Чёрные скрижали

Глава 4 Проверка знака

— Гриша, гречневую кашу будешь?

— Да, мама!

Проводив мать взглядом, Перельман еле заметно, виновато улыбнулся. Да, если Конец Света промедлит этак с годик-другой, пожалуй, придётся окончательно переходить на гречку и прочие каши. Зарплата доцента не позволила накопить сбережения, достаточные для длительного безработного проживания. Особенно учитывая нынешнюю инфляцию. Правда, в графе «приход» имелась ещё мамина пенсия… и грибы, совершенно верно. Выручка от реализации грибов неожиданно оказалась вполне сравнимой с зарплатой доцента университета. Однако грибы — заработок сезонный, и растянуть полученные суммы на весь год довольно проблематично.

Другое дело, если всё закончится уже весной, где-то в мае. Именно там проходит нижняя граница доверительного интервала, полученного в ходе расчётов. Тогда вообще не о чем беспокоиться. Тогда уже всем и всего хватит.

Вздохнув, Перельман придвинул к себе лист бумаги. Да, он так и не привык до конца ко всем этим «электронным носителям информации». Смешно, право: математик, и вот такой архаизм, как писчая бумага… То есть рутинную работу можно делать и пялясь в экран монитора, отчего же нет. Но когда дело доходило до грани озарения… непонятно, в чём тут дело, видимо, нарушался какой-то тонкий, неощутимый мыслительный процесс, и озарение испуганно улетало прочь.

«Всякий талант либо используется, либо утрачивается».

Математик ухмыльнулся. Удивительное всё-таки существо человек. Ну какая разница? Тем, кто выживет после Коррекции, не будет никаких дел до высот математики. Им даже школьная алгебра вряд ли понадобится, максимум арифметика… А вот, поди ж ты, жалко его утрачивать, дар тот… Или как это сказал древний китайский мудрец… Лао Цзы вроде? «Дар, преподнесённый тебе свыше, обязывает. И должен ты попытаться».

И должен он попытаться.

… Время шло, бумага покрывалась густой вязью формул, кривыми росчерками, понятными лишь автору работы, и прочими атрибутами высшей умственной деятельности. В одном месте знак вопроса был обведён красным. Чуть подалее знак вопроса был уже двойной, и наконец, последний знак был уже целиком красный. Жирный и здоровенный, как в тетрадке у неуспевающего ученика.

Перельман откинулся на спинку стула. Вот так… Это надо осмыслить. Всё это надо хорошенько обмозговать. До сих пор никаких таких знаков-вопросов не возникало. Всё было чётко и однозначно, как… как в морге. И в этом свете пресловутая Коррекция выглядела вовсе не злодейством, наоборот — отчаянной попыткой онкологов спасти безнадёжного больного. Всё равно же он помрёт через пару-тройку месяцев, так отчего бы не попробовать?

А теперь?

Математик устало потёр переносицу. А что теперь? Не рано ли вы обрадовались, мистер Перельман? Во-первых, нужно ещё просчитать вероятность благоприятного прогноза. Если процент футурального выживания цивилизации окажется всё равно исчезающе мал, ниже, чем для варианта «перевёрнутая черепаха», неизбежного в данном случае после Коррекции… значит, всё что он тут сегодня начертал, никакого практического значения не имеет. Бесплодная игра ума, испачканная бумага — и только.

Если же он, тот процент, паче чаяния окажется выше, чем для «черепахи»…

Впрочем, для количественного анализа одной бумаги маловато. Тут нужно обрабатывать колоссальные массивы данных. Тут нужен даже не просто компьютер, пожалуй — тут суперкомпьютер требуется. Причём вся работа должна быть сделана тихо и незаметно… полностью левая работа. М-да… это проблема.

Григорий Яковлевич медленно нарисовал фломастером три жирных красных вопросительных знака. Немного подумав, обвёл их жирной красной чертой. Если расчёты покажут, что этот вариант развития человечества всё-таки более жизнеспособен, нежели дикарский мир после Коррекции, то возникнет вопрос вопросов.

Как всё это донести до тех людей, от чьих решений, собственно, и зависит исполняемость вариантов?

И тем паче как всё это донести до существ, незримо обретающихся где-то в сфере притяжения Земли? Бессмертных существ, к которым даже их любимые творения относятся с почтительным трепетом и, как можно понять, некоторой опаской?

— … Гриша, ну сколько тебя можно звать? — мама стояла в дверях, перекинув полотенце через плечо. — Каша же стынет!

— Прости, мама, — повинился учёный. — Иду, уже иду!

Каша была остывшей в меру, как раз то что надо — можно черпать полной ложкой и не приходится каждый раз дуть.

— М-м… вкусно…

— Ох, Гриша, Гриша… — мама подперла щёку ладонью, наблюдая, как сын уплетает её стряпню. — Мальчик ты мой…

— Большой мальчик, — жуя, уточнил Перельман. — Пожилой.

— Я так и не поняла, зачем ты отказался от премии. Миллион долларов…

— Мама, я же тебе объяснял. Ничего кроме лишних хлопот и тревог мы бы с этого не получили. Проблемы с уголовниками — оно тебе надо?

— Тебя же приглашали в Америку. Мы могли бы уехать…

На этот раз Григорий Яковлевич ответил не сразу.

— Мам, меня ведь не только в Америку приглашают…

Он заглянул матери в глаза снизу вверх.

— Ма, скажи честно… ты согласилась бы уехать из Питера?

Женщина слабо улыбнулась.

— Если это необходимо для твоего счастья…

— Ну и оставим этот разговор, — он хлопнул по столу ладонью. — Спасибо, каша была замечательно вкусная. Ма, я ещё поработаю…

— Опять всю ночь просидишь…

— Так ведь ночью работается лучше всего, — кротко улыбнулся учёный.

— Работаю, работаю… ох, Гриша… из университета уволился… ну хорошо, вот оно признание мировое — нет, опять не так тебе…

Мама вздохнула как кашалот.

— Чего ты добиваешься, Гришенька?

Перельман вновь чуть улыбнулся.

— Дар, выданный мне свыше, обязывает, мама.

Пауза.

— И должен я попытаться.

…

— … Нет, всё-таки стекло больше подходит для скульптуры, наверное.

— Ну тут ты не прав. Вот, смотри, разве плохо?

Выставка «Стеклянные грёзы» не могла похвастать многолюдьем, хотя экспозиция, на взгляд Иевлева, была подобрана более чем достойная. Большинство работ представляли акварели или гравюру на стекле, но встречались и оригинальные экспозиции — вот эта, например, голограмма. К сожалению, народ в последнее время всё явственнее предпочитал эстетическому созерцанию более активный отдых. Ресторан, к примеру, если позволяли финансы. Или, если с финансами напряжёнка — просто домашнюю гулянку с салатом-винегретом и пивком-водочкой, с «музоном» и прочая… Ну и вообще, мало ли наберётся важных дел в выходной день, кровно заработанный?

— Ух ты, смотри! Здорово, правда?

Изольда закусила губку и вытянула шею, рассматривая очередную работу — массивный брусок оргстекла с выфрезерованным внутри роскошным кустом роз, выглядевшим почти как живой. Не удержавшись, Иевлев наклонился и тихонько поцеловал ту шею за ушком.

— Ты чего?

— Так просто… Захотелось вот.

— Ты хулиган, — тихо засмеялась девушка. — Люди же кругом.

— Пусть молча давятся от зависти. Ты красивее всех этих шедеврусов вместе взятых. Честно-честно.

— И бессовестный льстец к тому же, — вновь засмеялась Изя.

— … понятно, что художник так видит, но воля ваша, это же фэнтази! Обыкновенная низкопробная фэнтази! Из книжки! Начитались все Толкина, ну вот и результат!

Толстенький благообразный старичок в беретике, чем-то рассерженный, неодобрительно выпятил седую бородку клинышком. Его долговязый оппонент, по всему видать, собирался выразить мнение, отличное от, но дальнейшего хода дискуссии по поводу Денис уже не услышал. Потому что взгляд его упал на картину, вызвавшую негодование эстета.

— Оба-на… вот это встреча…

Изольда, обернувшись, также замерла.

— Туи…

Со стены, сквозь тонкое стекло, на них смотрела общая знакомая. Печальный и требовательный взгляд огромных глаз проникал насквозь.

Первым пришёл в себя Иевлев. Наклонившись ближе, прочёл имя-фамилию мастера.

— Ладнев Степан Андреевич… Уважаемая, можно вас отвлечь?

— Да-да, чем могу помочь? — благожелательно улыбнулась пожилая дама, бдительно дремавшая в углу на стульчике.

— Ладнев Степан Андреич, он где в настоящее время находится?

— Да… дома у себя находится, вероятнее всего, — вновь улыбнулась дама. — Если не ушёл куда-нибудь по делам.

— Я очень попрошу у вас адресок его. Ну пожалуйста.

— Хм… — теперь музейная смотрительница разглядывала посетителей с явным интересом. — Если вы надумали приобрести что-то из его работ, то огорчу вас. Он ничего не продаёт. Вообще.

— И всё-таки, нам очень нужно с ним переговорить. Ну пожалуйста, — Иевлев даже прижал ладони к сердцу.

Дама чуть подумала.

— Адреса его я вам дать не могу, но есть телефон. Вот и переговорите, если он дома.

— Огромное спасибо!

Действующий телефон нашёлся внизу, у дежурной, и после каскада просьб и откровенной лести тётенька наконец согласилась допустить молодых людей к ценному аппарату, за который она, дежурная, несла полную и чрезвычайную ответственность.

— Слушаю, — голос в трубке ровный, приятный.

— Ладнев Степан Андреич?

— Так точно.

— Степан Андреич, нам необходимо срочно с вами переговорить.

— Нам, это кому?

— Я и ещё одна девушка со мной.

— По какому поводу?

— По поводу одной вашей картины на выставке.

— Вам не сообщили — я не продаю?

— Непременно сообщили. И тем не менее переговорить необходимо. Настоятельно, Степан Андреевич.

Пауза.

— Хорошо, записывайте адрес.

Едва выйдя на улицу, Денис удачно поймал такси. За стёклами машины проплывали пейзажи поздней московской осени, а они сидели и молчали. Иевлев положил руку на бедро Изи и сквозь джинсы ощутил, как её колотит дрожь.

— Приехали вроде, — таксист обернулся. — С вас…

— Да-да, возьмите!

Массивный дом ещё, наверное, сталинской постройки встретил гостей сумрачно-настороженно. Лампочки на площадках горели через одну. Поднимаясь по гулкой лестнице, Иевлев сжал ладошку спутницы.

— Сейчас мы всё это дело разъясним.

Дверь в квартиру оказалась широкой и не менее массивной, чем дом. Наверное, из дубовой доски-пятидесятки сработана дверца, подумал Денис, нажимая кнопку звонка.

— Кто?

— Степан Андреевич, это мы вам звонили.

Щёлкнул замок, за ним второй и третий. Дверь распахнулась, и перед Иевлевым предстал довольно кудлатый мужчина в трикотажной майке-футболке и пятнистых военно-полевых штанах, явно наспех выбритый электробритвой — кое-где на шее и висках торчали пропущенные волоски.

— Позвольте представиться, — улыбнулся Денис. — Иевлев Денис Аркадьевич, а это вот Изольда. Изольда Жемчужина.

— Но лучше просто Изя, — подала голос девушка.

— Гм… — хозяин квартиры с едва заметной иронией оглядел визитёров. — Ну что ж, прошу!

Захлопнув дверь и заперев замки, мужчина обернулся.

— Извините, у меня там не убрано. Итак?

— Ваша картина называется «Девушка из вечности»…

— А! Ну что-то такое я и подумал… Видите ли, эта работа отражает мои неосознанные представления, тскзть… ну, в общем, искусствоведы об этом знают лучше. Полёт фантазии, короче.

— Степан Андреич… — тихо сказала Изя. — Зачем вы с нами так? Её зовут Туилиндэ.

Теперь художник разглядывал гостей с огромным интересом.

— Гм… ну, в принципе что-то подобное я и не исключал. Не я один, тскзть, можно было догадаться… Вы проходите, лучше пока на кухню. Сейчас я маленько приберусь и… Чай? Кофе?

…

Стеллажи были забиты округлыми металлическими коробками так плотно, что на беглый взгляд казалось — выковыривать их придётся ломом. Высокий эльдар, откинув капюшон «призрака», осторожно потянул с полки коробку, открыл. Внутри переливчато отблёскивала чёрная бобина киноленты.

«Ну и что я буду со всем этим делать?»

Туилиндэ и Таурохтар тоже откинули капюшоны, мгновенно превратившись из едва заметных теней в плотные фигуры.

«Слушай, Халлон, это уже твоя забота. У нас с Туи несколько иной профиль работы, если ты помнишь. Тут мы можем быть лишь у тебя на подхвате».

Высокий эльдар окинул взглядом хранилище Госфильмофонда.

«Если верить каталогу, тут этих банок почти миллион. Бездна, ну отчего не на цифровых носителях?!»

«Не доросли ещё, и вообще, дело привычки. Подумай лучше, каково сейчас группе Лаирасула в Голливуде. Тамошние анналы — не эта кладовочка».

«Положим, с Лаиром сейчас весь экипаж, исключая дежурного пилота и капитана» — искусствовед вздохнул. — «Ладно… Таур, весь комплект гроглов сюда, и сканеры».

— Будет сделано, о наш повелитель! — Таурохтар, перейдя на голос, уже ковырялся в недрах своего багажа. — Эариэль, ты на вахте?

— А где же мне ещё быть? — откликнулся «кофр» звонким девичьим голоском.

— Давай нам сюда гроглов, полный комплект, и потом ещё сканеры.

— Сканеры слишком крупные, так что придётся с внешней фиксацией. Аккуратней там с настройкой, чтобы без жертв и разрушений, — голос из «кофра» хихикнул.

— Вы меня достали, коллеги. До конца дней тот случай поминать будете?

— Ладно, ладно… Принимай!

Таур принялся ловко выхватывать из недр телепорта знакомые металлические «трубы», бросая их на пол не глядя, и роботы-гроглы тут же с лёгким металлическим лязгом оживали, разворачиваясь в кошмарных «железных пауков». Они всё прибывали и прибывали, и уже через пять минут хранилище фильмов напоминало какой-то апокалиптический муравейник.

— Даю сканеры. Готов?

— Давай!

Полыхнула бледная лиловая вспышка. Массивный предмет, более всего похожий на помесь мыльницы с гигантской земной раковиной-тридакной возник прямо в воздухе и грянул об пол — гулкое эхо пошло гулять по ночному зданию.

— Тише, ты! — ругнулся Халлон.

— Спокойствие, сейчас поправим, не надо паники… Эа, давай ещё!

Гроглы едва успели оттащить прибывший груз, как на его месте с непременной вспышкой возник следующий — правда, на сей раз буквально в паре сантиметров от пола, так что звук удара вышел глухим и невнятным.

— Ещё… ещё… ещё… Это последний? Спасибо, Эа! Не гаси линию, будь пока начеку!

Прибывшие молекулярные сканеры уже стояли в тесных проходах меж стеллажей. Работа закипела — гроглы ловко выхватывали коробки с кинолентами, стремительно перебирая членистыми ногами, тащили их к сканерам, едва успевавшим поднимать-опускать верхнюю крышку, глотая и выплёвывая то, что совали им в пасть. Со стороны картина здорово напоминала фантастический муравейник, с его непонятной, но железной целеустремлённостью, скрытой за псевдо-хаотической суетой.

— Представляю, сколько работы предстоит на расшифровке… — Туи вытерла лоб тыльной стороной ладони.

— Не страшно, — Халлон вовсю орудовал пальцами в виртуальной клавиатуре, перенаправляя потоки гроглов. — Там у нас будет сколько угодно времени.

— Можно бы и здесь так не гнать, зачем?

— Наш капитан считает иначе. Ни в чём нельзя быть уверенным, когда ОНИ уже здесь. Так что чем скорее мы уберёмся отсюда, тем оно надёжнее.

…

— … Вот всё, что я знаю.

Чашка кофе курилась тонким парком, завивавшимся штопором. Изя смотрела в чашку так задумчиво, словно там, в глубине, таились все загадки мироздания.

— Мне Таур… вы же в курсе, кто такой, да? — художник в ответ утвердительно кивнул, — примерно то же рассказал. Ну, может, чуточку больше.

— В общем, все мы имеем об этой самой Коррекции исключительно поверхностные сведения, — подытожил Денис, вертя в руке чашку.

— Ну не скажи, — криво усмехнулся Степан, как-то само собой перейдя на «ты». — Как там написано-то на твоих чёрных скрижалях — «гнев богов сокрушит…» как дальше-то?

— «Гнев богов сокрушит смертельных врагов, и погибнут они вместе, не увидев лица друг друга, не оставив ни потомства, ни праха, ни имени. Только память пройдёт через бездну времён, пугая народы, покуда не рождённые, ужасной судьбою падших» — на память процитировал Иевлев.

— Вот-вот… — художник посмотрел в потолок. — Любопытно, однако, как это будет выглядеть, что называется, в натуре. Нечто вроде массированной ядерной бомбардировки?

— А может и нет, — подала голос Изольда. — Даже скорее всего. Мне Таур толковал насчёт… в общем, мистически-устрашающий эффект при таком воздействии бывает лишь для дикарей. Для гуманоидов, вступивших в ядерную эру, этот эффект пропадает. Мы теперь сами можем устраивать такие концы света сколько угодно… И потом, городов много, значит, после будет «ядерная зима». А это конец всему. Вообще всему. В том новом мире, что наступит после «ядерной зимы» человек жить не сможет.

— Ну отчего же, — ухмыльнулся Ладнев. — Кое-кто сможет, наверное. Запастись тушёнкой-сгущёнкой, макаронами и прочее… Пересидеть в бункере, пока чёрный свет вновь станет белым. Потом отдраить люки бункеров и гуляй не хочу.

— Не-не, — Изя даже головой затрясла, — ну как вы не понимаете! Человек, он же часть биосферы. Всей земной биосферы, понимаете? У нас ведь в теле только десять процентов клеток своих, а девяносто процентов — микробы-симбионты.

— Хм… — художник оглядел свои руки с опаской, будто ожидал вместо них увидеть колонии микробов в чашках Петри. — Не знал, если честно… Прошу прощения, перебил.

— Ну и вот… Это сейчас они симбионты. Помогают нам, уничтожают всяких посторонних микробов-паразитов, где-то подъедают омертвелые белки, мусор убирают, то-сё… А после ТАКОГО Конца Света вся Земля изменится. Погибнут тропические леса, саванны… в общем, это будет уже совсем другая планета. Не родная нам, понимаете? И из симбионтов эти вот девяносто процентов превратятся в паразитов. Девяносто процентов — да они просто заживо сожрут хозяина изнутри, как кусок протухшего мяса, понимаете? Так что, думаю, даже из бункеров вылезать уже будет некому, не то что гулять где хочу…

Пауза.

— Что ж, это радует, — тихо, серьёзно произнёс Ладнев. — Нет, я не шучу. Горше всего было бы осознавать, что самые изворотливые мрази из всего человечества выкрутятся и заполонят Землю…

Девушка чуть пожала плечами.

— Это же всё будет внезапно, нет? Как они узнают? Ну вот мы знаем… и что? О конце света талдычат столько, что никто не поверит.

— Но если не удары аннигиляторов, как в Содоме и Гоморре, то что это будет? — Денис всё вертел в пальцах хрупкий фарфор.

Вновь короткое пожатие девичьего плечика.

— Мне Таур говорил, у них имеется такое оружие, десинторы называются. Они разрушают межмолекулярные связи, и всё твёрдое превращается в тонкую-тонкую пыль. А если человек, или собака там — в тёмную лужу… Образовавшиеся дюны, конечно, со временем зарастут травой… потом лесом…

— Перспективка… — Степан даже поёжился. — Воистину, и «ни потомства, ни праха ни имени»…

— В общем, подведём предварительный итог, — Денис со стуком отставил пустую чашку. — Эти самые Сеятели ведут себя как самоуверенные доктора-коновалы. Как наши нынешние онкологи с больным в третьей стадии рака. Всё равно, мол, не жилец, а так — вдруг?

Он обвёл глазами собеседников.

— А тут нужны не коновалы. Тут нужны… целители тут нужны. Вот как Изя.

— И какой из этого следует практический вывод? — в глазах Ладнева промелькнула ирония.

— Нужно их убедить. В том, что они не правы.

— Богов?

— Их самых.

Ирония в глазах художника обозначилась явственней.

— Хороший ты парень, Денис… Ничего, если спрошу — как именно ты предполагаешь это сделать?

Иевлев чуть улыбнулся.

— Пока не знаю.

— Послушайте меня… — заговорила Изольда. — Таур и Туи ведь ищут всяких-разных гениев на просторах бывшего СССР — так?

— Ну… — осторожно хмыкнул Степан.

— А другие их коллеги по другим странам то же делают… Таур мне говорил, кандидатов набирается на удивление много, со всей Земли на целый городок… Неужто никто не найдёт ответа?

Двое мужчин, молодой и чуть постарше, молча глядели на юную девочку, порозовевшую от волнения.

— Ну вот… Таур, он… он мне в своё время дал один приборчик для экстренной связи с ним… ну… вдруг что…

— Хм… — художник крутанул головой, оттянув пальцем воротник. — Любопытно… а мне ничего такого не предлагали…

Девушка порозовела сильнее.

— Это потому что у нас с ним были… особые отношения. После того как он спас от смерти мою бабулю…

— Прошу прощения, перебил, — несколько поспешно повинился Ладнев.

— Ну, так вот… Я попрошу Таура, чтобы он свёл нас с нужным человеком. Который сможет вычислить… не руками махать как мы, а именно цифрами доказать этим Сеятелям… понимаете?

— Девочка, дорогая ты моя… — в углах глаз Степана подозрительно заблестело. — Ты чудо…

— А можно мне тогда ещё кофе?

— … Дык, вот я ж и говорю! Спускаюся я, значить, делаю обход, всё как положено, ето, по инструкции. Глядь — чего такое? свет из коридору вроде как пробиваецца… Ну я, ето, значить, незаметно вдоль стеночки прокрадываюся… дверь, значицца, в хранилище-то открытая, оттуда и свет, значить. Подхожу ещё ближее — мама родная! Пауки железныя, здоровенныя такия, по полкам шасть-шасть! И злоумышленники меж ними обретаются, числом трое, значить…

Рассказчик, седенький шустрый старичок, даже голос понизил для многозначительности.

— Ну про пауков вы отдельно потом нам расскажете, — майор Упрунин хмуро разглядывал свидетеля. — Давайте подробнее про злоумышленников.

— Так а чего… — заморгал старичок. — Вот я же и говорю, трое их было. Девка ладная такая, фигуристая, навроде которые в телевизоре про погоду рассказывають, и с ей двое парней…

— Какие они из себя?

— Парни-то? Парни тожа извини-подвинься, шибко ничего из себя. Студенты.

— Почему вы решили, что они студенты?

— Хе… так молодыя вовсе, безбородыя! Бритву, должно, ишо не знают каким местом заправлять! Не, ну грех сказать худого, виду тилигентного, а рослыя студенты-то, не тошшие никаким боком. Хе… на таких-то девки сами прыгають, юбки на ходу задирая…

— Ближе к теме, пожалуйста, — прервал сексуальные рассуждения свидетеля майор. — Что было дальше? После того как вы заглянули в открытую дверь хранилища?

— Да, ну так вот я же и говорю — заглядываю я, значицца, в дверь-то, а там мама родная! Пауки железные кишат и энти меж ними все трое находяцца. Ну я как не растерямшись, строго так спрашиваю — а чего это вы, граждане, делаете в строго охраняемом неположенном помещении? — дедок многозначительно поднял вверх указательный палец.

— А они?

— А девка ета, значить, мене заявляет — нет мол тут никого, и етто всё белая горячка у вас, уважаемый Семён Иваныч. Ну я, каюсь, дрогнул маненько попервоначалу… А вы бы, товарищ майор, разе не дрогнули, под таким-то напором ужасной действительности?

Дедок извлёк из кармана обширный носовой платок, изукрашенный сморчками разной степени давности, и промокнул лоб.

— А дальше? — подбодрил свидетеля хозяин кабинета.

— А дальше всё. Девка ета мене говорит — вот как бросите пить, дорогой Семён Иваныч, так и не будут железные пауки-то казаться… Как будто я, слушь-ка, когда себе позволил на посту-то употреблять! Да ни в жисть! Ето ж прямое оскорбление моей личности получается! Етот… как его… колоссальный моральный ущерб! — дедуля вновь утёр лицо обсморканным платком.

— И куда они пошли?

— Вот етто не видел я, — в голосе ночного сторожа протаяло сожаление. — Девка ета перед носом у меня как давай руками-то вот так вот делать, — дед неумело изобразил гипнотические пассы, — так и сморило меня, значить… Как будто, слушь-ка, ночи примерно не спамши, и потом кружку пива, да соточку беленькой поверх — вот такой вот примерно ехфект…

— Ну хорошо, Семён Иванович, — майор протянул посетителю листы бумаги. — Вот тут подпишите — «с моих слов записано верно»… дата и подпись… Нет-нет, и на каждой странице… Так, хорошо. Вот ваш пропуск, идите, отдыхайте. Если что, мы вас вызовем.

— Всегда рад помочь, значить, родной милиции! — старичок упрятывал в карман свой платок. — Всенепременно вызывайте, ежели что! Мы с вами етих, значить, злоумышленников…

— Идите, идите уже! Всего доброго! — поторопил Упрунин.

Дождавшись, когда посетитель очистит кабинет, майор повернулся к старшему лейтенанту, молча строчившему на бумажном листе.

— Ну, что думаешь по сему поводу?

— Алкаш со стажем, — откликнулся старлей, заканчивая писанину. — Такому белку словить, что два пальца об асфальт.

— Белку, значит… Ладно, смотри сюда.

Упрунин вынул из папки и перекинул на стол старлея фотографию — обыкновенный чёрно-белый снимок советского образца, на глянцевой бумаге. Взяв фото, тот некоторое время всматривался в него.

— Интересно…

— Что гораздо интереснее, видеокамеры ничего такого не зафиксировали. То есть вообще ничего. Пустые помещения, никто не входил, никто не выходил… Там не так давно видеонаблюдение установили, с записью. А прежнюю советскую систему, стало быть, не демонтировали. Обычная совковая лень, так полагаю… Фотоаппарат замаскирован в углу фанеркой побеленной, затвор спускается при помощи лески, если открыть дверь. Абсолютно никакой электроники и полная защищённость от взлома любого рода хакерами. Какой-то Кулибин в своё время постарался…

Майор вздохнул.

— Ты вот что, Лёшик… Ты покопай-ка тут хорошенько.

— Николай Николаич! — протестующе взвился старлей, — На мне уже столько дел навешано, а тут ещё и…

— Я не понял, товарищ старший лейтенант. Как правильно нужно отвечать?

— Есть, товарищ майор! — угрюмо откликнулся старлей.

— Ну то-то. Свободен, Холмесов.

…

— … А вдруг они там спят?

— А что делать? Как мы можем знать, когда они спят, а когда бодрствуют?

Вздохнув, Изольда потянула за цепочку и выудила из-за пазухи кулончик. Крохотная висюлька в серебряной оправе отливала перламутром. Обычная, ничем не примечательная стекляшка, каких миллионы и миллионы… Изя улыбнулась. Как говорит Таур, «внешний вид и должен быть обманчив — это удобно».

— Интересная штучка… — Степан Андреевич осторожно разглядывал приборчик, не делая попыток коснуться. — Он что, как телефон работает? Или видеосвязь? А может, и мысли ловит-передаёт?

— Мысли вроде нет, если я правильно поняла. А видео — да, есть такая функция, — девушка улыбнулась. — Только не спрашивайте, как это всё работает. Я правда не знаю.

Она сжала прибор меж ладошек.

— Изольда? — сонный голос возник будто со всех сторон.

— Я тебя разбудила? Прости пожалуйста.

— Изя, что случилось?

— Нужно поговорить. Очень нужно, Таур.

Прямо в воздухе вспыхнуло объёмное изображение — роскошное двуспальное, воздушно-кисейное ложе среди зарослей дивных цветов. На ложе возлежали в чём мама родила двое — Таурохтар и Туилиндэ.

— В чём дело? — эльдар сел, совсем по-человечески сонно моргая. — Ты что, не одна? Оп-па… вот это встреча…

— Тысячу извинений, — выступил вперёд Иевлев. — Мы бы не решились тревожить ваш сон, но… мы же не знаем вашего корабельного времени, расписания…

— Не надо рассыпаться в извинениях, — похоже, Таурохтар окончательно проснулся. Коротко, сжато суть проблемы. Итак? Да, если вас смущает мой вид, я могу надеть штаны.

— Их гораздо больше смущает мой вид, — Туилиндэ встала с ложа, небрежно накинула на себя пеньюар. — Но штаны тебе действительно удобнее надеть. Итак, вас уже трое… Степан Андреич, можно полюбопытствовать, как именно это произошло?

— Долго рассказывать, если подробно, — художник чуть смущённо улыбнулся. — Если же коротко — твой портрет на выставке художественного стекла.

— Понятно… — эльдар щёлкнула пальцами, подкрепляя мыслеприказ, и роскошные цветочные заросли вокруг сменились матовыми стенками тесной каюты. Ещё щелчок — прямо из пола вырос-возник прозрачный медузообразный пуфик. Туи уселась на него, зябко поёживаясь спросонья, широко расставила ноги, нимало не стесняясь распахнувшегося пеньюара — Ладнев усиленно заморгал. Перехватив его взгляд, Туилиндэ усмехнулась, закинула ногу на ногу и прикрыла бёдра полой одеяния.

— Итак, к делу, — успевший натянуть штаны эльдар сейчас здорово напоминал Чингачгука в исполнении актёра Гойко Митича, если не считать немного более изнеженно-женственного выражения лица. — Цель визита?

— Мы хотим отменить Коррекцию, — без малейшей улыбки сказал Денис.

Ну наконец-то он узрел, как эти прекрасные точёные лики, с казалось бы намертво впаянным выражением тотального интеллектуального превосходства приобрели выражение, весьма характерное для классических балбесов. Мелочь, а приятно…

— Как ты сказал? Повтори.

— Мы хотим отменить Коррекцию, — внятно и чётко повторил Иевлев.

Двое эльдар переглянулись.

— А ты говорил, выспаться успеем… — Туи уже извлекала из стены столик с ворохом одежды. — Тут с этими разве уснёшь… В общем, не нужно терзать канал экстренной связи. Сейчас мы будем у вас и всё обсудим.

…

Лес ледяных сталагмитов тянулся куда-то в зенит, стеклянисто поблескивающие исполинские столбы толпились вокруг, оставляя над головой лишь маленький клочок фиолетового неба. Косые лучи светила, многократно отразившись от циклопических сосулек, наполняли всё вокруг мрачным багровым сиянием. Вообще пейзаж Цемера, полузамёрзшего мира, обретающегося вокруг красного карлика, назвать жизнерадостным было трудно. Однако сейчас он как нельзя лучше соответствовал теме доклада — во всяком случае, морально.

На свободном от ледяных исполинов пятачке горел небольшой костерок, возле которого сгрудились четверо валаров — весь экипаж звездолёта Сеятелей.

— …Извини, что перебила. Мы слушаем тебя, Рекам, — Элентари протянула ладони к крохотному костерку.

— Итак, я продолжаю, — молодой валар потёр руки. — Компания «Монсанто» уже к настоящему времени создала трансгенные растения, семена которых на второй год не всходят. На очереди ещё более высокоэффективные растения-монстры — например, такие, которые будут подавлять синтез хлорофилла в растениях-конкурентах. Регулируя законы Главной страны в своих интересах — экономическое могущество организации позволяет ей этого добиваться — «Монсанто» эффективно подавляет фермеров, производящих традиционные сорта, и уже довольно скоро условия для краха сельского хозяйства путём нажатия клавиши станут реальностью. Более того, вполне реальна и угроза неконтролируемого обрушения традиционных биоценозов созданными трансгенными монстрами.

— Они вообще соображают, что делают? — не выдержала Циала.

— Они очень даже соображают, что делают, — иронически откликнулся Цигрус. — Соображают в той степени, которая им доступна.

— Тихо, тихо! — прервала неорганизованные реплики начальница. — Продолжай, Рекам.

— Так а, собственно, всё… — докладчик повертел в пальцах световую указку. — Про разработку генетического оружия я уже говорил тут… но то всё же оружие, а тут — основа жизни…

— Понятно, — вздохнула Элентари. — Спасибо, Рекам. Вопросы к докладчику?

— У меня только один вопрос — когда? — Цигрус тоже грел руки у огонька, со всех сторон окружённого льдами. — Когда сработает эта мина?

Докладчик почесал нос.

— Насчёт генного оружия ничего нельзя сказать определённо. Вирусы, уничтожающие либо умственно опускающие выбранные к поражению этносы, во-первых, покуда находятся в стадии разработки. И во-вторых, они же оружие — то есть вполне могут быть и не пущены в ход. Как не было до сих пор пущено в ход ядерное оружие, к примеру. Что касается деятельности «Монсанто» и иже с ними, тут доверительный интервал катастрофы колеблется от пятнадцати до пятидесяти лет. Местных лет, разумеется.

— Пятнадцать местных лет… — Циала зябко поёжилась. — Так скоро…

— Ещё вопросы? Нет вопросов, — начальница экспедиции вздохнула. — Слушаем тебя, Цигрус.

Молодой валар встал.

— Коллега Рекам немного не прав. Насчёт пятнадцати лет, это они вполне могут успеть. Но вот пятидесяти лет они не получат точно. Нет у аборигенов этих пятидесяти лет.

В воздухе вспыхнули диаграммы.

— Вот это добыча нефти, за прошедший анализируемый период и ожидаемый прогноз. Вот это ожидаемая потребность в моторных топливах разного рода — бензины, керосин и прочее. Как видим, графики прижимаются один к другому, и в ближайшее время практически совпадут. То есть добыча будет обеспечивать лишь минимально необходимые потребности цивилизации, не более. Времена, когда нефть переводили на выращивание кормовых белков для скота, навсегда ушли в прошлое. Ну а вот это — наличные и потенциально экономически доступные ресурсы нефтяных месторождений. Подчёркиваю — потенциально экономически доступные.

Графики сменились на новые.

— Запасы ископаемых горючих газов, казалось бы, внушают оптимизм. Однако если вникнуть внимательнее, оптимизм тот увядает, как цветок в кипятке. Основная масса газов сосредоточена в газогидратах на дне полярных океанов. Добыча таких месторождений в принципе может быть доступна аборигенам, однако сути это не меняет. Газ со дна океанов будет ДОРОГИМ. Сравнимым с ценой моторного топлива.

Новая серия диаграмм.

— Как вы все уже поняли, коллеги, сердцем здешней цивилизации является тепловой двигатель сгорания. Вот это график, отражающий долю цены горючего в основном продукте питания аборигенов — зёрнах злаков. Как видим, доля эта уверенно растёт. Еда, как известно — товар безальтернативный, не есть живое существо не в силах. Поэтому суммы, затрачиваемые населением на еду, изымаются из экономики в безакцептном порядке. До поры компенсаторные механизмы рыночной экономики, свойственной местной цивилизации, парируют назревающую угрозу. Но только до поры.

Цигрус сделал паузу.

— Обвал наступит очень быстро, так что никто ничего не успеет предпринять. Уволенные работники закрывшихся предприятий будут тратить все имеющиеся средства на еду и только на еду. Волна будет вздыматься всё выше, пока не захлестнёт всех. В итоге миллиарды аборигенов планеты будут сидеть дома и жевать… пока есть что жевать. После чего наступит Век Голода и Убийств. Который они, скажем прямо, так старательно и упорно готовят вот прямо сейчас.

— Доверительный интервал начала катастрофы? — Элентари уже сунула ладони прямо в призрачный огонь.

— Тридцать девять местных лет плюс-минус четыре.

— Ясно… — вздохнула Элентари. — Я просила вас с Рекамом проработать альтернативы. Сделано?

— Да, Эли.

Новая серия диаграмм.

— Вот это — рост мощности электростанций, работающих на реакции расщепления урана-235.

— Постой, постой… Почему только 235?

— Они не используют тяжёлый изотоп. То есть некоторое количество его перерабатывается в плутоний, используемый в ядерном оружии. Но не для нужд энергетики.

— С ума сойти… А торий?

— Аналогично.

— Да уж… — начальница экспедиции покрутила головой. — Но я перебила тебя, извини.

— Да, так вот… После инцидента, известного как «чернобыльская катастрофа», среди аборигенов распространились ядерные фобии. Нарастает движение за полное закрытие атомной энергетики.

— Они безумны! — не выдержала Циала.

— Они безумны, Циа, — медленно кивнул Цигрус. — Они полностью и совершенно безумны. Они только прикидываются разумными существами.

Молодой валар смотрел на руководительницу исподлобья.

— Мы зря теряем время на все эти анализы, Эли. Да, аборигены Громмы, вероятно, в принципе ещё могли бы выкрутиться. Мобилизовать все приличные мозги и все наличные силы на постройку термоядерных энергостанций. Пустить все эти их военные бюджеты на обустройство планеты. Только ведь ничего этого они делать не будут. Они объявили существующий порядок «концом истории». И они его получат.

Пауза.

— Ну что ж… Сейчас мы выслушаем нашу Циа, не зря же она трудилась. В следующий раз обсудим анализ Рекама и Цигруса по боковым ветвям вероятностного развития.

Пауза.

— А потом я сделаю итоговое резюме.

Элентари горько усмехнулась уголком рта.

— Надо же обсудить технические детали предстоящей Коррекции.

…

Тощенькая папочка лежала на столе, всем своим видом вызывая у старшего лейтенанта Холмесова чувство глубокого отторжения. Дело о незаконном проникновении в хранилище семенного фонда… блин… когда коту делать нечего, он по крайней мере тихо лижет собственные яйца. Чего нельзя сказать о начальстве. Начальство в таких случаях запросто озадачивает подчинённых всякого такого рода делами. Тоже мне преступление века… да мало ли в последнее время развелось всяких-разных диггеров полоумных? Одни через канализацию в Кремль пытаются проникнуть, другие по кабельным туннелям куда-нибудь на секретный военный объект. Ну а этим, стало быть, торкнуло в башки посетить хранилище семенного фонда. Что касается отсутствия злоумышленников на видео — а она вообще-то работает ли у них, та система?

Вздохнув, старлей раскрыл отвратную папочку. Ладно… начальство можно безмолвно ругать сколько угодно, если от этого легчает на душе. Однако не выполнять приказов того начальства, увы, никак невозможно. Велено искать торкнутых диггеров — будем искать диггеров.

Всматриваясь в косые летящие строки, Холмесов ухмыльнулся. Привычка лично вести запись протокола допроса, похоже, въелась в майора Упрунина намертво, так и осталась с лейтенантских времён. А может, оно и правильно. Своя рука надёжа, самодисциплину повышает опять же…

Итак, что мы имеем. Показания ночного сторожа, не побоявшегося заявиться в родные органы, дабы обрушить всю мощь закона на головы злодеев, так жестоко над ним надругавшихся. Нанёсших, как это, значить… колоссальный моральный ущерб.

Старлей вновь ухмыльнулся. Рисковый старикан вообще-то. Вот не сработал бы тот реликтовый фотоаппарат, и обоюдоострый меч закона вжик-вжик по самому потерпевшему. Железные пауки, говорите? Хорошо, хорошо, успокойтесь… А вот и санитары! Сейчас вас отвезут в одну уютную больничку… Кстати, ещё не факт, что пауки дедуле не отольются. Поскольку на фото никаких таких железных пауков не наблюдается.

Теперь фото. Масштаб мелковат, правда, но оптика у старых советских фотоаппаратов не чета нынешним китайским пластмассовым «мыльницам». И фокус выставлен тщательно…

Холмесов нервно сглотнул. Не глядя выдвинул ящик письменного стола, нашарил ручную лупу. Осторожно вгляделся в увеличенный фрагмент снимка. Вот это дааа…

Старлей вновь сглотнул. Девушка со снимка смотрела тревожно и строго, и взгляд её прожигал сердце Алексея Холмесова, как лазерный луч бумагу. Аэлита… вот она какая, Аэлита…

Алексей осторожно положил снимок обратно в папку. Большое спасибо вам, товарищ майор. Огромное, прямо скажем. Вы абсолютно правы — эту девушку необходимо найти. И он, старший лейтенант Холмесов, сделает это. Все прочие дела завалит, а её вот найдёт. Всенепременно и архиобязательно.

Холмесов тряхнул головой, отгоняя сладкий морок. Значит, так… картотеку диггеров просмотреть сегодня же. От силы полдня работы. Нет в картотеке? Чуть сложнее, однако проблема чисто техническая. Сколько нужно времени, чтобы просмотреть в паспортных столах Питера все фото девушек от шестнадцати до двадцати шести лет? Ну пусть даже двадцати восьми, чтобы уж абсолютно надёжно…

Старлей широко улыбнулся. До скорой встречи… Аэлита.