Дом грозы

Дорн

Нимея Нока

У Фандера Хардина словно есть сокровенная тайна. Она не страшная, не отвратительная, не постыдная; эта тайна священна, и он горд, что оберегает ее. Нимея даже немного ему завидует. Будь у нее такое знание, она непременно была бы счастлива, и это все, на чем сосредотачиваются ее мысли вот уже четверть часа.

В Нимее будто только что умерла надежда, а вместе с ней и одни из немногих крох счастья, что приходилось с такой болью собирать после революции. Но рядом Фандер Хардин, и он, очевидно, и не думает ни о чем переживать. У него все хорошо – быть может, потому что ничего нет?

У него нет имени. Его тело зарыто в ледяную землю на траминерском кладбище. Нет семьи. Нет дома. Да даже планов на жизнь – и тех нет. Но он, черт возьми, счастлив. Это чувствуется в каждом его вдохе и навечно приклеившейся к губам хитрой полуулыбке.

Он, черт бы его побрал, знает какую-то тайну. И все время о ней думает.

Нимею эта мысль интригует, больше всего на свете она мечтает влезть в его голову и посмотреть, что творится за полуприкрытыми веками, пока ресницы трепещут, а на щеках появляются следы ямочек.

Нимея и Фандер полулежат, прислонившись к спинке кровати в спальне, и молчат уже вечность. Он привел ее сюда, уложил рядом с собой, велел успокаиваться и глубоко дышать.

– Интересно, сколько нам осталось? Дня два, и все закончится? Что будешь делать дальше? – Хардин нарушает тишину внезапно, этот вопрос как бы витал в воздухе.

– Не знаю. Вернусь в Траминер.

– Зачем?

– Чтобы позаботиться о тех, кто во мне нуждается. – Ее голос становится сиплым.

– Энграм?

– Энграм.

– Ты любишь его?

– Конечно, люблю. – Она чувствует, как сжимаются пальцы Фандера, и только в этот момент понимает, что они держатся за руки. – Ревнуешь?

– Ревную.

– Это не та любовь, о которой тебе нужно переживать.

– А мне можно переживать?

– Я… не знаю… – Нимея растерянно хмурится, сглатывает и косится на профиль Фандера. Тот сидит с закрытыми глазами, совершенно спокойный.

– Да ладно, брось. Не отвечай.

– Нет, слушай.

Нимея разворачивается к Фандеру лицом и даже кладет руки ему на плечи.

– Я хотела сказать, что я тобой горжусь. Погоди, не перебивай. Я рада, что ты научился быть траминерцем.

– Что? – Он смеется.

– Быть магом времени, конечно, круто, но быть магом земли, как по мне, даже круче. Большинство из ваших это раздавило, поверь, я видела многих. В основном женщин, которые приносили мне украшения. Среди них были те, кто попытался сменить сторону, притвориться своим для иных. Но в то же время истинным траминерцам тяжелее всего было принять, что маг земли – слабый маг. Даже те, кто никогда не принимал токсин, жили в уверенности, что слабость – это не часть их природы, а какое-то проклятие, болезнь. Стыдились себя или вроде того, не знаю. Как будто им было дискомфортно в собственном теле, ну со стороны так кажется. Они все уверены, что ничего не стоят.

– Но это не так, – кивает Фандер.

– Я теперь это вижу. То, что ты делал в лесу, говорил с ним… Не уверена, что когда-либо встречала подобное. Это очень круто. Ты не просто умеешь цветочки выращивать, ты общался с лесом! Я горжусь тобой, Хардин. – Она не замечает, как открывается все больше и больше, забывает о своих проблемах, отвлекается, чувствуя себя такой нужной, отчего за спиной словно расправляются крылья.

– Если ты будешь говорить мне это почаще, я из кожи вон вылезу, но стану не только магом времени и земли, но, может, даже поднаторею во владении огнем или… не знаю… как насчет воды?

Оба начинают смеяться. Фандер открывает глаза, в очередной раз шокировав Нимею черной радужкой, и ловит ее взгляд. Они разглядывают друг друга, будто могут что-то прочитать в чертах лиц, и оба еле заметно касаются солнечного сплетения в попытке унять что-то очень похожее на внезапный приступ изжоги. Там поселился крошечный огонек, не дающий сосредоточиться на словах.

– А теперь ты меня послушай. – Хардин проводит пальцами по ее скулам. – Ты заслуживаешь быть счастливой. Несмотря на то что не видишь дальше своего носа, не веришь в то, что люди могут исправиться, и не сядешь за один стол с Бэли Теран. У тебя явно проблемы с доверием и с тем, чтобы видеть серый цвет помимо белого и черного, но поверь, все закончится. Когда небо станет мирным, ты прозреешь. Это легче, чем поверить, что с лесом можно говорить. Поймешь, что любящих тебя людей больше одного. Энг, Омала, все присутствующие в этом доме. Но самое главное… Твоя мама любит тебя, хоть это теперь и ушло слишком глубоко в ее сердце. – Нимею будто резко бьют кулаком под дых, до выступивших на глазах слез.

Она качает головой в попытке остановить Фандера, который зашел на опасную, запрещенную территорию.

– Ты можешь винить меня за то, что с ней случилось. – Он торопится говорить, обхватывает ладонями голову Нимеи, чтобы та не отворачивалась. – Или всех траминерцев, что только существуют. Можешь убить меня, если от этого тебе станет легче. Все что угодно, если это поможет тебе понять одну вещь. То, что мама сейчас не такая, как раньше, не значит, что это твоя личная драма и что Вселенная делает это тебе назло. Так вышло, вот и все. Но это не то, из-за чего тебе нужно себя жалеть, поняла?

– Поняла. – Нимея кивает и утыкается носом в ладонь Фандера.

– А еще… ты не одна, даже без них. И не потому, что я всегда буду рядом, тебе это может показаться совсем не нужным. И я это пойму. Только из-за того, что я тебя выбрал, ты меня выбирать вовсе не обязана. Просто ты не сможешь быть одинокой, когда не безразлична стольким людям. Ты всего этого заслуживаешь: всех своих друзей, готовых прийти ночью на кладбище для эксгумации тела; подруг, которые будут драться с кем-то на две головы выше, чтобы убедиться, что ты жива; и меня, даже если тебя это не радует, но я… при случае могу ударить твоего обидчика веткой по голове, как видишь.

Шутка выходит нелепой, но Нимея Фандера не винит.

– Посиди со мной еще минут десять, и пойдем обедать. Иначе придется сожрать тебя, – вздыхает Нимея, в который раз обещая Фандеру съесть его от голода, и он уже не воспринимает это как шутку, скорее как традиционную фразу.

– Это будет честью для меня.

Он укладывает ее рядом, и они лежат так ровно десять минут.

* * *

Дом Брайт и Рейва похож на крошечный сказочный дворец. Он светлый, уютный и какой-то нереальный, будто ожившая иллюстрация из красочной книжки. Даже бардак в саду у них очень художественный. Старинные лавочки, бочки для воды и фонарный столб – все это в окружении полусухих кустов и буйно разросшихся роз разных сортов. Тут есть беседка, которая, как и остальная мебель в доме, небрежно выкрашена в белый: с проплешинами и потеками. Это смотрится очаровательно, и можно представить, как хозяева сами белили дерево, неумело, но с душой.

Нимея и Фандер переглядываются, будто говоря друг другу, что семейная жизнь не для них, но вполне может делать счастливыми кого-то другого.

Во дворе шумно и людно, очень непривычно для тех, кому не приходилось проводить время в компании друзей уже целую вечность. В беседке напротив большого круглого стола стоят все, кто когда-то был окружением Фандера на протяжении пяти с половиной лет учебы в академии, да и всей жизни до нее.

Блауэр. Хейз. Прето. Хардин. Четверка великолепных старост, что жили в самом конце улицы напротив домика Нимеи в студенческой деревне. Она видела их каждое утро. Эти четверо пересекали улицу так, как если бы она им принадлежала, ни на кого не глядя. А Нока в это время сидела со своей традиционной чашкой горячего черного кофе на крыльце, закинув ноги на перила. Она закатывала глаза всякий раз, как старосты миновали ее дом, оставляя после себя стаи пищащих девчонок, и вечно смеялась над теми, кто пал жертвой их темных чар.

И вот они снова в сборе. Трое оказались по одну сторону, один остался на другой. Он смотрит вперед смело. Стоит, засунув руки в карманы, хмурит темные брови, а черные глаза недобро сверкают, будто он готов к нападению.

Рейв, Лис и Якоб, напротив, кажутся неуверенными. Что делать? Радоваться и тянуть друг к другу руки? Махать кулаками? Кричать?

– Я рад, что ты жив. – Рейв начинает говорить первым.

– Спасибо. Вы же были там, верно?

– Верно. Нимея попросила, – бросает Лис.

Он все такой же тонкий и тошнотворно хорошенький, каким был три года назад, разве что еще сильнее отпустил волосы и обзавелся светло-желтой щетиной, покрывшей впалые щеки.

– Тогда я рад, что вы были рядом. Думаю, ей нужна была ваша помощь.

Все присутствующие выглядят напряженными. Брайт поглядывает на каждого по очереди, словно готова в случае чего вырубить всех разом. Лю сидит за столом в беседке и с интересом наблюдает за встречей старых друзей, накручивая на палец прядь длинных светлых волос.

– Ой, да ладно вам, ну не смешно уже! Все, он свое получил. Он не опасен. Фандер – милашка. – Нимея нетерпеливо расталкивает парней и лично усаживает каждого к столу. – Я голодная, а тут драма за драмой. Сядьте уже и спросите, как у нас дела, как добрались. Кстати, хреново. Фандер, тащи сюда свою задницу и поухаживай за дамой! Я про Лиса, разумеется. – Она улыбается Прето, тот закатывает глаза. – Что? Ты видел свои волосы? Они длиннее моих! У твоей девчонки нет комплексов?

– У моей девчонки все прекрасно, – морщится он.

– Ну конечно, ты же связался с Бэли Теран. Это лучшее, что с ней произошло за всю ее скучную жизнь, – широко улыбается Нимея.

– Эй, я вообще-то тут! – Бэли Теран появляется на пороге дома с отцом Нимеи под руку, и за столом опять повисает мрачное молчание. На этот раз оно еще гуще прежнего. Теперь негатив исходит от Нимеи, а парни опасливо переглядываются.

– Убери руки от моего отца, Теран, – тянет Нока, медленно вставая из-за стола и резко бросая кусок хлеба, который только успела взять и еще даже не надкусила.

– Брось, все изменилось. Сама только что говорила про раскаявшегося Фандера, – быстро шепчет подоспевшая к Нимее Брайт.

Нимея молчит, наблюдает за тем, как Бэли провожает к столу мистера Ноку, усаживает и ставит напротив него тарелку.

– Что. Ты. Тут. Делаешь?

– Как верно замечено, я встречаюсь с Лисом. – Она мило улыбается Прето, который старательно прячет взгляд. – А еще я прохожу практику вместе с Рейвом. – Теперь милая улыбка достается Рейву, который в ответ преувеличенно активно кивает. – И я помогаю мистеру Ноке в качестве медсестры, когда Рейв на сменах.

– Почему Брайт не может этим заниматься, и какого ч…

– Потому что она ветеринар, милочка, – еще шире улыбается Бэли. – Нехорошо быть такой расисткой. Как ветеринар поможет твоему отцу? Он же не животн…

– Бэли! – предупреждающе рявкает Лис, и та сникает:

– Луковый суп, мистер Нока? – Звучит на удивление искренне.

– Я справлюсь, дорогая, – с теплотой в голосе отвечает мистер Нока. – Садись, ешь сама, уж больно ты тощая и бледная.

– Бросьте, вы говорите так каждый день. – Она падает рядом с ним, по другую сторону от Брайт Масон. Той самой, на которую Бэли, черт бы ее побрал, Теран напала, связав по рукам и ногам, а потом бросила на дороге. И вот они за одним столом.

Мы поговорим об этом, когда ты ответишь на вопрос, сядешь ли с Бэли Теран за один стол.

Слова Фандера звучат в голове снова и снова, как будто их поставили на повтор. Сядешь с Бэли Теран за один стол? А со мной сядешь?

У Нимеи до сих пор нет ответа на этот вопрос. Она не верит своим глазам, не слышит больше никого, а разговор меж тем становится все более естественным и оживленным. Парни осторожно начинают зондировать почву, подбираясь к Фандеру, как к дикому зверю. Он в свою очередь с не меньшей осторожностью интересуется, кто чем живет с тех пор, как закончилась революция, а он сам оказался в тюрьме.

Взгляд Нимеи прикован к отцу, Бэли Теран и Брайт Масон.

– Брайт, передай графин. Ага, спасибо. Мистер Нока, лимонаду? Слушай, мне кажется, миссис Ноке нужно одеяло потоньше. В комнате так душно после дождя. О да, я поняла, возьму. Как та псиша, с которой к тебе вчера приходили? О, как мило. Но я рада, что она перестанет надрываться по ночам, хотя бы неделю. Из-за нее спать невозможно. Да, они живут прямо под моей квартирой. И не говори. Лю, передай соус, будь добра. Мистер Нока, таблетки во время еды, давайте, я все вижу.

Нимея не слышит никого, кроме Бэли Теран, которая даже не фальшивит. Болтает без умолку. С самым серьезным невозмутимым видом, будто ей тут самое место. Без неискренних улыбок. Разносит в пух и прах руководство больницы, ворчит на соседей, жалуется на погоду, хвастается новым платьем, хвалит шампунь, что посоветовала Брайт, рассуждает о планах на выходные, спрашивает у Лю, куда сходить в Экиме, куда она поедет на следующей неделе.

…сядешь за один стол с Бэли Теран?

Нимея ловит взгляды Фандера, который чуть щурится и следит со своего места за всем происходящим. Он еле заметно дергает подбородком, бросая вызов.

…Ты повзрослеешь, когда небо станет мирным.

– Тебе нехорошо? – Бэли Теран вздергивает одну бровь так высоко, что лоб прорезают морщины, и вытягивает вперед свои кукольные пухлые губы. Стервозное выражение лица кажется Нимее таким привычным, будто они вернулись в стены академии.

Только это, черт возьми, двор Рейва и Брайт в Дорне. И Бэли как ни в чем не бывало сидит с ними за столом.

– Да. Нехорошо, – хрипит Нимея.

– Ну так отдохни.

– Бэли! – опять рявкает Лис.

– Что? Она на меня все время пялится, я что, не могу поесть спокойно?

– Хочешь, выйдем? – тихо спрашивает Фандер, за руку которого Нимея тут же хватается.

– Нет. Все в порядке.

Нет ничего сложного в том, чтобы пообедать за одним столом с посторонним человеком? Так ведь?

Но бодрый голос Теран не прекращает звенеть в ушах.

Нимея пытается отвлечься на Фандера, который за время путешествия стал для нее привычным якорем, за который можно ухватиться, но видит рядом не того, кого ожидала. Он стремительно уходит в себя: становится насмешливым, прикрывается ядовитой улыбкой и безразличным выражением лица. Пугающе похож на того человека, которого Нимея когда-то знала. Он мимикрирует под свое прежнее сообщество с пугающей быстротой, и вот эти четверо уже почти прежние. Ничего от Фандера, принадлежащего Нимее, тут нет.

Она начинает ревновать.

Ревность! Новая, ранее неизведанная эмоция, ни с чем не сравнимая. От нее когти заостряются, в груди будто сидит дикий неуправляемый зверь. Нимея никак не хочет видеть Фандера таким, потому что он на нее почти не смотрит, только иногда прикасается к руке или плечу, чего она даже не замечает.

Ну а что, он же все время так делает. Как давно это стало между нами нормальным?

И Нимея тоже касается его плеча.

– Ну что, Фан, как тебе жить с магией земли? – Бэли Теран опять открывает рот.

– Э-э… что? – Нет, он хорошо расслышал, просто шокирован глупостью вопроса.

«Вот это мой мальчик», – Нимея злорадствует.

Ей нравится, что он зыркает на Бэли так, как в прошлом смотрел вообще на всех в этом мире.

– Ну, каково быть слабым… хилым магом земли? Никак не могу привыкнуть, так глупо! А вы, ребята?

Все начинают что-то бормотать, Брайт шутит, что в Рейве поубавилось спеси, начинается полный ностальгии разговор про то, как здорово было жить во времена токсина.

– Думаю, я недооценивал то, что умею. – Нимея успела забыть, каким холодным бывает голос Фандера, словно он ни к кому, в сущности, не обращается. – Я всегда считал, что быть магом земли все равно что быть садовником.

– А разве нет? – Бэли смотрит на остальных в поисках поддержки, но они интересуются только Фандером.

– Нет. Как выяснилось, магия земли очень мощная, просто сила в ней другого рода. Не зря она такая древняя.

Бэли фыркает, а Фандер сверлит ее снисходительным взглядом.

– Прости, друг, – усмехается Якоб. – Но в чем ее таинственная сила? Выращивать цветочки? Я, признаться, согласен с Бэли. Променял бы это дерьмо с землей на что угодно. – Он подмигивает Лю, и она закатывает глаза и шепчет ему что-то на ухо. Оба начинают смеяться.

Теран самодовольно дергает плечом и с благодарностью смотрит на Якоба.

– А вы когда-нибудь с лесом говорили?

– Чего? – Лис вскидывает брови. Его хорошенькое лицо вытягивается, а губы презрительно изгибаются. – Это сказки, Фандер. Все, что мы можем, – это поддерживать жизнь в кустах и проращивать семена. Хотя, пожалуй, однажды я и правда поговорил с лесом. – Он изображает кавычки пальцами. – Отбил палец о лимонное дерево бабули во дворе и так выматерился на растение, что у того какого-то черта оторвалась ветка толщиной с мою ногу и приложила меня по макушке. Считается?

– Я тоже в это не верю, мне кажется, подобное рассказывал прадед, когда как следует набирался. Но помимо деревьев с ним разговаривали и речные нимфы, и ручные крысы, и, кажется, даже портрет моей прабабки.

Бэли берется анализировать, как мало пользы от ее сил, и сообщает, что даже купила детский учебник «Мама-земля», но все сказанное в нем как казалось ей чушью, так и кажется после его прочтения.

– Вот я и говорю. Это сказки! – пожимает плечами Лис.

– Нет. – Фандер заставляет всех обратить на него внимание.

– Докажи, – щурится Якоб.

– Ну, мы не в лесу и… Черт, неужели вы еще не поняли? – Его голос становится вдохновенным, вызывая у Нимеи улыбку.

Она им гордится, но не может выразить это словами, потому кладет руку на его бедро и легонько сжимает в знак поддержки. Он в ответ еле заметно дергает подбородком в ее сторону, как бы говоря: я знаю, что ты рядом.

– Земля – это про добрую энергию. Она помогает, когда ты в ней нуждаешься и искренне веришь в результат. Совершая не самые добрые поступки, мы оскверняли ее. Год за годом. Но, если воспринимать ее как исключительное добро, вы сразу все поймете!

– Это чепуха, Фандер. – Якоб качает головой. – Магия – это магия. Сила, скрытая в крови. Предназначения у нее нет. Зла и добра тоже. Я бы еще поддержал трактовку о свете и тьме, потому что магия времени однозначно темная, но она не злая! Это не одно и то же.

Вместо ответа Фандер выходит из беседки и садится на корточки перед кустом роз. Половина веток давно высохла, и куст выглядит чарующе неопрятным, будто создан, чтобы украшать старинное мрачное поместье. Из пары дюжин веток всего на трех есть хилые еле живые желтые бутоны. Такие мелкие, что их даже не срежешь, чтобы поставить в вазу.

У Нимеи сердце замирает от вида Фандера, который смотрит на куст, собираясь с силами, и подбирает верные слова. Он сидит прямо на земле, не заботясь о светлых брюках, и для Нимеи это кажется чем-то значимым.

Когда Фандер начинает говорить на древнем языке, все хмурятся. Они, конечно, тоже его знают и порой используют, но явно не для того, чтобы поговорить с кустом. А еще мало кто понимает его на слух, что Нимея уже вычислила, судя по тому, что Фандеру с трудом дается расшифровка ответов леса.

– Так странно… – закатывает глаза Бэли.

– Вчера Фандер заставил лес сбивать со следа наших преследователей. И спрашивал его, поблизости ли кто-то из них. Это потрясающе, если честно. Ему отвечал огромный лес! – Нимея продолжает не отрываясь наблюдать за Фандером. Ей нравится, как под его длинными и тонкими пальцами, как у музыканта, оживают ветви розы, оплетая его руки и царапая кожу шипами.

– Ну так каждый может! – восклицает Теран. – За мной вечно тянутся ветви деревьев, цветы, трава. Особенно когда я раздражена! О, Лю, хана юбке которую ты мне привезла из Экима, мне ее порвал куст шиповника во дворе моего домовладельца. Я разозлилась, и эта штука на меня просто напала.

На ладони Фандера выступает капелька крови, он шипит, а глаза его становятся ярко-изумрудными, настолько, что отбрасывают на скулы легкую зеленую тень.

– Фандер, все в нор…

– Да, просто этот куст та еще стерва. Vadrek daub non ser? – Нимея не понимает его последних слов, но, судя по всему, понимает роза и другие траминерцы. Брайт, Лю и мистер Нока все это время молчат, даже не пытаясь вникнуть в происходящее.

– Он спросил, помочь ли розе с ее высохшими ветками, – объясняет Рейв скучающим тоном.

– Да ну нафиг, ну не может роза разговаривать с человеком.

– Стойте, а что вы тогда умеете? – Нимея смотрит на каждого из парней, на что в ответ парни переглядываются и пожимают плечами.

– Ну заставить куст зацвести или, как сказала Бэли, вытворить что-то в состоянии аффекта. Но в основном мы просто пользуемся артефактами, – мрачно говорит Рейв.

– Это каждый может. – Нока не понимает, почему никто из них не выкидывает фокусы, подобно Фандеру.

– Да. Нам и в голову не приходила такая чепуха. – Лис смотрит, как Хардин омолаживает высохшие ветви, применяя уже, видимо, магию времени, потому что его глаза стремительно чернеют. – Про такое в сказках пишут. И старики используют поговорки типа «Говорящий с лесом никогда в нем не заблудится!» или «Не попросишь росток, не вырастет высок», «У дружелюбного куста зелень густа», последнее – полный бред! Дружелюбный куст, серьезно?

– Звучит просто. – Нимея пожимает плечами. – Станьте говорящими, в чем проблема?

– Шутишь? Это миф. Лично я в жизни не встречал такого траминерца, который бы серьезно говорил с… кустом розы.

Роза же тем временем становится совсем зеленой, обрастает листьями, и на ней распускаются цветы.

– Между прочим, она жила тут еще задолго до твоего отца, Брайт. Она очень древняя и просит уважения, – ухмыляется Фандер. – А еще ей не хватает магния.

– Это ты мог понять и по цвету листьев, – закатывает глаза Теран. – Нас этому учили еще в школе на этих дурацких уроках ботаники. Ну и превратить сухие ветки в зеленые тоже проще простого.

– И ей не нравится, что Брайт выливает в нее остатки кофе…

– Эй! Я ее так удобряю.

– А Рейв – воду после того, как вымоет свои склянки после варки зелий.

Брайт и Рейв переглядываются. Фандер обламывает сухие ветки, и роза отряхивается, как мокрая собака, сбрасывая с себя желтые листья и лепестки трех несчастных цветков.

– Как ты этому научился? – требовательно бросает Лис.

– Просто попробовал.

– Вот так просто? Да ладно.

– Не просто, наверное… дело в вере. Я поверил, что получится, и подошел к этому делу с абсолютным добром.

– Как, черт возьми, можно всерьез так рассуждать про это? Фандер, это чушь. Ну не первый же ты был добр к лесу и очень сильно верил! Говори, что ты используешь? Какой-то артефакт связи с кустами роз? Новые заклинания? Ты снова принимаешь токсин?

– Нет… говорю же, магия земли – она про добро. Абсолютное. Ее нужно принять. И я уверен, что не единственный это умею, просто… быть может, мы никогда не общались с теми, кому интересна простая болтовня, а не абсолютная сила? Ну знаете… мы не так давно могли рощи выращивать и раскалывать тектонические плиты. А теперь годимся разве что в садовники. Нимея мне сказала, что Энг не смог принять в себе мага времени. Так вот, я думаю, что к земле это относится даже в большей степени, нам нужно признать, что мы не никчемные. Мне даже понравилось быть магом земли. И я не думал о чем-то злом, применяя магию, земля питается эмоциями. Сейчас я просто сел и поговорил с розой, ничего не требуя взамен. Мои намерения были чистыми.

– А о грязном ее попросить нельзя? – сально ухмыляется Прето.

– Скорее всего, нельзя, – вздыхает Фандер.

Хардин прикладывает к земле ладони и снова что-то шепчет. Судя по реакции окружающих, лишь Нимея видит в этом нечто прекрасное: она единственная улыбается, пока остальные закатывают глаза.

– В добряки записался, – морщит нос Бэли. – Это тебя тюрьма исправила?

Фандер отвечает не сразу. Из черной почвы к нему в руки перетекает еле заметным потоком энергия, она всасывается по линии вен в кожу, концентрируется под ладонями.

– Ты можешь ее как-то использовать? – шепчет Нимея, боясь спугнуть момент.

– Понятия не имею, мне только что пришло в голову спросить о силе. Но знаешь… помнишь, я говорил, что, пока говоришь, голова кружится?

Нимея кивает.

– А вот сейчас мне, наоборот, полегчало. Меня будто кто-то полечил, и все, что я потратил на твое лечение, мне вернулось. Я мотал время, тратя энергию, а теперь я снова полон сил.

Его лицо разглаживается, и сходят синяки под глазами. Пропадают следы усталости.

– Это все какая-то чушь, вот что я скажу. Молодец, Хардин, красавчик-добряк! – Бэли встает из-за стола и поворачивается к мистеру Нока. – Вы доели? Готовы идти к себе?

– Еще посижу. – Он улыбается ей, и Бэли в ответ даже выдавить из себя ничего не может.

Нимея, к собственному удивлению, чувствует к ней жалость. Переводит взгляд на Фандера и вскидывает брови, мол, видел?

Я справилась с тем, чтобы усидеть с Теран за одним столом.

– Значит, вам, ребята, нужно себя просто принять… – начинает Брайт.

– Мне кажется, что вы не владеете в полной мере магией из-за долгих лет, в течение которых мы себя ненавидели и ненарочно делали мутантами, – говорит Фандер, возвращаясь к столу. – Я не эксперт, но, думаю, земля это чувствует. – Его ладони еще еле заметно светятся зеленым. Фандер хватает солонку, подбрасывает ее, крутит в воздухе, не касаясь, и ставит обратно: это простой фокус, но выглядит как настоящее чудо для остальных траминерцев. – Да и не так-то просто принять себя нового. Это мне уже Нимея подсказала. У меня не было ни выбора, ни ожиданий. Я просто искренне захотел попробовать, даже не рассчитывая на успех.

Нимея вдруг понимает: он себя ненавидел. Считал недостойным, а все четверо траминерцев в этом доме, включая Бэли Теран, уверены, что земля им что-то должна. И только Фандер Хардин, уверенный, что не заслужил прощения, любви и власти, обращался к лесу не с требованием, а с просьбой.

Ее сердце начинает биться быстрее, когда она замечает, как Хардин ловит ее взгляды и еле заметно улыбается, снова становясь тем, кого она может назвать своим.

– Что ж, мы тебя все равно не поняли, но, если сможешь, напиши на эту тему докторскую и проповедуй траминерцам веру, – заявляет Рейв и наконец снимает крышку с потрясающе пахнущего мясного рулета.

* * *

Нимее кажется, что она опаздывает. Каждая минута, проведенная не в дороге, – это катастрофическое расточительство. Но на дворе еще ночь, и если раньше путешествия в темноте были опасны, то теперь просто невозможны. По крайней мере говорят, что лучше ехать в Имбарг при свете дня и никак иначе.

И чем ближе они с Фандером подбираются к Дому грозы, тем Нимее страшнее, настолько, что при мысли о конечной точке становится трудно дышать. Совсем скоро они войдут туда, увидят источник, наберут из него воды, а потом всего пара дней в пути по морю, и Нимея свободна. Ей не нужно возвращаться, пересекая все границы, не нужно сопровождать Фандера. Они просто попрощаются уже к вечеру следующего дня, и все закончится. Нока снова увидит Энга и Омалу, и это ее почему-то пугает. Она боится найти на месте дома руины, тела друзей и дымящиеся кратеры от взрывов или печальную Мейв в траурном платье, которая всплакнет над портретами хозяев и сообщит, что, пока Нимея прохлаждалась в дороге, их не стало.

После неудачных попыток заснуть Нимея встает с кровати, еще не зная, куда собралась, и распахивает окно в надежде успокоиться, потому что ее скрутила паническая атака из-за сложного дня.

Нападение фольетинца. Исцеление. Нападение матери. Отец с тростью. Бэли Теран с отцом под руку. Фандер, ставший магом времени. Злость. Ревность. Страх. Приближение Имбарга.

Нимее кажется, что она постарела на целую жизнь.

Она хватается за подоконник и вглядывается в неясные очертания домов, которые периодически освещаются вспышками молнии. Дорн плоский, двухэтажный. Люди тут любят жить на земле, и единственные трехэтажные строения – общежития для бедняков, стоящие в центре города за мэрией.

Район, где живут Рейв и Брайт, благополучный, на обрыве у моря и совсем близко к границе. Если бы кому-то пришлось писать проспект, расхваливающий один из этих аккуратных домиков, что рассматривает сейчас Нимея, то можно было бы написать что-то вроде «Тихое место вдали от городского шума, запах моря в каждой комнате и крики чаек по утрам».

Весь Дорн – одна большая деревня, и такой проспект можно писать практически про каждый район города, кроме разве что центра. В Дорне практически нет черных заводских труб, тут мало машин и современных технологий. Магия. В Дорне все решает магия, потому что они могут себе это позволить.

Впервые сюда приехав, Нимея поразилась, насколько аутентична эта страна и как сильно она устарела, но на полках магазинов есть продукты, обслуживание жилья недорогое, а уровень жизни ничуть не хуже, чем в Экиме или Аркаиме. Брайт тогда ответила: «Чтобы жить в Дорне, не нужно быть богатым или знатным. Нужно просто уважать его и его правила. И любить тихую, уединенную, размеренную жизнь. Это для таких молодых стариков, как мы с Рейвом».

Нимея много раз бывала в Дорне, и если в первое время он очаровывал ее своей сказочностью, то постепенно она поняла, насколько Брайт была права. Еще нет и одиннадцати, а свет в окнах соседних домов уже не горит, все спят. Тишина, покой, которые нарушают только раскаты грома. Тоскливый уют, в котором Нимее до чертиков неуютно.

Она смотрит с высоты второго этажа на беседку, где все еще продолжается разговор. Брайт и Лю давно уже легли спать, мистер Нока ушел в свою комнату, Бэли зачем-то вернулась к ребятам. Пятеро траминерцев за одним столом, и всем им весело. Они хохочут. Все как раньше. Кажется, что сейчас они встанут и пойдут в свои дома-общежития, по дороге шуганут пару иных.

Бэли Теран вписывается в их компанию. Кажется, Фандер показывает, как оживляет цветы. Очередная ожившая роза достается Бэли, та тут же вплетает ее в прическу и красуется перед Лисом, который смотрит на нее со счастливой влюбленной улыбкой.

Траминерцы подначивают друг друга и достают со своими разговорами несчастный розовый куст, который уже готов переселиться в соседний двор, подальше от этих «заклинателей лесов».

На Нимею обрушиваются тоска и желание поскорее убраться отсюда, потому что чертов Фандер Хардин чувствует себя как рыба в воде среди старых знакомых. Ему хорошо, когда ее нет рядом, а ей сейчас не очень-то приятно стоять тут в одиночестве и страдать.

Мы по умолчанию должны испытывать одинаковые чувства, и никак иначе! В противном случае какая же мы команда?

Она наблюдает за тем, как начинается дождь, тревожа улегшуюся пыль. Над морем поднимается неясная дымка – ливень стеной. Траминерцы с хохотом вскакивают со своих мест и мчатся в укрытие.

Фандеру выделили похожую на кладовку комнатку в мансарде, Бэли и Лис собирались уже возвращаться в свою квартиру, а Якоб и Лю заняли одну из спален в доме. Из-за суеты поднимается шум, топот, Рейв выдает друзьям полотенца, постельное белье и инструкции. Нимея чувствует сердцебиение в ушах, а еще жгучий стыд, потому что стоит как идиотка, прижавшись лбом к двери своей спальни, и ждет, когда наступит секунда тишины.

– Доброй ночи, – говорит Рейв по ту сторону деревянной преграды. Стук закрываемой двери. Шаги Фандера по лестнице.

Сердце Нимеи как будто сжимают когтистой лапой, и оно лопается и брызжет кровью, потому что слишком – как выяснилось – нежное для таких манипуляций.

Нет уж, мне вовсе ни к чему участвовать во всей этой любовной чепухе, но какого черта… Да! Именно, какого черта! Какого черта там, с ними, он был так счастлив?

Нока открывает дверь и выглядывает в коридор. Темно и тихо – никого. А потом, как воришка, рыщет взглядом по углам и бросается к лестнице на мансарду, проклиная скрипучие ступеньки. Ворчит на себя, на тех, кто построил этот дом, на Фандера Хардина, которому вздумалось показать ей такую неприятную сцену.

Нимея замирает, не дойдя два шага до двери на мансарду.

А что тут, собственно, неприятного?

Почему ему нельзя быть счастливым? Почему ему нельзя веселиться с друзьями (и Бэли Теран)?

Она делает шаг назад.

Брось, это же смешно!

Фандер распахивает дверь и смотрит на Нимею сверху вниз, высоко задрав брови и хитро улыбаясь. Он совершенно такой же, каким был с ней в машине еще несколько часов назад, до ссоры и нападения того чокнутого. Возможно, таким же он и был там, за столом с друзьями. Такой же, как всегда.

Что не так, Нимея Нока?

Он успел попасть под дождь, футболка мокрая, с волос капает вода.

– Зайдешь или так и будешь у порога стоять?

– Зайду, – смело кивает Нимея, а потом залетает на мансарду, будто боится, что он передумает.

Комната крошечная, зато две стены из четырех, расположенные друг напротив друга, застеклены от пола до потолка. Окна, выходящие на море, распахнуты, сырой ветер задувает в комнату, и открывается потрясающий вид на сумасшедший ливень, будто пытающийся смыть весь Дорн в Жемчужное море.

Нимея стоит спиной к Фандеру, глядя в окно, и боится пошевелиться, не зная, что говорить и зачем вообще пришла. Она просто была зла, ревновала, бесилась, ловила панические атаки и умирала от страха в своей комнате. И почему-то решила, что, стоит прийти в мансарду к Фандеру, сразу станет легче. И вот она здесь.

Фандер делает к ней два шага, и его руки оказываются на ее плечах. Его мокрая футболка касается лопаток Нимеи, там, где заканчивается ее тонкая майка и открывается обнаженная кожа.

– Меня поражает, что, пройдя через революцию и гражданскую войну, ты так и не стала взрослой, Нимея.

– Что?

Она разворачивается к нему резко, отчего у нее кружится голова, и ее взгляд тут же попадает в плен черно-зеленых глаз. В нем так причудливо все перемешалось: магия земли и времени борются за первое место. Она слышала, что новой силе нужна неделя или две, чтобы победить более слабую. По крайней мере, так было у тех, кого она знала.

– Поборница здравого смысла. – Он чуть задирает подбородок, глядя на Нимею из-под полуопущенных ресниц.

У нее сердце замирает от его самоуверенного вида – еще минута, и этот человек обрушит ей на голову всю правду.

Прочитает в ее глазах больше, чем она готова выразить словами, и непременно скажет все сам, даже не задумавшись о том, хочет Нимея слышать правду или нет.

– Самая безразличная ко мне девушка на свете только что не смогла пережить один вечер, не поцапавшись со мной? – Из-за его насмешливого тона Нимее хочется развернуться и уйти.

Если он ее не понимает, то кто вообще поймет?

– Какого черта? – взрывается она, готовая импровизировать, но, кажется, все, что она хотела ему сказать, уже давно было озвучено.

– Тс-с, не нужно кричать и топать ногами. Ты же не будешь отрицать, что в бешенстве?

– Да, в бешенстве, потому что все делают вид, что вот так сидеть за одним столом – нормально, дружить с Теран – нормально, общаться с тобой, будто ничего и не было, – нормально…

– А ты провела пару ночей в обнимку с тем, кто даже после революции не раскаялся. Это другое? Им не понять? – Хардин широко улыбается, обнажая зубы.

Нимея задыхается. Сейчас она одновременно люто его ненавидит, так что готова драться, и восхищается им настолько, что сердце не может удержать ровный ритм. С каждым раскатом грома за окном в ее груди словно происходит разряд и кто-то проводит не очень умелую дефибрилляцию, забыв о счете, ритме, пульсе. Бессмысленные попытки спасти умирающего, которые не приведут к результату, а лишь ускорят смерть.

Пора остановиться.

Нимея отходит на два шага, выставив перед собой руки:

– Не приближайся.

– Почему? – вкрадчиво интересуется Фандер. В его взгляде любопытство, а в руках – жизнь Нимеи, насмерть перепуганной от новых раздражающих чувств, переполнивших не то грудь, не то голову.

– Что изменилось? Чего ты боишься? Мы неделю провели рядом, почти всегда наедине. – Он делает к ней шаг, Нимея беспомощно ловит его взгляд:

– Что… что ты делаешь?

– Ничего особенного. Зачем ты пришла?

– Сказать, что выдвигаемся утром.

– Неправда. – Он притворно задумывается, щурясь ливню, подсвеченному очередной молнией.

Над полосой моря бушует шторм клубами брызг и пены. Завораживающая красота стихии привлекает внимание Фандера больше, чем Нимея, и она с ужасом понимает, насколько ее это бесит.

Смотри на меня, сейчас же! На меня, ну!

– Эй!

– Что? – Он не смотрит.

Ну конечно, там интереснее.

– Я с тобой разговариваю!

– Нет, не разговариваешь. Ты бесишься.

Фандер снисходит до одного несчастного взгляда, пока Нимея умирает от нетерпения. Сейчас один раз посмотрит, полюбуется радужкой, и он может идти к черту. А когда это наконец происходит, вдруг становится ясно, что желанная цель не достигнута. Чтобы успокоиться, нужно что-то другое. Становится до слез обидно оказаться в такой пугающей неволе. Что нужно сделать, чтобы спокойно уйти из этой чертовой мансарды?

– Мне нужно переодеться, – равнодушно бросает Фандер, стягивая с себя футболку.

С очередным разрядом молнии мансарду заливает свет. Хочется вопить, чтобы это мучение прекратилось.

Дайте мне то, что успокоит, и я уйду!

Никогда, нигде, ни с кем кроме Фандера Нимея не чувствовала себя таким глупым ребенком. Никогда столько эмоций не выпускала наружу, никогда так много не бесилась и не ревновала. Он оказывает на нее плохое влияние, однозначно.

– Будешь пялиться? – улыбается он.

– Нет. Нет, мне идти нужно. – Она отмирает, приходит в движение и искренне старается не смотреть на Фандера, проходя мимо.

– Нимея. – Он ловит ее за руку.

Волна жгучего облегчения прокатывается от пяток к макушке. Она вообще уходить не хотела и была уверена, что, если окажется на лестнице, лучше не станет. Совершенно точно.

– Зачем приходила? – Он стоит настолько близко, что губы касаются виска, дыхание – линии волос. Фандер кладет руки на талию Нимеи и легко притягивает ее на десять дюймов ближе, так что она утыкается лбом в его грудь. – Ну? Скажи, пожалуйста, правду, это не сложно. – Он очень тихо просит.

– Потому что захотела. – Нимея дергает подбородком в надежде, что покажется ему все такой же самоуверенной, как раньше. Она так хочет быть сильной, самой собой, смелее всех, вообще не подверженной чувствам, которые могут мешать мыслить здраво.

По скольким пунктам ее ждет сокрушительное поражение?

Черт бы его побрал.

– Как это… любить кого-то? – Ее ореховые глаза темнеют, его изумрудные, наоборот, становятся светлыми. Их будто заполняет добро, и вместе с тем просыпается магия, которая выжигает черный пигмент из радужки.

– Почему, если я делаю так, – она медленно поднимает руку и кладет ее на грудь Фандера в районе сердца, – оно там у тебя быстрее бьется? Как ты это делаешь? Это приятно?

– Чертовски приятно. – Он сглатывает.

Щеки Фандера заливает румянец, Нимея тоже чувствует, как у нее горит лицо. А еще очень болит сердце, но это же не любовь. Что тогда происходит с Хардином? Почему он вообще еще жив?

– У тебя зрачки расширились, – удивленно шепчет она и, подняв руку выше, гладит кожу Фандера за ухом. – А так?

– Хватит, Нимея, – еле выговаривает он и трется носом о нежную кожу на ее запястье.

Кровь Нимеи кипит, и это очень сильно отвлекает.

– Ты часто дышишь. – Нока, как доктор на осмотре, озвучивает все свои наблюдения. – Почему ты просишь меня остановиться, если это так приятно? Почему тебе это нравится, когда мне из-за всего этого больно?

– Больно?

– Да.

– Где? – Он приоткрывает глаза, они кажутся затуманенными, а взгляд расфокусированным, будто Фандер уходит в свои фантазии.

– Тут. – Она берет его за руку и прижимает ее к своему животу. – И тут, – теперь к ребрам, там, где бьется сердце. – Какого черта ты не полюбил какую-нибудь другую девушку? Влюбиться в меня все равно что… облиться бензином и поиграть с огнем. Я тебе не подхожу. Ты красавчик, и все такое. – Нимея говорит, говорит, говорит, пока Фандер наблюдает за собственными пальцами, касающимися ее тела. В его взгляде столько обожания, что Нимея не может этим не наслаждаться. Завораживающее зрелище.

– О как.

– И ты явно сентиментальный. Я всегда думала, что из вас двоих сентиментальнее Энг, ну, знаешь, он же любит широкие жесты: розы дарить каждый день, комплименты, пироженки. Но это меркнет по сравнению с тобой, чувак. И это совсем не подходит мне… А я совсем не подхожу тебе. Рядом с тобой я сама не своя. Я привыкла себя контролировать, а из-за тебя не могу.

– Зачем ты пришла? – Его рука скользит выше, к ее шее, заставляет задрать подбородок. Теперь удобнее делать две вещи: смотреть в глаза и следить за губами, говорящими всякий вздор.

– Потому что ты меня бесишь, и я хотела тебе это сказать.

– Говори.

– Ты меня бесишь, Хардин. – Она пытается казаться злой, чтобы хоть немного остудить его пыл и разрядить обстановку, но искры между ними, как гром, загораются снова и снова, а светлее не становится.

Можно говорить что угодно. Можно шипеть, ругаться, драться, но магия взаимного притяжения между ними никуда не денется, она уже переполнила комнату, превратилась в густой воздух, в котором при желании получилось бы плавать или парить, как в невесомости. Небо заряжено на два десятка молний, а Фандер и Нимея – на долгий бестолковый разговор и три дюжины прожигающих до черепных коробок взглядов, которые они бросают друг на друга.

– Как это работает… – Она касается пальцами его скул, зачесывает назад его волосы.

– Радуйся… желаю никогда не узнать, – хрипит он, не прекращая коситься на Нимею.

– Никогда не влюбляться?

– Никогда безответно не влюбляться.

– Сам виноват, я тебя не просила, – шепчет она, глотая ртом воздух, которого почему-то не хватает.

Она никогда не думала, что будет мечтать о том, чтобы Фандер Хардин продолжал с ней говорить.

Новый раскат грома, молния расцвечивает небо, укрытое черными тучами, как одеялом, очередной приступ жесточайшего ливня обрушивается на землю, а Фандер – на губы Нимеи, которые в ожидании приоткрыты, она совершенно не сопротивляется.

Нимея мгновенно обмякает в его руках, потому что устала держать лицо. Так вот что было нужно, чтобы стало легче? Уйти и запереться у себя в комнате по-прежнему не хочется, но груз с души свалился. Вот чего не хватало. Потому что ее целует он и будет целовать до конца жизни, если попросить. Он может сколько угодно дарить мертвые цветы Бэли Теран, но целовать будет Нимею Нока. Чувство собственничества, похожее на помешательство, поглощает ее, делая восхитительно счастливой.

Вены гудят, кровь разгоняется по ним, потому что сердце слишком быстро ее качает, это напоминает эйфорию, от которой голова начинает кружиться. Фандер Хардин и его руки – единственный ориентир. Если держаться покрепче – все будет хорошо.

Если обнять его достаточно сильно, то он останется рядом надолго. Нимея ни в чем себе не отказывает, обнимает его за шею, не дает отстраниться ни на дюйм, а он почему-то старательно пытается это сделать.

– Ну что? – стонет она ему в губы и злобно кусает за нижнюю.

Он шипит:

– Ты разве за этим пришла? На вопросы мои отвечать не будешь?

– Нет, закрой уже рот и целуй меня. – Она начинает понимать, что быть коротышкой рядом с ним неудобно, но Фандер или читает мысли, или разделяет ее мнение. Тянет Нимею на себя, а она тут же обхватывает его талию ногами, с восторгом понимает, что вот теперь они находятся достаточно близко друг к другу. Вот теперь все хорошо.

Можно подчиниться его рукам, которые будто подсказывают, как правильно. Наклоняют ее голову так, чтобы поцелуй был глубже, поддерживают, чтобы не приходилось прилагать много усилий, чтобы быть как можно ближе к нему.

Нимее кажется, что боль, мучившая ее в районе груди, стремительно проходит, словно кто-то умело обработал рану охлаждающей лечебной микстурой. Становится так легко, что слезы облегчения выступают на глазах.

– Ты плачешь? – Фандер отстраняется, и возвращается эта ноющая боль.

– Почему мне больно, когда ты меня не целуешь?

– Если я скажу, ты все равно не поверишь…

Она смотрит ему в глаза, полные невозможной нежности и тумана. В груди продолжает расти боль, заставляет задыхаться, потому что воспалившееся от вторжения инородного чувства сердце разбухает, сдавливая легкие.

Я, кажется, заболела.

– Так и есть… – Он соглашается с ее неозвученной мыслью.

Нимея прижимается к губам Фандера, чтобы стало легче дышать. И снова, и снова, пока не теряет голову. Как же это хорошо, когда теряешь голову. И если бы сейчас кто-то ей сказал, что так нельзя, она бы только пожала плечами. Целоваться – круто, круче, чем можно было представить.

– Стой, остановись. – Он ставит ее на пол и делает шаг назад, сжав плечи. Держится на расстоянии вытянутой руки.

– Ну что еще? Только не говори, что ты этого не хочешь!

– Я не понимаю, почему этого хочешь ты. Слушай. Ты испугалась, что умрешь.

Я испугалась, что умрешь ты, идиот.

– Быть может, разозлилась потому, что я болтал с Теран?

Я приревновала, называй вещи своими именами.

И, набравшись смелости, Нимея прекращает диалог сама с собой.

– А я и ревную, потому что тебе весело болтать с кем-то другим.

Фандер поднимает на нее хмурый, полный недоверия взгляд:

– Тебе не стоит говорить мне такие вещи, Нока!

– Это правда. Меня раздражает, что тебе весело со своими прежними дружками, а не со мной.

– Какая чушь!

– Не хочу, чтобы ты веселился, никогда! – Она бьет его по рукам, удерживающим ее на расстоянии, и заставляет отступить. – Ты бесишь меня, понимаешь? Мне плохо, когда ты смотришь на меня и ничего не делаешь! Мне не нравится, что ты… – Она делает судорожный вдох, чувствуя, как все тело вибрирует и ноющая боль прокатывается вниз, от сердца к солнечному сплетению, и дальше до самых пяток.

– Нимея…

– Не говори со мной! Я закончу. Мне не нравится, что ты не смотришь на меня, хотя зачем вообще тебе это делать, и чем больше я задаюсь этим вопросом, тем больше он меня душит, блин! Меня раздражает, что я сходила с ума, пока сидела у себя в комнате, и что, когда я представляла картинку своей лучшей жизни… ты там был, сидел где-то поблизости от меня. Это ужасно несправедливо по отношению ко мне, ясно? Это ты виноват!

– В чем? – Он вдруг начинает смеяться, что выводит Нимею из себя только сильнее.

– В том, что я… стою сейчас тут и мне приходится уговаривать, блин, тебя меня поцеловать! Нет, ты серьезно? Ой, да пошел ты к черту! – Она, закатив глаза, разворачивается и идет к двери.

Но так и остается стоять, прижавшись лбом к деревянному полотну. Рука Фандера совсем рядом, и Нимея недолго думая утыкается лбом в тыльную сторону его ладони, чувствуя, какая у него прохладная кожа. Это приятно. Его грудь прижата к ее спине, подбородок – к макушке, и Нимея чувствует себя настолько на своем месте и настолько уместно, что ей хочется плакать. Чуть ли не впервые в жизни не от горя или потерь. Она не плакса, совсем нет, но сейчас так хочется ею стать, а Хардин бы ее пожалел. Так вот что толкает девчонок на все эти сопливые перформансы? Желание, чтобы пожалели, согрели, утешили, обняли, поцеловали.

– Не дури, Хардин, – хрипло произносит она. – Или дай мне уйти, или не выпускай отсюда до утра. У тебя две секунды на то, чтобы сделать выбор.

– Я давно сделал.

– Рада за тебя. Но не от всего сердца, – сдавленно говорит Нимея, касаясь губами его костяшек. – Можешь сделать так, чтобы, если ты завтра умрешь, я ненавидела тебя так сильно, что даже не проронила слезинки? – просит она, так и не подняв головы.

– Это значит, тебе сегодня должно быть очень плохо или очень хорошо?

Она все-таки разворачивается, протискиваясь между телом Фандера и дверью, запрокидывает голову и тяжело вздыхает.

– Очень хорошо. Мне не должно быть рядом с тобой хорошо, ясно тебе? Значит, нужно вышибать клин клином, я не вижу другого выхода.

– А о моих чувствах ты совсем не переживаешь? – Он щурится, и кажется, будто ему действительно хочется узнать, о чем же таком Нимея думает сейчас.

– Полностью наплевать. Я просто не хочу уходить из этой комнаты. Совсем.

Его пальцы касаются ее скулы, обводят линию челюсти и прижимаются к нижней губе.

– Тогда давай договоримся… Раз тебе плевать, что будет со мной, и ты хочешь, чтобы так оно и оставалось, сегодня ты будешь меня слушаться. И, как и сказала, никуда не уйдешь. И не испаришься отсюда утром.

От его слов мурашки пробегают по всему телу.

В голове Нимеи снова и снова звучит «Я не должна завтра проронить о тебе ни слезинки», и она понимает, какое это все вранье, поэтому, стоит Фандеру сделать к ней одно крошечное движение, чтобы поцеловать, она в отчаянии за него цепляется. Так, скорее всего, подсевшие на обезболивающую микстуру кидаются к очередному флакону – со слезами на глазах и дрожью в пальцах.

– Я хочу пожалеть, я хочу нас обоих возненавидеть, иначе это не имеет смысла, – шепчет она между поцелуями, царапая спину и плечи Фандера и чувствуя, как ногти оставляют кровавые полосы.

Ему больно, и ей это не доставляет радости. Неправильно все это. Значит, должно стать еще хуже, и когда простыня касается спины Нимеи, а тело Фандера нависает над ней, это как будто бы отличный повод дать ему пощечину и сказать, что он заигрался, но не хочется. Хочется, чтобы зашел еще дальше. В груди так сильно жжет, что, если Фандер не будет с этим что-то делать, можно перегореть и умереть.

– Ты же не остановишься, пожалуйста, – шепчет она ему на ухо, чувствуя, как по виску стекает к уху слезинка.

– Уже точно нет. Поздно, Нока.

– Нимея. Ладно?

Он смеется, прижимается своим лбом к ее и закрывает глаза:

– Ладно, Нимея.

– И пожалуйста, пусть мне понравится…

– Понравится, – уже рявкает на нее Фандер. – Можешь, пожалуйста, помолчать. – Их носы соприкасаются, Фандер придерживает ее подбородок пальцем, чтобы не отворачивалась, и смотрит то в глаза, то на губы.

Нимея не до конца понимает, что именно в его самоуверенном виде ее заводит. Но ей определенно все больше хочется понять наконец формулу, по которой эти конкретные глаза, руки, губы так сильно учащают сердцебиение.

– Наверное… могу, не уверена, давай попробуем, – бормочет она, целуя Фандера снова и снова и даже испытывая облегчение от того, как же это хорошо.

Ей казалось, что в какой-то момент сработает защита от разбитого сердца и не позволит далеко зайти, как бывало прежде с парнями, но все никак не срабатывает, и вот уже рука Фандера бесцеремонно сгибает ее ногу в колене, закидывает ее щиколотку себе за спину. Вот уже ее голова запрокинута, чтобы ему было удобнее целовать ее шею, оставляя алые отметины, и хочется, чтобы их было больше и происходящее вообще не заканчивалось ни сейчас, ни позже. Потому что даже его руки, упирающиеся в матрас возле ее головы, – это возмутительно горячая картинка, и слишком отросшие кудрявые пряди, что падают на его лоб, кажутся с такого ракурса особенно красивыми.

– Достал, – стонет она и переворачивает Фандера на спину.

Он кажется слишком очевидно привлекательным, и помимо банального желания с ним переспать, начинает тревожно ныть сердце. Нет, так дело не пойдет.

И не то чтобы, оказавшись сверху, Нимея ощущает облегчение. На губах Фандера появляется наглая улыбка, бросающая вызов, мол, ну попробуй.

Он поднимает руки, давая понять, что сдается, но потом они ложатся на бедра Нимеи и сжимают их.

Она не удерживает позиции даже пары секунд, потому что Фандер снова ее переворачивает на спину и на этот раз уже не собирается отпускать. Маленькая полупобеда гибнет вместе с последней надеждой на то, что все будет просто. Нет, будет очень-очень сложно. И будет ныть сердце, и захочется повторить еще, и еще, и еще. Потому что Хардин слишком хорошо знает, что делать, он слишком уверенно заставляет забыть о том, кто они друг другу, отрезает от них остальной мир, и существует только мансарда с полыхающими за стеклом молниями.

Раз. И Нимея уже не уверена, что они друг другу когда-то были врагами.

Два. И ей уже кажется, что ее сердце не умеет отбивать иной ритм, нежели тот, который задает Хардин.

Три. И Нимея соглашается, что ей все-все понравится, а завтра она так сильно себя возненавидит, что сама бросится в чертов Дом грозы, лишь бы Хардин выбрался из этой переделки живым.

Защита от разбитого сердца, увы, не срабатывает.