Дом грозы

Границы терпения

Нимея Нока

Ощущение, что за тобой гонятся, когда вокруг все спокойно, можно, вероятно, назвать шестым чувством или волчьей чуйкой. Нимея определенно обладает этими способностями, потому что практически все, что потрясало ее за недолгие двадцать лет жизни, она заранее предчувствовала. Даже разыгрывала в голове, как предупреждает близких об опасности или хотя бы спасается сама, но никогда не успевала сделать это на самом деле.

Она предполагала, что такая особенность есть у всех людей, но воспользоваться ей никто не может, как никто не может догнать собственную тень, пока солнце не войдет в зенит.

– Стой! – Крик Нимеи заставляет взлететь птиц с деревьев, Фандер же успевает сделать еще пару шагов.

– Что? – И только потом останавливается.

– Что-то не так.

Он начинает быстро шептать, деревья приходят в движение, с порывом ветра звуки возвращаются к Фандеру голосом леса, а он даже не успевает ничего сказать в ответ.

Они с Нимеей переглядываются и без слов делают шаг друг к другу, потому что им определенно следует держаться поближе, но Хардину не удается сдвинуться с места. Он смотрит на собственные руки, которые уперлись в невидимую стену.

– Какого черта? Нимея, ты можешь пошевелиться?

– М-могу. – Она спотыкается на ровном месте, но шаг делает легко.

– Тогда беги.

– Чего?

– Вокруг меня какая-то дрянь, я даже шаг к тебе сделать не могу. Беги!

– Ты что, Фандер Хардин, считаешь, что я не могу о себе позаботиться? – Нимея негромко смеется, закатывает глаза, но при всем внешнем спокойствии чувствует, как подрагивают пальцы рук.

Фандер что-то кричит, но Нимея не слышит. Его голос стал совсем глухим, будто Фандера накрыли колпаком из толстого стекла.

Нимея слышит хруст веток за спиной и резко разворачивается, тут же натыкаясь на взгляд мертвецки-черных глаз. Фольетинец стоит совсем близко, за густо разросшимися вокруг небольшой поляны деревьями. Помятый, оборванный, обросший и полубезумный.

– Конечно, ты, крошка, сможешь о себе позаботиться. – Фольетинец скрещивает на груди руки и в совершенно комичной манере вытягивает губы, состряпав задумчивое выражение лица. Тот самый, что напал на них у дороги.

– Что вам нужно и почему вы его заперли? Разве вам не траминерец нужен? – Она шарит взглядом по кустам в поисках других, но больше никого не видит. Или прячутся, или фольетинец тут один.

– Траминерец – скучная добыча. Пусть лучше наблюдает. Он знает, что его ждет. С тобой же намного интереснее, разве нет? Смотри… Это справедливо. Фольетинец на фольетинку.

– Почем мне знать, что ты один?

– Ну-у, гарантий никаких. Только надежды. Неужели ты рассчитываешь на честность таких ребят, как мы?

О да, рассчитывать нечего.

Идея этого путешествия уже начинает казаться Ноке глупой. Проще было бы рискнуть головой чертова Хардина и плыть через Таннат, а лучше было взять с собой Омалу и надеяться, что Энг дотянет до их возвращения. Но не соваться в самые отвратительные районы относительно приличных стран в надежде избежать проверки документов, чтобы потом попасться в руки тупым бандитам.

– А я тебе нужна, потому что?..

– Потому что ты подстилка траминерца, малыш.

– Как мило, – кивает Нимея, подумывая, что сделать сначала: бросить в фольетинца боевую сферу, накинуть щит или обратиться волком и отгрызть отморозку хозяйство. Ее передергивает от отвращения, она даже успевает упустить нить желчной речи незнакомца.

Тот не кажется таким уж опасным. Всклокоченные бесцветные волосы с едва заметным каштановым отливом, тусклые глаза. Он, вполне возможно, полубезумен. Такое случается с оборотнями, они слишком легко теряют рассудок, потому что всю жизнь делят его с волком. Участь подобных – стать брашами и навсегда лишиться своего человеческого вида, да и волчий облик они теряют, становясь малоприятными, брызжущими слюной существами.

– И каков твой план?

Нимея осматривается в поисках артефакта, что создал вокруг Фандера защиту, краем глаза цепляет взглядом фигуру Хардина. Он орет во весь голос, но купол глушит звук, который глохнет за пузырящимся щитом, и можно услышать только обрывки фраз, прочитать по губам: «Нимея». Его отчаяние мгновенно проникает и под ее кожу. Он действительно до жути боится. Как это, должно быть, страшно – находиться по ту сторону? Нимея может поклясться, что по губам Фандера читает: «Оставь ее, бери меня», обращенное фольетинцу, и даже усмехается. Она бы на его месте оказаться не хотела.

– План прост. Сначала разобраться с тобой. Потом с ним, когда он будет достаточно напуган, чтобы начать смешно бегать по лесу.

Речь фольетинца все еще слишком связная. Он вполне человек, чтобы строить планы, но в недостаточной степени, чтобы сочувствовать. Гремучая смесь.

– Ты не напал на нас ночью. Почему?

– Вы были на территории Аркаима, душка. Сейчас вы уже на территории Дорна.

– А у тебя браслет, не дающий обращаться на территории Аркаима, – догадывается Нимея, поглядывая на артефакты, украшающие массивные запястья фольетинца. Среди них выделяются тюремные браслеты из позеленевшей бронзы. – Ты изгнан из него. Точнее – твой волк…

Вместо ответа он улыбается, становятся видны желтые заостренные зубы, будто сточенные до острых клыков. Не волчьи и не человеческие. Нимея продолжает:

– А твои друзья где? Неужели пришел один? Давай-ка я попробую сама предположить… Вы орудуете на трассе Дорн – Аркаим, на границе, где даже пост не стоит и любой желающий может шастать туда-обратно. Это единственное место, где можно пересечь границу инкогнито. Упущение, кстати. Нужно сообщить о нем дорнийскому князю, к которому мы как раз спешим в гости…

– О, так это у нас важные шишки путешествуют ин-ког-ни-то? – От смеха безумца по коже пробегают мурашки. – У вас-то тоже небось рыльце в пушку, раз катите через пустые посты?

– Вот почему вы именно тут. Приличные люди этой дорогой не ездят… их не жалко, и патруля нет. Тебе нельзя обращаться в Аркаиме, значит, тебя судили там. А твоим дружкам… я просто предположу… нельзя пересекать границу? Вероятно, еще идет следствие? О, или они беглые?

– Что-то вроде того, – сквозь зубы хрипит фольетинец, закатывая рукава.

– Значит, мы и правда один на один, если не врешь. Убьешь меня?

Нимея все это время делает крошечные шаги назад, но неожиданно ноги упираются в преграду, а в районе лопаток явно чувствуется тепло руки Фандера, купол глушит звуки, но он нематериален, он не лишает ее хотя бы такой поддержки.

– Тише, не трать силы… Ты мне этим не поможешь, – тихо просит Нимея Фандера, жалея, что не может обернуться и заглянуть в глаза. Они бы наверняка успокоили.

Он так безоговорочно и полностью верит в Нимею, что это не может не придать сил, но лишняя секунда – это много.

– Твоя смерть мне ни к чему, – кривит губы фольетинец. – Умрешь героиней, вот еще. Мне нужен твой позор.

Ногти фольетинца удлиняются, превращаясь в жуткие изогнутые когти. Черные и острые, как бритвы.

– Позор за что?

– За это. – Он кивает на Фандера.

Позор.

Нимея понимает, о чем он, и ей становится тошно. Устаревший закон – раньше уличенного в предательстве, в воровстве или в порочащих связях волка наказывали десятью глубокими разрезами на спине. Никто так не делает уже сотню лет, кроме маргиналов и приверженцев старых правил. О таком пишут разве что в книжках про дам, наряженных в платья с кринолинами. В сюжетах таких историй несчастного героя волокут в центр площади. Он вопит не своим голосом, а на его спине расцветают десять рваных ран, символизирующих совершенные им десять грехов.

Это мерзко, больно, бессмысленно и настолько архаично, что сама идея подобного наказания кажется абсурдной. Нимее чудится, что она попала в какие-то игры со временем и отправилась в далекое прошлое прямо на суд к отсталому получеловеку.

– А теперь вопрос. – Мужчина скалится, Нимея с отвращением замечает пену в уголке его рта, и чем ближе он к ней подходит, тем сильнее она чувствует отвратительный кислый запах слюны.

– Только один? Я удивлена. – Руки Фандера лежат у нее на лопатках, его лоб упирается в ее затылок. Миллиметры, что их отделяют, кажутся милями.

Ну что, стоит поднажать и сломать долбаный щит этого неуча, продавить его и коснуться друг друга на самом деле.

– Сначала нам приглянулась ваша машина… явно траминерская тачка. Мы даже хотели тебя пощадить, думали, ну не может она с этим животным… Но вы, голубки, так мило держались за ручки, пока убегали, что я понял, у вас все однозначно по любви. Хотя… я не был бы джентльменом, если бы не дал тебе последнего шанса, верно, принцесса? Поэтому и спрашиваю…

У Нимеи сводит скулы от попытки сдержать улыбку, а Фандер за ее спиной издает нервный смешок. На долю секунды они словно снова спрятались от всего мира, фольетинец это заметил, и его лицо кривится от отвращения.

– Скажи прямо сейчас, что эта тварь тебе никто, и иди дальше. А?

– Нет. – Нока не думает ни секунды.

* * *

Фольетинец подходит совсем близко. Нависает над Нимеей, дышит ей в лицо кислятиной. Теперь она чувствует раздирающие ее эмоции. Тепло Фандера успокаивает, такое знакомое и, на удивление, желанное, но при взгляде на фольетинца ее охватывает лютый страх.

Нимея не трусиха, но отрицать, что она в ужасе, глупо. Любой боится непредсказуемости безумия, иногда даже больше неизвестности смерти. Сердце холодеет, и резкие движения чудятся там, где их нет. От каждого щелчка тело напрягается.

Почему я не обращаюсь?

Нимея не в силах ответить. Потому что он тоже может обратиться?

В таком состоянии ему уже проще быть волком, чем человеком. Сердце фольетинца наверняка колотится в предвкушении схватки так же быстро, как от страха бьется сердце Нимеи, а от отчаяния – Фандера.

– Неужели подставишься за эту белокожую мразь?

– Разумеется.

– Да что такое, красотка? Ну? Зачем он тебе? Чем он лучше нормального мужика? – Он скалится, брызжет слюной и дрожит от предвкушения.

Бесит. Сделал бы уже, что надо, и отстал. Черт.

– Он мне нужен.

– Ну-ну, расскажи, как свела судьба такую сладкую девочку и этого…

– Ты болтать сюда пришел? – обрубает Нимея. Фольетинец тяжело дышит, глаза бегают по ее лицу, кончик языка показывается из-за приоткрытых губ и проходит по нижней из угла в угол.

– Конечно нет, дорогуша. Не могу заставлять даму ждать.

– Я так просто не сдамся…

– Поверь, это будет быстро.

Визг Нимеи тонет в криках Фандера по ту сторону купола и хохоте фольетинца, который сжимает мерзкие когти на ее плечах.

Давай же, ну. Чего ждешь?

Но тело впервые не отзывается. Впервые оно даже не думает обращаться волком, ногти не заостряются, не меняется анатомия тела. Ничего. Никакой приятной дрожи от предвкушения свободы. Не обостряются нюх, зрение, не наливаются силой мышцы. Нимея в отчаянии и чувствует, как раздражение и страх сменяются паникой. Самой настоящей, из-за которой дыхания не хватает. Вторым чувством прорывается гнев, сильнее, чем когда-либо до этого.

– Какого… – Нока с яростью дергает плечом, один раз, второй и каким-то чудом вырывается. Когти фольетинца разрывают кожу, будто это всего лишь ткань, кажется, что он отпустил Нимею специально, просто потому что наигрался.

На плечах Нимеи остаются рваные раны, на грудь и лопатки льется кровь. Нимея спотыкается почти сразу, стонет от боли и перекатывается на спину.

– Ты даже не заметила? Посмотри на свои ручки, милая…

Она смотрит на руки, ситуация все больше похожа на сон, потому что два массивных серебряных браслета, как наручники, сковывают запястья, и магии в теле будто бы больше нет. Только ощущение пустоты и бесполезности. Ни единого шанса на трансформацию, точно не с этой штукой.

Нимея беспомощно переводит взгляд на Фандера, который безостановочно что-то шепчет. Теперь границы сдерживающего его купола четко различимы, потому что внутри него буйно разрастается зелень, пытаясь вырваться за пределы искуственного барьера, но безуспешно.

– А чего ты хотела? – Фольетинец наступает. – На траминерской машине. С траминерцем. Мы бы просто забрали что могли и ушли восвояси. Но… Ты его как только не называешь. И котиком. И принцессой.

– Вижу, сарказма такие тупые браши, как ты, не понимают, – констатирует Нимея с кривой усмешкой – последнее, на что она способна.

Она заставляет себя хотя бы встать на колени, чтобы быть чуть выше. Кожа болит так, что хочется плакать.

Да что нужно этому телу, чтобы оно включило его болевой шок?!

Это просто невыносимо терпеть.

– Значит, он не твой котик?

– Мой, – рычит Нока в ответ, чувствуя, как скрипят связки и вырывается животный звук, который издают волки.

– Держись, котик, давай, котик, сейчас все будет хорошо, я тебя держу, котик, – кривляется фольетинец, а потом плюет себе под ноги, целясь в Нимею. Он уже достаточно близко, но промахивается: ей удается упасть на бок и отползти в сторону.

– Ты нанесла оскорбление…

– Большее, чем нанесла тебе природа, сделав таким уродом? – Ноке легче от этих слов. Она надеется приблизить свою участь, а уже потом думать, что делать, потому что ожидание невыносимо.

Ну, еще чуть-чуть. Позлись немножко, котик.

Ему хватает и этого. Через секунду перед Нимеей стоит уже не человек – волк. Слишком похожий на настоящего. Если бы Нимея могла сейчас превратиться в волка, ее шерсть была бы лоснящейся, глаза – почти человеческими, умными, а тело – массивным, неестественно крупным. Фольетинец другой. У него впалые бока с выпадающей клочьями шерстью, глаза безумные, тело состоит из сухих мышц. Он меньше любого не потерявшего разум фольетинца, потому что уже практически не человек. Еще немного – и обратиться собой он уже не сможет. Волк рычит, кашляет, как повисшая на поводке собака. Волосы на загривке встают дыбом, и угрожающе мечется по траве и опавшей хвое хвост, покрытый скатанной в сосульки шерстью.

– Ну привет, хорошая собачка, – шепчет Нимея.

Она впервые так сильно боится животного, и это кажется чем-то неестественным, потому что в ее мире не бывает опасных животных помимо людей.

Волк набрасывается на нее. Нимея вырывается как может, даже пытается бежать, но фольетинец проворнее, а еще им руководят инстинкты. Он больше видит, больше чувствует, быстрее реагирует. Магия сводит его с ума, она сконцентрирована, как у подростка, чьи мышцы переполнены силой и необходимостью быть быстрее самого времени.

Нимея лежит под тушей волка, тяжело дыша и понимая, что один укус желтых зубов может переломить ей шею. Один взмах когтистой лапы – и кожа на ее лице просто расползется, оголив череп.

Волк машет головой, будто пытается сбросить паутину, фыркает, подвывает и обращается человеком, стоя при этом на всех четырех конечностях. Руки по обе стороны от головы Нимеи. Коленями упирается по обе стороны от ее колен. Нимее кажется, что ее сейчас вывернет, но даже голову повернуть она не может, потому что теперь дрожащие пальцы фольетинца держат ее за волосы.

Он тяжело дышит, изо рта, с гнилых зубов и растрескавшихся губ стекает бешеная слюна, капая на шею Нимеи, и она содрогается от тошноты снова и снова, держась из последних сил. Так и появляются браши. Они ловят последние крохи человечности перед тем, как навсегда покинуть этот мир. Фольетинец снова кашляет, также по-собачьи, с мерзким хриплым звуком, его спина выгибается, тело трясет, и кожа резко бледнеет до синюшного оттенка.

– Ну-ну, принцесса, не вырывайся, хуже будет!

Хриплый смех проникает в уши, а следом за ним слышен такой жуткий визг, что Нимея не верит, что этот звук издает она сама. Все потому, что фольетинец наклоняется ближе, будто собрался ее поцеловать, но он только рычит ей на ухо, как будто помутился рассудком и не понимает, в человеческой он форме или в волчьей.

– Фандер! – вопит она, хотя знает, что он не поможет.

Плевать, все равно, но вдруг? Пусть знает, что он мне нужен, черт бы его побрал. Пусть вырастит целую дубовую рощу, чтобы она подорвала этот магический купол и избавила меня от браша.

– Фандер!

– Не поможет твой Фандер, зови лучше. – Фольетинец переворачивает Нимею на живот и одним махом разрывает ее майку, легко пробираясь к коже.

– Назови котиком, может, сработает?

Неизбежность происходящего просто убивает. Вот сейчас. Нет, через секунду. Все, что Нимея видит, – это трава, к которой прижата, сухие листья и иголки какой-то хвои. Интересно, какой?

Еще пара мгновений – и на коже останутся уродливые шрамы. И каждый, кто их увидит, будет знать, что она мало того что совершила что-то позорное, а еще и связалась с компанией фанатиков, достаточно отбитых, чтобы за это наказать.

Капля падает на траву. Дождь. Они в Дорне, и пошел дождь.

Может, случится чудо? Ну что стоит ее спасти? Быть может, прямо сейчас кто-то придет? Или, может, сам собой падет магический купол и Фандер окажется на свободе? Нет, пусть лучше остается за стеной. Он пострадает, а воскресить самого себя не сможет.

Как долго этот урод будет тянуть?

Лицо горит, ее зачем-то тащат за ноги, и теперь на лице наверняка будут ссадины.

Ну же. Кто-нибудь.

– ФАНДЕР!

Пусть это поскорее закончится.

Когти впиваются в ее кожу, кажется доставая до самого сердца.

Это так больно, что я, пожалуй, предпочту смерть.

* * *

Пахнет теплым прогретым деревом, над головой беленые доски; солнечные зайчики разрисовали их замысловатым узором. Подхваченная ветром шторка надувается парусом над головой. И это самое уютное, что Нимея видела за последние пару лет. Если жизнь после смерти такая, то Нимея рада, что торопилась умереть.

Она пытается почувствовать свое тело, прежде чем увидит его. И сразу же спину простреливает боль, перед глазами все плывет. Нимея выгибается, чтобы не касаться простыни, и хватает ртом воздух.

– Черт, зачем опять перевернулась?

Чьи-то руки поддерживают ее и переворачивают на живот. Туман в глазах стремительно рассеивается. Что-то холодное касается порезов, сильно пахнет мятой и полынью.

– Твою мать… – шепчет Нока и закрывает глаза, даже не успев увидеть, кто о ней заботится.

– Фандер?..

Нимея отключается.

* * *

Нока чувствует, как распущенные волосы прилипли к ранам, и каждое неловкое движение головой доставляет нереальную боль. Это настолько невыносимо, что кажется даже хуже той страшной минуты, когда она эти раны получила. Шипит, дергается.

– Тс-с… тс-с. Прекрати.

Прохлада, ледяные капли катятся по спине, по бокам, становится щекотно. Это не кровь, а что-то более жидкое и пахнущее антисептиком.

– Тс-с…

Чьи-то пальцы медленно убирают волосинки с ее ран, потом заплетают косу и аккуратно откладывают в сторону. Нимея вне опасности.

– Отрежь их к черту, – хрипло просит она.

– Нет, – так же хрипло отвечают ей.

И кому ее волосы так дороги? Что сложного просто от них избавиться? Неважно, все равно она снова отключается. И спасибо, что так, иначе она бы придушила любителя ее волос за такое глупое благородство.

* * *

Нимее ничего не видно. Похоже, сейчас уже поздний вечер или глубокая ночь. Различимо лишь колыхание шторки, и чувствуется запах скошенной травы.

– Есть тут кто?

– Спи. – Ей приказывают?

– Пить…

Слышит шевеления, шаги, чувствует металлическую трубочку между губ. Делает глоток, еще один и еще. Закашливается.

– Осторожнее, я же не забираю, – примирительно обещает голос.

Нимея откидывается на подушки, шипит от боли и словно видит, как благодетель закатывает глаза.

– Идиотка.

Сама знаю.

* * *

Агония. Снова? Ну какого черта? Мы же уже с этим покончили! Нет, это лихорадка.

Тело пылает, а Нимее холодно, аж зубы стучат, и кости как будто выкручивает. Она стучит ногами по матрасу, давит носком одной ступни на другую, потом меняет их местами, будто хочет себе кости поломать, но сил не хватает. Кажется, нужно просто посильнее вытянуть ноги и боль пройдет, но зудящее чувство не отпускает, что неистово бесит.

Нимея хочет почувствовать руки своего лекаря: он поможет, до этого же решал все ее проблемы. Человек – существо эгоистичное, и, если ему дать что-то очень приятное пару раз, на третий он будет ждать этого по умолчанию. В сознании пульсирует одна-единственная мысль, яркая и сочная, как апельсин: мне помогут, если меня коснутся. Мне помогут. Если меня коснутся. Мне помогут. Помогут. Помогут.

– Ты где?..

– Я тут… тут, – шепчут Нимее.

– Помоги…

– Если бы я мог… – Голос как будто расстроенный. Или это похоже на отчаяние.

– Просто прикоснись…

Нимея шепчет, почти теряя сознание. Ей просто кажется, что это сработает. Хочется не слышать, а чувствовать, что она не одна. А еще каждый раз, когда кто-то касался ее, ей становилось лучше. Это волшебство, и она хочет вновь почувствовать его прикосновения.

Спаситель медленно садится на край кровати. Его ладони касаются ее лопаток и, кажется, полностью накрывают их – настолько они большие, а она маленькая. Ведут от поясницы вверх, мягко сжимают плечи.

– Что ты…

– Тише. Я пытаюсь помочь.

Ей не больно. Скорее всего, раны уже зажили. Пальцы лекаря ведут по ее рукам и мягко касаются кожи, легко мнут мышцы. Массаж? Он делает то, что она сама пыталась, но не смогла. Ставит на место ее кости, которые невыносимо ломит. Нимее хорошо, пока он держит руки на ней. Как только он прекращает, зуд возвращается.

– Черт. Бесполезно.

Утыкается лицом в подушку. Пытается перевернуться на спину, потому что тело требует сменить позу, но лекарь давит на плечи.

– Лежи смирно.

Кровать прогибается. Он ложится рядом и обнимает. Нимее хорошо. Он крепко ее сжимает, даже ее ноги умудряется обхватить своими, и Ноке сразу становится легче.

– Скоро, скоро, – бормочет он ей на ухо.

* * *

– Он жив? – боясь ответа, спрашивает Нимея.

– Кто? – Теплые пальцы перебирают ее волосы, мягкие губы целуют висок и лоб.

– Мой Фандер жив? Или мне кажется, что это он рядом… – Это самое длинное, что она говорила.

Ей уже удалось набраться немного сил, только никак не получается открыть глаза.

– Он рядом, конечно, куда он денется?

– Спасибо. Черт, я так боялась. – Она переворачивается на другой бок, стонет от боли. Вслепую ищет носом, куда уткнуться, пока не находит сгиб шеи спасителя и не вдыхает знакомый запах.

– В крайнем случае ты бы собрала пару пузырьков крови и отнесла в Дом грозы сама. – Он смеется, но Нимея не оценила шутку.

– Мне нужен он, а не его кровь. Кажется. Ты что, не слышал? Я выбираю его.

– Если сделаю больно – скажи.

– Что? Не поня…

Руки спасителя так крепко обнимают, что задевают какую-то недолеченную рану, и Нимея морщится от боли, а потом отключается.

* * *

– Я сказала, я ее увижу, и мне плевать, что ты об этом думаешь, Фандер Хардин! Даже не смей стоять у меня на пути, ты можешь быть хоть трижды магом чего-то там, но уйди с дороги прямо сейчас, или я за себя не ручаюсь! Что ты там с ней делаешь, черт возьми? Ты даже не врач! Рейв! Рейв, скажи ему! Хейз, я серьезно!

Нимея так резко открывает глаза, что перед ними появляются разноцветные пятна, но немного погодя она видит все ту же комнату, которую увидела в первое свое пробуждение: беленые доски, солнечные зайчики, подхваченная ветром шторка.

И голос Брайт Масон, о да, определенно ее голос.

– Она спит! – Голос Фандера такой грозный, что Нимея не сразу его узнает.

Он и правда жив, даже может говорить и, очевидно, ходить, орать, грубить. И лечить.

– Я просто посмотрю и уйду! Это, в конце концов, мой дом!

– А это моя… напарница. Иди к черту и наберись терпения, пожалуйста.

«А это мой парень», – усмехается про себя Нимея и расслабленно закрывает глаза.

Он разберется. Непременно разберется со всем сам. Хлопает дверь, раздаются шаги, теплые пальцы касаются ее пальцев.

– Привет.

Фандер Хардин садится на край постели Нимеи, будто так можно, и гладит большим пальцем тыльную сторону ее ладони – какие новости! И ведет себя совершенно неподобающе: наклоняется и целует Нимею в лоб.

– Какого черта ты никого ко мне не пускаешь, Хардин?

Она улыбается.

– Не посмотришь на меня? – Он, кажется, тоже улыбается.

– Не хочу тебя видеть.

– Почему?

– Ты слишком хорош, мы в постели, она удобная и чистая… в кои-то веки. Я могу не удержаться. – Нимея и правда чувствует, как сдают нервы, потому что ее кожа словно кипит и пузырится от желания снова почувствовать его прикосновения. Это не из-за любви, просто после мерзкого грязного браша хочется чего-то знакомого и чистого.

Фандер явно все понимает, его руки перемещаются, скользят по ее талии к подмышкам, приподнимают легко, как ребенка, и прижимают к себе. Зажмурившись, Нимея со стоном облегчения кладет ему на плечо голову.

– Посмотри на меня, – снова просит Фандер. – Нимея…

– Ладно. – Она устало от него отрывается и моргает пару раз. – Посмотрела, и чт…

Его глаза заглядывают в ее, и она не понимает, как реагировать, потому что совсем их не узнает. Черные как смоль. Зрачки заполнили всю радужку.

– Фандер…

– Что?

– Ты смог? Ты… Как ты? – Она зачем-то ощупывает его руки, плечи, шею, лицо. – Тебе нехорошо? Боли, обмороки?

– Все хорошо. Все в норме. Я справляюсь. – Он уворачивается от пальцев Нимеи, потому что она через раз делает ему больно. – Эй, мне щекотно, хватит!

– Черт возьми, как я рада! – Она сжимает его лицо обеими руками и, совершенно не задумываясь, крепко целует. Недолго, не горячо, но искренне.

– Я вижу, – без смеха отвечает Фандер, а Нимея отмахивается.

– Так рада… – обнимает его обеими руками, прижав к себе крепко, насколько может, как если бы он мог испаряться по собственному желанию. – А… долго мы здесь? Мы не опоздали? Черт, что с Энгом?! Мы еще…

– Мы успеем. Прошли сутки, может, на пару часов больше. Все по графику, у нас был запас времени, верно? Можем спокойно поесть и набраться сил. Как там было в твоем плане? В Черные Земли не стоит соваться на ночь глядя? Сейчас пять вечера, Рейв заходил, говорит, у них рано темнеет.

– У тебя что-то реально получилось? Вот так быстро? Ты оживлял цветы, листья, хделал хлеб мягким. Мухи. Тут есть мухи? Я хочу увидеть, как ты оживишь муху.

– Стой. – Фандер ловит Нимею за секунду до того, как она срывается с места, чтобы искать дохлых мух.

– Я проверил. У меня получилось. Когда на тебя напал этот тип, я был настолько зол, что меня будто перемкнуло, ну и земля подсказала, что делать. Как я понимаю, я отмотал время вспять для того участка земли, на котором стоял купол. Раз – и он исчез. Стоило мне научиться говорить с лесом, как проснулась более древняя магия.

– А как ты справился с фольетинцем?

– Он был слишком увлечен, я просто огрел его по голове достаточно массивной веткой и вырубил. Потом дотащил тебя до Рейва и Брайт.

– На себе?

– На себе.

– Это же очень далеко…

– Ну… прилично. Ты казалась тяжелее с каждой милей, будто отъедала по дороге бока. Мы провели в дороге часа четыре, может дольше, с учетом, что нужно было периодически останавливаться и промывать твои раны. Духота в лесу отлично провоцирует паразитов на размножение.

– Фу, не продолжай. И как же ты меня вылечил?

– Мотать время вспять на живом человеке я не решился. Когда снимал купол, земля откатилась до времен, когда на ней даже трава не росла. Побоялся, что с тобой вытворю что похуже и…

– Значит, сделать меня младенцем побоялся?

– Побоялся. Но не было выбора. – Ему, кажется, совсем не смешно, в то время как Нимея испытывает такое облегчение, что готова хохотать по любому поводу. – Я все-таки проделал кое-что с тобой, ну… чтобы раны быстрее залечить. Они слишком глубокие для мазей, даже Рейв бы ничем не помог, так что я немного… ускорял процесс, но был очень осторожен. В общем… Ты выжила. Я обрабатывал раны, потом заставлял время течь чуть быстрее для тебя, и лекарства моментально начинали действовать. Этим легко увлечься, я тебе скажу. Постарела ты не больше чем на неделю, но все равно это заняло не пару часов, а целые сутки, мне жаль. Поднимался жар, но ты справилась. Все в норме. – Он выглядит на самом деле усталым, и черные глаза это только подчеркивают. – Не представляю, что происходит с мамой, если она постоянно выделывает такое с Энгом. Отматывать время вперед легко, а вот назад – невероятно трудно.

– Тебе бы поспать.

– Позже. Вся ночь впереди, а я, если честно, даже еще не ел. И нужно впустить твою долбанутую подругу, она там с ума сходит.

– Сама войду, не утруждайся.

Брайт Масон влетает в комнату, хлопнув дверью о стену, и вопросительно вздергивает одну бровь.

– Ты сейчас будешь объясняться, Нимея Нока. Хардин – свободен!