Деревенщина в Пекине 5

Глава 14

До Тхи Чанг прижимается плечом к Лян Вэю и, иронично улыбаясь, произносит на вполне правильном и узнаваемом китайском:

— Кажется, этот вечер перестаёт быть томным, — её голос звучит мягко, но в нём слышится сталь. — Предлагаю расплатиться и закругляться прямо сейчас, потому что этот персонаж уже перестал себя контролировать, — длинный ноготь вытягивается в сторону буйного папаши, заставляя инстинктивно отшатнуться, — ситуация может выйти за рамки нашего стола и наших посиделок. А в зале находятся другие люди, в том числе очень влиятельные, всё-таки это центр Пекина, — она переводит выразительный взгляд на мать Лян Вэя. — Если ваш колхозник случайно заденет их или оскорбит, мы можем и не суметь рассчитаться. Даже если скинемся всем, что есть. Во всех смыслах.

— Плевать я хотел на ваших пекинских неженок! — не унимается отец, агрессивно размахивая руками. — Да пошли они все!

Мама Лян Вэя машинально кивает, испуганно оглядывая обеспеченных посетителей ресторана. Этот чужой мир, куда сегодня она смогла заглянуть благодаря сыну, кажется ей совершенно непонятным, непредсказуемым и пугающим.

Её обеспокоенный взгляд говорит о том, что она совершенно не знает, как усмирить буйного главу семейства. Растущий градус агрессивности уже давно дошёл до критической отметки, после которой отец легко переходит к рукоприкладству. За долгие годы совместной жизни она научилась это безошибочно предчувствовать.

И ладно, если он поднимет руку на неё, как делал уже несчётное количество раз за время их брака. Но что если он полезет на кого-то из богатых гостей? Деньги у этих людей такие, что компенсация за нанесённый ущерб окажется запредельной. Хоть почку продай — всё равно не рассчитаешься.

Следом обязательно прилетит внушительный штраф за нарушение общественного порядка, может дело и до депортации в родную провинцию дойти.

Не говоря уже о проблемах для сына, который только-только встал на ноги в столице.

Младшая сестра резко вскакивает из-за стола и торопливо подбегает к вьетнамке:

— Так ты говоришь по-китайски⁈ — удивлённо восклицает она. — И всё это время нас понимала?

Вьетнамка ненатурально стесняется — опускает взгляд и носком правой туфли слева направо три раза трёт мраморный пол:

— Если честно, да.

— А зачем тогда делала вид, что не понимаешь? — зажигается сестра искренним интересом.

— Лян Вэй не рассчитывал, что с вами приедет отец, он его не приглашал, — объясняет До Тхи Чанг. — За поведение главы семейства ему стало очень стыдно ещё в аэропорту. На тот момент это мне показалось самой лучшей тактикой. Очень хотелось, чтобы именно сегодняшний вечер прошёл спокойно. Но я, признаюсь, не ожидала такой стремительной динамики, — вьетнамка снова выразительно указывает в сторону пьяного Лян Дао. — Он два часа назад был в одном агрегатном состоянии, а сейчас уже в совершенно другом. Смену состояний я, каюсь, не спрогнозировала.

— Я же говорил, что вытрясу из неблагодарного сына деньги! — довольно, ухмыляется папаша. — Настоящие мужики из Суншугоу в карман за крепким словом не лезут! Я только начал разгоняться!

От этих наглых слов Чэнь Айлинь окончательно теряет вежливость и терпение. Она закрыла глаза и вошла в положение, когда отец Лян Вэя пришёл в ресторан не по дресс-коду, в помятой грязноватой рубашке и мешковатых застиранных штанах.

Но больше молчать она не может. Из-за выходок неадекватного пьянчуги может серьёзно подорваться с трудом заработанная репутация всего заведения. Его вызывающее поведение настораживает других гостей и безнадёжно портит им вечер.

— Лян Вэй, давай срочно что-то решать, — обращается она твёрдым тоном. — У нас сейчас пятьдесят занятых столиков, кое-кто из постоянных гостей отмечает день рождения. Извини, но на кону репутация всего ресторана. У меня будут очень большие проблемы с руководством, если его немедленно не выпроводить. Пожалуйста, забирай свою… картошку и уходи.

Лян Вэй поднимается из-за стола, подходит к пьяному папаше и двумя пальцами берёт его за верхнюю пуговицу помятой рубашки:

— Уважаемый господин, — холодно произносит он, глядя отцу в глаза, — вы сейчас пойдёте строго туда, куда я скажу, и займёте спальное место, где я укажу. Перед этим загрузите всю грязную одежду, в которой приехали прямо с полей, в стиральную машинку, включите её и примете душ. А потом будете тихо душить подушку минимум следующие девять часов подряд.

— Ты что о себе возомнил, щенок! — взвивается отец. — Думаешь, я буду твои дурацкие просьбы исполнять⁈ Ещё чего не хватало!

— Это не просьба, а приказ, — жёстко припечатывает сын.

Лян Дао неожиданно хватает со стола горлышко открытой бутылки с водкой, резко отводит её в сторону, щедро разливая остатки крепкого алкоголя по своей и без того испачканной одежде, и истошно кричит:

— Я свободный человек в Китайской Народной Республике! Иду куда захочу и когда захочу! Никто не имеет права мне приказывать!

Все без исключения взгляды посетителей мгновенно устмгновенно фокусируются на скандальном посетителе.

Певица, исполнявшая живую музыку на небольшой сцене, резко обрывает песню на полуслове и испуганно затихает.

— Чё смотрите⁈ — агрессивно бросает им родитель, зло замечая плохо скрываемое презрение в свой адрес. — Вы, жирные толстопузы, живёте исключительно за счёт нас, простых честных крестьян! Кто вам сказал, что вы лучше нас⁈ Приедьте к нам в Суншугоу, если не боитесь! Я не один такой, нас много, просто нам затыкают рты!

— Выполняй, — напоминает о своих словах Лян Вэй.

Отец размашисто замахивается бутылкой, чтобы со всей силы дать ею по голове строптивому сыну, совершенно не заботясь, куда именно попадёт. Из-за огромного количества алкоголя в крови его чуть уводит в сторону, но с профессионализмом постоянно пьющего человека он каким-то чудом ухитряется подкорректировать траекторию движения и удержаться на нетвёрдых ногах.

Лян Вэй пропускает бутылку над головой, чуть наклоняясь, и выныривает возле локтя папаши. Быстрым движением перехватывает руку, прихватывает запястье и отгибает к локтю.

Пальцы разжимаются по естественным причинам физиологии.

Пустая бутылка летит вниз.

До Тхи Чанг, дёрнувшись вперёд, вовремя подхватывает её, не дав разбиться.

Рот сестры Лян Вэя молча открывается.

К столику быстрым шагом направляются трое крупных охранников. Не успевает Лян Дао толком среагировать, как двое из них его хватают и, взяв словно мешок, несут под руки к выходу.

— Вы здесь совсем охренели⁈ — вопит транспортируемый во весь голос, отчаянно пытаясь вырваться. — Да я вас сейчас всех…! Руки убрали! Я с вами разберусь!

Когда его наконец-то выводят из ресторана, Чэнь Айлинь устало прикрывает глаза и выдыхает. Такого гостя «Горизонт» ещё не видал.

Лян Вэй делает официанту общепринятый жест, прося поскорее рассчитать за всё.

— Извини, — обращается он дальше к администратору с искренним сожалением. — Не думал, что алкоголь настолько сильно развяжет ему и руки, и язык.

— Ну и заставил же ты меня понервничать сегодня, — выдыхает Айлинь. — Надеюсь, Линь Сыюй не оставит жалобу на нас у себя в блоге. Иначе я пропала.

— Линь Сыюй? — удивлённо переспрашивает Лян Вэй. — Бьюти-блогер?

— Она самая, — кивает Айлинь. — У неё сегодня день рождения, сидит за пятнадцатым столиком. Ради этого мероприятия она арендовала сразу пять столов для гостей. Мы только собирались ей торт выносить, как твой отец начал своё… выступление.

— Понял. Сейчас всё исправлю.

Лян Вэй быстро расплачивается картой за ужин, вазу и разбитую посуду и уверенно направляется в сторону сцены. Он просит у растерянной певицы микрофон и обращается к посетителям:

— Дорогие гости, я бы хотел извиниться за поведение своего отца. Если в зале есть наши постоянные клиенты, то вы знаете, что я работаю здесь официантом уже четвёртый месяц. За это время мне довелось обслужить целое множество уникальных и интересных людей, чем я неимоверно горжусь.

Часть гостей, узнавшая Лян Вэя, одобрительно захлопала.

— Возможно, кто-то из вас смотрит на меня прямо сейчас.

Напряжение постепенно спадает с встревоженного лица Чэнь Айлинь. Она пристально отслеживает настроение посетителей. То, что ещё минуту назад воспринималось как неприятный отход от нормы и раздражитель, мешающий спокойному отдыху, сейчас благодаря умелому ходу начинает превращаться в импровизированную часть развлекательного шоу.

— Как всякого любящего сына-китайца меня даже не волнует, на сколько именно денег мой родитель сейчас повеселился, — морщится Лян Вэй.

По залу катится смешок.

— Дай бог, чтобы это было всё его развлечение до завтрашнего утра. Кто я вообще такой, чтобы стоять на пути между ним и его личным счастьем?

Вспышка веселья сменяется волной искреннего смеха.

Пока гости увлечены шоу, расторопный персонал приступает к уборке последствий беспорядка, учинённого пьяным отцом коллеги. Осколки дорогой вазы оперативно убираются, протирается мраморный пол, убирается стол и заменяется испачканная скатерть со следами разлитого алкоголя.

— Я обычный студент, — речь продолжается. — Приехал в Пекин из Суншугоу, с далёкого холодного севера. Если бы вы только знали, что у нас там творится в глубинке, — кладёт ладонь на грудь, передавая целую гамму эмоций. — Заведений никаких нет, один продуктовый на всю деревню, электричество работает с постоянными перебоями, а большинство людей — обычные колхозники. Так что развлечения у нас там, как вы сами только что видели, весьма своеобразные. Увы.

За некоторыми столами смех трансформируется в аплодисменты.

— Я очень рад видеть всех сегодня, — продолжает Лян Вэй, его взгляд останавливается на одном из столиков. — Но особенно вас, уважаемая Линь Сыюй. Я знаю, что сегодня ваш день рождения, и хочу от лица всего персонала поздравить вас с этим прекрасным днём! — он слегка кланяется в её сторону.

Следом за поздравлением группа официантов выкатывает в зал огромный авторский торт, украшенный живыми цветами.

Оба зала взрывается аплодисментами и поздравлениями — сидящие за стеклянной перегородкой в другом секторе тоже всё слышит. Напряжённая атмосфера, созданная пьяным отцом, рассасывается.

Лян Вэй отдаёт микрофон певице и возвращается к своему столику, где его ждёт семья.

От учинённого беспорядка не остаётся и следа. Только виноватое лицо матери напоминает о произошедшем инциденте.

Выходим из дверей ресторана, чтобы тут же услышать продолжение громких возмущений отца, доносящихся из коридора:

— Чё встали столбами⁈ — орёт он охранникам. — Дайте пройти! У меня там сын работает!

Охрана, выпроводившая пьяницу в коридор, непробиваемой стеной встала в проходе, физически не давая ему даже приближаться к входным дверям заведения.

Поворачиваюсь к матери, которая выглядит измученной и растерянной:

— Я могу сейчас сделать так, что его отнесут прямо ко мне в квартиру, но я не смогу его привязать там к кровати. Что делать будем?

— На вашем месте я бы сдала его в полицию, — неожиданно предлагает До Тхи Чанг по-китайски. — У наших знакомых, например, папа один раз ночевал в полиции в вытрезвителе, причём это интеллигентная семья. Ничего страшного не произошло.

— Проклятые мажоры! Да чтоб вас всех! — продолжают доноситься пьяные крики отца. — Китай подняли обычные крестьяне, такие как я!

— Он не уймётся, пока не проспится, — устало констатирую неоспоримый факт, прекрасно зная его повадки. — Это может продолжаться часами.

— Сынок, давай без полиции и грубой силы. Я лучше сама его уведу в твою квартиру и постараюсь уложить спать, — умоляюще просит мать. В её глазах читается бесконечные усталость и стыд. — Я знаю, как с ним обращаться. Как-нибудь справлюсь.

Молча киваю. Кто я, чтобы спорить с её решением. Она прожила с этим человеком всю жизнь. Добавлять ещё больше негатива в нашу семейную встречу я не намерен.

— Всё, Лян Дао, мы уходим отсюда, — твёрдо говорит она, беря родителя под руку. — Пошли спать, сегодня ночуем в квартире сына. Хватит безобразничать.

— Квартира сына, точно… — повторяет он вдруг затихшим шёпотом, и лицо его становится подозрительно задумчивым. — Надо её хорошенько осмотреть, может деньги там прячет где-нибудь. Или документы на счета…

Он добровольно шагает в сторону лифта, больше не сопротивляясь. Охранники настороженно следят за ним, готовые в любой момент вмешаться.

Как только заходим в лифт, отец внезапно спохватывается:

— Где бутылка⁈

— Какая?

— С байцзю! — он паническим взглядом осматривает нас в поисках драгоценной бутылки. — Я никуда без неё не пойду! Пустите меня обратно! Я не допил!

— Да будет тебе твоя бутылка, чтоб ты ею подавился, свинья! — не выдерживает мама, впервые за весь вечер в её голосе звучит неприкрытая злость. — Всю жизнь мне испортил! Всю молодость мою отравил! Пьешь не просыхая, позорище! Да чтоб ты этой водкой удавился поскорее! Залился и не проснулся, тварь!

Глаза младшей сестры округляются от неподдельного удивления. Впервые в жизни она слышит от всегда терпеливой, молчаливой матери такие резкие слова в адрес супруга.

— У любого, даже самого крепкого терпения неизбежно есть предел. — Констатирует вьетнамка.

Нажимаю на кнопку этажа, массивные двери лифта беззвучно закрываются, отрезая нас от внешнего мира.

— Давайте просто запрём его в моей спальне на ночь? Потом будь что будет, — предлагаю, глядя на измученные лица родственников. — А вам я сниму соседний номер в отеле, не нужно тратить на него свои нервы и здоровье. Хоть отдохнёте нормально, выспитесь как следует, а?

Мама устало качает головой:

— Не надо, сынок, ты и так уже столько денег сегодня потратил из-за нас…

— Не из-за вас, а из-за отца, — поправляю. — Мне ужин обошёлся в девять тысяч юаней, если ещё пятьсот потрачу на номер для вас — они погоды не сыграют. Это даже не одна десятая от потраченного.

— Ты, конечно, правильно говоришь, но лучше мы с ним всё-таки побудем рядом, — упрямо настаивает мать. — Мы же семья, как ни крути. Я не готова его одного оставить в таком состоянии. Ещё и в твоей квартире. Мало ли что он натворит или сломает. Не надо, сынок, не надо.

— Мам, если папа так и дальше будет себя вести, то я полностью поддержу идею брата, — заявляет младшая сестра. — Мне страшно, когда он такой.

Лифт останавливается, двери открываются.

С До Тхи Чанг молча провожаем семью до двери моей квартиры.

Отец первым заваливается внутрь, с нездоровым любопытством начиная шарить покрасневшими глазами по сторонам. Он нагло распахивает дверь в ванную, видит джакузи и громко присвистывает.

— Чистые полотенца в ванной на полке, постельное бельё в шкафу справа, — указываю рукой. — Чайник — вот здесь на столе, печенье там же. В холодильнике есть готовая еда и продукты, берите всё что хотите, не стесняйтесь. Если что-то понадобится — сразу звоните мне. Я буду в отеле несколькими этажами выше, через минуту прибегу. Телефон не отключаю.

Мать подходит ближе, крепко обнимает меня и шепчет:

— Прости меня, сынок. Если бы я только знала, что всё вот так закончится, я бы лучше осталась в Суншугоу! Честное слово! Он такой скандал дома поднял, кричал, что не отпустит, телевизор хотел разбить. Никуда бы нас не выпустил из дома. Я как раз деньги отложила, чтобы вещи новые в Харбине купить, вот их и взяла, чтобы оплатить отцу дорогу. Иначе он не дал бы нам уехать.

Конечно, я ещё в аэропорту обратил внимание на одежду семьи. Младшая сестра щеголяла в новеньких вещах — купленная мною куртка, джинсы и обувь только что из магазина. А вот мать…

Она выглядит чистой и опрятной (чего не сказать об отце), но даже сейчас поношенный свитер болтается мешком — слишком большой, явно не её размер.

Скорее всего, одолжила у соседок перед поездкой.

Те же самые брюки, что я видел на ней ещё до отъезда из Суншугоу. А на коврике стоит лёгкая осенняя обувь, хотя в деревне уже давно лежит снег.

Все лишние деньги ушли на билет этому пьянице.

Ладно, сейчас уже поздно что-либо делать, нужно идти спать. Займусь всеми вопросами завтра.