Деревенщина в Пекине 4

Глава 15

— Господин Цзюнь, я разузнал кое-какую информацию, — передаю чиновнику, провожая взглядом удаляющееся такси с полицейскими, которое растворяется в потоке вечернего трафика.

— Не по телефону, — коротко отрезает собеседник, его голос звучит напряжённо. — Встретимся в том же самом сквере. Буду через двадцать минут.

Связь обрывается. Я медленно поднимаю взгляд на знакомый небоскрёб из стекла и бетона, в котором находится «Горизонт», и небольшая комната в студенческом общежитии, ставшая для меня домом. Видимо, придётся ещё немного задержаться.

В вечернем сквере царит относительная тишина — лишь изредка мимо проходят запоздалые прохожие, спешащие домой после трудового дня. Цзянь Хао появляется в поле зрения точно через обещанные двадцать минут — его характерный силуэт легко узнаваем даже в постепенно сгущающихся осенних сумерках.

Он подходит ко мне уверенным, деловым шагом и протягивает руку для рукопожатия.

— Пойдём пройдёмся — предлагает он, указывая на извилистую аллею, уходящую вглубь парка. — Мне природа нравится больше, чем душные кабинеты и кабаки. Так голова работает яснее, да и посторонние уши исключены. Заодно расскажешь, что удалось узнать.

Мы начинаем неспешно прогуливаться по усыпанной опавшими листьями дорожке. Середина ноября, а в Пекине по-прежнему нет ни снега, ни настоящих морозов — климат в столице намного мягче и комфортнее, чем в родном Суншугоу, где к этому времени уже вовсю хозяйничает суровая зима.

— Даже не знаю, с чего и начать, — начинаю я. — С одной стороны, вы влезли в это дело мне навстречу, проявили доверие и готовность помочь. А с другой стороны, как говорится, осёл никогда не унесёт больше, чем он может унести. Последняя соломинка ломает спину верблюда. Всему есть свои пределы, и боюсь, мы приближаемся к одному из них.

— Хватит ходить вокруг да около со своими ребусами, — с плохо скрываемым нетерпением перебивает собеседник. — Ты выяснил, кто конкретно к ней приходил?

— Комиссия партийного контроля, — произношу я, наблюдая, как лицо Цзяня мгновенно каменеет. — Формально вряд ли секретная организация, потому что, поискав в интернете, я всё же встретил пару мимолётных упоминаний о ней. Один раз она присутствовала на важном совещании вместе с министерством водного хозяйства, а ещё раз провожала в аэропорту делегацию членов партийной комиссии из братской республики. Самое интересное — все остальные министерства и государственные органы имеют подробные официальные сайты с полной информацией о структуре и полномочиях, но только не эта комиссия. С другой стороны, возможно, очень неплохо, что так сложилось.

Лицо Цзянь Хао становится глубоко задумчивым, густые брови сходятся к переносице, образуя глубокую вертикальную складку. Он погружается в глубокие размышления, продолжая механически шагать по аллее, словно пытается просчитать все возможные варианты развития событий и их последствия.

— Знаете, я достаточно неплохо изучал историю другого государства, в котором первый руководитель раньше начал и значительно дольше прошёл по той дороге, по которой сейчас движется товарищ Си. На определённом этапе централизации власти всегда возникает объективная потребность в создании собственных информационных каналов. — Как бы тут помягче. — И в нашей многотысячелетней китайской истории, богатой интригами и политическими манипуляциями, эта потребность неизбежно реализуется в создании никому, кроме верховной власти, не подконтрольной структуры. Личный информационный аппарат политической элиты, если вы понимаете, о чём я.

— Понимаю, — коротко кивает он. — Можешь не продолжать в этом направлении.

— И всё же позвольте договорить. Возможно, сейчас прозвучат вещи, которые могут показаться крамольными, но без понимания полной картины мы с вами не сможем выработать правильную стратегию действий. Вы же ожидаете от меня гарантий того, что свидетель не откажется от своих показаний в суде?

— Продолжай, — роняет он после короткого раздумья.

— Теоретически вся остальная система государственных органов настроена на обеспечение благополучия народа — это чётко прописано и в уставе вооружённых сил, и в документах министерства безопасности, и в регламенте любого комитета.

Цзянь Хао слегка ухмыляется одним уголком рта, но предпочитает пока ничего не отвечать.

— Кроме того, система настроена на то, чтобы конституционная пирамида власти с ведущей ролью Центрального комитета оставалась незыблемой основой государственного устройства, — продолжаю. — Но на определённом этапе политического развития элита страны начинает осознавать себя не просто частью общего государственного организма, а, скажу деликатно, мозгом, доминирующей силой, абсолютным приоритетом.

— Это происходит с правящей политической элитой практически всех стран мира, совершенно независимо от конкретного политического строя, исторических традиций и культурных особенностей, — отстранённо комментирует Цзянь.

— Согласен, но у нас это технически проще реализовать в силу своеобразного устройства государства и исторических традиций централизованного управления. Со временем этот политический «мозг» начинает остро нуждаться в собственных глазах и ушах, которые будут работать исключительно на него, минуя все традиционные каналы информации.

— Полуторамиллиардный Китай — одно дело, когда он представляет собой единый, сплочённый монолит, — мрачно соглашается собеседник. — И совершенно другое, когда человек очень долго остаётся на месте, которое, по первоначальным планам, он должен был освободить значительно раньше. Всё, дальше не буду рассказывать.

— И так всё понятно. Мы ведём непрекращающуюся войну за выживание в окружении капиталистических государств — именно так это формулируется в некоторых ортодоксальных партийных средствах массовой информации. На любой войне солдатам регулярно предоставляют ротацию: пару месяцев повоевали — и их отводят в тыл, дают отдохнуть, восстановить силы, пожить в нормальных условиях. А генеральный секретарь, он же верховный главнокомандующий, вынужден работать двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, без выходных и отпусков, противостоя всему капиталистическому миру.

Чиновник с округлившимися глазами напряжённо оглядывает сквер, проверяя, нет ли поблизости случайных свидетелей нашего разговора.

— Только представьте, как он устаёт от такой нагрузки, — продолжаю я, ничуть не смутившись его реакцией. — Его тоже следовало бы менять — причём чаще и быстрее, чем командира батальона. Всем прекрасно известно, как хроническая усталость сказывается на точности и качестве принимаемых решений.

— Замолчи! — шипит он сквозь зубы. — Я тебя услышал и понял. Не скажу, что категорически против, но и согласиться с тобой не могу.

— Я веду к тому, что свидетель изначально была морально готова пойти против равного противника. Как волк идёт против волка — на равных, с пониманием правил игры и возможных последствий. А теперь с ней вышли на связь люди, которые представляют совершенно непонятную силу, и никто не знает, что от них можно ожидать и как они могут отреагировать. Вы на своей работе наверняка отрастили глаза на затылке — на вашей должности жизненно необходимо очень тонко улавливать малейшие изменения в настроении собеседников и политической атмосфере. Не зря ваша служба считается одновременно и опасной, и сложной.

— Что конкретно они хотели от неё? — Цзюнь Хао переходит к практическим вопросам.

— Пока что исключительно информацию, они не выдвигали никаких конкретных требований, не оказывали прямого давления. Просто задавали вопросы и внимательно выслушивали ответы. Забегая вперёд: я не спрашивал её напрямую о деталях, однако внутренний ресурс человека, когда смотришь ему в глаза с близкого расстояния, становится хорошо виден. Согласны?

— Да, бывает.

— И я отчётливо вижу, что активно сопротивляться им и вступать в открытую борьбу она точно не будет. Она молодая, хочет выйти замуж, родить детей, жить нормальной жизнью. За свои непосредственные личные интересы она готова бороться до определённого разумного уровня, но чтобы защищать грудью чужие интересы и принципы — это точно не её случай. Рисковать всем ради абстрактной справедливости она определённо не будет.

— Всем рисковать я тоже не собираюсь, — хмыкает собеседник. — Но одно остаётся для меня совершенно непонятным: почему они вообще начали с ней общаться? Обычно всё происходит на совершенно другом уровне, через других людей и другие каналы. Их интерес к этому делу остаётся для меня загадкой. Ладно, буду выяснять подробности и думать, что делать дальше.

Лицо собеседника заметно мрачнеет, и я прекрасно понимаю истинную причину такой болезненной реакции. Сейчас он оказался в классическом шахматном цугцванге — в крайне неприятной ситуации, когда просто не существует хороших, выигрышных решений, и любой возможный ход неизбежно ведёт к серьёзному ухудшению его позиции.

С одной стороны, комиссия начала собирать информацию о деле, и, возможно, им категорически не нравится перспектива того, что коррумпированные чиновники могут быть привлечены к реальной ответственности. В развитие событий вполне могут вмешаться ещё более серьёзные и влиятельные персоны, и тогда Цзянь Хао серьёзно пострадает — правдоборцев не любят нигде и никогда.

А с другой стороны, если он сейчас резко и демонстративно снизит служебную активность и начнёт целенаправленно спускать громкое дело на тормозах, вполне может получиться ещё хуже. Обязательно встанет неудобный вопрос о том, почему он подозрительно долго изучает совершенно очевидные материалы дела и намеренно тянет процессуальное время. Явный взяточник продолжает спокойно гулять на свободе, имеет все возможности влиять на ход следствия и давить на свидетелей, вместо того чтобы сидеть в тюрьме в ожидании справедливого приговора.

— Интересная дилемма получается, — обращаюсь к нему прямо. — Как вы собираетесь угадывать — закрывать дело на преступника или, наоборот, максимально его прижимать? Та ещё задачка.

— Всё сказал? — предельно холодно бросает Цзянь, внезапно останавливаясь посреди широкой аллеи.

— Вот смотрю на вас сейчас и мне прямо полегчало на душе. Раньше казалось, что у меня проблемы, но теперь понимаю, что это так, сущий пустяк по сравнению с вашей ситуацией. Я счастливый и свободный человек, вольный как ветер в чистом поле. У меня есть лишь мелкие материальные нюансы — в моём возрасте денег не хватает практически у всех, но мне чуть повезло, я хотя бы понимаю, как эти проблемы решать. Богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает.

— Раз ты так хорошо всё понял, считаю, что наш сегодняшний разговор можно завершать, — отвечает он с ледяным спокойствием. — Спасибо за информацию, мне пора.

После этих формальных слов он разворачивается на сто восемьдесят градусов и начинает быстрым шагом удаляться в противоположную от меня сторону, стремясь поскорее прекратить эту неприятную беседу.

— Подождите! — бросаю ему вслед.

Цзянь Хао останавливается как вкопанный и молча оборачивается, бросая на меня вопросительный взгляд через плечо.

— Не в моём положении давать советы человеку вашего уровня и опыта, — говорю примирительно, — но если риски действительно равновероятны и точно просчитать ситуацию невозможно, то в ваших личных интересах следует идти туда, куда тянет сердце. Попытаться угадать правильное направление, конечно, можно, если возможности это позволяют. Но есть другая сторона медали — эта комиссия создавалась именно для тщательного контроля настроений и лояльности на вашем служебном уровне и выше. Я прав?

— Это закрытая структура, о её функциях и методах работы мало достоверной информации в открытых источниках. Всё засекречено.

После этих слов он снова поворачивается спиной и продолжает удаляться от меня по направлению к выходу из сквера.

Несмотря на подчёркнуто осторожные формулировки, по выражению его напряжённых глаз и общему поведению я ясно понимаю, что он знает о реальной деятельности комиссии больше, чем готов озвучить даже в рамках приватного разговора.

Шагая по длинному коридору общежития, я намеренно замедляю шаг и стараюсь ступать как можно тише. Звукоизоляция в общежитии оставляет желать лучшего — слишком хорошая слышимость не раз становилась причиной того, что До Тхи Чанг просыпалась среди ночи от моих поздних возвращений с работы. А сейчас, судя по светящимся цифрам на экране телефона, она уже должна крепко спать.

Достав ключи из кармана, осторожно поворачиваю их в замочной скважине, стараясь не издать ни малейшего звука. Дверь комнаты предсказуемо издаёт лёгкий, но отчётливо слышимый скрип — определённо нужно будет купить смазку для петель. Несмотря на дорогой дизайнерский декор, бывший владелец этой комнаты предпочёл оставить стандартную дверь, чтобы она ничем не отличалась от остальных комнат общежития и не привлекала лишнего внимания.

Бесшумно проскальзываю внутрь и включаю тусклый настенный светильник возле входной двери — мягкое освещение даёт достаточно света, чтобы свободно ориентироваться в знакомом пространстве комнаты, но не настолько яркое, чтобы потревожить сон вьетнамки.

Привычными движениями снимаю обувь и аккуратно ставлю её на полку у входа. Сделав всего два шага вглубь комнаты, замираю на месте.

Мой неудобный диван и кровать, на которой обычно спит До Тхи Чанг, оказываются переставленными местами. Похоже, во время моего отсутствия она решила кардинально изменить планировку нашего жилища. Будить её ради выяснения причин перестановки мне не хочется — впрочем, какая разница, в каком углу комнаты спать.

На поверхности дивана замечаю бумажный лист с ровными, каллиграфически выведенными китайскими иероглифами. Наклоняюсь ближе к записке:

«Не вздумай садиться! Я провела химчистку обивки. Диван ещё влажный и не просох. Перенесла твою подушку и одеяло на кровать, ложись рядом со мной, только, пожалуйста, постарайся не разбудить. У меня завтра экзамен».

Кладу записку на тумбочку, раздеваюсь, вешая одежду на спинку стула, и занимаю свободную половину просторной кровати. Мгновенно чувствую разительный контраст с диваном — уже почти забыл, каково это спать на ортопедическом матрасе, когда ноги не свисают с края, а спина не затекает от неестественного положения.

Я осторожно приобнимаю До Тхи Чанг за талию, и она инстинктивно, не просыпаясь, прижимается ко мне всем телом в ответ, кладёт свою ладонь поверх моей руки на своём животе.

Через несколько секунд вьетнамка слегка шевелится под одеялом и сквозь дремоту, не открывая глаз, тихо бормочет с едва заметной досадой в сонном голосе:

— Опять от тебя пахнет этими же двумя бабами. Вы что, в одной машине ехали до дома?

Если она безошибочно почувствовала ароматы духов, которыми успела пропахнуть моя одежда. А раз так, то она наверняка уже догадывается, что я дважды принимал душ, тщательно стараясь смыть с кожи и волос все посторонние запахи. Да уж, даже в полусонном состоянии она демонстрирует потрясающую способность безошибочно определять запахи.

— Да, вызвали одно такси на троих, — отвечаю едва слышным шёпотом, стараясь не нарушить её хрупкий сон. — Я посередине был.

— Я же предупреждала тебя, что у меня острый нюх, — в её голосе нет ни малейших интонаций ревности, упрёка или недовольства, только спокойная констатация факта. — Если тебя там полностью удовлетворили и больше ничего не нужно, то желаю спокойной ночи. А если нет, то, пожалуйста, сделай всё как можно быстрее и аккуратнее. У меня завтра важный экзамен, нужно выспаться.