Дикая Омега

Глава 14

ВАЛЕК

Лезвие поблёскивает в тусклом свете, когда я снова и снова перекатываю нож в пальцах. Это движение для меня такое же естественное, как дыхание. Я сижу здесь уже несколько часов, смотрю, как омега спит. Смотрю, как её грудь поднимается и опускается, как пульс медленно бьётся в тонкой шейке. Такая хрупкая. Такая уязвимая.

Убить её было бы так легко. Одним точным движением — и простыни залило бы кровью.

Но я не делаю этого.

Не могу.

Я убивал столько раз, что давно сбился со счёта. Всегда чувствовал азарт охоты, вспышку силы, когда жизнь уходила из их глаз. И это всегда были мужчины, похожие на моего отца — те же жестокие глаза, те же усмешки.

Я выслеживал их днями, изучал привычки, слабости. А потом, когда момент был идеальным, — наносил удар. Быстро. Точно. Без пощады.

Но это… это другое.

Я никогда не был так поглощён кем-то, кого не хочу убить. Это как зуд под кожей, дрожь в жилах. Не могу перестать о ней думать. Не могу перестать смотреть.

Другие тоже чувствуют это, я знаю. Призрак и Виски — шлялись тут раньше, как псы, взламывая дверь клиники, лишь бы быть рядом с ней. И Чума, вечный хладнокровный ублюдок, уже даже не пытается нас отгонять.

Мы все под её проклятием — и никто из нас не понимает, что это за магия.

Мои старые одержимости были старыми жалкими огоньки у костра. Те мужчины были всего лишь заменами, временными мишенями для ярости, которую я на самом деле хотел обрушить на своего отца. Но я убивал его сотни раз в своей голове, в лицах тех, кого резал.

И всё равно голод оставался. Но этот голод… другой. Это не желание уничтожить, а желание обладать. Забрать себе. Поглотить.

Я никогда не хотел чего-то так сильно.

Мои пальцы сжимают нож, лезвие впивается в ладонь. Боль — знакомая, нужная, дающая ясность. Я концентрируюсь на жгучем уколе, на тёплой струйке крови — это удерживает меня в реальности.

Я заставляю себя отвести взгляд от неё, уставившись на холодные стерильные стены. Но даже так, я чувствую её присутствие. Как тяжесть на коже.

Давящую.

Сводящую с ума.

Я не привык терять контроль. Это я приношу хаос. Я — тот, кто наслаждается криками и кровью. Но сейчас я тот, кто трещит по швам.

И всё — из-за неё.

Она тихо вздыхает во сне, брови чуть хмурятся, уголки губ дрожат.

Снится что-то? Вспоминает всё то дерьмо, через которое прошла?

И вдруг во мне вспыхивает дикое желание — защитить.

Согреть.

Разогнать её страхи.

Меня потрясает сила этого чувства. Я никогда не хотел успокаивать кого-то. Никогда не умел быть тёплым. Не умел быть добрым.

Но для неё…

Для неё я хочу попробовать.

Эта мысль пугает. Ломает меня. И всё же я не могу уйти. Не могу заставить себя оторваться от неё.

Так что я остаюсь.

Молча.

Как тень.

Как страж.

Мой нож — единственное, что удерживает меня в равновесии.

И я смотрю. И жду. И жажду.

Её.

Дверь шипит, открываясь, и запах Чумы наполняет комнату — резкий, стерильный, как химия, в которой он возится. Я не поднимаю взгляд, всё ещё уставившись на её лицо.

— Думал, ты был на задании, — ворчит Чума, голос приглушён маской.

Я криво усмехаюсь:

— Был. Ни одного выжившего. Закончил раньше.

Чума подходит ближе, шаги точные, холодные. Я чувствую его недовольство всем своим телом.

— Играешь ножом в моей клинике? Ты лучше знаешь, Валек.

Он тянется к ножу — но я быстрее.

Одним движением вырываю клинок, металл свистит в воздухе.

— А-а-а, док. Хочешь лишиться руки?

Чума замирает, его янтарно-золотые линзы впиваются в меня.

На мгновение мы застываем в безмолвной схватке взглядов — напряжение такое плотное, что его можно было бы разрезать моим ножом. Но в конце концов он сдаётся: отдёргивает руку и выдыхает, коротко и раздражённо.

Я убираю нож в ножны. Щелчок звучит особенно громко в тишине.

— И сколько она ещё будет в отключке?

Чума наклоняет голову, изучая меня.

— Почему? Так отчаянно хочешь дождаться своей очереди?

Раздражение вспыхивает во мне мгновенно, как огонь по сухой траве. Он думает, что я пришёл просто трахнуть её, удовлетворить своё влечение, как какой-то ебаный зверь на гоне. А всё куда глубже.

— Я вообще не думал о сексе, — выплёвываю я, слова на вкус — пепел.

По тону он, должно быть, понимает, что задел лишнее, потому что его поза меняется — насмешка исчезает из голоса.

— Хорошо. Потому что я ещё даже полноценный осмотр не сделал, а она ещё долго будет не в состоянии для… этого. Её состояние улучшается, — говорит он уже деловым тоном. — Думаю, скоро смогу вывести её из седации. Обсужу это с Тэйном, когда он вернётся.

Тэйн. Имя, которое вызывает во мне всплеск чего-то тёмного, вязкого, собственнического.

Он наш лидер.

Но сама мысль о том, что он будет рядом с ней, тронет её…

У меня в глазах краснеет. Я загоняю чувство обратно, закрываю его в самых глубоких, самых тёмных углах мозга. Я не могу бросить вызов Тэйну. Не из-за неё.

Пока что — нет.

Чума всё ещё смотрит на меня. Тяжёлый взгляд. Проникающий. Слишком понимающий. Из всех нас именно он ближе остальных понимает, что у меня в голове — и это делает его опасным.

— Ты играешь опасную игру, Валек, — произносит он тихо. Предупреждение. Угроза. Обещание.

Я оскаливаюсь. Острый, звериный оскал.

— Опасность — это мой кислород, док. Ты же знаешь.

Он качает головой, выдыхает короткий, мрачный смешок.

— Однажды этот твой голод тебя и прикончит.

— Все мы когда-нибудь сдохнем, — пожимаю плечами, взгляд уходит к омеге. — По крайней мере, я уйду по своим правилам.

Чума следует моему взгляду. Останавливается на омеге.

— По моим ты скоро уйдёшь, если тронешь её раньше, чем положено, — говорит он, голос становится каменным, сухим, ломким. Опасность, которую я увидел в нём с первой встречи. Демон узнаёт демона.

— Это ты так меня видишь? — усмехаюсь. — Думаешь, я насильник?

— Ты убийца, — отвечает он без эмоций. — Логично предположить.

— Мы все убийцы, — напоминаю ему, поднимаясь, становясь нос к носу. За все наши годы вместе мы, наверное, обменялись меньше слов, чем за эти пять минут.

— Но ты другой, — говорит он сухо, как факт.

— Да ну? — я хмыкаю, делая шаг ближе. Он не отступает. И не идёт на сближение. Держится ровно. Будто выше всех нас.

Он всегда считает себя лучше. Именно это желание быть выше — самая верная причина, чтобы воткнуть нож ему в лоб. Классическая лоботомия. Думаю, ему бы понравилось. Может быть, стал бы меньше выпендриваться.

— Ты кайфуешь от этого, — произносит Чума, его голос ровный, почти клинически отстранённый. — От убийств. От крови. Для тебя это наркотик.

Я наклоняю голову, обдумывая.

Он не ошибается. Адреналин. Власть. Контроль. Всё это — мой идеальный коктейль.

Но это не вся правда.

— А ты, док? — мурлычу насмешливо. — Ты дрочишь на то, что играешь в Бога? На то, что решаешь, кому жить, а кому сдохнуть?

Он рычит. Тихо, приглушённо, почти незаметно — но достаточно, чтобы я понял: попал в точку.

— Я спасаю жизни, — выдавливает он. — А ты их забираешь.

— Томат, то-май-то, — ухмыляюсь. — У всех свои пороки.

Чума снова смотрит на омегу. Я вижу, как у него в голове крутятся шестерёнки — пытается раскусить, почему она так глубоко засела в моём мозгу.

Хотя я и сам хуй пойми, что чувствую.

— Уходи, — произносит он наконец и делает шаг назад.

— А если я не уйду? — бросаю вызов. Я плохо реагирую на приказы. Мой первый соцработник называл это нарушением поведенческих норм или типа того.

Я всегда предпочитал слово «психопат». Чётче.

Мне не нужно видеть его глаза, чтобы понять выражение за маской. Сложно вывести Птичьего Мозга из равновесия — и удивительно, что я не сделал это раньше. Но момент подходящий.

Энергия под кожей кипит. И это не то животное возбуждение, которое омеги якобы должны снимать. Я даже не хотел её трахнуть раньше. Мой мозг всегда интересовала кровь. Её песня громче всего.

Пока не появилась она.

И теперь я хочу крови по-другому.

Я хочу найти тех, кто поставил на ней свои следы, и разорвать их в клочья.

Чёрт, часть меня хочет вырвать её старые шрамы и перерисовать их. Чтобы стереть чужие метки и оставить только свои.

Рука Чумы дёргается, пальцы сжимаются в кулак. В нём кипит насилие, всего на волосок от взрыва. Он хочет ударить меня. Проучить. И часть меня только этого и ждёт — вкус крови, всплеск адреналина…

Но он сдерживается. Всегда контролирует себя.

— Я не повторяю, — его голос низкий, опасный. — Вон. Сейчас.

Я открываю рот, готовый вывести его ещё немного… но дверь резко открывается. В комнату входит Тэйн.

Запах альфы заполняет пространство — мускус, власть, неприкрытая сила. Запах, требующий покорности. Я никогда не умел подчиняться.

Я разворачиваюсь к нему, тело расслабленное, но каждое мышечное волокно — натянутая струна, готовая к драке.

— Босс, — протягиваю лениво, отдавая ему насмешливый салют. — Какая честь. Что привело?

Тэйн окидывает взглядом комнату — Чуму, меня, омегу между нами. Его глаза сужаются. На секунду в них мелькает что-то тёмное, хищное, собственническое.

А потом всё исчезает под маской холодного командного спокойствия.

— Нам нужно поговорить, — говорит Тэйн таким тоном, который не предполагает возражений. — Всем. Сейчас.

Чума выпрямляется, его внимание мгновенно переключается на Тэйна.

— Из-за омеги? — спрашивает он, и в голосе появляется тень настороженности.

Тэйн кивает — коротко, резко.

— В том числе. Собери остальных и через пять минут — в брифинг-комнату.

Это не просьба. Это приказ. И несмотря на мою врождённую, пульсирующую в крови потребность послать любого начальника нахуй… я киваю. Если не из уважения — то из любопытства. На выходе я бросаю последний взгляд на омегу. Запоминаю каждую деталь.

Она выглядит такой маленькой, такой хрупкой, потерянной на огромной стерильной койке. Но… под этим всем скрыта сила.

Гибкость.

Несломленность.

Она пережила такое, от чего большинство людей бы просто сдохло. Пережила боль и унижения, которые я даже не могу до конца представить.

И всё же — она здесь. Она держится. Борется. И именно это — её стержень, её упрямая живучесть — притягивает меня сильнее всего. Как мотылька — к пламени.

Хочу её.

Хочу забрать эту силу себе.

Хочу сломать её и собрать заново.

Сделать новой.

Сделать своей.

Но я знаю — рано.

Пока рано.

Сначала нужно разобраться с тем дерьмом, которое она принесла с собой. С волнами, что уже расходятся по нашему выстроенному до сантиметра миру.

В воздухе висит напряжение. Предчувствие. Что-то надвигается. Что-то огромное. И омега — в самом центре этой воронки.

Когда я иду за Тэйном и Чумой, покидая лазарет, мысль грызёт меня изнутри:

Что будет дальше?

Для неё.

Для нас.

Для всех.

Но в одном я уверен на сто процентов.

Всё сейчас изменится. И будет охуенно интересно.