Деньги не пахнут

Глава 2

Опухоль была плотная, выступающая, располагалась чуть ниже линии подбородка, почти под самым ухом. Казалось, будто кто-то спрятал под кожей мелкий камешек.

Нащупал её пальцами — болезненно. Лимфатические узлы распухли.

— Неужели иммунитет сдал позиции?.. — пробормотал немного растерянно.

При ослаблении защиты организма любой пустяк может вызвать воспаление, а там и до увеличения лимфоузлов недалеко. Эти крошечные сторожевые посты — места, где толпятся иммунные клетки, готовые отбивать чужаков.

Если вспомнить, в последнее время и правда чувствовал себя каким-то выжатым. Днём клевал носом прямо на работе, а порой руки и ноги будто наливались свинцом — не держали.

— Ладно, сегодня хоть посплю по-человечески, — решил про себя, словно заключив с собой договор.

Помыл ноги в горячей воде, залез под одеяло, но едва успел провалиться в сон, как среди ночи внезапно распахнул глаза.

— Господи!..

В животе словно разорвалась граната — боль такая, что казалось, внутренности скручивают и рвут на куски. На руках проступили крошечные красные пятна, будто кто-то брызнул краской из пульверизатора. Лоб покрылся холодным потом, который ручьями стекал по спине.

Пальцы дрожали, но я всё же набрал 911. Дело было ещё в США. Сирена. Холод каталок. Я — под белыми лампами приёмного отделения.

— УЗИ в норме…, — услышал я, но голос врача дрогнул. — А вот анализ крови…

Пауза. Листок с цифрами.

— Что за… CRP 300? Это вообще возможно? Повторите немедленно!

КТ. Серые снимки. Шёпот в углу:

— Лимфоузлы по всему телу… Может, это лейкемия? Жидкость в перикарде и плевре…

Даже сквозь туман сознания понимал — дело плохо. Врачи метались, цепляясь за любую гипотезу: рак, инфекция, вирус. Но тело не ждало. С каждой минутой оно падало в пропасть. Боль била в кости, как молот, заставляя искры плясать перед глазами. Казалось, кто-то распиливает меня изнутри.

— Множественная системная органная недостаточность…, — сказал кто-то.

Печень, почки, сердце — всё одновременно объявило забастовку.

— Биопсия готова! — выкрикнула медсестра.

— Чёрт возьми…. Срочно VDT-ACER!

Даже в моём затуманенном мозгу всплыло: это ударный режим химиотерапии. Семь самых сильных препаратов в одном смертоносном коктейле, который впрыскивают в вены, чтобы уничтожить всё — до последней клетки — и попытаться запустить систему заново.

Отменить это уже было невозможно. Монитор рядом со мной отбивал мерный «бип-бип-бип» — и, как ни странно, это значило, что всё ещё здесь. На этом свете.

Через несколько дней я открыл глаза.

— У вас идиопатическая мультицентрическая болезнь Каслмена, — сказал врач.

Порадовал, так сказать. Хоть от чего помираю узнал.

— Подождите… что?

Если разобраться, закончил медицинский университет, работал в биоинвестициях — и всё равно впервые слышал это название. Это означало только одно: болезнь была настолько редкой, что даже не все врачи её встречали.

— Это рак? — спросил, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Нет, — покачал головой врач. — Но у него много общего с лимфомой.

— Значит, это болезнь иммунной системы?

— Симптомы похожи, да. Но этиологическую классификацию мы пока не провели, поэтому…

Оказалось, что стал невольным обладателем одной из тех редких болезней, про которые пишут в сносках медицинских учебников. В США ею заболевают около пяти тысяч человек в год. Моим же подтипом — и вовсе две тысячи с небольшим.

— "Идиопатический" значит… идиопатический, да? — переспросил его.

— Именно, — вздохнул он.

На языке медиков это означает: "Мы не знаем".

Вытянул к нему руку:

— Дайте телефон на минутку.

Ведь выпускник медвуза. Делать что-то активное сил не было — оставалось лишь двигать пальцами. Так что я забил в поисковик название диагноза.

— Проклятие…, — вырвалось у меня.

Наверное, лучше бы я этого не делал. Перед глазами открывался не медицинский отчёт — кошмар. Без просвета, без надежды.

Если совсем просто: лимфатические узлы — это фабрики, где штампуются клетки иммунитета. Но моя "фабрика" сошла с ума. В ней есть какой-то злобный, безумный переключатель. Стоит ему щёлкнуть — и весь завод приходит в ярость, начиная штамповать бракованную продукцию. Эти клетки не знают ни цели, ни меры — они кидаются на всё, что попадётся. На сердце. На печень. На лёгкие.

Органы, не выдержав этой атаки, словно уходят в забастовку. И всё в этом кошмаре упирается в тот самый "сумасшедший" переключатель. Нужно понять, что его включает, и как его выключить. Только тогда появится шанс. Но мы этого не знаем.

— Химиотерапия — пока единственный вариант? — спросил осторожно.

Да. Когда случается приступ, вливают ударную дозу химии, выжигающей всё живое без разбора. Вместе с больными клетками гибнут и здоровые.

— Если так несколько раз, — пояснил медик, — ты не выдержишь.

Чтобы выжить, надо не просто глушить последствия — нужно починить фабрику.

Слово "клинические испытания" отозвалось сухостью во рту. Это последняя надежда для тех, кто согласен добровольно стать лабораторной крысой. Я не думал, что окажусь в этом списке.

— Есть хоть какие-то подходящие? — спросил обречнно.

— Два, — ответил он после паузы. — Но для твоего подтипа эффективность не доказана.

Два варианта для такой редкой болезни — это почти чудо. Один — ингибитор IL-6. Второй — ингибитор mTOR. Я попробовал оба. …Не сработало.

— Пациент падает! Срочно! Синий код!

Приступы продолжались. Каждый раз меня снова отправляли под ядерную химиотерапию. После третьего раза почки отказали.

— Нужен диализ. А в перспективе — пересадка. Но…, — врач замялся. — Кто будет делать пересадку человеку, у которого приступы повторяются?

В итоге, отказался.

— Это кошмар…, — сказал сам себе вслух.

Человеческий облик начал исчезать. Когда почки перестают работать, тело опухает, потому что жидкость больше не уходит туда, куда нужно. Постепенно превращался в огромный, раздутый мешок с водой. Под кожей плескалась холодная жидкость, и уже сам себе напоминал не человека, а резиновый шарик, наполненный до предела.

Вскоре мой желудок и кишечник тоже сдали позиции — один за другим они переставали служить, словно разочарованные солдаты, которых слишком долго держали на передовой.

В итоге тело превратилось в беспомощную развалину, а все жизненные функции поддерживались только благодаря бездушным аппаратам, равнодушно мигающим зелёными огоньками.

Но, странно, именно это меня пугало меньше всего.

— Неужели нет другого выхода? — голос мой был хриплым, но внутри звучал как крик.

Я мог вынести боль. Мог смириться с тем, что превращаюсь в нечто, далёкое от человеческой формы. Всё это можно терпеть… если есть надежда.

— Я дам вам сколько угодно денег, — выдавил однажды, чувствуя, как губы пересохли, — всё, что угодно….

А надежда таяла. Известны были только два метода лечения. И оба — бесполезны. Они не останавливали мои приступы, не выключали тот самый безумный тумблер внутри моей иммунной системы. Мне был нужен другой ингибитор. Любой. Но доктор лишь опустил взгляд, избегая моих глаз:

— Мне жаль…. Эти два — всё, что у нас есть.

— Даже если препарат только в начале испытаний — неважно! Если он прошёл тесты хотя бы на животных, готов стать подопытной крысой. Что угодно… абсолютно что угодно….

— Мне очень жаль, — повторил он уже тише.

— Плевать, насколько низки шансы, — я вцепился в край кровати, — мне не нужна доведённая до ума схема. Пусть это будет просто набор молекул на стадии подбора или хотя бы проверка гипотезы…

Доктор молчал. Лишь медленно покачал головой. Всё, о чём говорил, — это доклинические этапы. Даже до фазы испытаний на людях они не дошли. Спросил, есть ли хоть что-то, что готовится к клиническим тестам. Ответ был пустотой.

Лекарств от моей болезни не существовало. И, возможно, не появится никогда.

"Чёрт…, — выругался про себя.

Правда была в том, что и так это знал. Как ни как, но ведь профессионал в этой области. А цифры, которые собирался сейчас сложить в уме, только подтвердят этот приговор.

Средняя цена клинических испытаний для лечения иммунных заболеваний — чудовищные двадцать миллиардов рублей. Даже в долларах цифра впечатляет — четыре с половиной миллиарда. И всё же, даже при таких расходах, статистика безжалостна: лишь двенадцать процентов новых препаратов в итоге получают заветное "добро" от FDA.

Один успех на десять попыток. Рулетка, где каждый выстрел — миллиарды.

А теперь — самое интересное. Сколько обойдётся лекарство именно от моей болезни?

Если судьба будет благосклонна и получится с первой же попытки — двадцать два миллиарда. Если же удача отвернётся и придётся пробовать снова и снова… десять раз подряд… только клинические испытания вытянут двести двадцать миллиардов рублей. А если прибавить к этому саму разработку, выйдет примерно двести пятьдесят миллиардов.

Двести пятьдесят миллиардов рублей…. Ну или если хотите то пятьдесят миллиардов долларов. Цифра, от которой хочется не просто присесть, а спрятаться под землю.

А теперь — вопрос, от которого вянут даже уши инвесторов: какая будет отдача?

В США мой редкий подтип болезни за год поражает всего две тысячи двести человек. И сколько же времени уйдёт, чтобы окупить эти двести пятьдесят миллиардов?

Ответ прост, как удар в челюсть: никогда. Ну или стоимость лечения будет такая, что пациенты сами лечиться не захотят. И тогда отдача тем более будет равна нулю.

Инвестиций нет и не будет. Вы бы вложились в то, что не вернёт даже стартовые деньги, не говоря уже о прибыли? Поэтому и нет ни лабораторий, ни очередей из научных команд, готовых ринуться в бой. Болезнь моя — сирота. Таких немало, их даже называют особым словом — "сиротские болезни". Заброшенные. Брошенные. Забытые.

— Чёрт, как же всё это ненавижу! — резкий, как ржавый гвоздь, голос пронзил сознание.

Ощущение было такое, словно в голову полетели острые осколки стекла.

— Вставай! Работа ждёт!

Тембр был не раздражённым, а каким-то слишком бодрым. Мой стажёр.

— Это что… сон?

В какой-то момент и вправду задремал. А ведь только что прокрутил перед глазами целую киноплёнку прошлого. Так, наверное, и бывает, когда говорят: "Вся жизнь пролетела в мгновение".

Но по — прежнему лежал на больничной койке. Молодые ребята, что недавно стояли рядом, потягивались, расправляя плечи, и уже направлялись к выходу из палаты.

— Деньги, деньги надо зарабатывать! — сказала девушка, и в голосе её звучала какая-то наивная задорность.

— Ты что, не понимаешь? — отозвался другой. — Деньги ничего не решают, сколько бы ты их ни скопил!

Понятное дело, все мы так двухвосток разводим. Типа это не денег у нас нету, а мы их просто презираем. В данном случае, они ведь явно не про меня говорили?

Если про меня — значит, они ошибаются до глубины костного мозга. Потому что мою проблему можно решить деньгами. Нужно всего-навсего накопить двести пятьдесят миллиардов рублей и сделать лекарство самому.

…Вот оно.

Внезапно все кусочки мозаики в моей голове щёлкнули, становясь на свои места. Почему когда-то выбрал профессию врача, хотя это совершенно на меня не похоже. Почему потом, резко, будто в прыжке, оставил медицину ради заявки на Уолл-стрит. Почему мои навыки всегда были такими странно прицельными. Всё это — ради того, чтобы однажды победить эту болезнь.

Если правильно собрать все фрагменты, то выживу. Но дело было не только в этом. Моя жадность к деньгам… моя одержимость ими — тоже была частью этого замысла. Причина, по которой никогда не чувствовал удовлетворения, сколько бы ни зарабатывал. Причина, по которой сердце замирало каждый раз, когда держал в руках пачку наличных…

Возможно, мои клетки сами знали о грядущей беде и тихо кричали: "Зарабатывай больше, иначе мы не выживем".

Но теперь — поздно. Сегодня — день моей смерти. Откуда это понимаю? Утром боли не было. Значит, мне вкололи ударную дозу морфина — последнее проявление милосердия врача к пациенту, который уже стоит на пороге.

Лёгкие будто стянуты стальными обручами. Или это мои сосуды сужаются, перекрывая поток крови. Кислород перестаёт поступать — словно кран, который кто-то медленно, безжалостно закручивает.

Я умираю. Боли нет. Странно, но нет и страха.

Осталось лишь одно чувство.

"Я мог бы заработать больше".

Бесконечная жажда.

Шёпот.

Писк.

"Теперь мы послушаем начальника отдела основных средств."

И вдруг — звук возвращается. Кран, который уже почти перекрыл всё, неожиданно распахивается.

— Хм-м-м!!

В лёгкие врывается кислород, такой резкий поток, что едва не задыхаюсь от самого дыхания.

— Ху… ху… ху….

Холод. Пот, пропитавший всё моё тело, остывает, пробирая до костей. Сердце бешено колотится.

— Ты видишь?

Чёрные пятна, застилавшие половину обзора, исчезают.

— Что с этим типом?

— Он что, тронулся?

Поворачиваю голову. Несколько молодых людей в строгих костюмах, похожих на школьную форму, глядят на меня с презрением. В их взглядах читается всё сразу: превосходство, насмешка, отвращение.

— Уолл-стрит?

Точно. Передо мной — будущие акулы финансов, те самые, кто однажды свяжет чужие судьбы в цепочку CDO и продаст, не моргнув, за нужную цену.

Хотя… надеюсь, Королю Ада они меня пока не предложат.

"Goldman предлагает возможность работать бок о бок с людьми, которые меняют мир. Вам предстоит возглавить грандиозные движения, которые положат конец эпохе Wall Street Times…"

На сцене мужчина произносит фразы, которые слишком хорошо помню. Скоро нам предстоит "великая миссия": двигать мировую экономику, налаживать связи с топ-менеджерами корпораций, участвовать в сделках, которые якобы меняют будущее.

На деле — сладкая приманка для первогодок. Главное, в начале быть щедрыми, чтобы никто не сбежал.

Всё это слишком реально, чтобы быть сном. И, как ни странно, в этом было что-то… человечное.

Что означало только одно:

"Это не ад".

Рефлекторно сунул руку в карман и нащупал что-то твердое и гладкое. Телефон. iPhone. Как раньше. Ну, давно.

Но экран… такой крошечный, что меня чуть не передёрнуло. Казалось, будто пытаюсь смотреть фильм через замочную скважину.

10 сентября 2013 года.

Дата — десятилетней давности. Я машинально набрал код.

— 0418.

День рождения мамы. Вбиваю его уже двадцать лет подряд — если этот телефон действительно мой, он должен разблокироваться.

Щёлк. Экран распахнулся. В настройках значилось: iPhone 5. Писец….

— Ну и ну… Это чертовски похоже на реальность.

Пазл начал складываться. По всему выходило, что вернулся в прошлое. В своё прошлое, в тот момент, когда началась история с моими деньгами.

Десять лет назад. В тот самый год, когда впервые ступил на Уолл-стрит.

Значит… это что?

— Последний день стажировки?

Каждого новичка в Goldman держали шесть недель на "курсе молодого бойца". И да, в последний день к нам всегда заглядывали важные шишки, чтоб, так сказать, вдохновить.

Всмотрелся в лицо выступающего передо мной мужчины. Что-то смутно знакомое — словно лицо из старого альбома, где фото слегка выцвели.

— Так это прошлое? Или всего лишь ещё один яркий мираж перед смертью? Или это настоящее, а мне приснился вещий сон про будущее. Бред….

Мне до жути захотелось взглянуть в зеркало. Если сейчас 2013 год, то я должен выглядеть заметно моложе. Но вместе с этим желанием в мозгу что-то щёлкнуло. Всплыла короткая, но острая, как заноза, мысль:

"Не двигайся".

Просто вспомнил. Если это действительно 2013-й, то сегодня…. Сегодня случится тот самый инцидент.

Зеркало подождёт. Сначала нужно убедиться, что всё идёт так, как помню.

А пока… остаётся только ждать.

Собственно, то самое событие было запланировано напоследок, так что придётся немного потерпеть.

"Есть опасения по поводу волатильности рынка, но восстановление идёт на удивление быстро…"

Голос оратора тянулся фоном, вязким и сонным, как радио на кухне в воскресное утро. В итоге, уже почти перестал слушать, когда мужчина, сидевший в ряду впереди, вдруг обернулся. Лицо показалось до боли знакомым.

Чёрт… точно. Это же тот парень из нашего отдела. Вьетнамец, если память не изменяет.

"Как же его звали? Фыонг?.."

Собственно, вот и причина, посему оказался в итоге во Вьетнаме. Хоть и не такая очевидная. Так-то там была куча факторов…. Парень закатил глаза так выразительно, будто хотел проткнуть взглядом потолок, и тихо изобразил гримасу — мол, ты это слышал?

Так он комментировал бред, который только что выдал белый господин на сцене. Едва удержался от улыбки.

И в этот момент что-то щёлкнуло. Старая, запылённая дверца в памяти распахнулась. Да. Точно. Это тот самый 2013-й. Или может и другой, но до такой степени схожий, что и не отличить. Или сон был реально вещим и всё это предстоит. В любом случае, хрен редьки не слаще.

Собственно, это была истерика из-за снижения дозы.

Случилось то самое время, когда деньги ходили по рынкам, как вода в паводок. После финансового кризиса Штаты, опасаясь рецессии, залили экономику долларами — буквально открыли все шлюзы. Но в этом году начали шептаться: "Ну что, вроде экономика на ноги встала… может, пора чуть-чуть прикрутить кран?"

И вот тогда инвесторы взбеленились. Запаниковали… в общем можно подобрать множество эпитетов. А вдруг всё рухнет?! Никто не знал, что будет, если штаты начнут убирать излишки долларов.

Когда рынок нервничает, деньги бегут туда, где спокойно. В надёжные гавани развитых стран. А как они бегут? Да так, что пятки сверкают — вынимают вложения из развивающихся рынков подчистую.

А куда, думаете, распределили меня с Фыонг? Правильно. В департамент развивающихся рынков. В те самые страны, откуда сейчас, как крысы с тонущего корабля, удирали все капиталы. Можно было забыть про "показатели эффективности" и прочий пафос — мы оказались в отделе, которому уготованы сплошные убытки.

— Далее слово возьмёт главный специалист по этике….

Сейчас не время для этого. Фокус, Платонов. Фокус.

…Передача конфиденциальных данных домой строго запрещена. Помните о "тесте New York Times" при написании писем: пишите только то, что готовы увидеть на первой полосе. Что касается информации о подразделениях…

Обмен информацией между отделами отсутствует. Незнание не оправдание. Вы же понимаете, что с вами будет, если поймают?

Мы узнаем, даже если вы утащите стикер со стола. Большой Брат видит всё….

Когда докладчик произнёс это, вдруг — "Прошу прощения".

Второй ряд ожил: кто-то резко поднялся. И вот оно, началось. То, чего как раз и ждал.

— Извините, мне нужно выйти…

Парень упирался, чтобы его пропустили. Соседи, недовольно морщась, поднимали ноги, стараясь не пролить кофе, — освобождая ему проход.

По залу прокатился раздражённый гул.

— Он что, спятил?

— В это время?

Слова шипели, как раскалённое масло. Высокая шишка приехала речь толкать, а этот тип сваливает? Ну, глупость же.

Но и это было только начало.

Один ушёл — мало. Пришлось терпеливо ждать. Да, терпеливо, как охотник у водопоя. И вот — снова.

— Прошу прощения.

— Извините.

— Прошу прощения…

Два. Три. Четыре. Люди потянулись к выходу, как будто кто-то незаметно включил сигнал тревоги. И ропот сменился на глухое напряжение.

— Что происходит?

— Почему все вдруг…?

— Что-то случилось?

Их было уже слишком много, чтобы списать всё на пару неловких коллег. Это было похоже на волну, на странное явление, прокатившееся по залу.

— Извините, тоже выйду на минутку…

И вот уже человек рядом со мной поднялся, торопливо заправил рубашку под ремень и двинулся к проходу.

Голос женщины был странно высоким, словно флейта, так что её шёпот легко долетел до меня. Она склонилась к соседу и сказала:

— Что-то происходит?

— Мне пришло сообщение от отдела кадров. Сказали уйти.

— Прямо сейчас?

— Кажется… меня уволили.

Точно. Все, кто только что вышел из зала, получили свой приговор в режиме реального времени. Новички рядом с моим креслом сидели бледные, словно в морге. По их лицам было видно: они вспоминали те тревожные слухи, что гуляли всё лето, — слухи о массовых сокращениях. Пятьдесят человек уже отправили на улицу.

Последний квартал оказался провальным….

— Говорят, десять процентов худших точно пойдут под нож…

— А вдруг и наши офферы отменят?..

То, что все считали страшилками для запугивания, оказалось реальностью. А я был единственным, кто это предвидел.

"Или мне только так кажется?"

Впрочем, одно понимал точно: человек на сцене, этот ухоженный белый мужчина, не изменился в лице ни на йоту. Голос спокоен, улыбка отточена, жесты размеренные. Он знал всё заранее. Весь этот спектакль был продуман до мелочей. Публичная казнь.

"Как и следовало ожидать от Голдмана. Вот так и зарабатывают титул злодея".

Даже в 2023-м, в год моей смерти, Goldman умудрялся увольнять людей так же показательно. Они присылали приглашение: «Встреча с CEO в семь утра», а потом, как в охотничьей засаде, снимали тех, кто пришёл пораньше. В прямом смысле — под белы рученьки и на улицу. В своё время это подняло волну негодования: "Зачем увольнять таким образом?"

А всё объясняется просто.

Представьте, что Goldman — это "Титаник". Люди садились на этот лайнер, уверенные в его величии и надёжности.

"Лучший в мире, роскошный, непотопляемый!" — думали они.

И вот однажды капитан собирает нескольких пассажиров и говорит:

"Извините, но корабль перегружен. Для безопасности — не могли бы вы сойти на берег? Мы доставим вас в следующий порт".

Как бы отреагировали остальные? Почти наверняка половина сорвалась бы за ними: "Если опасно, я тоже выхожу!"

Теперь изменим картинку.

Команда хватает нескольких пассажиров, тащит к борту и скидывает в ледяную воду с криками:

"Срочно облегчить судно! За борт их!"

Что сделают те, кто остался?

Будут молить: "Пощадите! Я сделаю всё, что скажете!"

Даже если корабль тонет — лучше остаться на палубе, чем оказаться в океане. И это не всё. Оставшиеся начнут разбирать закономерности: кого выбросили? Шляпы носили? Всё, я никогда не надену шляпу!

Так компания не только предотвращает массовый побег, но и вырабатывает у работников нужные инстинкты. Самоцензура, покорность, единая корпоративная культура.

Побочный эффект? Да ни капли. Боишься, что это вызовет негатив? Забудь.

Goldman не работает с простыми смертными. Их клиенты — корпорации, фонды, институционалы. А эти ребята считают "пожертвовать людьми ради прибыли" не грехом, а добродетелью. Те самые клиенты, что, услышав об увольнениях, шлют бутылку Dom Pérignon с запиской: "Так держать!"

Не веришь? Думаешь: "Как такое возможно в стране свободы и демократии — Америке?"

Запомни. Уолл-стрит — это не Америка. Это отдельная планета с собственными законами. Там действует первое правило: "Ешь, или тебя съедят".

Тебя уволили? Сам виноват. Надо было сожрать их первым, дурень.

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Аплодисменты разрезали воздух. У людей горели глаза.

— "Только бы не я!"

— "Выживу, чего бы ни стоило!"

Вот она — чистая форма приспособленчества. Через полгода эти люди станут полноправными гражданами Уолл-стрит. А растерянные и сомневающиеся… станут добычей.

Тем временем ведущий на сцене поставил точку в этом маленьком шоу.

Сегодня была долгожданная приветственная вечеринка для новичков. Своего рода обряд посвящения — все старшие сотрудники тоже собирались присутствовать.

А это означало, что "публичную казнь", устроенную Голдманом, запланировали намеренно — аккурат перед этим мероприятием. Красиво, ничего не скажешь.

Да, точно вернулся. Туда, в ту эпоху. Ровно за десять лет до своего конца. Так что таймер точно включён. Добро пожаловать, как говорится, обратно, на Уолл-стрит.

Когда конференция закончилась, народ хлынул к выходу, словно пробка из бутылки выстрелила. У входа — столпотворение.

Терпеть не могу толпу. Обычно просто подождал бы, пока все рассосутся, но сегодня мне не терпелось.

"Хочу хотя бы взглянуть на себя".

Взглянуть в зеркало. Убедиться, что не похож на раздутый уродливый пузырь, набитый водой. Хочу увидеть своё лицо — живое лицо.

В коридоре услышал обрывки разговоров:

— "Слушай, они же не будут снова резать штат, правда?"

— "Хм… сегодня могут быть ещё уведомления".

Тревога разливалась вокруг, как пролившийся кофе, но я… я парил. Чувствовать себя живым… непередаваемое ощущение.

Один шаг. Другой.

Господи, какое же это наслаждение — просто идти. Ноги касаются пола — и едва не смеюсь от восторга. Ведь последний год провёл прикованным к больничной койке. Дорогой, но всё равно больничной.

Теперь хочу одного: увидеть своё лицо.

Но возле туалета — та же история: толпа. Уже было прикинул подняться на другой этаж, но у лифтов — настоящий хаос.

Ладно, пойду по лестнице…

Бззз-з-з!

Телефон завибрировал в кармане.

— "Сергей Платонов? Это HR. Где вы сейчас?"

Ах да. Отдел кадров. Вспомнил — в прошлый раз мне тоже звонили примерно в это время. Я знаю, что они хотят сказать, но не могу от них увильнуть.

— Я возле автоматов.

— "Подождите там. Сейчас подойду".

Вот и всё с моими планами полюбоваться помолодевшим лицом. Ну ладно. Тутже сменил направление и пошёл к тем самым автоматам. Там ко мне подошла девушка — эффектная испанка в строгом тёмно-синем костюме, белая блузка, идеально выглаженный воротник. Взгляд цепкий, улыбка натянутая, корпоративная.

— "Господин Платонов? Мы хотели бы обсудить с вами ситуацию по вашему отделу…"

— "Можно позже? Я бы сначала выпил".

И кивнул на автомат. Она чуть заметно улыбнулась, поняв намёк:

— О, раз уж я отняла у вас перерыв, я вас угощу. Что хотите?

— Воду.

Она набрала на панели, выбрала бутылку. Как только холодный пластик оказался в моей руке, сорвал крышку и сделал большой глоток. Всё-таки нервы сдали. Вернуться во времени и получить шанс на спасение…. Не каждому выпадает.

Ох… как же это освежает. Уже и забыл, какое это чувство — когда вода катится по горлу. Последние месяцы меня кормили только через капельницу.

Потому пил жадно, одним глотком, осушив половину бутылки.

Испанка смотрела с лёгкой неловкостью, но времени терять не стала — заговорила пулемётной очередью:

— "Мы отправляли вам письмо, но вы не ответили… Сейчас ваш отдел переходит на гибкий режим".

Ага. Департамент развивающихся рынков накрылся медным тазом. Нет отдела — нет смысла держать штат. Значит, меня будут кидать по разным подразделениям, как временного работника.

— "На какое-то время вы будете помогать там, где не хватает людей…"

По сути, стану корпоративным кочевником. Раньше бы паниковал: "Выгонят! Что теперь?!" Но теперь… смешно. Потому что знаю, новых сотрудников не уволят.

— "Да это даже к лучшему".

И так хотел сменить отдел. А если ты странник без дома, проще путешествовать.

— "Могу выбрать, куда пойти? Хочу в здравоохранение".

— "Эм… Это не мы решаем, а другие департаменты…"

— "Я медик по образованию. Но на стажировке не было ротации в медицине".

— "Простите, что?"

Да, странно, что меня вообще закинули в развивающиеся рынки.

— "Похоже, происхождение и мой родной город, который покинул двадцать лет назад, оказался для них важнее диплома".

Они назначили меня по фотографии, а не по резюме. Слово "русский" для них оказалось заметнее, чем "врач".

Лицо девушки слегка окаменело. В глазах читалось: "Ну и зачем ты так? Это не моя вина".

Я всё понимал. Конечно.

Но раз уж русский, по умолчанию все считают, что мягкий и покладистый, вроде тряпки. Иногда приходится напоминать, что у меня есть позвоночник. Конечно, на одной жесткости далеко не уедешь. Нельзя без нужды наживать врагов.

— Кажется, я был резковат. Прошу прощения. Наверное, у вас тоже хватает проблем, верно?

— Простите? — она чуть приподняла брови.

— Ну… отдел кадров, всё такое.

— Ах…, — Женщина неловко рассмеялась, отводя взгляд.

Русский — значит, развивающиеся рынки. Женщина — значит HR. Всё просто: её, как и меня, закинули в самый скучный и неблагодарный отдел по стереотипу. Так что, взаимопонимание установлено.

— На голодный желудок извинения не принимаю, — сказал с кривоватой улыбкой.

Подошёл к автомату, купил самый дорогой напиток — чёрт с ними, с десятью долларами — и протянул ей. Она взяла, подмигнула:

— Похоже, в выигрыше остаюсь я.

Ага. А на подсознательном уровне теперь у неё чувство, что она в долгу. Именно ради этого и делаются маленькие подарки.

— Взамен хочу попросить об одолжении.

— Если речь про перевод в другой отдел…, — она скрестила руки, но я перебил:

— Слышал, на приветственной вечеринке будут шишки из других подразделений. Там будет кто-то из здравоохранения?

— Ах! — Она явно облегчённо вздохнула. Информация лёгкая, безопасная — как раз на стоимость напитка.

— Там будет Брент, высокий такой, не спутаете, — ответила она.

Вот оно. Чтобы перебраться в другой отдел, нужно, чтобы кто-то из них сказал: "Этот парень крут". Умнее подружиться с ними, чем умолять HR неделю напролёт.

— Что ж, свою часть сделки я выполнила! — улыбнулась она и уже развернулась уйти.

Но это была её ошибка, поскольку не собирался её так просто отпускать. Полезные связи лишними не бывают.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Простите?

— Ты ведь знаешь моё имя, да?

— Ах, Лилиана, — сказала она после секундной паузы.

Мы обменялись рукопожатием, задержав его на долю секунды, и Лилиана снова улыбнулась, уже по-настоящему, прежде чем раствориться в толпе.

Неплохо. Знать кого-то из HR — это как иметь карту сокровищ: вакансии, слухи, всё под рукой. Довольный, взял ещё бутылку воды из автомата.

— Прошу прощения…, — Голос за спиной заставил меня обернуться. Лилиана снова. Она посмотрела на мою бутылку и прищурилась:

— Ты ведь не собираешься прогулять последнее занятие?

Резвая девчонка. Я уже подумывал забежать в кафе, наметить план дальнейших действий, но она словно прочитала мысли.

— Нельзя пропускать. Сегодня тест, — сказала она с видом строгой учительницы.

Ну да, не проведёшь. Может, с виду милая новенькая, но внутри — пантера, выросшая в джунглях Уолл-стрит.

— Я уже сдал шестьдесят третий и семьдесят девятый сезоны, — хмыкнул в ответ, будто между делом.

Все экзамены на сертификат аналитика у меня в кармане. Этот учебный центр — так, игрушка, курсы от подрядчика. Но Лилиана не смягчилась.

— Десять процентов худших результатов передают в HR, — сказала она негромко, но достаточно чётко.

И всё стало ясно. Недавно уже было массовое увольнение. Как HR поступит с новичком, который забивает на тест в такой момент?

— Теперь ты мой должник, ясно? Ну, увидимся! — подмигнула Лилиана и упорхнула.

А пока нехотя развернулся в сторону класса. Да, надо признать, был слишком самоуверен. Пантера, моя опора — сейчас пусть и во второй раз, но просто новобранец, который не хочет, чтобы ему свернули шею.