Чужак в чужой стране

Глава 27

Джилл схватила свою одежду и выскочила в гостиную.

- Входи, дорогая. Мы выкупались, Майк сейчас выйдет. Я приготовлю тебе выпить, а второй стаканчик ты получишь прямо в ванне. Горячей воды сколько хочешь.

- Я приняла душ, после того как уложила Хони Буна спать, но, конечно, я с удовольствием приняла бы ванну. Однако, Джилл, детка, я же приехала вовсе не затем, чтобы купаться; я здесь только потому, что у меня сердце разрывается, когда я подумаю, что вы, дети, уезжаете.

- А мы тебя не потеряем из виду. - Джилл занялась посудой. - Тим прав. Майку и мне нужно как следует отшлифовать наш номер.

- Ваш номер и так о'кей. Нужно только кое-где добавить шуточек, но… Привет, Смитти!

Она протянула ему руку в перчатке. Вдали от цирковой арены миссис Пайвонски всегда носила перчатки, платье с высоким воротом и чулки. Она выглядела (да и была) респектабельной вдовой средних лет, тщательно следящей за своей фигурой.

- Я только-что говорила Джилл, - продолжала она, - что у вас отличный номер.

Майк улыбнулся.

- Пат, не смейтесь над нами. Он никуда не годится.

- Нет, это не так, дорогуша. О! В него, конечно, нужно добавить перчику. Побольше шуток. И сделать чуть-чуть пооткровеннее костюм Джилл. У тебя прекрасная фигурка, девочка.

Джилл покачала головой.

- Это ничего не даст.

- Знаете, я была знакома с одним фокусником. Он одевал свою помощницу по моде веселых девяностых годов… я имею в виду тысяча восемьсот девяностые, конечно, так что у нее ног вообще не было видно из-под платья. А во время представления он заставлял исчезать одну за другой части ее туалета. Олухи были в полном отпаде. Не поймите меня превратно, дорогие, все было вполне прилично, к концу представления на ней было надето не меньше, чем на тебе сейчас.

- Патти, - отозвалась Джилл, - я бы работала наш номер вообще в голом виде, если бы не страх, что полиция запретит наши цирковые представления.

- Из этого у тебя ничего бы не вышло, девочка. Олухи бы озверели. Но если у тебя хорошая фигура, то почему бы этим не воспользоваться? Что было бы с моим амплуа татуированной женщины, если бы я не показывала столько, сколько мне разрешается?

- Кстати об одежде, - вмешался Майк, - мне кажется, вам тут жарковато, Пат. Кондиционер в этой развалюхе сдох, надо думать, температура поднялась до девяноста градусов[51]…

Майк был одет в легкий халат, чего было вполне достаточно с позиций относительно легкомысленных нравов циркачей. Жара на него почти не действовала, ему лишь изредка приходилось чуть-чуть приспосабливать свой метаболизм к внешним условиям. Но их подруга привыкла к тому, что в обычной обстановке на ней почти ничего не было, - одежду она рассматривала преимущественно как средство скрыть татуировку, когда она была среди дурачья.

- Почему бы вам не расположиться у нас со всеми удобствами? Разве среди нас есть посторонние, мои цыплятки? - Это была шутка, которая, как говорил ему Джубал, должна показать, что здесь собралась веселая дружная компания.

- Конечно, Патти, - поддержала его Джилл, - если ты под платьем без ничего, я тебе что-нибудь подыщу.

- Гм… ну я там надела кое-что…

- А тогда с друзьями нечего чиниться. Дай я расстегну тебе молнию.

- Позволь мне сначала снять чулки и туфли…

Патриция разговаривала, одновременно прикидывая, как бы половчее перейти к теме религии. Господи, эти детишки уже давно готовы стать ищущими, в этом она была уверена, но считала, что впереди у нее еще целый сезон, чтобы привести их к Свету.

- Что касается циркового дела, Смитти, то важно прежде всего понять психологию олухов. Если бы ты был настоящим волшебником… о, я совсем не хочу сказать, что ты плохо знаешь свою работу, дорогой, ты ее знаешь… - Она сняла чулки, смяла в комок и положила их в носок туфли, после чего позволила Джилл расстегнуть молнию. - Я имею в виду, как если бы вы заключили союз с дьяволом… Однако олухи все равно были бы уверены, что все это только ловкость рук. Поэтому вам даже в этом случае пришлось бы пользоваться обычными для всех простых фокусов приемами. Приходилось ли вам, например, когда-нибудь видеть пожирателя огня с хорошенькой ассистенткой? Что вы! Красотка смазала бы ему весь номер! Ведь олухи должны ждать только одного, - чтобы он поджег себя.

Она стащила платье через голову. Джилл взяла его и поцеловала Пат.

- Вот теперь, тетушка Патти, ты стала куда больше похожа на себя. Сядь поудобнее, возьми стаканчик, расслабься…

- Секундочку, милая. - Миссис Пайвонски в душе молила небо о помощи. Ну, разумеется, ее татуировка сама говорит за себя - ведь для того-то Джордж и нанес ее на тело жены. - А у меня для дурачья есть вот это! Вы когда-нибудь смотрели, я хочу сказать, по-настоящему смотрели мои картинки?

- Нет, - призналась Джилл, - как-то неудобно было на тебя пялиться, как будто мы парочка настоящих олухов.

- Ну так посмотрите сейчас, мои милые, ведь именно для этого мой Джордж, упокой Господи его честную душу на небесах, изобразил их на мне. Чтоб на них смотрели, чтоб их изучали! Вот здесь, прямо под моим подбородком изображено рождение нашего пророка - Пресвятого архангела Фостера - совсем еще невинного младенца, даже не ведающего, что ему уготовили небеса… но ангелы уже знали, - видите, сколько их тут вокруг него? Следующая сцена - это его первое чудо, когда, будучи еще юным грешником в деревенской школе, он отправился в лес и там подстрелил крохотную пичужку… поднял ее, погладил, и она улетела прочь - невредимая. Теперь я повернусь к вам спиной…

Она объяснила, что у Джорджа в распоряжении не было сплошного большого куска кожи, когда он приступил к своему величайшему творению, и ему пришлось переписывать «Нападение на Пёрл-Харбор» в «Армагеддон», а «Небоскребы Нью-Йорка» в «Священный город».

- Но, - призналась она, - хотя теперь каждый дюйм моей кожи отдан священным картинам, Джорджу пришлось повертеться, чтобы изобразить на живой плоти все важнейшие события земной жизни нашего пророка. Вот здесь, например, вы видите его произносящим проповедь со ступеней безбожной теологической семинарии, откуда его изгнали… Это первый раз, когда его арестовали, - начало гонений. А сзади, на моей спине вы видите его разрушающим реликвии идолопоклонников… а рядом он в узилище, где на него снисходит Божественный Свет. Затем малочисленные Верные врываются в тюрьму…

(Достопочтенный Фостер усек, что для поддержания религиозной свободы медные кастеты, дубинки и готовность схватиться с копами куда более важны, чем пассивное сопротивление. Его церковь была воинственной с самого начала. Однако он был неплохим тактиком - в сражения ввязывался лишь там, где тяжелая артиллерия была на стороне Бога).

- …и освобождают его, потом мажут дегтем и вываливают в перьях того недостойного судью, который его туда бросил. Спереди же… ах, вам не видно, мешает мой лифчик… так жаль…

(- Майк, чего она добивается?

- Ты знаешь. Скажи ей сама.)

- Тетя Патти, - спросила мягко Джилл, - вы хотите, чтоб мы как следует рассмотрели ваши картинки? Да?

- Ну… как говорит Тим в своей лекции, Джорджу пришлось использовать всю мою кожу, чтобы завершить историю Пророка…

- Раз Джордж вложил в нее столько труда, значит, он хотел, чтобы люди смотрели на нее. Снимай все, я же сказала тебе, что готова вести свой номер вообще без всякой одежды… а ведь он предназначен всего лишь для развлечения. У тебя же есть цель, святая цель…

- Ну… если вы хотите… - В сердце своем Патти спела «Аллилуйя», предназначая ее Фостеру за оказанную поддержку, - с этой поддержкой, да с помощью картин Джорджа она поведет этих славных детей к поискам Света. - Я расстегну…

(- Джилл…

- Нет, Майк…

- Подожди…)

Внезапно, удивленная миссис Пайвонски обнаружила, что ее расшитые блестками трусики и лифчик исчезли! Джилл, наоборот, нисколько не удивилась, что ее белье тоже перестало существовать, хотя и испытала некоторое смущение, увидев, что на Майке уже нет халата. Она приписала это его вежливым, как у котенка, манерам.

Миссис Пайвонски с трудом перевела дух. Джилл обняла ее.

- Ну, ну, милочка… все в порядке. Майк, нужно было все же предупредить человека!

- Хорошо, Джилл. Пат…

- Да, Смитти?

- Ты сказала, что мои фокусы - ловкость рук. Ты хотела раздеться - я тебе помог.

- Но как? Где мой костюм?!

- Там же, где белье Джилл и мой халат. Пропали.

- Не беспокойся, Патти, - вмешалась Джилл, - мы дадим тебе другие. Майк, тебе не следовало этого делать.

- Извини, Джилл… я грокк, что все будет хорошо.

- Хм… пожалуй. - Тетушка Патти не казалась слишком огорченной, к тому же она никому не расскажет, ведь она настоящая циркачка.

Миссис Пайвонски вовсе не волновала пропажа двух элементов ее костюма… Собственная нагота ее тоже не смущала, нагота ее друзей - тем более… Зато ее очень волновала теологическая сторона проблемы.

- Смитти, это что - настоящая магия?

- Думаю, ты могла бы назвать ее и так, - согласился Майк, тщательно подбирая слова.

- Я бы предпочла назвать это чудом, - ответила она откровенно.

- Зови как хочешь, но это не ловкость рук.

- Я поняла. - Она не испугалась. Патриция Пайвонски ничего не боялась - ее поддерживала вера. Но насчет друзей у нее возникли некоторые сомнения. - Смитти, погляди мне в глаза. Ты подписал договор с дьяволом?

- Нет, Пат. Не подписывал.

Она пристально поглядела ему в лицо.

- Ты не лжешь?

- Он не умеет лгать, Патти.

- Тогда это чудо? Смитти… Ты святой!

- Не знаю, Пат.

- Архангел Фостер тоже не знал, пока не перешагнул во второй десяток… хотя чудеса он творил и до этого. Ты - святой. Я чувствую это. Думаю, что почувствовала еще во время нашей первой встречи.

- Я не знаю, Пат.

- Я полагаю, весьма вероятно, что он святой, - сказала Джилл, - только сам он этого не знает. Майкл, ты сказал слишком много, чтобы остановиться на этом.

- Майкл? - вскинулась Патти. - Ты - архангел Михаил, посланный нам в образе человеческом!

- Патти, ну пожалуйста!.. Если это даже он, то ему об этом ничего не известно.

- А ему и знать не надо. Бог творит чудеса по собственному соизволению.

- Тетушка Патти, ты дашь мне закончить рассказ?

Вскоре миссис Пайвонски узнала, что Майк - «Человек с Марса». Она согласилась, что с ним надо вести себя, как с обычным человеком, оговорив при этом, что у нее есть свое собственное мнение о его природе и причинах появления на Земле; Фостер, пока он пребывал на Земле, тоже был обыкновенным человеком, но одновременно всегда оставался архангелом. Если Джилл и Майк настаивают на том, что они не спасены, она будет обращаться с ними так, как они ее просят, - пути Господни неисповедимы.

- Я полагаю, вы можете называть нас ищущими, - сказал ей Майк.

- И довольно об этом, милые! Я уверена, что вы уже спасены; впрочем, и сам Фостер в свои ранние годы был ищущим. Я помогу вам.

Она приняла участие и в другом чуде. Они сидели на ковре. Джилл легла на спину и телепатически предложила Майку попробовать. Без лишних слов он поднял ее в воздух. Патриция наблюдала происходящее в безмятежном спокойствии.

- Пат, - обратился к ней Майк, - ляг тоже.

Она повиновалась с готовностью, как если бы он был сам Фостер.

Джилл повернула к ним лицо.

- А может, меня лучше спустить вниз, Майк?

- Нет, я справлюсь.

Миссис Пайвонски почувствовала, что тихо поднимается ввысь. Испуга она не испытывала; она ощущала всепобеждающий религиозный экстаз, молниеносный прилив тепла к своему лону, вызывающий слезы на глазах. Такой мощи она не испытывала с тех самых пор, как святой Фостер коснулся ее. Майк приблизил ее к Джилл, и та обняла Патти. Слезы полились обильнее, сопровождаемые тихими счастливыми вздохами.

Майк опустил их на пол, он не чувствовал усталости и даже не помнил, когда последний раз уставал.

Джилл шепнула:

- Майк, нам нужна вода…

(-???

- Да, - ответил ее мозг.

- И что же?

- Прекрасная необходимость. Как ты думаешь, зачем она пришла сюда?

- Я знал. Я только не был уверен, что ты знаешь… или одобряешь. Мой брат. Мое второе «Я».

- Мой брат…)

Майк отправил стакан в ванную, заставил течь воду из крана и вернул стакан Джилл. Миссис Пайвонски наблюдала за происходящим с интересом. Она уже больше была не в состоянии удивляться. Джилл сказала ей:

- Тетушка Патти, это похоже на крещение… или на брак. Это марсианский обычай. Он означает, что ты веришь нам, а мы верим тебе… что мы можем сказать тебе все, и ты можешь довериться нам во всем… что мы партнеры, верные друг другу до конца. Но, однажды скрепленная, эта связь не может быть нарушена никогда. Если ты разорвешь ее, мы сразу же умрем, спасены мы или нет. Если же мы разорвем ее… впрочем, мы этого сделать не можем физически. Если ты не хочешь, можешь не разделять с нами воды - мы все равно останемся друзьями. Если этот обряд противоречит твоей вере - не совершай его. Мы не принадлежим к ней. Возможно, никогда не будем принадлежать. Мы ищущие - так, пожалуй, будет вернее всего нас называть. Майк?

- Мы грокк, - согласился он. - Пат, Джилл говорит верно. Я хотел бы сказать тебе это по-марсиански, тогда было бы яснее. В обряд входит все, что есть в браке, и гораздо больше того. Мы рады предложить тебе воду, но если есть хоть малейшая причина - в твоей религии или в твоем сердце, мешающая тебе принять ее от нас… не пей!

Патриция Пайвонски перевела дух. Ей уже приходилось делать подобный выбор когда-то… и супруг ее был свидетелем этого выбора, но не запретил его… Кто она такая, чтобы отказывать святому? И его благословенной невесте?

- Я жажду этого, - твердо сказала она.

Джилл отпила глоток.

- Мы растем ближе. - Она передала стакан Майку.

- Благодарю тебя за воду, брат. - Он сделал глоток. - Пат, я даю тебе Воду Жизни. И пусть ее у тебя будет всегда вволю. - Он передал ей стакан.

Патриция взяла.

- Благодарю. О благодарю вас, мои дорогие. Вода Жизни! Я люблю вас обоих! - Она выпила с жадностью.

Джилл приняла стакан и допила до дна.

- Мы все растем ближе, братья.

(- Джилл?

- Сейчас!)

Майк поднял нового брата на руки, понес и мягко опустил на постель.

Валентайн Майкл Смитт грокк, что физическая любовь людей - очень человеческая и очень физическая, - существует не только для ускорения развития яиц и является не только ритуалом, при помощи которого происходит сближение. Акт сам по себе уже был познанием. Он все еще старался грокк это глубже, глубже, пытаясь при каждом новом случае грокк во всей полноте. Он уже давно не стыдился своего подозрения, что даже Старейшим неведом такой экстаз, - он грокк, что его новый народ обладал уникальной духовной глубиной. С немеркнущей радостью старался он познать эту глубину, тем более что на него не влияли никакие воспринятые в детстве запреты, которые могли вызвать чувство вины или боязни.

Его учителя, нежные и щедрые, победили его невинность, не ранив при этом его чувств. Результат был столь уникален, как уникален был сам Майк.

Джилл нисколько не удивилась, когда Патти просто, как нечто естественное приняла факт, что, разделив воду по древнему марсианскому обычаю, она должна тут же разделить и самого Майка, теперь уже по древнему человеческому ритуалу. Джилл чуточку удивилась тому спокойствию, с каким Пат восприняла способность Майка творить чудеса. Джилл просто не знала, что Патриция уже встречалась со святым - и ожидала от святых всего, чего угодно. Джилл ощущала покой и радость от мысли, что переломная точка была встречена правильно задуманным поступком… а потом для Джилл наступила пора экстаза, - она и сама разделила счастье сближения.

Когда они отдохнули, Джилл попросила отправить Пат в ванну, прибегнув к телекинезу, и радостно хихикала, временами взвизгивая от смеха вместе со старшей подругой. Впервые Майк сделал это когда-то в шутку в сходной ситуации, желая позабавить Джилл, но потом это превратилось почти в семейную традицию, которая, как была уверена Джилл, должна понравиться Патти. Джилл умирала со смеху, глядя на лицо Патти, которую намыливали и оглаживали невидимые руки, а потом вытирали насухо без помощи полотенец или сухого горячего воздуха.

Патриция только хлопала глазами.

- Теперь просто необходимо выпить.

- Разумеется, милочка!

- Я все еще хочу, дети, показать вам мои картинки. - Они прошли в гостиную, где Патти остановилась в самом центре ковра. - Только сначала поглядите на меня. На меня, а не на картинки. Что видите?

Майк мысленно удалил татуировку, чтобы видеть нового брата без украшений. Татуировка ему нравилась, она выделяла Пат из прочих людей, делала ее неповторимой личностью. Татуировка даже придавала Патти какой-то марсианский привкус, ставила ее особняком среди безликой людской толпы, где все были похожи друг на друга. Майк подумал, как бы выглядел он сам, если бы сделал себе татуировку, и тут же попытался грокк, что она будет изображать. Жизнь его отца и брата по воде Джубала? Надо будет подумать. Джилл тоже может захотеть получить татуировку… А есть ли рисунок, который может превратить Джилл в еще более прекрасную, оставив ее одновременно неизменной?

То, что он увидел, глядя на Пат без татуировки, понравилось ему меньше, - она выглядела так, как и должна выглядеть женщина. Майк все еще не мог грокк коллекцию фотографий Дьюка, хотя они показали ему, что существует большое разнообразие в формах, размерах и цвете женщин, а также в самой акробатике любви, - но кроме этого, он не грокк ничего из столь высоко ценимых Дьюком картинок. Марсианское воспитание превратило Майка в тонкого наблюдателя, но оно сделало его невосприимчивым к изысканному наслаждению от созерцания эротических сцен. Он, безусловно, видел в женщинах (включая сюда и Патрицию Пайвонски) источник сексуального возбуждения, но это в его представлении нисколько не зависело от разглядывания их внешности. Запах и прикосновение к ним значили куда больше - в этом отношении он, видимо, был одновременно и квазичеловеком и квазимарсианином. Параллельный марсианский рефлекс (такой же неромантичный, как чихание) возникал под влиянием именно этих ощущений, но носил сугубо сезонный характер, и секс для марсиан был не более возбуждающ, чем внутривенное вливание.

Без татуировки Майк заметил одну вещь: у Патриции было собственное выражение лица, которое прожитая жизнь сделала необыкновенно прекрасным. У нее, понял он с удивлением, лицо было даже более самобытным, чем у Джилл. Он испытал к Пат глубокое чувство, которое пока еще не научился называть любовью.

Кроме того, у нее был свой, принадлежавший только ей запах и голос. Голос был чуть хрипловатый, и Майк с радостью слушал его, даже если не грокк значения произносимых слов. Ее запах впитал в себя горьковатый аромат мускуса, исходившего от змей, с которыми она возилась. Майк любил змей, он умел обращаться даже с самыми ядовитыми, прибегая к способности растягивать время, что сводило опасность быть укушенным к нулю. Он грокк с ними, он вкушал их невинные и безжалостные мысли, они почему-то напоминали ему о доме. Майк, кроме Патриции, был единственным человеком, который мог взять в руки Хони Буна и тем доставить ему удовольствие. Змея была столь апатична, что трогать ее могли многие, но Майка она считала как бы заместителем Пат.

Майк вернул татуировку на место.

Джилл же никак не могла понять, зачем это тетушке Пат вообще понадобилась татуировка? Она выглядела бы куда милее, если бы не походила на ходячую страничку из комикса. Ей нравилась внутренняя сущность Пат, а не то, как она смотрелась… хотя, впрочем, татуировка давала ей возможность вести безбедное существование… пока она не станет слишком старой, а тогда олухи перестанут платить за удовольствие полюбоваться ею - даже, если бы картинки были наколоты самим Рембрандтом. Джилл надеялась, что Патти успела отложить в чулок на черный день кругленькую сумму, и тут же вспомнила - Патти теперь собрат по воде и разделяет с Майком его безграничное состояние. От этой мысли у Джилл стало теплее на душе.

- Ну, - повторила миссис Пайвонски, - что же вы видите? Сколько мне лет, Майкл?

- Не знаю.

- Догадайся.

- Не могу, Пат.

- Ох, да брось ты!

- Патти, - вмешалась Джилл, - он и в самом деле не может. Он еще не научился определять возраст - ты же знаешь, как недавно он живет на Земле. Майк даже счет ведет в марсианских годах и вообще пользуется марсианской арифметикой. Если нужно что-то посчитать, я делаю это за него.

- Ладно. Тогда скажи ты, дочка. И говори правду.

Джилл внимательно оглядела Пат, отметив стройность ее фигуры и обратив особое внимание на руки, шею и глаза… а затем скинула лет пять, несмотря на обязательство быть предельно честной с братом по воде.

- Ммм… где-то лет тридцать, год сюда, год туда.

Миссис Пайвонски засмеялась.

- Вот преимущество Истинной Веры, мои дорогие. Джилл, милочка, я приканчиваю пятый десяток.

- Но тебе столько никогда не дашь!

- Вот, что делает Радость, моя милая. После рождения первого ребенка моя фигура пошла ко всем чертям - прозвище «толстуха» было изобретено как будто прямо для меня. Живот выглядел так, будто я хожу на шестом. Груди обвисли, и мне никак не удавалось их приподнять. Можешь посмотреть сама - конечно, хороший хирург никогда не оставляет шрамов, но на мне они все равно были бы заметны, детка. По крайней мере в двух картинках оказались бы дыры. А затем я увидела Свет! Нет, не физические упражнения, не диета - я ем как поросенок! Радость, моя дорогая!

Совершеннейшее счастье во Господе по протекции самого благословенного Фостера.

- Поразительно! - воскликнула Джилл.

Тетушка Патти явно не придерживалась диеты и за время их знакомства не занималась никакими упражнениями, а Джилл, как медсестра, прекрасно знала, какие шрамы оставляет операция по подтягиванию груди. Нет, к этой татуировке скальпель хирурга не прикасался.

Майк же про себя решил, что Пат сама научилась «придумывать» свое тело таким, каким ей хотелось его видеть, но по неведению приписала результат Фостеру. Он учил Джилл контролю над телом, но ей надо было сначала получше освоить марсианский язык, а уж потом она могла полностью овладеть этим умением. Впрочем, куда торопиться; ожидание принесет свои плоды.

Пат же продолжала:

- Я хотела, чтобы вы увидели, на какие чудеса способна Вера. Но главные изменения - внутри! Радость! Богу ведомо, что я плохой проповедник, но все же я попытаюсь объяснить вам. Во-первых, надо было понять, что все так называемые «церкви» - всего лишь ловушки дьявола. Наш возлюбленный Христос проповедовал истинную веру, говорил Фостер, и я ему верю. В средние века слова Иисуса была извращены и искажены так, что он сам их не узнал бы. Поэтому и был послан на Землю Фостер, дабы объявить Новое Откровение и придать учению былую чистоту. - Патриция Пайвонски подняла перст и внезапно превратилась в жрицу, облаченную в святость и мистическую символику. - Бог хочет, чтобы мы были счастливы. Он наполнил мир вещами, которые способны сделать нас счастливыми. Разве обратил бы Господь сок винограда в вино, если бы не желал, чтобы мы пили и веселились? Он оставил бы его соком… или превратил бы его в винный уксус, из которого нельзя извлечь даже улыбки. Разве это не правда? Конечно, он вовсе не рассчитывал, что люди будут напиваться как скоты, лупить своих жен и бросать детей. Он дал нам дивные вещи, чтобы мы наслаждались ими, а не гадили их. Если вам нравится пить и даже напиваться среди друзей, познавших Свет, и это понуждает вас пускаться в пляс или громко возносить хвалу Богу за его доброту, то почему бы и нет? Бог создал алкоголь. Он же создал и ноги; он сотворил так, чтобы в танце сделать человека счастливым… - Патриция помолчала. - Налей-ка мне еще стаканчик, дорогая. Ремесло проповедника вызывает жажду… только не лей слишком много имбирного эля - хлебный виски хорош сам по себе… И это еще не все. Если Бог не хотел, чтоб женским телом восхищались, он создал бы его безобразным, это ведь понятно, не так ли? Бог не какой-нибудь обманщик. Он сам запустил эту игру, и он не мог сделать ее для нас - олухов - безвыигрышной, как мухлюют с рулеткой в игорных домах городка, где хозяйничает жулье. Бог не станет посылать в ад людей, проигравших в жульнической игре!

Ладно! Бог хочет, чтобы мы были счастливы, и он повелел нам любить друг друга. Любить даже змею, если бедняжка нуждается в любви. Любите ближнего… и оставьте пощечины лишь для служителей сатаны, старающихся сбить вас с предназначенного пути и завести прямехонько в ад. И под «любовью» Бог понимает не жиденькую любовишку старой девы, боящейся оторвать глаз от молитвенника, дабы не узреть плотского искушения! Если Бог ненавидит плоть, то зачем же он сотворил ее так много? Бог не слюнявый неженка! Он сотворил Большой Каньон, и летящие по небу кометы, и циклоны, и жеребцов, и землетрясения - так разве может он, создавший все это, отвернуться и практически напустить в штаны только потому, что какая-нибудь девушка нагнулась чуть-чуть ниже и парень увидел ее титьку? Ты знаешь, что это не так, и я тоже знаю. Когда Бог повелел нам любить, он вовсе не собирался нас обжулить. Он имел в виду именно любовь. Люби крохотных детишек, которым постоянно нужны сухие пеленки, люби сильных, пропахших потом мужчин, люби их так, чтобы было больше ребятишек, нуждающихся в любви, а в промежутках между родами просто люби, потому что любовь - это благо.

Конечно, это не значит, что любовью следует торговать, так же как бутылка хлебного виски вовсе не означает, что я обязательно должна напиться и ввязаться в драку с полицейским. Продавать любовь нельзя, как нельзя купить радость, - на них нет ярлычка с ценой… а если вы думаете, что есть, то вам открыта дорога в ад. Но если вы отдаете любовь с открытым сердцем и берете в обмен то, чего у Бога хватает с запасом, то дьявол до вас не доберется! Деньги? - Она взглянула на Джилл. - Милочка, да разве ты совершишь обряд разделения воды, скажем, за миллион долларов? Или за десять миллионов? Причем без вычета налогов?

- Конечно, нет!

(- Майкл, ты грокк это?

- Почта во всей полноте, Джилл. Это ожидание.)

- Понимаешь, милочка? Я знала, что в вашей воде - любовь. Вы ищущие и уже близки к Свету. Но раз вы двое, благодаря той любви, которая переполняет вас, «разделили воду и стали расти ближе», как говорит Майк, то я смогу поведать вам о вещах, которые обычным ищущим недоступны.

Достопочтенный Фостер, то ли рукоположенный самим собой, то ли Господом Богом, - в зависимости от того, каким авторитетам верить, - инстинктивно улавливал пульс своего времени лучше, чем опытный циркач проникает в душу олуха-зрителя. Культура, известная как «Америка», на протяжении всей своей истории отличалась двуликостью. Ее законы были пуританскими, ее скрытая суть - скорее раблезианской; ее главные религии - аполлоническими, обряды и ритуалы ближе к дионисийским. В двадцатом веке (христианская эра Терры) нигде на Земле секс не подавлялся так сильно, как здесь, но и интерес к нему был необычайно высок.

Фостер, подобно другим великим религиозным лидерам этой планеты, обладал двумя качествами: у него была необыкновенно магнетическая натура, а в сексуальном отношении он даже близко не подходил к понятию земной «нормы». На Земле великие лидеры были или целомудренны, или сексуально озабочены. Так вот, Фостер уж никак не был целомудренным.

Не были такими и его жены, и его жрицы, - утверждение духовного возрождения, согласно Новому Откровению, сопровождалось ритуалом, самой природой предназначенным, чтобы «расти ближе».

В истории Терры существовало много культов, использовавших ту же технику, но в Америке до появления Фостера они были слабо представлены. Фостера не раз изгоняли из родного города, пока он не довел до нужной кондиции метод, позволивший ему широко распространить свой дурнопахнущий культ. Он щедро заимствовал у масонов, коммунистов, католиков и рекламных агентств Мэдисон-Авеню, а еще шире - у более ранних писаний, создавая Новое Откровение. Это кушанье было изрядно подслащено идеями о возврате к раннему христианству. Фостер основал «внешнюю церковь», которую мог посещать любой желающий. Выше нее стояла «средняя церковь», для мира именовавшаяся «Церковью Нового Откровения»; там счастливые спасенные платили церковную десятину, пожинали плоды все расширяющегося церковного бизнеса и без памяти веселились на бесчисленных фестивалях Радости, завершающих службу. Все их грехи были прощены, а возможности совершить новые у них почти не оставалось, раз они поддерживали свою церковь, были честны в делах с братьями-фостеритами, предавали проклятиям грешников и были счастливы. Новое Откровение не поощряло прилюдного распутства, а при обсуждении взглядов на сексуальное поведение соблюдало сугубую таинственность.

«Средняя церковь» поставляла штурмовиков. Фостер позаимствовал опыт уоббли[52] начала двадцатого века: если местные обыватели пытались подавить движение фостеритов, те собирались в этом городке в таком множестве, что ни тюрьмы, ни полиция не могли с ними справиться, и тогда у копов трещали ребра, а тюрьмы брались штурмом.

Если же прокурор был смел и возбуждал уголовное дело, его обычно не удавалось доказать. Фостер, получив опыт под огнем, заботился о том, чтобы судопроизводство велось с соблюдением каждой буквы закона. Ни один фостерит не был осужден как таковой ни Верховным Судом США, ни впоследствии - Высшим Судом Федерации.

Частью официальной церкви была «внутренняя церковь» - прочное ядро истинно преданных, из которых выдвигались пастыри, общественные деятели и политические воротилы. Все они считались «возродившимися», не подвластными греху и бесспорными кандидатами на райское житие, надежными хранителями церковных тайн.

Фостер тщательно отбирал своих людей, делая это лично, пока позволял масштаб операций. Он искал мужчин того же сорта, к какому принадлежал сам, и женщин, какими были его жрицы-жены - динамичных, фанатически верующих, упрямых и свободных от ревности (или легко расстававшихся с ней, равно как и с чувством вины или неудовлетворенности) в ее повседневном человеческом смысле. Все они были потенциальными сатирами и нимфами, ибо тайная церковь и была тем дионисийским культом, которого так не хватало Америке и для которого существовал огромный внутренний рынок.

Фостер был дьявольски осторожен: если кандидаты во внутреннее ядро состояли в браке, их вербовали только парами. Незамужние и неженатые кандидаты должны были отличаться сексуальной привлекательностью и агрессивностью. Он внушал своим священникам, что число мужчин должно быть равным или немного большим, чем число женщин. Нигде не зарегистрировано, что Фостер изучал более ранние культы Америки, но он знал или чувствовал, что большинство этих культов рухнуло из-за того, что всепоглощающая похоть жрецов возбуждала чувство ревности. Фостер эту ошибку не повторил: он никогда не держал женщин, даже тех, на которых «женился», только для себя.

Фостер вообще неохотно шел на расширение «внутренней церкви». «Средняя церковь» поставляла вполне достаточно средств, чтобы утолить скромные аппетиты масс. Если «возрождение» производило на свет две супружеских пары, способных на «небесный брак», Фостер считал это вполне достаточным. Если ни одной, он спокойно ждал, пока посеянные семена взойдут, и посылал взращивать их опытных священников и жриц.

Насколько это было возможно, он проверял парные кандидатуры лично, вместе с какой-нибудь жрицей. Поскольку такая пара бывала уже «спасена», во всяком случае в понимании «средней церкви», то риска почти не было - с женщинами дело обстояло совсем просто, а мужчин он тщательно изучал, прежде чем спустить на них своих жриц.

До того как стать «спасенной», Патриция Пайвонски была молодой замужней и «очень счастливой» женщиной. Она родила ребенка, уважала и восхищалась своим гораздо более пожилым мужем. Джордж Пайвонски отличался щедрой любящей натурой, но ему была свойственна одна слабость - он частенько напивался и не мог выполнять свои супружеские обязанности после длинного рабочего дня. Патти считала, что ей повезло в жизни, правда, иногда Джордж приударял за клиентками - и весьма сильно, если дело происходило ранним утром, к тому же татуировальное мастерство требовало уединения, особенно если речь шла о женщинах. Патти относилась к любовным отклонениям с пониманием, а иногда и сама ходила на свидания с клиентами-мужчинами, особенно с тех пор, как Джордж стал все чаще и чаще прикладываться к бутылке.

И все же в ее жизни была пустота, которая не заполнялась даже тогда, когда благодарный клиент презентовал ей змею, держать которую сам не мог, так как должен был уехать. Патти любила домашних животных и змей ничуть не боялась. Пат устроила ей дом в витрине их ателье, а Джордж написал чудесную красочную картину, служившую фоном и украшенную четырехцветной надписью «Не наступи на меня». Этот лозунг вскоре стал очень популярен.

Пат накупила еще змей, и они очень утешали ее. Но она была дочерью ирландца из Ольстера и девушки из Корка - вооруженное перемирие между родителями, принадлежавшим к разным религиям, оставило ее без собственной конфессии.

Она была уже ищущей, когда впервые услышала проповедь Фостера в Сан-Педро. Ей удалось уговорить Джорджа тоже сходить на несколько воскресных богослужений, но тогда он так и не увидел Света.

Свет дал им Фостер, и они с мужем принесли покаяние в один и тот же день. Когда шесть месяцев спустя Фостер вернулся, оба Пайвонски стали уже настолько ревностными последователями церкви, что он обратил на них свое внимание.

- С тех пор как Джордж узрел Свет, я не знала больше никаких неприятностей, - рассказывала Пат Майку и Джилл. - Он изредка выпивал, но и то лишь в церкви и немножко. Когда наш святой пастырь вернулся, Джордж начал свое великое дело. Разумеется, он хотел показать его Фостеру… - Миссис Пайвонски заколебалась. - Дети, мне, вероятно, не следовало бы говорить вам об этом…

- Тогда не говори, - спокойно откликнулась Джилл. - Патти, дорогая, мы не хотим, чтобы ты делала что-то, что может вызвать у тебя сомнения. Обряд разделения воды должен нести лишь радость.

- Но я хочу рассказать! Только помните, что это дела церковные и обычно их не обсуждают… Я-то ведь про вас никому не скажу.

Майк кивнул.

- Здесь на Земле мы называем это «личными делами братьев по воде». На Марсе такой проблемы вообще не существует… но тут я грокк - она возникает. «Личные дела» братьев вообще не обсуждаются.

- Я… грокк. Забавное слово, но я, кажется, начинаю его понимать. Ладно, дорогие, пусть это будет «личное дело брата по воде». Знаете ли вы, что все фостериты татуированы? Я имею в виду настоящих членов церкви, тех, кто спасен навечно, ну как я? …О нет, я говорю не о татуировке по всему телу! Поглядите на это - прямо над моим сердцем. Это священный поцелуй Фостера. Джордж сделал так, чтобы он выглядел как часть картины заката… так что никто не догадывается… Но это его поцелуй - Фостер сделал его сам! - Восторг Пат поднялся почти до экстаза.

Они внимательно присмотрелись к отпечатку.

- Это действительно след поцелуя, - с удивлением заметила Джилл, - как будто целовал кто-то с намазанными помадой губами. - А я думала, что это кусочек заката.

- Да, именно так Джордж и задумал. Ибо мы не показываем поцелуй Фостера кому попало, то есть тем, у кого его нет; у меня и в мыслях этого не было до нынешней минуты. Но, - решительно сказала она, - вы оба непременно рано или поздно будете носить такой знак, и, когда придет время, я сама его вам вытатуирую.

- Я не понимаю, Патти, - спросила Джилл, - как он может поцеловать нас? В конце-то концов, он… где-то на небесах?

- Да, милочка, он именно там. Сейчас я все объясню. Любой священник, любая жрица могут дать вам «фостеров поцелуй». Он означает, что Бог в вашем сердце. Бог стал частью вас самих… навеки.

Майк тут же насторожился.

- Ты есть Бог.

- Как, как, Майкл? Ну… я никогда раньше не слышала этих слов, но они чудесно выражают мысль… Бог в тебе и с тобой, и дьяволу ты неподвластен.

- Да, - согласился Майк. - Ты грокк Бога.

Он с радостью подумал, что ближе, чем когда-либо, подошел к выражению марсианской концепции… правда, Джилл теперь непосредственно изучает марсианский вариант, и к ней это придет само собой.

- В общем, ты прав, Майкл. Бог… грокк тебя - и ты обвенчан в светлой любви и вечной радости с его церковью. Священник или жрица целуют тебя, а потом на этом месте делается татуировка, которая сохранит поцелуй навеки. Отпечаток не обязательно так велик, как мой, - он ведь точно повторяет по величине и по форме благословенные уста Фостера - и может находиться в любом месте тела, лишь бы он был скрыт от глаз грешников. Любое местечко, лишь бы не было видно. А показываешь его только тогда, когда приходишь на Сборище Радости вечно спасенных.

- Я слышала о Сборищах Радости, - отозвалась Джилл, - но не знаю ничего о том, что там происходит.

- Ну, - рассудительно сказала миссис Пайвонски, - есть разные Сборища Радости. Те, что для рядовых членов паствы, которые спасены, но могут все же скатиться вновь на стезю греха, очень веселые, вроде настоящих вечеринок, где молитв не очень-то много, и они тоже проходят оживленно, но зато много шума и веселья. Там дозволяется и немножко секса, только следует быть осторожным - с кем и как, ибо не следует сеять семена раздора между братьями. Церковь очень ревностно относится к поддержанию должного порядка - всему свое место и время.

Сборища же Радости для вечно спасенных… там осторожность не нужна, ибо там нет никого, кто мог бы согрешить, - с грехом у них покончено навсегда. Хочешь пить и напиться в стельку - о'кей, такова значит воля Божья, иначе бы ты этого не захотел. Хочешь пасть на колени и молиться, или возвысить свой голос в пенье… или сорвать с себя одежды и пуститься в пляс - на все это воля Божья. Там нет никого, кто способен увидеть в таких делах что-то дурное.

- Похоже, ничего себе вечериночка, - сказала Джилл.

- О да, там всегда прекрасно. И тебя преисполняет райское блаженство. Если ты просыпаешься под утро рядом с кем-нибудь из навечно спасенных братьев, то знаешь, - он оказался здесь потому, что Бог захотел дать тебе благословенную Радость. И у всех них есть поцелуй Фостера - они все твои братья. - Она задумалась, слегка наморщив брови. - Чувствуешь себя, будто ты разделила воду. Понимаете?

- Я грокк тебя, - согласно кивнул Майк.

(- Майк???

- Жди, Джилл, жди полной ясности.)

- Только вы не думайте, - продолжала Патриция серьезно, - что на Сборища Радости внутреннего храма можно пройти лишь потому, что у вас есть такая татуировка. Приглашенные братья и сестры… ну возьмем, к примеру, меня. Как только я узнаю, куда едет наш цирк, я пишу в тамошнюю церковь и посылаю им свои отпечатки пальцев, чтобы они сверили их с досье вечно спасенных, хранящемся в храме архангела Фостера. Оставляю в конторе объявлений свой адрес. Затем отправляюсь - это бывает каждое воскресенье, я никогда не пропускаю Сборищ Радости, даже если Тиму приходится отменить из-за этого финал, - и там меня проверяют. Они рады видеть меня, ведь я - тоже аттракцион, благодаря своим единственным в мире и непревзойденным священным изображениям; частенько весь вечер проходит в том, что я даю людям внимательно рассматривать мои рисунки… и каждая минута такого вечера исполнена для меня непреходящего блаженства. А бывает так, что пастырь просит принести в церковь Хони Буна и изобразить сценку Евы и Змия, для чего, разумеется, нужно, чтоб на все тело был предварительно нанесен макияж. Кто-нибудь из братьев играет роль Адама, нас изгоняют из рая, и пастырь излагает действительный смысл этой истории, а не ту, уже ставшую привычной нам ложь; сцена заканчивается восстановлением нашей благой невинности, а уж потом начинается настоящая вечеринка.

А еще всех очень интересует мой поцелуй Фостера, - добавила она, - ибо он вознесся на небо двадцать лет назад, и мало кто может похвалиться поцелуем, который был бы дан не его представителем. У меня же есть свидетельство храма о подлинности моего. И я повествую о том, как было дело. Гм…

Миссис Пайвонски поколебалась немного, а затем поведала Майку и Джилл эту историю со всеми подробностями, - и Джилл так и не поняла, куда же девалась ее и без того сильно ограниченная способность краснеть? Затем она грокк, что Майк и Патти принадлежат к числу невинных божьих детей, которые просто не способны на грех, независимо от того, что творят. Ради Патти ей очень хотелось, чтобы Фостер действительно оказался святым пророком, спасшим ее и даровавшим ей вечное блаженство.

Но Фостер! Раны Господни, что за гнусный тип!

Внезапно, благодаря сильно возросшей способности восприятия, Джилл оказалась вновь в той комнате со стеклянной стеной. Она снова глядела прямо в мертвые глаза Фостера. Но сейчас он казался ей совсем живым… и она ощутила содрогание в лоне и подумала, как бы поступила она, если бы Фостер предложил бы свой священный поцелуй ей… и свою священную плоть впридачу?

Она воздвигла перед собой заслон, но Майк успел уловить ее мысль. Она почувствовала его улыбку, отражающую всю глубину его всепонимающей невинности.

Джилл встала.

- Патти, милочка, когда тебе нужно быть дома?

- О Боже, мне уже давно пора быть там!

- А зачем? Цирк уедет не раньше десяти тридцати?

- Хони Бун будет скучать. Он ревнует, когда я прихожу слишком поздно.

- Разве ты не можешь сказать ему, что была на Сборище Радости?

- Да, конечно… - Старшая женщина обняла Джилл. - Оно ведь так и есть! Так оно и есть, верно!

- Вот и чудесно… Я пойду спать - устала. В котором часу тебе надо вставать?

- Если я попаду домой к восьми, я успею попросить Сэма сложить мою палатку и проверю, хорошо ли устроены мои дорогие детки…

- Завтрак?

- Позавтракаю в поезде. Да и обычно по утрам я пью только кофе.

- Я приготовлю его утром. А вы, мои дорогие, можете бодрствовать, сколько хотите. Я разбужу вас вовремя… если вы заснете. Майк вообще не спит.

- Ни крошечки?

- Никогда. Обычно он сворачивается в комочек и думает, но не спит.

- Еще одно знамение, - серьезно сказала миссис Пайвонски. - Я знаю. И, Майкл, вскоре и ты поймешь это. Твое призвание еще впереди.

- Возможно, - согласилась Джилл. - Майк, я просто падаю с ног от усталости. Отправь меня прямо в постель, хорошо? - Она поднялась в воздух и перелетела в спальню… там уже сама собой распахнулась постель. Джилл тут же уснула.

Она проснулась в семь, выпорхнула из постели и просунула голову в соседнюю комнату. Свет был выключен, шторы опущены, но те двое не спали. Джилл услышала, как Майк произнес тихо и уверенно: «ТЫ ЕСТЬ БОГ».

- Ты есть Бог, - шепнула Патриция еле слышно, как будто она наглоталась наркотиков.

- Да. Джилл есть Бог.

- Джилл… есть Бог. Да, Майкл.

- И ты есть Бог.

- Ты есть Бог. Еще, Майкл, еще…

Джилл тихонько вышла и отправилась чистить зубы. Затем дала Майку знать, что проснулась, и поняла, что он об этом уже знает. Когда она опять вернулась в гостиную, туда уже лился солнечный свет.

- Доброе утро, мои милые! - Она поцеловала их обоих.

- Ты есть Бог, - просто сказала Патти.

- Да, Патти. И ты есть Бог. Бог во всех нас.

Она посмотрела на Патти в резком солнечном свете и увидела, что та ни капельки не устала. Что ж, ей был знаком этот эффект, - когда Майк хотел, чтобы она не спала всю ночь, Джилл переносила это без всякого труда. Она сильно подозревала, что ее вчерашняя усталость была вызвана желанием Майка… и услышала, как Майк мысленно согласился с ней.

- Вот и кофе, дорогие; кроме того, в наших запасах нашелся пакет апельсинового сока.

Они легко позавтракали, переполненные счастьем. Джилл видела, что Патти задумчива.

- Что с тобой, дорогая?

- О, мне не хотелось говорить об этом… но… на что вы будете жить, дети? У тетушки Патти чулок набит плотно, и я подумала…

Джилл засмеялась.

- Ой, милочка! Мне не следовало смеяться, но «Человек с Марса» богат! Ты же наверняка слышала об этом?

Миссис Пайвонски была озадачена.

- Конечно, я слышала… но разве можно верить всему, что говорят в «Новостях»?!

- Патти, ты просто чудо! Поверь, что теперь, когда мы братья по воде, мы бы без колебаний, как говорят марсиане, «разделили бы гнездо», ведь для нас эти слова - не просто поэтическая строчка. Но дело обстоит совсем наоборот. Если тебе понадобятся деньги, ты только дай знать. В любом количестве… В любое время. Напиши нам, еще лучше, позвони мне, ведь Майк в деньгах ничего не смыслит. Знаешь, дорогая, у меня сейчас на счету лежит тысяч двести. Сколько тебе нужно?

Миссис Пайвонски удивилась.

- Господи, да мне они вовсе не нужны!

Джилл пожала плечами.

- Если понадобятся, ты только скажи… Или ты вдруг захочешь яхту… Майк с радостью подарит тебе яхту!

- В самом деле, Пат! Я еще никогда не видел яхт.

Миссис Пайвонски покачала головой.

- Не нужно мне никаких яхт, все, чего я хочу от вас - это любви.

- Ты ее уже имеешь, - отозвалась Джилл.

- Я не грокк «любовь», - сказал Майк, - но Джилл всегда говорит верно. Если она у нас есть - она твоя.

- …и еще знать, что вы спасены. Впрочем, об этом я не беспокоюсь. Майкл рассказал мне про ожидание и в чем его смысл. Ты понимаешь, Джилл?

- Я грокк. Я никогда не ощущаю нетерпения.

- У меня тоже есть что-то для вас обоих. - Татуированная леди взяла сумочку и вынула оттуда небольшую книжку. - Мои дорогие… Это тот самый экземпляр Нового Откровения, который мне вручил лично Фостер… той ночью, когда он наградил меня поцелуем. Я хочу, чтоб он был всегда с вами.

На глаза Джилл навернулись слезы.

- Но, тетушка Патти… Патти, наш дорогой брат… Мы не можем принять ее… мы купим себе другую…

- Нет. Это… как вода, которую я разделяю с вами. Чтоб стать ближе.

- О! - Джилл вскочила на ноги. - Мы разделим ее, она теперь наша общая! - Джилл поцеловала Пат.

Майк потрепал Джилл по плечу.

- Жадный Маленький Брат! Сейчас моя очередь.

- Я всегда жадничаю в таких делах.

«Человек с Марса» поцеловал нового брата в губы, потом в то место, куда целовал Фостер. Он обдумал (по земным масштабам, мгновенно), выбрал симметричное местечко там, где это позволял рисунок Джорджа и поцеловал ее, растягивая время для детального обдумывания и действия. Было необходимо грокк капиллярные сосуды…

Обеим женщинам показалось, что он лишь на мгновение приложил губы к коже. Джилл раньше, чем Патт, поняла его замысел.

- Пат! Смотри!

Миссис Пайвонски глянула вниз. На коже горел ярко-красным цветом, подобно тому, как горят стигматы[53], отпечаток губ Майка. Она чуть не потеряла сознание… Но крепость веры победила.

- ДА! ДА! Майкл…

Еще через несколько минут татуированная леди исчезла, а ее место заняла похожая на мышку домашняя хозяйка в закрытом платье с длинными рукавами и в перчатках.

- Я не плачу, - сказала она спокойно, - нет расставаний в вечности. Я буду ждать.

Она поцеловала их и ушла, не оглядываясь.