Дом грозы

Сон, начинающийся снова

Фандер Хардин

Черные волосы падают на иссиня-белое лицо. Из уха стекает струйка крови. В предрассветных лучах мелькают, растворяясь в тумане, розовые волосы сирены. Картина страшная.

– ЭНГРАМ!

Кровь стынет в жилах, а крик застрял в горле.

Больше всего на свете Фандер хочет занять место брата. Больше всех на свете он ненавидит иных, которые все испортили. Это из-за них Энграм лежит на земле.

Фандер бежит так быстро, как может, но дорога все удлиняется, неизбежно отдаляя тело брата. Это из-за них. Это все по их вине.

Они стоят по обе стороны от тела. С разными глазами, разными волосами. Смуглые дорнийцы; белые как мел бреваланцы и почти прозрачные экимцы. И по центру, прямо над телом, – чертова розовоглазая сирена.

А у тела брата лежит, согнувшись, скорчившись от рыданий, прекрасная девушка с каштановыми кудрями.

– Нимея…

– Эй, вставай. – Нимея, сложив руки на груди, стоит над лежащим на полу Фандером и тычет его ногой в бок. Он щурится от яркого света, прикрывает лицо руками и кое-как переворачивается на спину.

Якоб ушел еще вечером, потому что на него не хватило места в крошечной квартирке. Лю и Нимея спали на диване, а Фандеру досталось место на пушистом ковре, зато с подушкой и тем самым шерстяным пледом, под которым вечером спала Нимея.

За весь вечер Нока не сказала ему ни слова и при любой возможности старалась держаться подальше. Она весьма любезно побеседовала с Пьюран в те короткие полчаса между вечерним и ночным сном, была улыбчивой и почти очаровательной. Только с Фандером она никогда такой не была, и приходилось следить за ней украдкой из своего угла.

И всякий раз, как взгляд Нимеи цеплялся за Фандера, она морщилась и плотнее сжимала челюсти, словно сдерживалась от крепкого словца. Хардин был явно лишним в доме Пьюран, и все его просто терпели.

Трижды за вечер разговор зашел про Энга. Трижды Нока менялась в лице и превращалась в тающее под солнцем маслице. Трижды сердце Фандера будто прокалывали ножом, да еще проворачивали его в ране, чтоб уж наверняка.

Ну что за восхитительный вечерок.

Фандер снова ушел на балкон и стоял там, занимаясь самовнушением, чтобы не возненавидеть окончательно и себя, и брата.

Она имеет право любить кого захочет. А ты ей вообще не нужен. Возьми себя в руки и выбрось эту дурь из башки.

Что ж, выяснилось, что за три года разлуки болезненная влюбленность только усилилась, превратившись в помешательство. Кожа горела от одного взгляда шоколадных глаз, а от каждого неловкого движения Нимеи у Фандера сковывало мышцы и отливала от головы кровь.

Спасибо, огромное, дорогое сердце, ты очень вовремя решило устроить мне взбучку.

– Ау-у… – напевает Нока. Она в удивительно приятном расположении духа.

– Почему так рано? – стонет на диване Лю.

– Потому что раньше встанешь – больше сделаешь. Подъем, подъем, подъем!

Нимея, очевидно, типичный жаворонок, ни во что не ставящий потребности сов. Она уже собрала вещи, оделась, приняла душ, расчесала волосы и заплела их в две толстые косы. Сделала зарядку, сварила себе крепкий кофе и нашла, чем поживиться в холодильнике Лю. Все это Фандер слышал сквозь сон, потому что Нока шумела безо всякого стеснения. Ему приходилось накрывать голову пледом и утыкаться в подушку. И подглядывать, как она расхаживает в одной футболке и с полотенцем на голове туда-обратно. На всю квартиру пахнет гелем для душа, смешанным с запахом Нимеи.

Фандер очень старается держать себя в руках.

– Тебе нужно срочно купить мясо, твоя пища бесполезна, – бодро заявляет Нока, нависая над сморщившейся Лю.

– Я не ем мясо, Нимея, – устало отвечает Пьюран, которая так же, как и Фандер, спряталась под одеяло с головой.

– А я и говорю – надо начинать. Смотри, какая ты бледненькая.

– Я бледненькая, потому что экимка. Ради сил святых, отвали.

– Вы, экимцы, просто страдаете от недостатка гемоглобина, – ворчит Нимея и меняет жертву, подойдя к Фандеру. – Эй, еще две минуты – и поедешь без завтрака. И не за рулем. Такой размазне водить нельзя. – Он открывает глаза и фокусируется на чем-то, что мелькает прямо перед лицом.

Нока считает очень смешным ткнуть Фандера в плечо большим пальцем правой ноги, балансируя на левой. Он смотрит на ее ногу, чувствуя себя фут-фетишистом, рассматривает аккуратный розовый ноготь и стройную ногу и переворачивается на живот, чтобы снова спрятаться от солнечного света по имени Чертова Нока.

– О боже, простите, ваше высочество траминерская принцесса, что коснулась вас ногой! Как я могла!

– Ты ни за что не сядешь за руль, – холодно отрезает Фандер из-под одеяла. А ногами можешь меня трогать сколько угодно, черт бы тебя побрал.

– Тогда поторопись. – Она так широко улыбается, что лицо становится неузнаваемым, слишком радостным и приветливым для Ноки.

Фандер, окутанный ее запахом, исходящим от пледа и подушки, с головы до ног, больше ничего не говорит. Просто хмурится и старается не дышать.

Нимея это замечает.

– Что такое? – Нока наклоняется так, что ее волосы касаются пола. Стягивает с Фандера одеяло. – Ты как будто кучу гнили учуял.

– Всего лишь мокрую псину, – улыбается он самой милой из своих улыбок.

Нимея медленно переводит взгляд на свои мокрые волосы, щурится, приоткрыв рот, касается кончиком языка верхней губы ближе к уголку.

Фандер хочет отвернуться, искренне мечтает, но не может.

– Ты точно живым до Имбарга не доедешь, я, блин, клянусь своим песьим хвостом.

Она распрямляется и, широко шагая от бедра, удаляется на кухню.

– Лю, я свистну у тебя термос, этой принцессе нужен кофе в дорогу. Да и мне не помешает.

– Ага…

– И бутерброды соберу.

– Ага…

– С травой, блин. Ради сил святых, Лю, ты травоядная.

– Ага…

* * *

Хардин и Нока выходят из небоскреба спустя четверть часа. Фандер падает за руль, то и дело потирая лицо руками.

– Выглядишь как мертвец, – говорит Нимея.

– Еще только половина шестого, конечно, я выгляжу как мертвец…

– Не преувеличивай. – Она достает карту и, кусая ноготь, начинает изучать.

– У нас точно не будет проблем на границе?

– У нас не будет, у тебя – возможно.

– А документы? Ты говорила, сделаешь…

– Я все решу, – бормочет она, не глядя на Фандера.

– Может, расскажешь как? – Он закипает, а Нока только усмехается в ответ.

– Так, едем во-от сюда, это соседний район. Хотя, знаешь что, двигай задницу, я сама за руль.

– Эй…

– Ну, не начинай, принцесса. Выедем за город – пересядешь, а пока дай мне, я лучше знаю Эким.

Фандер хочет спать явно сильнее, чем торчать за рулем, поэтому выходит из машины и садится уже на переднее пассажирское сиденье, пока Нимея перелезает на место водителя.

– Ты вообще умеешь водить?

Нока не отвечает, а только закатывает глаза – у нее на все одна реакция – и давит на газ, уверенно выезжая с парковки.

Заснуть Фандеру не удалось, поэтому он смотрит на улицы города, так непохожие на Траминер, и чувствует себя неуютно. Ему, безусловно, нравятся эти виды, но все кажется ненастоящим. Не могут существовать стеклянные дома, разодетые в красивую одежду люди и отполированные машины. Можно встретить такое на красивых картинах или написать про это книгу, но уж точно не увидеть в реальной жизни. И Фандер не верит своим глазам. Но не может оторваться.

Невозможно привыкнуть к такому за сутки. Обступающие Фандера высотки давят, хочется прижать их к земле, чтобы лучше видеть горизонт. Дорога упирается в другую, перекресток за перекрестком. Они все будто навалились на него своей высотой и масштабностью, а он кажется себе слишком незначительным и слабым. Даже в тюремной камере, оставшись с собой один на один без сил и возможности выбора, он был значимым. А здесь Фандер не более чем муравей, которого не разглядит житель верхнего этажа стеклянного небоскреба.

– Лю вернулась сюда… И нашла работу? – тихо спрашивает Фандер. Нимея жмет плечами, прежде чем ответить.

– Не-а, она тут учится и подрабатывает на клубничной ферме. После революции академию прикрыли, и мы все остались недоучками. Девочки поступили в вузы Аркаима, Экима или Дорна. А я как-то… нет.

Она говорит почти нормально, будто забыла, с кем рядом сидит.

– Почему?

– Не знаю. Не хочется. По горло нахлебалась учебы, спасибо. Как тебе Лю? Из-за тебя ее родители лишились дома и работы, – широко улыбается Нока, пока Фандер сжимает челюсти до скрипа.

– Милая. Кажется, у нее все хорошо, – смело отвечает он.

– Тебе вообще стыдно за все… это?

Опасный, опасный вопрос.

У Фандера руки покрываются мурашками, а Нимея смотрит только на дорогу, будто его вовсе нет в машине.

– Нет, разумеется. Меня же никто не заставлял, – отвечает Хардин и надеется, что, если уколоть побольнее, больше Нока с ним не заговорит.

– Приехали. Жди здесь, никуда не выходи.

Она выскакивает из машины и, озираясь по сторонам, идет в сторону маленького магазинчика без вывески. У Фандера есть пара минут, чтобы перестать злиться.

Он и не рассчитывал, что она к нему будет добра, отнесется с пониманием или скажет, что он не делал ничего плохого. Он делал. И Нимея точно не та, кто проявит милосердие, да Фандер его и не хочет. Как раз напротив. Но именно ее презрение причиняет такую боль, что хочется стать хорошим.

Ноки долго нет, и спустя минут десять Фандер начинает засыпать, голова клонится вниз, он вздрагивает и поднимает ее, а потом все по кругу. Раз… два… три.

Раз… два… три..

Сирена с розовыми глазами и розовыми волосами стучит в окно машины. Широко улыбается, заставляет поднять голову и посмотреть на нее.

Фандер отшатывается, вжимаясь в сиденье. Это сон. Как обычно. Сейчас появится мертвый Энг, а сирена уйдет.

– Эй, не поможешь? – Она обольстительно улыбается, крутится на месте, шифоновая юбка ее легкого платья мечется из стороны в сторону.

Какого черта ей надо? Фандер ловит паническую атаку и начинает задыхаться. Он не боится сирен, он не боится Брайт Масон, но как же его заколебал за два года этот проклятый сон, это тупое преследование.

– Уходи, уходи, уходи…

– Что? – Она улыбается все шире, посмеивается.

– Уходи, уходи, пошла вон!

Сирена уходит. Ее плечи вздрагивают. Она перепугана. Какого хрена?

Только сейчас Фандер понял, что это не сон, а девушка, покрасившая волосы в розовый. И только. Или сон? Фандер снова чувствует, как его тело цепенеет и закрываются глаза. Из-за духоты он все чаще зевает, и снова прекрасная темнота.

Сирена стоит на крыльце академии, а Фандер смотрит на нее снизу вверх. Он снова студент-выпускник, вокруг него друзья в форме академии, они испуганы, но в то же время лица их озлоблены. И Фандеру тоже до тошноты страшно, он чувствует злобу и ненависть. Ему так же противна эта девица. Он искренне не понимает, за что ее так любит Энграм, за что ее так любит его лучший друг. А Рейв Хейз определенно влюблен, это не просто прихоть.

– Алле-алле-алле-у… – Сирена напевает какую-то волшебную песенку, и Фандер входит в транс вместе с остальными.

Толпа слушает сирену, раскрыв рты. Те, кто собирался на нее напасть, теперь влюблены и повержены. Это так сладко – оказаться подчиненным ее воле. Фандер с радостью и дальше слушал бы эту песню, ни о чем не думая.

– Я тебя, моряк, найду…

В голове туман. Фандер больше не испытывает ненависти к иным. Теперь он понимает своего друга, который так сильно влюблен в эту сирену, стоящую на возвышении, будто статуя на пьедестале. Он даже понимает Энграма, который дарил весь год этой сирене цветы и шутил о своей огромной любви к ней. Сейчас Энг стоит на крыльце рядом с розововолосой, но выглядит напуганным и растерянным.

Девчонка поет, преображаясь на глазах: из волнистых волос выглядывают черные перья.

– Будешь ты отныне мой…

Фандер старается не моргать, чтобы ничего не пропустить.

– Олле-олле-олле-ой…

– Стой! Если ты это сделаешь… – восклицает Фандер.

Однокурсница Фандера делает шаг вперед и пытается остановить сирену.

– Поздно, – выдыхает сирена.

Магия розововолосой исчезает, и разум очищается. Фандер никогда не думал, что сирены настолько опасны. Прямо сейчас она щелчком пальца может уничтожить всех вокруг. Ей стоит только попросить, и все студенты академии радостно пойдут к обрыву, чтобы закончить свои дни в Таннатском океане.

– Ну что, проверим, кто сильнее? – спрашивает сирена. Она зла, разъярена и опьянена своей силой.

Фандер чувствует, как в нем проклевывается уважение. Невозможно не признать силу, особенно такую смертоносную. Только вот невменяемый взгляд сирены и то, как озлобленно шипит толпа истинных, ему совсем не нравится. Они бросятся на нее, и она всех погубит. Ей нужно срочно протрезветь, пока она не стерла с лица земли всех детей Траминера.

Фандер долго не думает. Расчет до смешного прост: чертова сирена Брайт Масон придет в себя, если она навредит тому, кто дорог. Руку на своих она не поднимет, но она, как и все на этой планете, любит Энграма Хардина. А Энграм любит, как и всех на этой планете, своего брата.

Фандер делает шаг вперед. И ему становится очень-очень больно.

– Эй! – Его пихают чьи-то теплые руки. – Ау, принцесса!

– М-м?

– Давай, глазки открывай. Поехали!

– М-м…

– Ой, как знаешь, хочешь – спи, мне же лучше.

Фандер никак не может открыть глаза, потому что сон начинается снова, по кругу.

Раз… два… три…

Теперь сирена с розовыми волосами сидит на соседнем сиденье машины, за рулем. На заднем лежит бледное тело Энграма.

– Алле-алле-алле-у… – Сирена напевает какую-то волшебную песенку, и Фандер входит в транс.

Да сколько можно, мать вашу.

* * *

В прошлом Фандер не раз попадал в переделки, но он еще никогда не испытывал того, что испытал в день, когда узнал, кто такие сирены. В общем-то, шансов встретить сирену хоть раз в своей жизни ничтожно мало, а уж вступить в схватку и выжить – еще меньше, но Фандер мог этим похвастаться, правда, не знал кому.

Про сирен он знал из легенд. Он помнил сказку из детской книжки, ее тайком читала няня, потому что это была довольно мрачная история для ребенка, по мнению его родителей. Там было что-то про девушку, которой на свадьбу вместо жениха принесли его вырезанное сердце. От горя она сиганула со скалы и разбилась, потом превратилась в сирену и убивала моряков.

В реальной жизни сирены давно никого не убивали – по крайней мере, Фандер на это надеялся. Они могут обращаться в странных существ, похожих на птиц, и плавать без воздуха под водой часами, а их пение гипнотизирует. Никто, разумеется, не встречался с ними вживую, чтобы толком описать, разве что друг Фандера – Рейв, влюбившийся в одну такую. Но он никогда не делился подробностями. В воображении Фандера у сирен отрастает под водой рыбий хвост и тело покрывается чешуей. Вдобавок глаза с розовой радужкой и неадекватное поведение.

На собственной шкуре Фандер узнал, что сирены могут с легкостью расправиться с соперником, просто хорошенько разозлившись. Брайт Масон подкинула Фандера футов на десять в воздух, все его тело пронзило нечеловеческой болью, а потом он рухнул на землю и дальше ничего не помнил.

Энграм вопил что-то вроде: «Это же мой брат!», были и другие голоса, но никто не смог переубедить сирену. Брайт Масон сделала, что хотела, увидела жертву у своих ног, испугалась и ушла.

В тот день Фандер понял несколько вещей. Во-первых, иные и правда зачастую сильнее истинных, и можно сколько угодно кричать о своей священной крови, на том свете это не поможет. Во-вторых, иные тоже хотят жить, как и все в этом мире. В-третьих, иные ненавидят истинных ничуть не меньше, чем истинные ненавидят иных. И в-четвертых, методы иных такие же грязные, как и методы истинных. Тогда не все ли равно, на чьей стороне быть?

И чем больше он думал о том, что нет правильного выбора, тем больше сомневался в этом. А вдруг правильная сторона есть, вдруг Фандер чего-то не знает, вдруг он все-таки ошибся? И возникала ненависть к себе, скребла душу когтистой лапой и шептала: «Ты все испортил, живи теперь с этим!»

Тогда Фандер лежал на земле, пока вокруг бегали люди, и думал о том, как страшно жить в мире, где ты тупой слепой котенок. Все его поступки в будущем стали следствием той сцены. Брайт Масон поставила на место Фандера Хардина, и он наконец-то протрезвел. Этот эпизод его жизни прокручивался в голове снова, и снова, и снова, и снова.

Отец счел Фандера слабаком. Он был уверен, что сила иных – это миф и что благородства и аристократичности вполне должно хватить для победы над ними. Его представления оказались настолько смешными, что Фандеру стало попросту жаль отца.

Просто. Тупой. Слепой. Котенок. Такой же, как я и все остальные…

Соблазн перейти в Сопротивление был велик. Только дурак не видел, что они побеждают. Соблазн все бросить и уехать был огромен, но никто не знал, что станет со сторонниками Ордена. А было бы так просто: бросить отца и мать в Бовале и вернуться туда через пару лет, чтобы со скорбью на лице попинать дымящиеся обломки разрушенной страны.

Увы, не получилось.

– Где ты была? – Он трет лицо и глаза, чтобы прогнать сонливость.

– Документы. – Нока швыряет ему на колени папку, и та чуть было не падает под ноги. Нимея резко выворачивает руль: – Придурок! Куда вылез?! – вопит она в приоткрытое окно на какого-то лихого гонщика, уже ставшего точкой на горизонте. У нее сомнительный стиль вождения: что-то среднее между отчаянным лихачеством и навыками настоящего профи.

Нока, не тормозя и придерживая руль коленом, открывает бутылку воды и отпивает из нее. Фандеру становится не по себе.

– Это твои поддельные документы на случай чего. Мы приближаемся к экимской границе, там их покажем. Поздравляю, ты теперь Хандер Фардин.

– Как… непримечательно. Совсем не подозрительно. Мои поздравления, – бормочет новоиспеченный мистер Фардин, разглядывая чистенькие документы.

Нока бормочет себе что-то под нос и не удостаивает Фандера взглядом.

– Так, еще в одно место.

– Расскажешь?

– Много чести.

Она какое-то время молчит, поглядывая на знаки и ворча ругательства вслед водителям, оставшимся безучастными к ее возмущениям, а потом отвечает:

– Артефакты. У нас толком ничего нет, а мы оба не способны к бытовой магии, верно? Я пыталась в Траминере что-нибудь достать, но большинство лавок закрыто, людям теперь такое не по карману.

– Советую тогда собрать еще и аптечку.

– Ой, брось, это еще зачем?

– Ну лечиться мы тоже не сможем.

– Значит, не будем болеть. Что вообще может случиться? – Она притормаживает и паркуется возле богатой лавки с зеркальными витринами.

– Могу я пойти с тобой, надзиратель Нока?

Нимея молчит, постукивает себя по бедру и придумывает причину отказать, но замечает любопытство Фандера: детский, искренний восторг перед чем-то новым. Его не скроешь, хоть Фандер и притворяется, что просто разыгрывает сценку.

– Ладно, но не позорь меня снобизмом и тупыми вопросами.

Приходит очередь Хардина закатывать глаза, а через минуту он уже восхищенно присвистывает над стендом с бытовыми амулетами, чем ужасно льстит продавцу.

– Это нам не нужно, – ворчит Нока.

– Ты посмотри, тут есть охлаждающие чары! И согревающие. Помяни мое слово…

– В жизни не стану поминать никакое твое слово. Здравствуйте. – Она оборачивается к продавцу и быстро тычет в каталог, даже не глядя на выставленные в витрине образцы. – Нам пару фонариков с запасными батареями.

– Заряжать сами не сможете?

– Нет, мы… не бытовые маги.

– Угу. – Продавец шарит на стеллажах и бросает на прилавок два металлических фонарика.

– Пару щитов, вот тут написано, что радиус пятьсот дюймов…

– В идеальных условиях. Без ветра. При атмосферном давлении до восьмисот. В дождь не сработает. Двоих не защитит.

– А почему тогда так дорого? – Нимея нависает над стойкой, она явно готова торговаться.

– Цена окончательная и не обсуждается. Не надо – не берите. Налог не включен. Надо?

– Не надо, – улыбается Нимея так, что становится не по себе.

Она листает каталог в поисках чего-то стоящего и небольшого, пока Фандер рассматривает витрины.

– Блокираторы? – Она кивает на пару серебряных пулек, которые должны лишить противника сил на пару часов.

– Только с близкого расстояния, два часа для слабых рас.

– Но тут…

– Глаза разуйте, написано же: до двух часов! Два часа, чтобы нейтрализовать паршивого траминерца.

– По-моему, в Экиме запрещено выражаться против любых рас, – холодно обрывает Нимея, не глядя на Фандера.

Она роется в каталоге еще какое-то время, а потом со вздохом закрывает его.

– Только это? – Продавец кивает на слабенькие щиты, фонарики и пару боевых шаров, а Нимея с кислым видом достает деньги.

Она выходит из лавки злая, а Фандер усмехается:

– Ты меня защитила или мне показалось?

– Никто не имеет права оскорблять человека за его расу. Кроме меня, если это касается тебя. – Она тычет пальцем сначала в свою грудь, потом в его.

Фандер пристально смотрит на свою грудь, а Нимея самодовольно усмехается, уверенная, что доставляет ему дискомфорт.

– То есть никто не имеет права оскорблять меня, кроме тебя? – Он сужает список, и это уже звучит совершенно иначе.

– Да. Никто не смеет оскорблять тебя, кроме меня. Садись на пассажирское и молчи следующие полчаса. Я в бешенстве.

Но он готов поклясться, что Нимея хочет рассмеяться. И что ей доставляет удовольствие думать, будто она главная.

Они медленно пересекают город, проезжая сквозь все пробки, и Фандер начинает клевать носом. В голове крутятся знакомые образы подступающих снов. Он настолько привык к своему проклятью по имени Брайт Масон, что даже не сомневается, какие именно сны увидит.

Минуты превращаются в часы, безделье – в вязкую трясину. Спустя сотню миль по трассе пейзаж становится совсем уж скучным, потому что пропадают даже единичные строения.

– Место за рулем не уступишь? – наконец сдается Фандер.

– Не мечтай. – Нимея раздражена и напряжена. – Я выспалась, а ты нет. Меня не было всего пару минут, когда я ходила за документами, а ты отключился. И сейчас засыпаешь.

– Это от безделья. Дорога очень скучная, у Экима такой однообразный ландшафт. – Он даже набирает воздух в легкие, но ловит предупреждающий взгляд Нимеи. Нет, болтать они не будут.

– Я не доверяю сонным принцессам. – Она говорит таким непрошибаемо ледяным тоном, что хочется схватить ее за плечи и хорошенько потрясти – вдруг посыпется иней и она начнет оттаивать.

Фандер понимает, что между ними пропасть. Он сам ее увеличивал с каждым годом, но теперь это становится болезненно ощутимо и кажется большой ошибкой, которую невозможно исправить.

Очевидно, что она воротит нос и терпит. Терпит его. Старается отвернуться при первой возможности. Отстраниться – чем дальше, тем лучше. Открывает окно в машине, хоть в ней вовсе не жарко, лишь бы не вдыхать его запах, не дышать одним с ним воздухом.

– Ты знаешь, что болтаешь во сне? – сообщает Нимея.

Видимо, монотонность дороги вгоняет в тоску и скуку даже молчаливую Ноку, раз она решает обсудить с Фандером его сны. Выражение ее лица становится еще более холодным, будто это не просто разговор, а попытка вскрыть старую рану и поковыряться в ней палкой.

– Да, считай, что это посттравматический синдром, – ворчит он, отвернувшись.

Фандер уж точно не намерен обсуждать с Нокой ее долбанутую подружку-сирену.

– Кхм… Это какие такие травмы ты получил, зай? – скалится она. На губах расцветает наигранно милая, мстительная улыбка.

– По-твоему, в войне пострадали только иные, которых теперь весь мир жалеет? – Фандер улыбается так же «мило» и тут же выставляет вперед руки, чтобы не улететь в лобовое, потому что машина тормозит, ее закручивает и разворачивает на сто восемьдесят градусов.

Кажется, только что все было хорошо – и вдруг стало критически плохо. Нока тяжело дышит сквозь приоткрытые губы, нервно сглатывает. Ее ногти царапают оплетку руля.

– Ты что… сейчас сравнил… свою боль… с моей?

Нимея медленно поворачивает голову, и Фандер впервые видит в ее взгляде абсолютную, каленую, как железо, чистую ненависть. До него мигом доходит, что до этого момента она держала себя в руках лучше, чем он думал.

О, она очень старалась.

– А что, – осторожно произносит Фандер с полуулыбкой отчаянного самоубийцы. – Боль разных людей вообще можно сравнить?

Он намеренно подписывает себе приговор, потому что заслужил, и ему до дрожи нравится результат.

– Помнишь, как Брайт Масон швырнула тебя о землю? – почти спокойно произносит Нока. – Со всей силы приложила.

Улыбка Фандера становится нарочито понимающей, он хорошо помнит этот «прекрасный» день.

– Я больше всего на свете жалею, что ты тогда не сдох, Фандер Хардин. – Ее голос звенит, как всегда, выделяется злая «р-р». – Ты же тогда в первый и последний раз был при смерти, да? Ну если не считать того, как мы закопали тебя в землю. Какого черта ты улыбаешься?

– Хочешь, заплачу? – Он откидывается на подголовник и говорит с Нимеей так проникновенно, будто предлагает услугу, как старый добрый друг.

Ее зрачки сужаются, с лица сходит краска, и на бледной коже ярче выделяются брови, глаза и губы. Фандеру кажется, что даже ее волосы возмущенно вздыбились, но их удерживают косы. Нока определенно готова убивать.

– Ну, давай, расскажи мне о своей боли, Хардин! Давай поговорим! – рычит она и упирается в его колени, подтягивается, нависая сверху, так что их носы соприкасаются.

Он пропустил момент, когда Нока отстегнула ремень безопасности. Ее ногти заостряются и впиваются в его бедра, прорвав грубую ткань штанов. В местах царапин выступает кровь, и это весьма неприятно, но, так и быть, терпимо.

– Что такое? Расскажи, как ты страдал! Поделись, может, кошмары пройдут! – Она шепчет это горячо, словно любовнику, но глаза полны неприязни. – Что скажешь? Что страдал в тюрьме? А может, когда шлялся со своей шайкой по Бовале? О-о-о, наверное, когда прогонял нас из своих домов? – Ее голос надрывается, словно она сейчас расплачется.

Улыбка Фандера, приклеенная к губам, становится все шире и шире.

– Слишком много вопросов, Нока. Может, начнем сразу с претензий? Зачем тебе мои оправдания? Расскажи, кого ты потеряла? По моей вине, я прав? Я сделал тебе больно? Выговорись уже.

Его бровь ползет вверх, в глазах появляется необъяснимый тревожный призрак, отчего Нока вдруг взвизгивает и распахивает дверь машины, чтобы сбежать.

Через пару секунд она исчезает из виду, уже обратившись волчицей, а Фандер спокойно перепарковывает машину на обочину и ждет.

Она вернется. Они слишком близки с Энграмом, чтобы Нока ушла надолго. Просто, должно быть, она испугалась, что прикончит его, если останется.

С этой мыслью он утыкается лбом в руль и перебирает в памяти все разрушенные им дома.