброской артефактов между точками на поверхности планеты.

Но все наши попытки разыскать отправленные предметы пока успеха не имели. Мы уже пробовали отправлять не только деревянные брусочки. Отправляли радиомаяки в экранированных стальных коробках, которые должны были автоматически открываться после прибытия. Но маяки исчезают точно так же, как и другие предметы.

– А не удалось выяснить, почему? – спросил Хрущёв.

– Нет, к сожалению, пока не удалось. Гипотез у нас несколько. Первая – мы неправильно настроили или неправильно собрали установку, и поэтому параметры настройки из рабочего журнала Веденеева дают другой результат.

Вторая – мы допускаем, что Веденеев мог ошибиться, записывая параметры. Он подбирал настройки эмпирически, причём отправной точкой у него послужил брусочек с написанными на нём параметрами, переданный им же самим из недалёкого будущего. Не имея выверенной математической модели, мы не можем проверить эти параметры теоретическим расчётом.

– А как Веденеев мог узнать те параметры, что он написал на брусочке и передал самому себе, в прошлую неделю? – въедливо спросил Первый секретарь.

– Так он их уже неделю знал, на момент отправки!

– Откуда?

– Прочитал неделю назад с того же брусочка!

– Нет, погодите… Тут какая-то х…йня получается! – возмутился Никита Сергеевич.

– Выражаясь научным языком, это называется логический временной парадокс, – улыбнулся академик. – Если честно, мы сами уже головы сломали. Получается, что информация появилась как бы сама собой. Товарищ Лентов, впрочем, высказал мнение, что брусочек мог послать не тот Веденеев, что отправил нам посылку, а его двойник с соседней линии времени, до степени смешения сходной с нашей… точнее, с линией времени первого Веденеева, отправителя посылки. Когда же Веденеев-отправитель посылки дожил до момента отправки своего брусочка с теми же данными, он мог отправить его либо на линию времени двойника, либо ещё куда-нибудь, уже на третью линию, и так далее, хотя мне кажется более обоснованной именно «перекрёстная модель», с двумя линиями.

Впрочем, Владимир Александрович Фок сразу заявил, что всё это чушь, и никаких линий нет, – усмехнулся Келдыш, – и что брусочек Веденеев отправил самому себе для проверки данных, которые пришли ему на ум случайно.

– Вот это, по-моему, более вероятно, чем та белиберда с перекрёстными линиями, которую выдумал Лентов, – проворчал Хрущёв. – Хотя я, конечно, не специалист, и нихера в этой галиматье не понимаю, так что вы на меня в этом вопросе особо внимания не обращайте. Но только в этом!

– Да мы, Никита Сергеич, пока и сами понимаем в этой галиматье ненамного больше вашего, – признал Келдыш. – Например, парадокс с хомяком, который, согласно описанию в журнале Веденеева, сначала был обнаружен дохлым, потом слесарь его купил и принёс в лабораторию живым, а потом они передумали его отправлять, и тут заметили, что дохлый хомяк исчез – вот этот парадокс нам вообще, как вы выражаетесь, «мозг порвал».

– Йопт… Это как? – изумился Хрущёв. – У них, что, хомяк воскрес, как Иисус? Может, он у них ещё и вознёсся? А он перед этим по воде не ходил, случаем?

– …угу, под пение ангелов, – Келдыш уже откровенно посмеивался. – Нет, там логический провал возник по другой причине – когда слесарь принёс живого хомяка, Веденеев открывал ему дверь лаборатории, и отвлёкся. Они заспорили, и некоторое время за дохлым хомяком никто из двоих не следил. Поэтому в какой именно момент, и каким способом исчез дохлый хомяк, никто из них двоих не заметил. Они какое-то время спорили, а затем Веденеев оглянулся и увидел, что хомяка нет.

Первый секретарь несколько секунд напряжённо думал, потом сдался:

– Да х..й с ним, с хомяком! Вы поняли, как эта машина вообще работает?

– Ну… она гудит, вот так: «У-у-у»… – пошутил академик. – На самом деле, машина создаёт сложную суперпозицию быстро вращающихся, очень мощных электромагнитных полей. Предмет помещается в их центр, затем мощность и поляризация… гм… направление полей определённым, точно рассчитанным образом, меняется, за счёт поворота полюсов нескольких обмоток… электромагнитов, и предмет исчезает. Проблема в том, что установка при этом взаимодействует с магнитным полем Земли, которое тоже вносит свои искажения в настройки. Ещё приходится учитывать местные наводки – от трамваев, линий электропередач, электроподстанции, оборудования в соседних корпусах, и прочих источников. Они хотя и не очень сильно должны влиять, по нашим расчётам, но кто ж его знает, может быть, мы все ошибаемся? Ведь проверить теорию экспериментально нам до сих пор так и не удалось.

Сама теория тоже, как я уже говорил, неполная. В записях Лентова – того, не нашего, выводы некоторых формул оборваны, недописаны. Дальше он берёт уже готовую формулу, но в ней добавлен ряд дополнительных параметров, откуда – непонятно. Похоже, что профессор продолжил работу дома, а на следующий день «принёс» в памяти результат своих вечерних размышлений.

– Вот чёрт… – пробормотал Никита Сергеевич. – Но, вы эту работу всё равно продолжайте, обязательно.

– Само собой, – согласился Келдыш. – ГКНТ выделяет нам финансирование, ещё немного добавляет Академия наук из собственного фонда перспективных разработок. Тем более, тема уже потянула за собой целый ряд параллельных исследований, которые могут иметь определяющее значение для развития теории Лентова.

– Это каких? – тут же спросил Первый секретарь.

– Рано ещё говорить об этом, и, тем более, давать какие-либо обещания и авансы, – попытался откреститься академик.

– Нет уж, Мстислав Всеволодович, партия должна знать, на что народ вам деньги выделяет! Ну-ка, колитесь.

– Гм… сложно объяснить… попробую…

– Нет, вы мне не теорию объясняйте, я в вашей математике один чёрт нихера не понимаю, вы просто скажите, «что можно взять с гуся»?

– Гипердвигатель, – просто и со вкусом огорошил Первого президент Академии наук. – Возможно, телепортация.

– Б…я!… – Хрущёв даже подскочил. – Ну-ка, рассказывайте!

– Никита Сергеич, это ещё не скоро, очень не скоро, хорошо, если к середине следующего столетия сумеем понять, как оно работает, а уж выйти на такие мощности – и вовсе не берусь загадывать!

– Блин… – разочарованно произнёс Первый секретарь. – Нет, ну, раз вы так уверенно говорите, значит, вы до чего-то додумались?

– Чисто теоретически, пока что… Как эту сказку сделать былью, мы пока не знаем.

– Так направление хотя бы понятно?

– Оно может оказаться ошибочным, в науке такое случается, – предупредил Келдыш. – Но, в общем, да.

– Без математики, на пальцах, объяснить можете? Как второкласснику? Интересно же! – Хрущёв как будто помолодел лет на двадцать, карие глаза так и горели.

– Могу… но… Дело в том, что это не моя заслуга, тут вместе поработали товарищи Козырев и Бартини. Если хотите, могу их пригласить, и они вам сами расскажут. На пальцах.

– Пригласите обязательно! – едва не взвился с кресла Никита Сергеевич.

Бартини и Николая Александровича Козырева Келдыш привёл на следующий день. Роберт Людвигович тоже сразу предупредил:

– Товарищ Первый секретарь, всё, о чём пойдёт речь, пока что голая теория. Даже не теория, а, скорее, гипотеза, построенная частично на аналогиях, так как математический аппарат для её подтверждения пока в стадии разработки.

– Хорошо, хорошо, меня уже Мстислав Всеволодович предупредил, – отмахнулся Хрущёв. – Давайте, рассказывайте, до чего вы додумались?

– В общем-то, всё началось со снятых орбитальной ступенью «Марса-1» фотографий Сидонии, – начал Келдыш.

– Ух, йопт… Вот это завязочка! – Первый секретарь тут же навострил уши.

– Николай Александрович, расскажите, – предложил академик.

– В одной из археологических новостных рассылок нам попалась статья, в которой автор приводил ряд довольно-таки спорных утверждений о том, что в соотношении размеров и архитектурных деталях комплекса египетских пирамид в Гизе геометрическими методами зашифровано некое послание, – начал Козырев. – Конкретно, он доказывал, что древние египтяне при постройке комплекса в Гизе руководствовались принципом «на земле как на небе», то есть, размер и взаимное расположение пирамид Гизы относительно друг друга на земле соответствует видимой светимости и взаимному расположению трёх звёзд пояса Ориона.

– Гм! – Хрущёв взглянул на него недоверчиво.

– Мне это показалось интересным, – продолжал астроном, – тем более, что через ВИМИ удалось достать неплохие аэрофотоснимки. Как-то вечером, чисто на досуге, я попытался проверить выкладки из статьи. Нашёл несколько ошибок, но в целом метод, описанный автором статьи, показался мне заслуживающим внимания. Дело было в марте этого (1961) года.

Козырев достал из своей папки аэрофотоснимок пирамид и вычерченный на кальке в том же масштабе участок карты звёздного неба, наложил одно на другое. Изображения совпали с некоторой погрешностью, но было похоже, что совпадение не случайно.

– Однако! – Никита Сергеевич был впечатлён.

Я отложил эти фотографии, – рассказывал дальше Николай Александрович, – и, признаться, думать о них забыл, как вдруг «Марс-1» передал орбитальные фотоснимки Сидонии, на которых довольно чётко выделяется что-то, напоминающее лицо и пятиугольные пирамиды. И тут я подумал, а что, если попытаться проанализировать геометрические соотношения комплекса Сидонии на предмет зашифрованных математических констант? Сел, взял транспортир, начал чертить…

Козырев вытащил из своей папки крупный фотоснимок Сидонии, исчерченный линиями с отметками углов. Среди них неоднократно повторялся один и тот же угол – 19,5 градуса. (http://www.enterprisemission.com/images/cydonia-context.jpg)

– И тут закономерности попёрли как тесто из кадушки! Смотрите, тут и характерные ровные значения углов, вроде 60 и 120 градусов, и множество углов соотносятся друг с другом как математические константы «е»/«пи», «е», напомню, это 2,72, основание натурального логарифма. Также встречаются соотношения углов «е»/ корень из 5, «пи»/ корень из 5, и наоборот, «пи»/«е» и корень из 5/«е». Вот тут я выписал под картинкой соотношения углов, которые нашёл, – он показал картинку с таблицей соотношений углов. (http://www.enterprisemission.com/images/kennedy/cyd-geom.jpg ещё много картинок http://www.enterprisemission.com/jplimaging.html)

Особо интересным мне показалось, что несколько раз повторяется одно и то же число – 19,5 градусов.

– А чем оно так интересно? – спросил Хрущёв. – Число как число.

– Так да не так! 19,5 градуса – это высота подъёма над горизонтом звезды Сириус, по которой древние египтяне вычисляли время начала разлива Нила.

– Типа, древнеегипетское священное число?

– Если бы только! Одновременно, на широте 19,5 градусов на Юпитере расположено Большое красное пятно – гигантский, стабильно устойчивый атмосферный вихрь, о котором египтяне, не имея телескопов, знать никак не могли. Вулкан Мауна-Кеа на Гавайях тоже находится на широте 19,5 градуса, и как тут недавно выяснилось, величайший вулкан Марса Олимп близок к этой же широте – 18,3 градуса. На Гавайях рядом, на широте 19,3 градуса, находится действующий вулкан Мауна-Лоа.

(А также большое тёмное пятно на Нептуне и извергающиеся вулканы на Ио, спутнике Юпитера, о чём на тот момент ещё не знали)

– Совпадение? – спросил Никита Сергеевич.

– А если – закономерность? Все эти явления – признаки мощного выделения энергии.

– Но ведь вулканы на Земле не только на этой широте находятся? – усомнился Никита Сергеевич.

– Конечно. Но если бы они находились где угодно, кроме этой широты, можно было бы считать, что Земля не подтверждает теорию. А Мауна-Кеа и Мауна-Лоа вполне себе подтверждают. К тому же это щитовые вулканы, такие же по форме, как марсианский Олимп. То есть, они были активны очень долгое время, что предполагает постоянный приток энергии в этом месте.

– Гм... Но... если вы обнаружили, что в расположении объектов Сидонии «зашифрованы» все эти числа, то что это может означать?

– Это может означать либо невероятное совпадение, игру природы, либо то, что Сидония – рукотворный архитектурный ансамбль, в архитектуре которого, так же, как в пирамидах Гизы, скрыто зашифрованное послание для тех, кто найдёт его даже после гибели его создателей. Послание настолько важное, что строители Сидонии воздвигли целый комплекс, чтобы его увековечить.

– Это – всего лишь мнение отдельных учёных, – вставил Келдыш. – Академия наук и я сам, как её президент, считаю, что пока рано делать далеко идущие выводы, основанные на догадках и измерении нескольких фотографий. Весь, так называемый «ансамбль Сидонии» вполне может быть естественным образованием.

– Это мы сможем узнать, только если пошлём туда экспедицию! – ответил Козырев. – Даже марсоход не может дать полной уверенности.

– То есть, вы считаете, что эти числа 19,5 в соотношениях углов Сидонии – намёк на возможность извлекать дармовую энергию прямо из недр планеты? – уточнил Первый секретарь.

– Это – лишь одно из значений, причём далеко не самое важное. Ещё один интересный факт, который нам удалось выяснить – практически все наблюдаемые нами большие планеты Солнечной системы – Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун – излучают в инфракрасном спектре больше тепла, чем получают энергии от Солнца.

– Так у Земли, например, собственное тепло есть, вулканическое. Может, и у них тоже?

– Это газовые гиганты, у них, вероятнее всего, вообще нет твёрдой поверхности, как на Земле. Притом, что Нептун, к примеру, излучает в три раза больше, чем получает от Солнца. Юпитер – примерно в 2 раза. Многовато для внутреннего тепла планеты.

(Юпитер излучает примерно в 1,67 раза больше, но такая точность измерений достигнута сравнительно недавно)

Мы начали рыть, и неожиданно наткнулись на очень любопытную теорию, выдвинутую ещё в 19-м веке Максвеллом...

– Это ещё кто?

– Джеймс Клерк Максвелл, один из основоположников современной физики, – пояснил Келдыш.

– Мстислав Всеволодович, с математикой лучше вы объясняйте.

– Хорошо. Начать надо даже не с Максвелла, а с работ Георга Бернхарда Римана по геометрии. Риман первым предположил существование пространств с числом измерений больше трёх, – пояснил Келдыш.

– Чего? – переспросил Первый секретарь.

– Ну, считается, что наше родное пространство – трёхмерное, оно имеет длину, ширину и высоту. Эйнштейн считал, что Время – это четвёртое измерение нашего пространства. Хотя, вот, Роберт Людвигович считает, что у Времени есть своя длина, ширина и высота, то есть, наше пространство на самом деле – шестимерное.

– Давайте сейчас об этом пока не будем, – сказал Бартини. – А то мы Никиту Сергеевича запутаем.

– Да. Короче, Риман предположил существование пространства с числом геометрических измерений больше трёх, – пояснил Келдыш. – Таким образом, Риман познакомил человечество с понятием «гиперпространства», как пространства с числом измерений, большим, чем общепринятое.

– Что-то сложно... – Хрущёв озадаченно почесал лысину. – Я всегда считал, что это самое гиперпространство фантасты выдумали, чтобы себе жизнь упростить.

– Ну почему же. Вовсе нет. Риман представил свою теорию гиперпространства 10 июня 1854 года в Геттингенском университете, и она вполне математически обоснована, хотя и сложна для понимания. Риман предложил четырёхмерную реальность, в которой наш трёхмерный мир является, как говорят математики, «подмножеством», частью целого. Не заморачивайтесь, – улыбнулся Келдыш. – Попробую упростить. Важно то, что Максвеллу очень понравилась теория Римана, и он предположил, что три силы – электростатика, магнетизм и гравитация, которые в нашем пространстве действуют раздельно, есть отражения единой силы, действующей в четырёхмерном пространстве.

Разрабатывая свои уравнения, на которых основана современная математическая модель электромагнитного поля, Максвелл первоначально ввёл в них элементы, называемые «кватернионами», для уравнений сил и описания электрического и магнитного взаимодействия с учётом отражений объектов четырёхмерного пространства в нашем трёхмерном мире.

– Нет, погодите, я с этими отражениями не понял, – остановил его Хрущёв. – Что это ещё за отражения?

– Вот в этом и проявляется сложность понимания многомерных пространств, – пояснил Бартини. – Человеку, привыкшему жить в трёх геометрических измерениях, сложно представить себе четырёхмерное пространство. Но его можно описать математическими формулами и с помощью расчётов вычислять положение объектов. То есть, с точки зрения науки это вполне реальное пространство. Попробую объяснить на примере.

Бартини придвинул к себе стоящую на столе Хрущёва настольную лампу, включил, затем взял со стола маленький сувенирный хромированный глобус с летящей вокруг него ракетой, укреплённой на проволочке, в другую руку взял лист бумаги, и поставил их так, чтобы на бумаге появилась круглая тень.

– Смотрите. Предположим, что лист бумаги – это плоское двумерное пространство. Мы живём в трёх измерениях, двумерное пространство мы можем себе представить. В этом случае круглая плоская тень является отражением трёхмерного объекта – глобуса, на двумерное пространство. Аналогично, трёхмерные предметы в нашем пространстве, например, планеты, могут являться отражением предметов из пространства более высокой размерности.

– Хитро-о! – Первый секретарь озадаченно почесал лысину. – Так эти ваши ква… они хоть какое-то реальное применение имеют, или это просто математический выверт мозга, для удобства вычислений того, что невозможно представить?

– Почему же, имеют, и даже очень, кватернионами удобно пользоваться при вычислении движения гироскопов, и других видов вращательного движения, – пояснил Келдыш. – Термин «кватернион» был принят в 40-х годах 19-го века английским математиком Уильямом Гамильтоном для упорядоченных пар сложных чисел. По Гамильтону, сложные числа представляют собой пары действительных чисел, которые умножаются и складываются по определённым формальным правилам. То есть, это всего лишь один из многих, вполне реальных разделов математики.

(https://ru.wikipedia.org/wiki/Кватернионы_и_вращение_пространства)

В 1897 Гаттауэй в своём труде «Кватернионы как числа четырёхмерного пространства» формально расширил идею Гамильтона о кватернионах как «наборах четырёх действительных чисел» до идеи четырёх измерений пространства. Так что сама идея гиперпространства пусть и сложна для нашего «трёхмерного» понимания, но вполне строго обоснована с математической точки зрения.

– Ясно, тогда пусть будут, – усмехнулся Хрущёв. – Простите, Роберт Людвигович, я вас перебил.

– Смысл в том, – продолжал Бартини, – что по предположению Максвелла, трёхмерные объекты в нашем мире, например, планеты, тоже являются трёхмерными отражениями четырёхмерных объектов из измерения более высокого порядка, то есть – из четырёхмерного мира. Являясь отражениями, объекты, далеко отстоящие друг от друга в нашем мире, могут быть связаны друг с другом через измерение более высокого порядка, точнее, через силу, действующую в измерении высокого порядка, которая в нашем трёхмерном пространстве проявляет себя в виде своих отражений – тяготения, магнетизма и электричества.

– Канадский геометр и тополог Гарольд Коксетер вывел систему уравнений, описывающую поведение трёхмерных объектов, – добавил Келдыш. – Работы Коксетера описывают отображение свойств вращающегося четырёхмерного объекта – гиперсферы – на трёхмерное пространство. Из решения уравнений Коксетера следует, что вращающаяся в 4-хмерном пространстве гиперсфера будет создавать в своих трёхмерных отражениях энергетические возмущения, причём, что интересно – точно на широте 19,5 градусов. Вот вам и вулканы на Земле и Марсе, и Красное пятно Юпитера.

– Одна-ако! – Хрущёв никак не ожидал, что вся эта «четырёхмерная х…йня» может быть настолько прямо связана с реальностью.

– Причём Максвелл точно знал об этом, хотя при его жизни уравнений Коксетера, да и самого Коксетера ещё не было! – пояснил Бартини. – В своей поэме в 1887 году он писал: «Кубические поверхности! Тройки и девятки, вокруг него соберите ваши 27 линий – печать Соломона в трёх измерениях.»

– Что ещё за «печать Соломона»? – нахмурился Первый секретарь.

– Учёные 19-го века были одновременно масонами и мистиками, – пояснил Келдыш. – В средневековых трактатах «печатью Соломона» именуется то, что сейчас чаще называют «звездой Давида» – шестилучевая звезда из двух равносторонних треугольников, вписанная в круг.

– Флаг Израиля? Чёрт, я всегда говорил, что они что-то знают!

– «Они» много чего знают, – усмехнулся Бартини.

– И это же знание может быть зашифровано в расположении объектов Сидонии, – пояснил Козырев. – Если, конечно, это не хаотичное сборище природных объектов. Но мы не узнаем об этом, пока не пошлём туда экспедицию.

– Даже если это природные объекты, но они натолкнули вас на важную идею, какая разница, что стало отправной точкой ваших рассуждений? Если мы сможем это использовать в реальной жизни, – заметил Хрущёв.

– Важно, что Максвелл писал не о плоской фигуре, а о трёхмерной, – подчеркнул Келдыш. – То есть, «печать Соломона в трёх измерениях», которую упоминал Максвелл – это фигура, образованная двумя равносторонними тетраэдрами, вписанными в сферу и касающимися её на широте 19,5 градуса.

– А что такое тетраэдр? – спросил Никита Сергеевич.

– Геометрическая фигура, похожая на треугольный пакет молока, например, – тут же подобрал аналогию из реальной жизни Козырев.

– И вот тут начинается настоящая детективная история, – продолжил Бартини. – После смерти Максвелла Оливер Хевисайд взялся упростить его уравнения, посчитав их слишком сложными. Но Хевисайд был самоучкой, он никогда не учился в университете. Он до конца жизни так и не понял значения кватернионов в уравнениях Максвелла. Поэтому он просто выкинул из оригинальной системы уравнений более 20 кватернионов, сведя тем самым четырёхмерную физику Максвелла всего лишь к ограниченному подразделу теории электромагнитного поля. По сути, те уравнения Максвелла, на которых сейчас основаны все изобретения, от радио до радара, от телевидения до вычислительной техники, все науки, от химии до физики и астрофизики, которые имеют дело с процессами электромагнитного излучения, это уравнения не Максвелла, а Хевисайда. Можно сказать, что Хевисайд в физике, подобно Лысенко в биологии, сделал много полезного, но, по недомыслию, вместе с водой выплеснул ребёнка.

– Это всего лишь мнение, – заметил Келдыш. – Но достаточно обоснованное. На самом деле, там всё было несколько сложнее. В 19-м веке была популярна теория эфира, некой субстанции, передающей взаимодействие между объектами в пространстве, она считалась вполне научной. Максвелл, обосновывая в 1873 году свою электромагнитную теорию, воспользовался термином «эфир», обозначив им четырёхмерное гиперпространственное взаимодействие объектов.

В 1887 Майкельсон и Морли своими экспериментами показали, что «эфира» в общепринятом, «трёхмерном», понимании не существует. На основании их опытов Хевисайд, Гиббс и Герц и взялись упрощать первоначальные уравнения Максвелла, считая, что тот несколько не туда забрёл и напрасно усложнил простое.

– В общем, на примере этой истории видно, что даже великие иногда заблуждаются, – усмехнулся Хрущёв. – И что бритвой Оккама надо размахивать с осторожностью – как любой бритвой, ею можно и лишнее оттяпать.

– Вроде того, – улыбаясь, подтвердил Мстислав Всеволодович.

– Чтобы разобраться в этой истории, нам пришлось даже привлечь ведомство товарища Серова, – рассказал Бартини. – Только с их помощью удалось разыскать в Англии первое издание «Трактата об электричестве и магнетизме» Максвелла, датированное 1873 годом. На этой книге основана вся современная теория электромагнитного поля. Но в её основу положены 4 уравнения, «упрощённые» Хевисайдом и Герцем. В оригинальной теории Максвелла – 12 уравнений, записанных через кватернионы, учитывающие влияние четырёхмерной геометрии, в частности – вращения гиперсферы в четырёхмерном пространстве, на её трёхмерные отражения.

Мне сложно даже представить, как мог бы выглядеть сейчас наш мир, если бы, скажем, Никола Тесла в своей работе руководствовался не 4-мя уравнениями Хевисайда, а изначальной теорией Максвелла.

– Ну, это ещё не факт, – вставил Келдыш. – Байки про Теслу сильно преувеличивают его гениальность. В его работе было немало откровенно популистских и шарлатанских моментов, так как ему приходилось выбивать из Вестингауза деньги на исследования. Никита Сергеич, немного житейской прозы. Давайте, мы теперь Николая Александровича отпустим, у него скоро поезд до Ленинграда.

– Да, конечно. Спасибо вам за интереснейший рассказ, товарищ Козырев.

Хрущёв попрощался с заторопившимся астрономом и вернулся к обсуждению:

– Это всё интересно, конечно, но как из всей этой четырёхмерной херни следует возможность сделать гипердвигатель? – Первого секретаря волновало прежде всего народнохозяйственное значение открытий.

– Попробую снова объяснить методом аналогий, – Бартини взял со стола лист бумаги. – Представьте, что это – плоское двумерное пространство, и по нему от одного края к другому ползёт муравей. (Избитый пример, но вполне наглядно объясняющий идею)

– Так муравей – не плоский! – возразил Хрущёв. – Лучше – клоп. Он, считай, двумерный.

Учёные заулыбались.

– Хорошо, пусть клоп, – согласился Бартини. – Ползти ему далеко. Но если мы вот так согнём лист, – он аккуратно загнул край листа, свернув его в трубочку, – противоположный край листа окажется совсем рядом, и клоп на него быстро заползёт. Потом мы снова развернём лист, и клоп уже окажется очень далеко от своего первоначального положения.

С точки зрения клопа, он совершит при этом гиперпрыжок через пространство более высокого порядка – трёхмерное, а я при этом выступаю в роли гипердвигателя, сворачивающего пространство.

Из этой теории следует, что, во-первых, физически для перемещающегося объекта движение через четырёхмерное пространство не мгновенно, но в трёхмерном пространстве перемещение будет восприниматься как моментальное. То есть, для наблюдателя в трёхмерном пространстве оно будет выглядеть как гиперпрыжок.

– Это всё очень здорово, конечно, но как это реально сделать? – тут же спросил Первый секретарь. – Сколько энергии нужно, чтобы свернуть пространство?

– Энергии понадобится много. Очень много, – согласился Келдыш. – Но тут есть один нюанс. Помните гипотезу, что при вращении гиперсферы, у её трёхмерных отражений на широте 19,5 градуса выделяется энергия?

– Да, конечно. Вы хотите сказать, что эту энергию можно как-то использовать?

– Экспериментируя на опытной установке, мы несколько раз ловили режим, при котором регистрировали в обмотках скачки тока. При этом на входном питающем трансформаторе никаких скачков не было, – сообщил академик. – Вращающиеся электромагнитные поля в установке в принципе являются аналогом магнитного поля планеты. Если гипотеза Максвелла верна, и электричество, магнетизм и гравитация являются отражениями в нашем пространстве какой-либо энергии, единой в пространстве более высоких измерений, можно предположить, что мы наблюдали некий энергетический прорыв из этого, условно говоря, «четвёртого измерения» в наше трёхмерное пространство.

К сожалению, нам пока не удалось научиться воспроизводить это явление, пока что оно возникает хаотично, без видимых закономерностей. Поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть эту теорию пока не удаётся.

– Вообще-то нечто подобное, возможно, удастся сначала наблюдать на уровне элементарных частиц, – добавил Бартини. – Есть гипотеза, что два фотона или два электрона, полученные из одного источника, и затем разделённые значительным расстоянием, будут оставаться связанными. Например, при измерении спина одного фотона его спиральность будет положительной, то спиральность второго однозначно будет отрицательной. Впрочем, экспериментально это пока тоже не подтверждено.

(Первые эксперименты, подтвердившие состояние квантовой запутанности, были проведены в 1972 г)

– Хотите сказать, что они между собой как-то связаны? – спросил Хрущёв.

– Да, причём на весьма большом расстоянии.

– Гм… – Первый секретарь задумался. – Не понимаю, как такое может быть?

– Ну… попробую привести конкретный пример, – улыбнулся Бартини. – Вы ведь знаете, что носки часто теряются?

– Да какое там часто – постоянно! – кивнул Никита Сергеевич.

– Так вот, – Бартини ехидно ухмыльнулся, – предположим, что вы надели один носок из пары на левую ногу. В этом случае второй носок пары автоматически становится правым, где бы он в этот момент не находился. (лучшее из встречавшихся объяснений феномена квантовой запутанности https://bash.im/quote/449964)

– О! Теперь понятно! Вот что значит – объяснение талантливого специалиста! – заулыбался Хрущёв. – И когда можно примерно ожидать результатов?

– Сложно сказать. Иногда внезапное открытие или научное озарение могут сократить сроки реализации на десятилетия, – ответил Келдыш. – Вообще путь к любой технологии лежит по общему алгоритму – сначала наблюдения, затем гипотеза, проверка экспериментом, построение теории, математическая модель, проверка расчётов экспериментами, опытный образец, испытания, доводка, серийное производство. Мы пока находимся на стадии гипотезы.

– Ясно, – Первый секретарь заметно поскучнел. – То есть – мы с вами этого точно не увидим.

– Но мы заложим основу, направление, по которому, возможно, нашим потомкам удастся достичь цели, – ответил академик. – Если, конечно, не окажется, что мы ошиблись и зашли не туда. Такое тоже вполне возможно, и эту вероятность следует учитывать наравне со всеми остальными.

(В эпизодах использованы идеи и фотографии из упорото конспирологических книг: Ричард Хогланд, Майкл Бара «Тёмная миссия. Секретная история NASA», Робер Бюваль, Эдриан Джилберт «Секреты пирамид. Тайна Ориона», Грэм Хэнкок «Следы богов»)

#Обновление 22.04.2018

Весной 1961 года, вернувшись из отпуска, Сергей Павлович Королёв собрал у себя в кабинете инженеров-прибористов. После серии пилотируемых космических полётов все помыслы коллектива предприятия были направлены на готовящиеся испытания новой ракеты-носителя, но Королёв неожиданно заговорил совсем о другом. С 1956 года инженеры ОКБ-1 участвовали в разработке различной медицинской техники. (АИ, см. гл. 02-04 и 02-26). В отпуске Сергей Павлович встретился с известным советским хирургом, Александром Александровичем Вишневским, возглавлявшим Институт хирургии АМН СССР. По результатам совместных бесед и обсуждений Королёв поставил своим инженерам задачу разработки нескольких новейших образцов медтехники. Это задание он высказал в виде просьбы. Просить, не для себя, а для общего дела, Сергей Павлович умел великолепно, и его просьбы очень охотно выполнялись, часто их даже рассматривали как своего рода награду.

Изучая документы в ИАЦ, Королёв не мог пройти мимо медицинской тематики, которая, как он прекрасно знал, касалась и его самого. К апрелю 1961 года у Королёва начинало давать о себе знать изношенное сердце. Хотя Первый секретарь принял все меры предосторожности, организовав регулярные медицинские обследования, не только для Королёва, а для всех, кого считал ключевыми фигурами для проводимых им реформ, но интенсивность работы перед стартом Гагарина была слишком велика.

Тут же, в маленькой рабочей комнате за своим большим кабинетом, Королёв связался по телефону с академиком Вишневским, договорился о встрече и отправил команду инженеров на своем «ЗИСе». Вишневский попросил их помочь клинике, руководимой академиком Александром Николаевичем Бакулевым в создании стимуляторов сердечной мышцы и аппарата «искусственное сердце». Руководителем работ по медицинской тематике в ОКБ-1 был назначен Евгений Васильевич Волчков. Итогом пяти лет (с 1961 по 1966 г.) наиболее активной шефской работы стали 54 наименования приборов и инструментов. Инженеры ОКБ-1 оказали также большую помощь Институту хирургии в разработке и изготовлении специального оборудования для операционных нового корпуса. Их успешное сотрудничество с Институтом хирургии продолжается до настоящего времени.

(Из воспоминаний Е.В. Волчкова http://www.korolev-s-p.ru/tpk/tp405.htm)

После своих космических полётов Гагарин, Титов и другие космонавты получили множество приглашений из разных стран. В то же время их присутствие требовалось и в Звёздном городке, так как после каждого космического полёта проводились доработки и модификации космического корабля, исправлялись выявленные в полёте недостатки внутренних систем, оборудования, скафандров.

Опыт и полётные впечатления Титова и Николаева, проведших в космосе больше времени, были особенно востребованы. Первым советским «послом дружбы» за границей стал Юрий Алексеевич Гагарин, как первый человек, преодолевший земное притяжение. Уже 28-20 апреля он побывал с визитом в Чехословакии. В Прагу он летел на обычном рейсовом Ту-110 (АИ, в реальной истории – на Ту-104). Пассажиры рейса его узнали, и весь полёт осаждали Юрия Алексеевича просьбами дать автограф. Командир экипажа самолёта Михайлов пригласил первого космонавта в кабину пилотов и «дал порулить», разумеется, второй пилот в это время подстраховывал гостя, так как у Гагарина не было достаточного опыта пилотирования тяжёлых самолётов.

Как только пересекли воздушную границу Чехословакии, Гагарина пригласили к микрофону: пражские журналисты решили задать ему несколько вопросов. Отвечая, Юрий Алексеевич сказал:

– Я лечу в Чехословакию с чувством глубочайшего волнения, сейчас волнуюсь, пожалуй, даже больше, чем во время космического полета. Мне довелось облететь весь земной шар, но за границу я направляюсь впервые. И мне радостно, что эта первая зарубежная поездка - поездка к братскому народу Чехословакии.

(источник – http://epizodsspace.airbase.ru/bibl/rossoshan/fenomen-cd/fenomen4-1.html)

В Чехословакии первый космонавт встречался с народом, посетил крупнейший машиностроительный завод «ЧКД-Сталинград». Литейщики завода подарили ему статую литейщика высотой в полроста человека. Юрий Алексеевич был очень тронут и обрадован, так как в начале своего трудового пути работал литейщиком, и хорошо знал, насколько это нелёгкая профессия. Выступая перед коллективом завода, он сказал:

– Разрешите выразить глубокую сердечную благодарность трудящимся Златой Праги - столицы ЧССР – за сердечный прием и внимание, которыми вы встретили меня, советского космонавта. Когда меня спросили корреспонденты, где мне было теплее – здесь или в космосе, я сказал им – здесь было теплее. В кабине космического корабля температура была 20 градусов, а здесь миллионы горячих сердец.

Чехословацкое правительство отметило подвиг первого советского космонавта, присвоив ему почётное звание Героя Социалистического Труда ЧССР.

За поездкой в ЧССР последовал примерно месячный перерыв. С 22 по 27 мая Гагарин посетил Болгарию. При подлёте к Софии болгарские лётчики встретили его почётным эскортом истребителей. Гагарин побывал в нескольких городах Болгарии, в Пловдиве и Софии его избрали Почётным гражданином города. Болгария оказалась единственной страной, где общению нисколько не мешал языковый барьер – Юрий Алексеевич легко понимал болгарский язык. Студенты 3 курса сельскохозяйственного техникума города Преслав в честь приезда Гагарина организовали «Неделю русского языка».

Председатель Президиума Народного собрания Болгарии Димитр Ганев объявил о присвоенном Юрию Алексеевичу звании Героя Социалистического Труда НРБ. Гагарин стал первым иностранцем, удостоенным этой награды.

С 28 июня по 6 июля Гагарин посетил Финляндию. 30 июня 1961 года по приглашению общества «Финляндия - Советский Союз» Юрий Алексеевич посетил ежегодный летний праздник советско-финской дружбы в городе Кеми. На праздник финляндско-советской дружбы, приехали не только финны, но и жители Норвегии и Швеции. На платформе юноши и девушки подхватили Юрия Алексеевича на руки и пронесли его через ликующую площадь к трибуне.

4 июля Гагарина принимал президент Финляндии Урхо Калева Кекконен. Позднее, в 1962 г, Юрий Алексеевич ещё раз посетил Финляндию.

С 11 по 15 июля Гагарин посетил Англию по приглашению профсоюза литейщиков Англии. Узнав о его предстоящем визите, многие англичане отказались от запланированных поездок, чтобы остаться дома и увидеть первого космонавта. Англичане, обычно строгие и чопорные, весело и шумно встречали Юрия Алексеевича, под непрерывным дождём. Сопровождавший его в поездке Николай Петрович Каманин писал в воспоминаниях: «Английский народ взял инициативу встречи в свои руки. Улицы, по которым проезжал Гагарин, покрыла плотная чешуя зонтов: под моросящим дождем люди часами ждали появления советского космонавта. Лондонцы встречали Юрия Гагарина с такой теплотой и сердечностью, с таким темпераментом, что опровергли все привычные для нас представления об английской сдержанности и спокойствии.

Гагарин покорил англичан сразу же, как вышел из самолета. Его скромность и простота, смеющиеся глаза и веселая улыбка стали предметом обсуждения почти всей прессы, радио и телевидения.»

Прежде всего Юрий Алексеевич посетил Манчестер, где располагалась штаб-квартира пригласившего его профсоюза литейщиков, старейшего в мире.

Мэр города Манчестера для встречи с Гагариным повесил на здании мэрии красный флаг, а у центрального подъезда военный оркестр исполнил Гимн Советского Союза. Мистер Биггс сервировал ленч на «Коронационном сервизе» стоимостью в пять тысяч фунтов стерлингов. Исполком профсоюза к приезду Гагарина изготовил специальную золотую медаль, на которой был изображен земной шар в человеческих ладонях, а по окружью надпись: «Вместе мы сформуем лучший мир».

Затем была многотысячная встреча с рабочими машиностроительного завода «Метрополитэн-Виккерс». До начала митинга Юрия Алексеевича привели к литейщикам, и он, в нарушение программы встречи, попросил у них разрешения провести плавку. Английские литейщики отнеслись к этой затее космонавта с некоторым недоверием. Но Гагарин, под одобрение признанных мастеров своего дела, успешно справился с плавкой.

На митинге, выступая с открытой грузовой машины, использовавшейся в качестве импровизированной трибуны, Юрий Алексеевич сказал:

– Мне бесконечно радостно пожать тут, в Манчестере, ваши мозолистые руки, которые, как и во всех странах, создают самое прекрасное на Земле!.. Наступит время, когда на межпланетных станциях и кораблях космонавты различных стран будут встречаться как друзья и коллеги. В космосе всем хватит места. И русским, и американцам, и англичанам.

Гагарин стал первым обладателем золотой медали Британского общества межпланетных сообщений, для лиц, внесших важный вклад в исследование космического пространства. Британские учёные, с которыми встречался Гагарин, были поражены его эрудицией и подарили ему несколько томов трудов Ньютона.

В Лондоне Юрий Алексеевич посетил Тауэр, встречался с бизнесменами в «Банке Англии». На этой встрече не было свободных мест. Банкиры подарили Гагарину книгу об английской столице с дарственной надписью: «В восхищении – от граждан Лондона». Гагарин возложил цветы британским солдатам и офицерам, павшим в двух мировых войнах.

Народ Великобритании встретил советского космонавта с такой душевной теплотой, что британскому правительству стало неудобно не пригласить Гагарина на официальные мероприятия с участием первых лиц государства. Через 2 дня после начала визита его пригласил премьер-министр Гарольд Макмиллан. Видные общественные и государственные деятели не стеснялись просить у первого космонавта автографы.

14 июля, в день запланированного отъезда Гагарина из Англии, его пригласила на завтрак королева Елизавета Вторая. У высокой железной ограды Букингемского дворца собралась большая толпа лондонцев. Кортеж машин с трудом проехал сквозь плотный строй встречающих. Вопреки правилам Гагарина аплодисментами приветствовал обслуживающий персонал – истопники, шоферы, горничные, повара.

Официальный ритуал встречи проходил по правилам двухвековой давности: со сменой караула, всадниками и гвардейцами, одетыми в золотые мундиры и высокие шапки из медвежьего меха.

Встреча с королевой состоялась в небольшой гостиной. Королеву Елизавету сопровождали её супруг Филипп и 10-летняя дочь, принцесса Анна. Письменные воспоминания о встрече оставили сопровождавшие Гагарина генерал Каманин и журналист Николай Денисов.

Королева была очень любезна, со всеми поздоровалась, поинтересовалась, не перегружена ли программа встреч Гагарина с лондонцами и нет ли у нас каких-либо пожеланий. Несмотря на категорическое неприятие социалистического строя, королева, как умная и воспитанная женщина, понимала значение визита первого космонавта для нормализации двусторонних отношений между СССР и Великобританией, и вела себя соответственно. Гагарин с Каманиным заверили королеву, что все идёт очень хорошо, и поблагодарили за внимание. За завтраком королева посадила Гагарина рядом с собой и с большим вниманием и интересом слушала его рассказ о полете. По воспоминаниям Николая Денисова: «С первых минут визита в Букингемском дворце создалась самая непринужденная обстановка. Честно говоря, одной из главных причин этого было умение Гагарина свободно и с достоинством держаться в любой обстановке. Этой непринужденностью отличался и завтрак, накрытый в так называемом «Белом зале».

Зная, что Гагарину после космического полёта предстоит посетить множество различных стран, Иван Александрович Серов дал команду аналитикам 20-го Главного Управления изучить по присланным источникам всю информацию об этих поездках. По результатам этого исследования Юрию Алексеевичу пришлось пройти в мае 1961 г курс обучения этикету. Гагарин освоил эту непростую науку так же основательно, как и всё, за что брался.

(АИ, в реальной истории о таком простом и в то же время важном моменте никто не подумал. По воспоминаниям Н. Денисова и Н.П. Каманина: «Юрий Алексеевич не знал, как пользоваться столовыми приборами. Все лорды испытывающе глядели на Гагарина: как он будет ими пользоваться. Космонавт понял это и говорит им: «Давайте есть по-русски». Берёт самую большую ложку и кладет ею какой-то салат себе в тарелку. Королева, как воспитанная дама, говорит: «Господа, давайте есть по-гагарински». Тоже берёт большую ложку... Потом, в минуту откровения, сообщает Юрию Гагарину: «Я и сама не знаю, как ими пользоваться. Мне лакеи подают, какую нужно».

Ещё один часто упоминаемый момент – в конце завтрака был подан чай с лимоном. Гагарин, по советской привычке ценить и не отпускать любую пищу, оказавшуюся в пределах досягаемости, выловил лимон ложечкой и съел, что противоречило королевскому этикету. Тогда королева тоже выловила свой ломтик лимона ложечкой и съела, тем самым «создав прецедент» на высшем уровне.)

Как вспоминал Н.П. Каманин:

«Приём продолжался около двух часов. Как нам показалось, королева, её муж и все англичане были довольны встречей. У Гагарина и у всех членов нашей делегации не было никаких оснований жаловаться на недостаток внимания. На приеме не было ни одного корреспондента. Но на другой день все английские газеты в различных вариациях расписали этот приём.

В конце беседы королева спросила Гагарина:

– Полетит ли в Советском Союзе в космос девушка?

– Обязательно, – ответил Юрий Алексеевич, – ведь у нас полное равноправие.

Сфотографировались на память, что по этикету не положено королеве. Журналистам она пояснила:

– Я сфотографировалась с небесным, то есть неземным, человеком и поэтому ничто не нарушила.»

С 20 по 22 июля Гагарин побывал с коротким визитом в Польской Народной Республике, а в период с 24 по 28 июля посетил Кубу.

Шестичасовой перелёт до Гаваны из-за сильных встречных ветров пришлось выполнять с двумя посадками. Первую сделали 23 июля в Исландии, на американской военной базе Кефлавик. Пока самолёт дозаправлялся, его окружили местные жители и американские солдаты. Все собравшиеся приветствовали Гагарина. В Кефлавике на борт самолёта поднялись двое канадских пилотов, сопроводившие советский экипаж до самой Кубы. Вторую посадку сделали на канадском острове Ньюфаундленд. Здесь предстояло заночевать, чтобы утром 24 июля вылететь в Гавану.

Работа аналитиков 20 ГУ не прошла зря – вся советская делегация получила перед вылетом по дипломатическим каналам канадские медицинские сертификаты, что позволило беспрепятственно отдохнуть в местной гостинице.

(АИ, в реальной истории нашу делегацию не хотели выпускать из самолёта из-за отсутствия медицинских сертификатов, соглашались выпустить только Гагарина, но тот из чувства солидарности остался в самолёте. Местные репортёры дозвонились до министра здравоохранения Канады, и по его личному распоряжению советская делегация получила разрешение на отдых вне самолёта)

На Кубу стартовали на следующий день. В Гаване было 30 градусов жары, поэтому перед посадкой все переоделись в лёгкую одежду. Для Гагарина и Каманина сшили лёгкую форму белого цвета. У здания аэропорта первого космонавта ожидала большая группа кубинцев во главе с Фиделем Кастро. Едва открылась дверь самолёта, как прогремел гром, и с неба хлынул тропический ливень.

Гагарину передали непромокаемую плащ-накидку – по подсказке из 20 ГУ такие накидки получили все члены советской делегации. Но даже аналитики КГБ не смогли в полной мере оценить ярость стихии. Фидель и вся толпа встречавших кубинцев стояли буквально по колено в воде. Юрий Алексеевич, увидев это, решительно сбросил плащ, из чувства солидарности с кубинцами. Хотя он тут же промок до нитки, он стоически выслушал речь Фиделя на площади Хосе Марти, перед миллионной толпой кубинцев. Пока добирались от аэродрома до площади, ливень был такой, что кортеж машин не ехал, а плыл по дороге. Но никто из кубинцев с площади не ушёл.

Как вспоминал генерал Каманин:

«Фидель говорил четыре с половиной часа. В начале своей речи он шутливо спросил Гагарина, за сколько времени тот облетел Землю – сделал один оборот.

- За полтора часа, – ответил Юрий Алексеевич.

- Ну, тогда считай витки, я начинаю.

...Спустя три часа Фидель спросил Гагарина, сколько оборотов он сделал. Получив ответ, что «два», сказал:

– Ну, хорошо, еще один виток, и все».

Фидель Кастро горячо поблагодарил Юрия Гагарина за приезд и наградил первого космонавта планеты недавно учреждённым высшим орденом страны «Плайя-Хирон». Юрий Алексеевич Гагарин стал первым кавалером этого ордена. Под бурные аплодисменты собравшихся Фидель прикрепил орден на китель Гагарина, обнял его, а затем снял свой партизанский берет «горре», в которых сражались герои кубинской революции, и надел его на голову советского гостя.

Во время пребывания на Кубе с Юрием Алексеевичем были и забавные случаи. Советский посол на Кубе А. Алексеев вспоминал, как Гагарин отдыхал на пляже:

«Его никто не узнавал. Отдыхающих было много. И только, когда он прыгнул с 10-метровой вышки, кто-то изумленно воскликнул:

– Гагарин!!!

Все кинулись к нему. Сопровождавшие решили побыстрее увезти Юрия Алексеевича с пляжа, но кубинцы окружили советского космонавта и не отпускали его, потом провожали до гостиницы.»

Уже находясь на Кубе, Гагарин получил радиограмму из Москвы. В ней сообщалось, что ему передано приглашение правительства Бразилии посетить эту страну, с которой у СССР на тот момент ещё не было дипломатических отношений. Самолет с Гагариным бразильское правительство приняло на аэродроме новой столицы Бразилиа. Встречал его министр иностранных дел Миноно. Это был первый шаг к установлению дипломатических отношений. Как только Гагарин вышел из самолёта и сел в машину, бразильцы подняли автомобиль с ним и несли на руках до президентского дворца. После приёма у президента знакомство со страной начали с посещения Рио-де-Жанейро. Советский журналист П. Барашев так описывал встречу:

«В Рио прилетели ночью. На гражданском аэродроме Гагарина ждали 120 тысяч человек. Вся дорога к аэродрому была до отказа забита людьми. Они держали в руках советские и бразильские транспаранты, написанные по-русски и... петарды. Транспарантами и портретами Гагарина размахивали в воздухе, а петарды кидали на мостовую, оглашая улицы и площади громами взрывов. На главные перекрестки и мосты полиция выкатила пожарные автомобили...

– Мы ждали вас очень долго... Пять часов простояли в толпе на аэродроме... Но теперь мы счастливы, что видели вас и можем передать наш скромный подарок.

С этими словами Аделина Фернандес, стенографистка из муниципального совета, протянула Гагарину тоненькую папочку. Внутри лежала фотография Рио-де-Жанейро с высоты птичьего полета, на фотографии – надпись: «Юрию Гагарину этот скромный подарок в честь его визита в наш город. Мы рады приезду первого космонавта в мире, первого посла мира и дружбы. Аделина, Элоиза, Мерилин и Мелина Фернандес».

– Я и мои сёстры, как и все матери и женщины Бразилии, хотим мира и дружбы с вашей страной. Спасибо вам, Юрий, посол мира, – повторила Аделина и крепко пожала руку космонавту».

В Бразилии Ю.А. Гагарина наградили высшей наградой, установленной для офицеров ВВС страны – орденом «За заслуги в области воздухоплавания».

В Канаду Гагарина пригласил известный американский промышленник и финансист, лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Сайрус Итон, для участия в Пагуошской конференции ученых по разоружению, международной безопасности и сотрудничеству. На конференцию Итон пригласил также первого астронавта США Алана Шепарда, суборбитальный полёт которого продолжался только 15 минут. Когда Шепард узнал, что на Пагуошскую конференцию приглашён Гагарин, он отказался ехать в Канаду, понимая, что именно Гагарин будет там в центре внимания.

По пути из Бразилии в Канаду советская делегация 4 августа 1961 г сделала ещё одну короткую остановку на Кубе. После прощального ужина перед отлётом Гагарина в Канаду, вечером 4 августа Фидель Кастро и его товарищи решили показать космонавту ночную Гавану. Перед этим местные газеты уже сообщили об отъезде Гагарина.

Фидель Кастро сказал Гагарину:

– Интересно, узнают ли теперь тебя кубинцы в моём берете?

Они вышли из машины на небольшой площади. Фиделя быстро узнавали прохожие, останавливались, разговаривали с ним. Юрий Алексеевич принял игру Фиделя, встал рядом с ним и старался ничем себя не выдать.

- Ну, что, – сказал Фидель, – не остался у нас Гагарин...

– Да, улетел, – сокрушались кубинцы.

И вдруг кто-то, тыкая пальцем в человека в берете, закричал:

– Гагарин! Это Гагарин!

– Гагарин улетел, – заметил Фидель Кастро.

– Да вот он стоит рядом с вами!

Кастро посмотрел на человека в берете:

– Похож... Похож?

– Да, очень. Это он!..

– Вы правы, – улыбаясь сказал Фидель, – это Гагарин.

Кубинцы стали обнимать космонавта, подняли его на руки и долго не хотели отпускать.

Канадцы встретили Гагарина очень тепло и гостеприимно. На митинге, транслировавшемся на всю страну, Юрий Алексеевич зачитал послание Советского правительства всем участникам Пагуошской конференции с наилучшими пожеланиями в труде и укреплении дела мира.

(Даты поездок Гагарина см. приказ в/ч 26266 № 153а от 28 июля 1961 г и https://static.tildacdn.com/tild3832-6563-4935-b862-656466663164/83140-946266-2-53-90.jpg и № 191 от 20 сентября 1961 г https://static.tildacdn.com/tild3433-3035-4466-b434-636334343030/83140-946266-2-61-90.jpg , цитаты по книге «Феномен Гагарина» под ред. В.А. Динеса http://epizodsspace.airbase.ru/bibl/rossoshan/fenomen-cd/fenomen4-1.html)

После Канады в зарубежных визитах был сделан перерыв до конца ноября. Визиты вымотали Гагарина, поэтому ему дали отдохнуть, а затем началась плотная работа по отработке ракеты-носителя «Днепр» и более совершенного космического корабля «Союз» (АИ, см. гл. 06-18)

С 29 ноября по 7 декабря Гагарин и Каманин посетили с визитом Индию, с 7 по 12 декабря – Цейлон, и 12-15 декабря – Афганистан. Эти визиты очень подробно описаны в книге Н.П. Каманина «Скрытый космос». В Индии и на Цейлоне публичные мероприятия продолжались очень подолгу, иногда – по 14 часов подряд. Интерес со стороны населения был очень большой. В Индии в этот период очень многие изучали русский язык, и старались разговаривать с гостями на русском. Гагарин, его супруга Валентина, генерал Каманин встречались также с руководителями правительств – премьером Индии Джавахарлалом Неру, премьером Цейлона Сиримаво Бандаранаике и премьером Афганистана Мухаммадом Даудом.

Из-за большой нагрузки во время визита Гагарину в Индии не удалось даже посмотреть на знаменитых индийских слонов, а на Цейлоне Валентина Гагарина вымоталась так, что на некоторых встречах присутствовать не смогла.

В СССР советская делегация возвратилась 16 декабря, через Ташкент.

#Обновление 18.02.2018

18. Первая стыковка.

К оглавлению

10 августа 1961 года на старт вывезли первый опытный «Днепр-1.7». По этому поводу в Главкосмосе были большие споры. Керосиновый вариант двигателя РД-33КК был уже в достаточной мере отработан, но имелись опасения по системе управления. Поэтому на этапе подготовки возникла идея сократить количество двигателей до четырёх или пяти, уменьшить полезную нагрузку и укоротить баки. Такой носитель был бы тоже востребован, например, для перспективного космического корабля «Заря» или для вывода большинства коммуникационных спутников на геостационар, а его система управления представлялась более простой, не слишком отличающейся от уже испытанной «семёрки» (РН Р-7 имеет 5 одновременно работающих на старте двигателей, каждый с 4-мя камерами сгорания.)

Но для запуска орбитальной станции носителя с четырьмя двигателями было недостаточно, а с пятью – хватало в обрез. Поэтому Сергей Павлович с самого начала работ предложил отрабатывать систему контроля ракетных двигателей (КОРД)на стенде, сначала с 4-мя двигателями, потом добавляя по одному – 5, 6, и наконец – 7. Система должна была быстро парировать «перекос» тяги при отказе отдельных двигателей. Испытания системы шли параллельно с отработкой надёжности самих двигателей, на её завершающем этапе, когда исследовалось взаимное влияние всего «оркестра» – температурные поля, суперпозиция возникающих вибраций, акустические помехи, распределение давления и т.п. Система КОРД отключала подачу топлива к аварийному двигателю, например, при пожаре, и доворачивала противоположный двигатель, компенсируя перекос тяги. Если диапазона доворота было недостаточно для компенсации отклонения от расчётной траектории, система отключала двигатель. (АИ, в реальной истории на РН Н-1 двигатели просто отключались, но там их было намного больше, и был 25% запас по полезной нагрузке).

Для систем дистанционной диагностики в течение 1957-1960 гг было разработано множество различных датчиков, и их разработки постоянно продолжались. (АИ частично, в реальной истории датчики для КОРД разрабатывали в период 1962-1963 гг). Например, для контроля давления был специально разработан троированный контактный датчик мембранного типа. Для других каналов контроля были разработаны датчики генераторного типа: пьезоэлектрические в канале пульсаций давления, индукционные в канале скорости вращения и малоинерционные термопары в канале температуры.

Датчики требовались не только для космоса. Несколько различных типов датчиков использовались в системе гарантированного ответа «Периметр», много разных датчиков применялось в атомной промышленности. Взятый курс на автоматизацию производств также требовал разработки самых разных сенсорных устройств. Поэтому разработкой датчиков занималось много групп в различных НИИ самых разных отраслей промышленности. Чтобы не дублировать разработки, все они обменивались информацией через ВИМИ (АИ).

На каждый двигатель ставилась своя аппаратура контроля, состоящая из первичных датчиков, электронного блока усилителей, линии связи и цифрового контроллера управления системой, программно связанного с автоматизированным управлением двигателями.

Такой подход стал возможен благодаря ускорившемуся прогрессу электроники – в системе управления ракетой использовалась полноценная БЦВМ, сначала, на этапе отработки, её имитировала наземная ЭВМ «Урал», с 1960-го года управлять двигателями пытались с помощью УМ-К на процессоре 4004, но безуспешно. Получаться стало, когда перешли к использованию 8-битного процессора 6502 в составе БЦВМ УМ2-К.

(АИ, реальная система КОРД на РН Н-1 не имела БЦВМ)

Применение БЦВМ удорожало носитель, поэтому Сергей Павлович использовал нетрадиционный подход. Вся система управления – гироплатформа, БЦВМ, бортовые самописцы, система передачи телеметрии «Трал», радиоаппаратура командной радиолинии и т.п. были смонтированы в защищённом плоском цилиндрическом корпусе на второй ступени, оснащённом парашютом. После отделения второй ступени этот контейнер отделялся пироболтами и спускался на парашюте, подавая радиосигналы для поисковой группы, приблизительно так же, как спасаются «чёрные ящики» самолётов. (только они на самом деле оранжевые, круглые, содержат только бортовые самописцы и приземляются без парашюта, чисто за счёт прочности корпуса)Аналогичным образом двигательный блок первой ступени, наиболее дорогостоящая часть носителя, тоже отделялся от баков и спускался на собственном парашюте, после отделения первой ступени, приземляясь соплами вверх на силовой шпангоут деформирующегося короткого промежуточного отсека, который потом заменяли. При посадке двигательного блока надувалась своего рода «подушка безопасности», смягчающая удар. Иногда, при боковом ветре предохранительное кольцо вокруг сопел тоже сминалось при посадке, но сам двигательный блок оставался в целости. Его тщательно проверяли, ремонтировали и использовали повторно (АИ).

В сумме эта система спасения наиболее дорогостоящих частей носителя «отъела» примерно тонну. Эту массу частично компенсировали переходом на баки из композитных материалов и пенопластовую теплоизоляцию меньшей плотности (АИ).

Для запусков «Днепра» был построен новый стартовый стол, много большей грузоподъёмности, чем для Р-7 или Р-9. Невдалеке возвели новый монтажно-испытательный комплекс, большего размера, чем для Р-7, гостиницу, несколько пятиэтажных домов для постоянного персонала, коттеджи для приезжающих гостей (АИ). Средства траекторных измерений использовались те же, что и для других площадок полигона.

Полигонным расчётом при запуске, как и при старте Гагарина, командовал Анатолий Семёнович Кириллов. В этот раз Королёв не дублировал его команды, так как запуск был беспилотным. За пусковым пультом сидел Борис Семёнович Чекунов, это его руки поворачивали пусковые ключи и нажимали кнопки. Он запускал Гагарина, Титова, и экипаж «Севера-5» – Финштейна, Асада и Мубарака (АИ). Королёв попросил посадить за пульт именно его:

– У Бориса «рука лёгкая», счастливая.

После поворота двух ключей и нажатия кнопки процедура старта проходила по программе, заложенной в установленную в бункере ЭВМ, задачей «стреляющего офицера» и оператора была отмена старта, если что-то пойдёт нештатно.

На «эшафоте» – небольшом возвышении посреди бункера, глядя в перископы наружного обзора, стояли Кириллов и Воскресенский. Между ними устроился Борис Дорофеев, помощник Воскресенского, отмечавший на «карточке стреляющего» момент прохождения основных команд с точностью до секунды.

Позади них расположились разработчики системы управления – Николай Алексеевич Пилюгин и Борис Аркадьевич Финогенов, рядом устроился руководитель разработки системы КОРД, заместитель Королёва Борис Евсеевич Черток.

Членов Госкомиссии Сергей Павлович решительно спровадил в «гостевую» комнату бункера. «Гостевой» перископ «оккупировал» Валентин Петрович Глушко, но теперь рядом с ним находился Николай Дмитриевич Кузнецов, чьё ОКБ-276 разрабатывало турбонасосный агрегат. Вместо маленького телевизора с ЭЛТ установили кажущийся после него громадным проекционный цветной телевизор «Москва-60Ц» – следующую модель после удачной, но слишком дорогой «Москва-58», уже собранный на полупроводниковой «рассыпухе» вместо ламп (АИ). На него подавался сигнал от аналоговой системы телевидения высокой чёткости, разрешением 1125 строк, изначально разработанной по заказу военных, но широко используемой и в гражданских, и в научных целях (АИ частично, см. гл. 03-06 и http://zebrafilm.ru/text/text_25.htm)

Следить за полётом ракеты с космодрома можно было только на начальном участке траектории. Во время работы второй ступени эстафета передавалась измерительным пунктам (НИП) в Сары-Шагане, Енисейске, Уссурийске и Елизово, на Камчатке. Борис Никитин держал связь с НИПами, зачитывая по громкой связи передаваемые ими параметры полёта. Все передачи записывались на магнитофонную ленту.

Возле Никитина на стуле пристроился Феоктистов. В третьей комнате бункера стояла аппаратура для приёма телеметрии. Там распоряжался Михаил Сергеевич Рязанский со своими специалистами из НИИ-885.

И Королёв, и остальные главные конструкторы понимали, что ещё неотработанная ракета имеет мало шансов долететь до орбиты, поэтому в качестве полезной нагрузки на ракету установили балластный макет, оснащённый на всякий случай ТДУ для схода с орбиты.

– Если и грохнется – так хоть не жалко, – пояснил Сергей Павлович. – А если всё же на орбиту выйдет – сведём радиокомандой, чтобы космос не засорял, и не упал в населённом районе.

Ракету заправили керосином, затем – переохлаждённым кислородом, запустили на ЭВМ в бункере тестовую программу и провели комплекс предстартовых проверок. Все цепи были исправны, показания всех датчиков в пределах нормы. Ферма обслуживания отъехала в сторону. Объявили готовность к старту.

Прошли команды «Ключ на старт!», «Протяжка-1» «Продувка» и «Протяжка-2». Заработали самописцы. Вокруг ракеты исчезли белые облачка пара. Чекунов повернул ключ, включая наддув баков.

– Зажигание!

Под ракетой мелькнуло пламя пороховых шашек. Сергей Павлович стиснул в руке микрофон. Жёлтые всполохи под стартовым столом исчезли, сметённые неудержимыми потоками ослепительно белого керосин-кислородного пламени, земля задрожала, сквозь толстые стены бункера снаружи донёсся приглушённый могучий гул двигателей. Когда взлетала «семёрка» или «Союз-2.3», грохот был впечатляющий, но сейчас… Там, где у «Союза-2.3» работало три камеры по 150 тонн тяги, сейчас работали сразу семь. Дрожь земли чувствовалась явственно, к доносящемуся снаружи рёву из гостевой комнаты примешивался какой-то брякающий звук. Королёв покосился в сторону. На столе в гостевой комнате стоял кем-то забытый пустой стакан с подстаканником. Сейчас он, брякая ложечкой, полз по слегка наклонному столу – настолько сильной была вибрация. Лев Архипович Гришин поймал его, и держал, пока ракета не ушла со старта.

– Предварительная!

С обеих сторон от ракеты поднялись облака дыма. Газоотводный канал под ракетой превратился в местный филиал ада, мощные насосы подавали туда сотни тонн воды, чтобы уберечь его стены и дно от разрушительного огненного потока.

– Промежуточная!

Двигатели вышли на рабочий режим, ракета качнулась, отрываясь от стартового стола.

– Главная, подъём!

Теперь белая от инея алюминиевая колонна универсального ракетного модуля «Днепр» балансировала на семи столбах пламени, сливающихся в единую огненную Ниагару. УРМ медленно, словно нехотя, двинулся вверх.

– Есть контакт подъёма!

Ракета, освободившись от последней связи со стартовым столом, плавно поднималась вверх. Борис Никитин читал вслух по громкой связи показания телеметрии, принимаемые по радиоканалу системы «Трал».

– Ракета ушла! – сказал от перископа Воскресенский.

– Пульт в исходном! – доложил Кириллов.

– Десять, параметры системы управления ракеты-носителя в норме.

– Двадцать, двигатели первой ступени работают нормально.

– Тридцать, параметры конструкции ракеты-носителя в норме.

– Сорок, стабилизация изделия устойчивая, – размеренным голосом сообщал по громкой связи Никитин.

– Пятьдесят, давление в камерах двигателя в норме.

– Шестьдесят, тангаж, рыскание, вращение в норме.

– Падение давления в камере два! Бросок температуры в выгородке второго двигателя. КОРД отключил камеру два… .

На 64-й секунде полёта в одной из боковых камер сгорания первой ступени упало давление. При этом подскочила температура в противопожарной выгородке, это могло указывать на пожар. Двигательный отсек для безопасности был разделён противопожарными перегородками, каждый двигатель располагался отдельно. Система контроля двигателей тут же отключила подачу топлива, заполнила фреоном горящий отсек, и парировала перекос тяги поворотом остальных двигателей. Борис Чекунов, понимая, что ситуация аварийная, откинул защитный колпачок с кнопки аварийного подрыва и положил на неё палец, но не нажимал, ожидая команды.

– Семьдесят, идём на шести двигателях, ... чёрт! Изделие закрутило, сход с траектории!

– Подрыв! – вдавив клавишу микрофона в корпус, рявкнул Королёв.

Чекунов нажал кнопку. Через несколько секунд высоко в небе распустился огненный букет взрыва. До земли долетел отдалённый грохот.

– М-да... Подвела Бориса «счастливая рука», – пробормотал Сергей Павлович.

– Первый блин всегда комом, – успокоил его вышедший из «гостевой комнаты» Мрыкин.

Система аварийного подрыва на УРМ тоже работала иначе. Сначала БЦВМ подала команду на отделение полезной нагрузки. Затем отделился двигательный отсек первой ступени, и запустились таймеры подрыва. После этого приборный отсек с БЦВМ и гироплатформой отстрелился, и только когда он отлетел на безопасное расстояние, таймеры дали команду на подрыв баков.

Аварийные команды отправились на поиск приземлившихся на парашютах отсеков. Как только двигательный отсек доставили на стартовую площадку, его тут же окружили двигателисты во главе с Глушко. Королёв подошёл к ним:

– Ну, что тут случилось, Валентин?

– Обрыв трубопровода. Керосин попал на горячую головку камеры сгорания, ну и полыхнуло, конечно, – ответил Глушко. – Почему оборвался – будем разбираться, подождём расшифровки телеметрии.

Анализ телеметрических плёнок показал высокий уровень вибрации, выше, чем предполагалось при проектировании и отрабатывалось на стендах. Жёсткость корпуса ракеты была меньше, чем жёсткость двигательного стенда, поэтому стендовые испытания этой проблемы не выявили. Проверка на специализированном вибростенде показала, что крепления трубопроводов такого уровня вибрации не выдерживают. Пришлось дорабатывать конструкцию, разбираться с уровнями вибрации, вводить дополнительные крепления, проверяя, чтобы наложение вибраций от всех семи двигателей не совпадало с собственными частотами трубопроводов.

Борис Евсеевич Черток тихо, но откровенно радовался, что не система КОРД стала причиной аварии. Напротив, система сработала, как и было задумано, отключив аварийный и довернув работающие двигатели. Причиной закрутки и схода с траектории оказался пожар и вызванное им короткое замыкание в системе управления.

– Изоляция расплавилась, провода замкнуло, – пояснил Пилюгин на финальном разборе.

Были приняты решения о ещё одной доработке конструкции, теперь кабели системы управления дополнительно защитили от пожара, проложив их в огнеупорном жёлобе. Попутно выяснилось, что в первоначальном проекте меры по защите кабелей были, но потом конструкцию «оптимизировали» для экономии массы, и огнеупорное покрытие выкинули. Королёв долго ругался, но что сделано, то сделано.

Пока дорабатывали «Днепр», внимание руководства Главкосмоса переключилось на испытания космического корабля. 22 августа был запущен беспилотный космический корабль, уже не «Север», а полноценный «Союз», с орбитальным отсеком. Ранее в такой конфигурации уже летали спутники-фоторазведчики «Зенит-М». За прошедшие полгода с Байконура и Плесецка их запустили уже 6. Во время полётов «Зенитов» были выявлены и устранены многие несуразности и производственно-технологические ошибки, вроде неправильной полярности подключения приводов клапанов двигателей ориентации, или неправильной установки при сборке сопел дублирующего корректирующего двигателя (ДКД). Из-за этого было потеряно два «Зенита», зато в техпроцессы были внесены дополнительные проверки.

Теперь шла подготовка к пилотируемому полёту, и Королёв хотел запустить корабль в точности такой, на каком предстояло лететь космонавту.

– Выведем его на орбиту, погоняем суток восемь или десять, посадим. Если всё пройдёт штатно – запустим второй такой же беспилотный корабль, а следом за ним, через сутки или двое – корабль с космонавтом, и попробуем отработать стыковку, – объяснил Сергей Павлович программу полётов на совещании НТС.

Стыковочный узел разрабатывали в большом отделе (более 200 человек), которым руководил Лев Борисович Вильницкий. Работу над проектом Вильницкий, по прямому совету Королёва, поручил группе молодых конструкторов. Первый вариант стыковочного узла, предложенный «проектантами» – общеконструкторским отделом ОКБ-1, был плоским. На одном корабле размещалось неподвижное кольцо, на втором – подвижное. При стыковке кольца совмещались за счёт поворота подвижного кольца. Сцепление происходило за счёт «бегающих» крюков, которые перед стыковкой «взводились» с помощью нескольких приводов. Для фиксации подвижного кольца и раскрытия крюков при расстыковке тоже использовались приводы. (См. В.С. Сыромятников «100 рассказов о стыковке» стр. 145)

Этот вариант забраковали сразу. В то время считалось, что привод является заведомо ненадёжным элементом, источников отказов, и чем меньше в конструкции приводов, тем лучше. Исходя из этого подхода Сыромятников, Денисов и Уткин предложили свои варианты стыковочного узла с общим техническим решением – «штырь-конус». Вариант Сыромятникова имел всего один электрический шарико-винтовой преобразователь (ШВП), работавший одновременно как привод и амортизатор – в случае приложения внешней нагрузки, и был основан на всем понятной схеме «папа-мама». Первоначальный вариант не имел внутреннего прохода, переходить из одного корабля в другой предполагалось через открытый космос.

Королёв забраковал и этот вариант. Он уже ознакомился в ИАЦ со всеми будущими вариантами, к тому же он изначально рассчитывал, что придётся сотрудничать с другими странами (АИ), а главное – переходить из одного корабля в другой надо всё-таки по внутреннему герметичному проходу. Из всех вариантов ему более всего приглянулась конструкция АПАС-75 – кольцевой стыковочный узел с внешними лепестками, использовавшийся в полёте «Союз» – «Аполлон». Он не требовал частичного демонтажа после стыковки, и не вызывал нежелательных фрейдистских ассоциаций. Но эта схема получалась намного более сложной, тяжёлой и дорогой, в ней было 6 ШВП, вместо одного.

В то же время Королёву понравился подход, предложенный Сыромятниковым, в части общего агрегатирования стыковочного узла в виде единой законченной сборки, тогда как вариант Денисова предполагал при похожей схеме использование нескольких отдельных узлов. Единый агрегат было проще изготавливать, испытывать и доводить до работоспособного состояния.

– Вот что, орёлики, – резюмировал Сергей Павлович, ознакомившись со всеми проектами. – Всё не то, хотя в каждом варианте есть свои сильные стороны. Вот и давайте попробуем их объединить. Вариант проектантов мне нравится тем, что в нём легче всего организовать внутренний проход, но он переусложнён. Варианты из отдела Вильницкого намного проще, а шарико-винтовой преобразователь – вообще шедевр. Но переходить из корабля в корабль надо всё-таки без разгерметизации – это просто удобнее. Поэтому давайте подумаем, как из всех предложенных вариантов взять лучшие технические решения, и объединить их. Для нашего внутреннего потребления вариант со штырём и конусом можно было бы использовать, если сразу организовать в нём внутренний проход.

Поэтому предлагаю предложенную конструкцию модифицировать, расположив штырь и конус на крышках соединяемых отсеков. Штырь, двигаясь назад, будет после стыковки осуществлять стягивание, до герметического соединения причальных шпангоутов.

(См. В.С. Сыромятников «100 рассказов о стыковке» стр. 297 и 305)

После окончательной стыковки космонавты эти крышки снимут, или разъединят и откинут на петлях, чтобы войти в пристыкованный корабль. (там же, стр. 360) Шпангоуты можно взять с варианта проектантов, но делайте сразу круговую симметрию, чтобы крюку на одном шпангоуте соответствовала защёлка на другом. (Там же, стр. 309) Такие шпангоуты позволят затем использовать их и в международных проектах. Но если будем сотрудничать с иностранцами, то схема со штырём и конусом не подходит, по политическим соображениям. Кому понравится, что их перед всем миром имеют на орбите?

Он подождал, пока стихнут сдавленные смешки, и продолжил:

– Мне вот пришла такая идея – сделать ловитель в виде трапецеидальных лепестков – две этакие розочки по внешнему периметру причального шпангоута, и соединяться они будут вот так, – Главный растопырил пальцы рук и соединил руки вместе, так, что пальцы одной руки вошли между пальцами другой. – В таком варианте середина остаётся свободной для внутреннего прохода, а все замки и разъёмы выносим на периферию причальных шпангоутов. И делаем кольцевую симметрию, чтобы обе половинки были одинаковыми.

– Так сказать, чтобы никому не обидно было, – добавил Вильницкий.

Предложение Королёва взяли за основу для развития. В итоге, после трёх лет разработки появился универсальный стыковочный узел, внешне соответствующий американской половине конструкции АПАС-75 – с 6-ю независимыми амортизаторами подвижного причального шпангоута, образующими подобие платформы Гью-Стюарда.

Американцы разрабатывали свою «половину» с использованием гидравлических амортизаторов, советская сторона сделала ставку на уникальные шарико-винтовые преобразователи. Впоследствии независимые амортизаторы заменили на более сложный механизм, в котором 6 ШВП были связаны между собой дифференциалами, но для первой стыковки даже андрогинный узел с независимой амортизацией был уже достаточно сложным устройством.

(См. В.С. Сыромятников «100 рассказов о стыковке» стр. 412)

Его в 1960-м удалось без особых затруднений согласовать с американской стороной – в случае «штырь-конуса» это вряд ли получилось бы. К 1961 году стыковочный узел уже более года проходил испытания (АИ). По ходу дела в конструкцию вносили различные доработки, дело двигалось быстро, так как были ясные перспективы в виде орбитальной станции и чёткие планы со сроками реализации.

(АИ, в реальной истории отработка стыковки затянулась по нескольким причинам. К проектированию приступили только в 1963-м, далее Королёв отвлёкся на посадку на Луну АМС Е-6 и полёты «Восходов», затем все силы были брошены на программу облёта Луны, сменивший Королёва Мишин сосредоточил усилия на лунной программе, где, из-за ограничений по полезной нагрузке, предполагался переход из корабля в корабль через открытый космос. Стыковочными узлами плотно занялись только в 1966-м, когда начались полёты первых беспилотных «Союзов», при этом вначале использовался простейший вариант без внутреннего прохода. Экипажи «Союз-4» и «Союз-5» перебирались из одного корабля в другой через открытый космос и люки на боковой стороне орбитального отсека)

Подвижное кольцо с лепестками позволяло эффективно выровнять неизбежные перекосы и смещения, а затем стянуть и герметично соединить причальные шпангоуты кораблей, сцепив их подвижными крюками и защёлками. Для более уверенного сцепления «активный» корабль использовал тягу двигателей ориентации, поджимая свой причальный шпангоут к ответному шпангоуту «пассивного» корабля.

Для соединения автономного орбитального отсека «Союза» со спускаемым аппаратом (АИ, см. гл. 04-21) Королёв предложил использовать те же причальные шпангоуты от стыковочного узла. На крышках мог устанавливаться штырь – на спускаемом аппарате, и конус – на орбитальном отсеке, но на практике, для экономии веса, устанавливали только конус, а на спускаемый аппарат ставили крышку без штыря. Это позволяло, при необходимости, отстыковать орбитальный отсек и оставить его на орбите, в том числе – пристыкованным к орбитальной станции. Получалось, что на орбитальном отсеке «Союза» появлялось два стыковочных узла – универсальный андрогинный с лепестками наружу, пригодный для стыковки к такому же узлу на орбитальной станции или другом «Союзе», и более простой, лёгкий и дешёвый – с ответным конусом, на противоположном конце, обращённом к спускаемому аппарату. (Такую же схему использовали американцы на своём стыковочном отсеке для совместного полёта «Союз» – «Аполлон»)

Лев Борисович Вильницкий определил ведущим конструктором стыковочного узла Владимира Сергеевича Сыромятникова, и Королёв его поддержал, несмотря на то, что опыта молодому инженеру ещё не хватало. В помощь ему Вильницкий назначил опытнейшего конструктора Николая Васильевича Уткина. Николай Васильевич начинал слесарем, ему в начале разработки было около 45 лет, специального инженерного образования не имел, но работоспособность механизмов понимал и чувствовал «от природы», часто предлагая нестандартные решения. В соответствии с принятой тогда концепцией разработки ведущие конструкторы чертили общую компоновку изделия, а детальной проработкой занимался целый коллектив деталировщиц во главе с Валентиной Филипповной Кульчак, женщиной на редкость работоспособной и имевшей разносторонние интересы – от тенниса и туризма до фотографии и любительского кино.

Параллельно доводке стыковочного узла Владимир Михайлович Комаров, Амет-Хан Султан, Георгий Тимофеевич Береговой и Павел Романович Попович интенсивно тренировались на симуляторе, построенном в 39-м цехе завода № 88, предназначенном для вертикальной сборки ракет. Цех был построен ещё до 1956 г и представлял собой застеклённую башню с закрашенными белой краской стёклами. В 1957-м здесь стояла ракета Р-7, которую показывали Хрущёву.

Симулятор представлял собой «мишень» – макет корабля «Союз» со стыковочным узлом, висящий на 40-метровом тросе, для имитации возможного вращения. К ней подъезжал подвешенный на кран-балке полноценный корабль «Союз» со стыковочным узлом, тоже висящий на таком же длинном тросе. Всей этой хренотенью управляла ЭВМ УМ-1НХ конструкции Староса (АИ). На тренажёре можно было отрабатывать как полностью автоматическую, так и полуавтоматическую, и ручную стыковку. Основным на этом этапе был принят полуавтоматический режим, когда стыковкой управляла гироплатформа, стабилизирующая корабль, и комплекс радиолокационных и оптических датчиков, а космонавт имел возможность вмешиваться в процесс и корректировать его вручную.

(Подобный тренажёр в цехе №39 действительно построили и использовали в период освоения стыковки, см. В.С. Сыромятников «100 рассказов о стыковке» стр. 155)

Второй тренажёр, построенный на ЭВМ PDP-1M с использованием некоторых фрагментов кода от игры «Spacewar» (АИ, см. гл. 04-20), имитировал сближение с мишенью на дальнем этапе, при помощи радиолокатора системы «Игла» и лазерного дальномера.

Только сейчас, после доклада Королёва на совещании НТС СССР, Никита Сергеевич оценил всё значение изменений, сделанных Королёвым и Келдышем в космической программе после тщательного изучения в ИАЦ присланных Веденеевым книг, статей и прочих информационных материалов. Он-то вначале считал, что, прочитав их, руководители космической отрасли хотя бы смогут избежать катастроф и непоправимых ошибок.

Но Келдыш с Королёвым поставили с ног на голову всю космическую программу, начав, по настойчивым просьбам Хрущёва, со спутников, имевших ключевое значение для военных и народного хозяйства, а затем сосредоточились на пошаговой отработке более совершенного корабля, разом пропустив более примитивные «Восток» и «Восход». Выбранный ими путь последовательной эволюции одной базовой конструкции, вначале лишь немного более совершенной, чем «Восток», позволил сократить путь к стыковке почти на 7 лет. Не факт, что у них получится с первого раза, но уже разработаны корабль и стыковочный узел, и готовится к первому полёту орбитальная станция.

Дом на орбите станет сначала лабораторией, а затем, последовательно – полноценным заводом, заправочной станцией, орбитальным терминалом, форпостом человечества на орбите Луны и основой конструкции тяжёлого межпланетного корабля для полёта к Марсу.

Космический корабль «Союз» – пока ещё беспилотный, уже был оснащён доработанной системой солнечно-звёздной ориентации, новой БЦВМ УМ-2К на процессоре 6502, и системой управляемого спуска. 6 двигателей, работающих на перекиси водорода, тягой 7,5 кг для управления по рысканию и тангажу, и 15 кг – для управления по крену устанавливались на спускаемом аппарате. (См. «Мировая пилотируемая космонавтика» стр. 81) Положение его центра тяжести, и аэродинамическая форма «фары» позволяли осуществлять спуск с аэродинамическим качеством 0,25 и перегрузкой 3-4 g. В первых полётах кораблей «Север» двигатели управления спуском устанавливались, но не задействовались (АИ частично).

В указанной комплектации корабль был способен к полноценному орбитальному маневрированию, необходимому для стыковки. Штатно смонтированный на корабле лазерный дальномер обеспечивал точность измерений (АИ частично, в реальной истории лазерного дальномера на первых «Союзах» не было).

Конечно, корабль ещё нуждался в доводке и отработке, но по конструкции и возможностям он уже примерно соответствовал «Союзу» 1967 года, как объяснил Никите Сергеевичу Королёв, а благодаря наличию БЦВМ и лазерного дальномера – по возможностям автономного управления даже и превосходил. До первого пилотируемого полёта на новом корабле беспилотные «Союзы» стартовали под безликим обозначением «Космос».

Запуск беспилотного «Союза» 20 августа прошёл удачно. Корабль запускали на уже неплохо отработанной во время пусков «Зенитов» ракете «Союз-2.3». Она постепенно вытеснила и заменила более сложную и дорогую Р-7.

Как и планировалось, полёт корабля продлился до 30 августа. В ходе полёта отрабатывалось дистанционное управление кораблём, коррекции траектории, выполнение орбитальных маневров и многократное построение вертикали с ориентацией корабля на Солнце при помощи солнечно-звёздной системы ориентации. В полёте было выявлено множество мелких недостатков и недоработок, в том числе – в новой системе ориентации. При этом более серьёзные недочёты, вроде технологической заглушки в центре теплозащитного щита, или солнечной батареи, зацепляющейся при раскрытии за ЭВТИ на кормовой «юбке» устранили сразу, ещё до запусков первого «Севера», а вот всякие «электрические ляпсусы» внутренних систем вычислить и устранить на Земле часто не удавалось.

Большое количество выявленных недостатков вынудило разработчиков провести мелкие, но срочные доработки корабля, после чего, 28 сентября, состоялся ещё один беспилотный пуск. Корабль летал всю первую декаду октября, тестируя различные системы. На этот раз все системы работали штатно. 12 октября Королёв доложил Первому секретарю о готовности отправить пилотируемый корабль для первой попытки стыковки.

– Стыковку, говорите? – задумался Хрущёв. – Первую? И сразу на пилотируемом корабле? А не опасно это, товарищи? Может, первую-то стыковку лучше бы на беспилотных кораблях отработать? Как «там» сделали?

– Можно отработать и на беспилотных, но на тренажёре все четверо кандидатов на полёт выполнили уже не одну сотню стыковок каждый, – начал Сергей Павлович.

– Тренажёр – это тренажёр, а космос – это космос, не мне вам объяснять, – улыбнулся Никита Сергеевич. – Вот, допустим, состыкуется наш космонавт с беспилотным кораблём, и вдруг при расстыковке окажется, что стыковочный узел заело, и корабли разъединиться не могут? И что делать будете?

Королёв с Келдышем озадаченно переглянулись.

– А ведь товарищ Хрущёв прав, – заметил Мстислав Всеволодович. – Трение в вакууме совершенно другое, чем на Земле. Масса корабля в этом случае возрастает вдвое, мощности ТДУ не хватит для схода орбиты, даже если рискнуть и понадеяться на нормальное разделение отсеков при входе в атмосферу.

– М-да, могут быть проблемы, – признал Сергей Павлович. – Все нюансы открытого космоса на Земле не смоделируешь. Такого уровня вакуума в камере добиться практически нереально.

С разделением тоже не всё так просто. Если даже дать команду на разделение отсеков беспилотного корабля, пытаться тормозить и сводить с орбиты пилотируемый «Союз», на котором висит пристыкованный орбитальный отсек беспилотного – не самая лучшая идея. Можно отсоединить орбитальный отсек пилотируемого корабля, тогда в космосе останутся два орбитальных отсека, сцепленные друг с другом. Зря засорять космос – тоже не дело, когда они ещё с орбиты сойдут...

– Мне, как дилетанту, представляется, что тут есть два варианта, – заметил Хрущёв. – Первый – беспилотная стыковка для проверки, второй – отправка двух пилотируемых кораблей, чтобы второй мог подстраховать первого, и забрать космонавта, если не удастся расцепиться.

– Так это надо сначала выход в открытый космос отработать! – запротестовал Королёв. – Это задержит нас минимум на год! Не надо таких сложностей, просто отсоединим орбитальный отсек, не зря же между ним и спускаемым аппаратом дополнительный стыковочный узел поставили.

– Можно и так, конечно, – согласился Первый секретарь. – Но всё же беспилотная первая стыковка не только безопаснее, она ещё и быстрее, и дешевле обойдётся. А кстати, насчёт выхода в открытый космос? С этим как у вас? Готовите?

– Конечно. Скафандр для открытого космоса сейчас разрабатывается в ОКБ-918, – ответил Королёв. – Но там ещё довольно много работы предстоит.

– Учли замечания? Не раздует скафандр, как в «той» истории у Леонова случилось? – спросил Никита Сергеевич.

– Учли обязательно, – заверил Главный конструктор. – Скафандр будет жёсткой конструкции, своего рода пластмассовая кираса, на руках и ногах предусмотрим возможность регулировки и подтяжки.

Он помнил, что в «той» истории на скафандре Леонова пряжки регулировочных ремней кто-то «догадался» намертво закрепить электросваркой, из-за чего, когда скафандр раздулся, Леонов не смог его отрегулировать, пока не сбросил давление.

– То-то! – погрозил пальцем Первый секретарь. – Не дай бог вам кого-то из космонавтов по технической причине или по дурости угробить. Голову сниму. Аварии с техникой народ и партия вам простит, потому что вы – первые, идёте как по минному полю. Но только если при этом человеческих жертв не будет. Понятно?

После такого предупреждения рисковать сразу расхотелось всем. Беспилотный корабль оставался на орбите, а вместо пилотируемого полёта начали срочно готовить ещё один беспилотный, переделывая корабль, подготовленный для космонавта, полностью под дистанционное управление. Сняли ложемент пилота, вместо кислородных баллонов системы жизнеобеспечения установили дополнительные баки с перекисью водорода для системы ориентации.

Подготовка корабля, многочисленные проверки, монтаж на носителе, установка ракеты на стартовый стол заняли ещё две недели. 31 октября состоялся запуск.

При старте время вычислили точно так же, как во время совместного полёта кораблей «Север-3» и «Север-4». Поэтому после выхода на орбиту оба беспилотных «Союза» оказались в нескольких километрах друг от друга. Запущенный ранее корабль был назначен «пассивным», только что взлетевший – «активным». Ему предстояло подойти к пассивному кораблю, маневрируя на двигателях ориентации, и состыковаться. «Активному» кораблю дали позывной «Амур», «пассивному» – «Байкал».

Время начала маневров выбрали таким образом, чтобы «Союзы» находились в зоне радиовидимости кораблей контрольно-измерительного комплекса в Тихом океане. Система «Игла» на «активном» «Союзе» увидела «пассивный» корабль сразу после включения. Для упрощения обнаружения радиолокатор «Байкала» посылал импульсы, которые радиолокатор «Иглы» на «активном» «Союзе» мог принять с намного большего расстояния, чем слабый отражённый собственный сигнал. По этим импульсам «Амур» нацелился на второй корабль и дал импульс радиолокатора. Приняв его, «Байкал» переключил радиолокатор в режим редкого излучения, посылая по одному импульсу в 10 секунд. Радар «Амура» переключился в режим сопровождения, постоянно осыпая второй корабль короткими импульсами, по которым он определял расстояние, курс, скорость цели и азимут на неё, примерно так же, как это делает истребитель при сближении с самолётом противника. Обработав эти данные, БЦВМ дала команду на сближение.

На дальней дистанции «Амур» приближался к «Байкалу» относительно быстро. Подойдя на 350 метров, он затормозил, сбросив скорость до минимума. Здесь вступил в дело лазерный дальномер и оптическая система сближения. На «пассивном» корабле светились четыре «габаритных огня». Четыре фотоэлемента следили за ними через объективы, выдавая сигналы на БЦВМ. Машина обрабатывала эти сигналы, и выдавала команды на ионные двигатели ориентации, стремясь вывести «активный» корабль в положение, при котором огни «Байкала» визуально выстроятся в одну горизонтальную линию. Пятый огонёк должен был находиться выше четырёх горизонтальных огней, чтобы не повторилась «ошибка Берегового» из «той» истории, когда Георгий Тимофеевич слишком размашисто развернул корабль и подошёл к «пассивному» кораблю в перевёрнутом положении, находясь в тени планеты, вне видимости Земли и Солнца. При ручной стыковке следить за огоньками, выстраивая их в линию, предстояло космонавту, сейчас это делала автоматика. На Землю с борта корабля передавалось телевизионное изображение с бортовой телекамеры.

Повинуясь инерции и корректируя свои перемещения короткими импульсами двигателей ориентации, «Амур» медленно подплыл к «Байкалу». Раскрытые лепестки андрогинного стыковочного узла вошли между такими же лепестками на ответной части. Над южной частью Тихого океана корабли соединились. Акселерометры обоих кораблей записали и передали на Землю лёгкий толчок. Защёлкнулись замки на причальных шпангоутах, приводы стянули оба корабля до полного обжатия уплотнительных колец. К этому моменту состыкованные «Союзы» ненадолго вышли из зоны радиовидимости кораблей КИК, державших постоянную связь через спутниковую систему с центром управления. В ЦУПе воцарилась напряжённая тишина. Через несколько минут связка из двух кораблей вошла в зону видимости судна КИК в Южной Атлантике. Телеметрия, переданная с борта «Союзов», ушла на расшифровку. Девушки-операторы уже знали, куда прежде всего смотреть. По громкой связи на весь зал раздалось:

– Есть механический захват, есть стягивание, электрического контакта разъёмов нет, разъёмы трубопроводов не соединились.

– Уже неплохо для первого раза, – удовлетворённо произнёс Королёв. – Очень неплохо.

Он знал, что в «той» истории первая стыковка тоже не была полной и закончилась только механическим контактом.

– Товарищи, поздравляю всех с первой стыковкой на орбите! – торжественно объявил Сергей Павлович.

Ему ответило многоголосое «Ура!».

– Это надо отметить, – тут же предложил Мрыкин.

– Погодите, праздновать потом будем, – остановил его Королёв. – Сначала надо расстыковаться, понять, почему не было полной стыковки, и посадить оба корабля. А то сейчас наотмечаемся, а потом, поддатые, угробим технику.

Сейчас предстояло расстыковать корабли, посадить их в целости и сохранности и, по возможности, разобраться в причинах неполной стыковки.

Сложность заключалась в том, что при посадке стыковочные узлы оставались на сбрасываемых орбитальных отсеках и если даже не сгорали в атмосфере полностью, то отыскать их на бескрайних просторах страны было почти невозможно. На последовавшем мини-совещании поступило предложение сориентировать связку кораблей на Солнце, чуть отвернуть, чтобы лучи падали немного сбоку, расстыковать и при помощи бортовых телекамер осмотреть причальные шпангоуты на предмет возможных повреждений. Но основным источником информации оставалась телеметрия, за анализ которой тут же засели специалисты.

Несколько витков, до расшифровки телеметрии, «Союзы» летели вместе. Спецы разбирались в записях. Наконец, к Королёву подошёл Владимир Сергеевич Сыромятников, он взял на себя разговор с Главным, как ведущий разработчик стыковочного узла.

– Ну? – Сергей Павлович нетерпеливо повернулся к нему.

– Судя по телеметрии, один из приводов стягивания сработал с запозданием. Получился небольшой перекос, из-за этого разъём-«папа» не попал в «маму». Возможно, один или несколько штырьков согнулись и помешали соединению. Попробуем осмотреть разъёмы телекамерами, может, увидим.

– Хорошо, какие есть предложения на будущее?

– Сделать разъёмы без штырьков, например, с подпружиненными плоскими контактными площадками, – предложил Черток.

– Ладно, подумаем, может быть, так и сделаем. Сейчас с кондачка решать не будем, – заключил Королёв.

Сцеплённые корабли сориентировали на Солнце, как и предлагалось, чтобы оно светило слегка сбоку на «активный» корабль, дали команду на расстыковку. Это был не менее важный и волнующий момент – все ждали, расцепятся ли корабли, сработают ли защёлки. Когда телекамера «активного» «Союза» показала, что второй корабль начал отходить, все облегчённо вздохнули.

Приводы растолкнули оба «Союза», двигатели ориентации тут же погасили инерцию. Корабли повисли менее чем в метре друг от друга. Изображение с телекамеры было мутным, не слишком чётким. Чтобы было проще разобраться, ситуацию промоделировали на Земле – взяли такую же телекамеру, осветили стыковочный узел под тем же углом с похожей интенсивностью, и сняли, как выглядит заведомо исправный разъём, потом сравнили оба снимка.

– Похоже, прав Вовка, штырьки согнулись, – удовлетворённо сказал Сергей Павлович Чертоку, вглядываясь в снимки. – Хорошо. Кажется, разобрались.

Разбирательство заняло несколько часов, за это время корабли сместились на орбите, поэтому посадку пришлось отложить на сутки. Пришлось ждать. Корабли за это время разошлись на несколько километров.

Сход с орбиты «активного» корабля прошёл в точности так, как рассчитывали. С «пассивным» произошла неприятность. На нём попытались отработать маневрирование спускаемым аппаратом при входе в атмосферу, но в программе управления оказалась ошибка – её потом вычислили и исправили. В этот раз спускаемый аппарат вошёл в атмосферу по нерасчётной траектории, очень полого, отскочил от плотных слоёв, как отскакивает от воды пущенный «блинчиком» камень, и залетел вместо расчётной Саратовской области в тайгу на севере Пермского края. Такое уже случалось со спускаемыми аппаратами фоторазведчиков «Зенит». ПВО страны вела его с момента окончания торможения в плотных слоях атмосферы, и до момента, когда после касания отстрелились стропы парашюта со вшитыми в них антеннами, но точно запеленговать место посадки сразу не сумели, а отстреленный парашют отнесло ветром далеко в сторону. Поднять аварийный аэростат с антенной не получилось – он запутался в ветвях раскидистой ели, под которой и нашли спускаемый аппарат после недели поисков (АИ частично, примерно такая история произошла с экипажем Беляева и Леонова).

Спасатели-поисковики были уже неплохо оснащены и натренированы. Как только спускаемый аппарат нашли, туда прилетел Ми-6, высадил небольшой десант, сапёры тротиловыми шашками повалили три дерева, расчистив доступ сверху к спускаемому аппарату, и тем же рейсом его удалось эвакуировать.

Решено было повторить беспилотную стыковку, добиться полного соединения кораблей, чтобы произошла не только механическая сцепка, но и соединились электрические разъёмы, и разъёмы трубопроводов горючего, окислителя, воды и кислородной магистрали. Это было необходимо в последующем для обслуживания орбитальных станций кораблями снабжения. В это время уже шла работа над автоматическим грузовым кораблём на базе «Союза». Королёв не слишком надеялся на «аэрокосмические изыски» Мясищева и Челомея, и решил подстраховаться.

Перед очередным производственным совещанием Сергей Павлович изучал отчёты Феоктистова по «Союзу», рядом лежал отчёт Тихонравова и Челомея по орбитальной станции «Алмаз». Внезапно его посетила интересная идея. Главный конструктор снял трубку телефона и набрал номер Феоктистова:

– Костя? Зайди, мысль есть.

К приходу Феоктистова мысль уже оформилась.

– Нам нужна маленькая орбитальная станция, – сказал Королёв. – Не факт, что «Днепр» удастся довести быстро, а так у нас запасной кукиш в кармане будет. – Помнишь нашу идею с УСМ – универсальным стыковочным модулем, с двумя стыковочными узлам на торцах и ещё четырьмя на боковых стенках? Он у тебя где?

– Помню, конечно. Опытный экземпляр в цехе лежит, только без стыковочных узлов ещё, – ответил Константин Петрович. – Вы хотите УСМ к «Союзу» пристыковать? В принципе, у «Союза-2.3» запас по полезной нагрузке немалый, по массе должны уложиться.

Идею универсального стыковочного модуля Главный конструктор выдвинул ещё в 1957 г (АИ, см. гл. 02-41). Опытный образец изготовили в 1959-м, и отложили в дальний угол цеха, в ожидании решения руководства.

– Именно! – подтвердил Королёв. – Давай так и сделаем.

– Так в нём же тесно! – возразил Феоктистов. – Даже если к нему второй «Союз» пристыковать, больше десяти дней там космонавты не проработают.

– Да хотя бы и так, – тут же согласился Королёв. – Нам пока больше и не надо. Смотри, что можно сделать.

Королёв перевернул набросанный перед приходом Феоктистова эскиз.

На нём был изображён «Союз» с дополнительным стыковочным модулем, к которому со всех четырёх сторон были присоединены орбитальные отсеки «Союзов». Похожую компоновку он уже показывал Хрущёву, но там вместо «Союза» основу станции составлял отсек несколько бОльших размеров. Королёв предполагал сделать его из обычного орбитального отсека «Союза», вставив в середину дополнительную цилиндрическую обечайку большей длины.

– Смотри, как мы сделаем. Запускаем беспилотный «Союз» с пристыкованным УСМ. Следом запускаем пилотируемый «Союз», стыкуем, потом перестыковываем его на боковой узел, отцепляем орбитальный отсек, оставляя его на станции, и так – четыре раза, пока не сформируется полная структура. Мы же с тобой это уже обсуждали.

– После двух перестыковок это уже будет самодостаточная станция, – тут же прикинул Феоктистов. – В каждом отсеке могут разместиться с комфортом по одному космонавту, а без комфорта – и двое.

– Попробуем? – заговорщицки посмотрел на него Королёв.

– Если бы ещё удлинённый отсек сделать, как мы тогда собирались, – напомнил Феоктистов.