Чёрные скрижали

Глава 14 Аварийный выход

— Э-э, милай, да кака туда дорога? Етто к нам ишо проехать можно, зимой-то, а там же болотина на болотине!

Бабулька, опираясь на клюку, даже осенила себя крестным знамением — вероятно, в качестве доказательства абсолютной истинности сказанного.

— Так снегоход у нас, бабушка, — Денис ткнул рукой в аппарат, примостившийся у кузове видавшего виды УАЗика-грузовичка.

— Ну, вам виднея, конешно… Только тудыть вертолёт надобен!

Очевидно, посчитав дальнейшие уговоры городских кретинов, лезущих без головы в гиблые дебри бессмысленными, бабушка пошаркала далее, по тропинке, ведущей к избе с признаками обитаемости. Подобными признаками, кстати, в селении обладали отнюдь не все строения. Тут и там виднелись занесённые снегом избушки, где человечьих следов не видно было вовсе. Ни дымка, ни огонька, и сугроб у входа — от одного вида полумёртвой деревушки веяло безысходностью…

— Слушай, а может, мы того… здесь где-нибудь обоснуемся? — неуверенно предположил Степан. — Не, ну гляньте, натуральный же край света…

— Нет, Стёпа, — вздохнул Иевлев. — Не годится. Раз можно на машине проехать. И вообще, будем действовать как наметили. Ну что, сгружаем снегоход?

Сгрузить нетяжёлый «Помор» по доскам-сходням — дело минутное, и вот уже аппарат трещал мотором, готовый к бою. За ним последовали лёгкие стеклопластиковые сани-волокуши, похожие на корыто.

— А не пограбят нашу повозку аборигены? — Степан газовал, прогревая мотор снегохода-буксировщика. — Изя, может, тут останешься? Какая-никакая охрана…

— Угу, щас! Драндулет чужой жалко, значит, а родную девицу-красавицу на поругание оставлять не жалко?! — возмутилась Изольда. — С вами поеду! Вам всё равно без женского взгляда не обойтись!

— Ну, тогда вэлкам! — художник указал на санки-корыто. — Плотнее, плотнее умещайтесь, господа робинзоны! Э, э, поклажу в багажник! И так нас трое, того гляди, не потянет машинка!

Снегоход взял с места, таща за собой корыто с пассажирами. Степан рулил сидя, удобно разместившись в «позе лотоса», предоставив попутчикам возможность самостоятельно выбирать позы, не слишком мучительные для езды. Сразу за огородами начался лес. Ветви елей и кустов так и норовили хлестнуть по лицу, и поскольку кроме водителя мотоциклетного шлема ни у кого не было, то поневоле приходилось закрываться руками. Впрочем, лесок тут выглядел чахлым, и чем дальше, тем хуже. Снег на открытых местах уже начал понемногу тяжелеть, исподволь напитываясь талой влагой, однако пока это лишь облегчало движение. Правда, в одном месте Денису пришлось соскочить с саней для облегчения груза, и болотные сапоги тут же провалились по колено.

— Страшные места! — прокричал Ладнев, перекрывая треск мотора. — Бабка точно сказала, тут вертолёт в самый аккурат!

— Отличные места! Самое то, что нам надо! — Иевлев вновь умащивался на санках.

«Отличное место» им подыскал всё тот же Таурохтар — очевидно, привычка доделывать начатое крепко въелась в эльдар. Тем более что поисковые системы звездолёта-разведчика не чета убогим справочным службам аборигенов. Так что, раз уж мы всё равно в ответе за тех, кого приручили…

Совсем было сникший лес вновь окреп, превращаясь в мощные древесные колонны, туго обступившие дерзких пришельцев. В памяти Дениса послушно всплыло название здешних мест: «Туголесье» Народ, он в корень зрит…

— Тут остров, похоже! — из-за стрёкота мотора всё время приходилось повышать голос до крика.

— Ну так и должно! — откликнулся через плечо Ладнев. — Кто в самой-то болотине дома ставит!

Деревья вдруг расступились, и мотор смолк.

— Приехали… — художник разглядывал открывшийся вид. — Вот она, заимка Дичья…

Наверное, в таких местах переживали древние русичи татаро-монгольское нашествие, подумал Иевлев, в свою очередь озирая пейзаж. Триста лет тут можно просидеть, и никто никогда не найдёт.

— Оба-на… Да никак это хозяин?

На пороге дома, крытого почерневшим от старости и кое-где замшелым шифером стоял бородатый старик, недвусмысленно придерживая рукой двустволку, висевшую через плечо.

— Здравствуйте, дедушка! — звонко поздоровалась Изя. — Это же заимка Дичья?

— Кому Дичья, кому, бывает, мимо проходи, — откликнулся дед. — С чем гостюшки пожаловали?

— Да вот, вроде как дело к вам, Арсений Петрович, — вступил в разговор Степан.

— Ого! И имечко знамо, — дед пошевелил двустволкой. — На мильён дело-то, аль поменьше?

— А вы всех гостей с ружьём встречаете, дедушка? — невинно поинтересовалась Изя.

— Ну что ты, внученька. Незваных токмо.

— А бывают тут и званые?

Долгая пауза.

— Нет у меня для вас икон.

— А при чём тут иконы? — хмыкнул Ладнев. — Не для того мы тут.

— А для чего ж?

— Видите ли… — Денис улыбнулся. — Мы тут пожить собираемся.

Дед крякнул и опустил ружьё к ноге.

— Ну-ка, давайте в дом.

…

— … Ты что-то имеешь возразить, Халлон?

Капитанская каюта «Хитроумного», как всегда, была набита битком — никто из прикомандированных к экспедиции специалистов покуда не отправился домой, в Бессмертные Земли. Хозяин каюты сидел во главе стола, и под глазами у него виднелись синие круги.

— Скажи, почтенный Храванон, такая вот гонка будет до конца? Мало того что график переуплотнён, но ты же требуешь ещё и опережения графика. У нас совершенно не остаётся времени на сортировку материала!

Капитан побарабанил пальцами по столу.

— Да, Халлон. Такая вот гонка будет до самого конца. Впрочем, чтобы вы не думали, что я такой уж трус и перестраховщик…

В воздухе вспыхнул виртуальный экран, на сей раз плоский и расчерченный горизонтальными полосками — примитивные системы видео аборигенов использовали строчную развёртку изображения. Молодая женщина с восточным типом лица повествовала о чём-то хорошо поставленным голосом, затем изображение дикторши сменилось жуткими кадрами — земля, сплошь устланная овечьими скелетами, будто отполированными — ни следа мягких тканей! — и чуть поодаль скелет собаки.

— Аборигенам-хомо невдомёк, что это. Они теряются в догадках. Но мы-то, коллеги, знаем, что значат такие вот отполированные кости.

Общее движение за столом.

— Да, вы правильно подумали. Это испытание «нон виты». Этот кошмар, как можно понять, вполне реально готовят к работе. А вот это запись нашего видеоконтроля.

Кадр сменился. На экране, теперь объёмном, виднелся автомобиль, стремительно катящийся по бетонной ленте, проложенной в пустыне. Машина неслась со скоростью полтораста километров в час, не меньше, однако огненный шарик играючи сокращал расстояние до цели. Вот он настиг железную повозку, описал круг и вдруг нырнул в салон, проделав в ветровом стекле аккуратное круглое отверстие. Авто немедленно слетело с трассы. Взрыв!

— Боевой плазмоид? — голос Халлона дрогнул.

— Несомненно.

Капитан потёр лицо ладонью.

— По этим фактам можно догадаться, какой глубины будет тут экстремальная Коррекция. Поэтому, коллеги — сворачиваемся как можно скорее. Не хватает нам спознаться с «нон витой».

— Но ведь наш корабль неуязвим для такого воздействия? — спросил кто-то из сидящих за столом.

— Эар, ты мне будешь объяснять насчёт уровня защиты? — сверкнул глазами Храванон. — «Нон вита» специально рассчитана на поражение особо защищённых объектов. И хотя наш «Хитроумный» не атомный бункер аборигенов, конечно, гарантии нет никакой. И я бы очень не хотел увидеть, как по полу перевевается тонкая пыль… оставляя после себя отполированные до блеска кости экипажа.

Напряжённая пауза.

— Ещё вопросы имеются? Нет вопросов. Тогда все свободны!

Выйдя из капитанской каюты, Туилиндэ резко обернулась к мужу.

— Таур, ты должен им сообщить.

— Про «нон виту»? — Таурохтар печально усмехнулся. — Бородатый гений прав. Намеченным к обработке «нон витой» целесообразнее всего приятно проводить оставшееся время в поисках грибов.

Туилиндэ прикусила губу.

— Нет. «Нон вита» вряд ли… не для них это. А вот про плазмоиды сообщи обязательно.

— А что мы знаем про настройку тех плазмоидов? А если их настроят вообще на движение металла? Очень скоро уцелевшие аборигены научатся всячески избегать любых металлических предметов крупнее иголок. И здравствуй, новый каменный век.

Теперь Туи грызла губу так, словно собиралась ею позавтракать.

— Нет… не верю я насчёт металла. Но на электроприборы — это обязательно. Не говоря уже о радиосвязи.

Она сверкнула глазами.

— Давай так. Ты сообщи пока мальчишке и Бороде. Им это нужно для дела. А прочим… прочим они пусть расскажут. Чуть позже.

…

— … Да тут ничего особенного, иван-чай да маточник. Ну, по-учёному который мелиссой ещё кличут. А казённого чаю я давно не держу. И чай тот дрянь, нету за божескую цену приличного-то чаю, и к тому ж давление у меня. Иной раз ночью как паровоз в ушах — чуху чуху.

Дед Арсений выкладывал слова не торопясь, словно опытный картёжник козыри, не забывая в паузах смачно отхлёбывать отвар иван-чая. В центре стола красовался полуведёрный алюминиевый чайник со следами длительной и интенсивной эксплуатации, рядом в расписной деревянной миске янтарно светился мёд. Более никаких угощений. Как говорится, «не любо — не кушай». Что касается мёда, то, если верить деду, его тут было немеряно. И вообще тот мёд составлял основу экономики заимки, если не считать скромной дедовой пенсии.

— Подождите, подождите, Арсений Петрович… — не дал уклониться от важного разговора Иевлев. — Это что же, и на лошади сюда не добраться? И даже зимой?

— Ну отчего ж… если тропы знать, да в болотину без ума не править, так можно и верхом.

— Верхом… а на санях если?

— На саняху — хмыкнул дед. — Ты их видал хоть раз, розвальни-то?

— Ну… пару раз видел вообще-то.

— Ну а раз видал, так должен был прикинуть габарит-то, — дед вновь отхлебнул чаю. — Раньше оно конечно, тут понаезженней дорожка была. А сейчас заросло всё, осинник да берёзы… Нет, не пробраться.

— Так это что выходит — на своём горбу всё потребное сюда?! — Степан потянулся скрести рукой в кудлатой шевелюре.

Впервые они увидели, как дед-отшельник смеётся.

— Что ж я, верблюд, на горбу такую-то поклажу таскать?

— А как тогда?

— А ещё жить тут намерены. Поясняю коротко — лодка для того есть.

— Э… непонятно…

— Хорошо, тогда подробно. На станцию Пожога доставляется груз, всё по заказу. В деревню Сенька-тракторист за поллитру перевезёт, к Матвеевне. И там всё добро лежит до поры. В половодье, как вода к порогу подступит у ей, так я на плоскодонке и айда. Муки четыре мешка, соль-сахар, горох, пшено, перловь да макароны — много ль мне одному-то надобно? Всё прочее ежели, то вон огород имеется. Тут даже яблони и груши растут — бугор потому как из болотины выпер.

Дед долил себе кипятку.

— Раньше проще было, при Советской власти на станции-то казённый магазин имелся. Хлеб каждый день возили. Ну и народишку тогда поболе окрест копошилось… А сейчас там три десятка пенсионеров, какая торговля? Так, баловство одно…

— А вот такой вопрос, Арсений Петрович — не затопляет вас в половодье?

— Тута? Не достаёт вода до заимки. Я ж говорю, бугор тута. У меня вона под избой подпол на всю подклеть, в землю врыт на полтора аршина, а воды николись не бывало, ни в один год.

— А в колодце как уровень? — спросил Денис. Дед остро сверкнул глазами из-под кустистых бровей.

— Соображаешь, похоже… в здешних-то краях по колодцу вернее всего судить. Успокою, значить, тебя, парень — три метра с гаком до земли не достаёт вода в апреле-мае. С большим гаком. Так что в этом деле без опаски. Такого, чтобы к порогу вода подошла, это уже не половодье, это всемирный потоп надобен.

— Арсений Петрович, а электричество откуда у вас? — Изя ткнула пальцем в лампочку, свисавшую с потолка на витом шнуре старомодной проводки. — Бензиновый генератор?

— Да ну, это ж разорение сплошное, — мотнул бородой дед. — Ветрячок у меня тут имеется, только подале от избы. Когда сильный ветер, жужжит, зараза…

— Ну а вот если бы, к примеру, совсем тут от мира отрешиться? — вновь встрял Степан. — Как отшельники-староверы в скиту.

Старик вновь усмехнулся.

— Так бы сразу и сказали. Это выходит, недооценил я вас, ребяты. За дачников принял… этиху как его… екстремалов. А вы вон чего удумали. Это что у вас за секта?

— Отчего же сразу секта? — улыбнулся Иевлев.

— Ну а как? Кто в наши-то дни в омшаре[1] от мира отрешиться норовит? Это после Гражданской от большевистского нагана тут ещё укрывались. Ну на край случай при Сталине, после войны, говорят, были беглые из лагерей… Сейчас не то, сейчас народишко избалованный наскрозь. Молодые, те сразу как сопли утёр, так и в город айда из деревенек родимых. А про урок нонешних и речи нет, ибо им сейчас самая житуха. Да чтобы нонешний урка в этакой-то глухой омшарине годами безвылазно укрывался? Да он лучше в тюрьме родимой тот срок отсидит — и тепло, и макароны, и общество полезное, и справка об очищении души в итоге прилагается.

Дед хитро прищурился.

— Так не секта, сталбыть?

— Не секта, — заверил Ладнев. — Просто ставим мы научный эксперимент. Про Робинзона слыхали что-нибудь?

— Читывал смолоду, пока глупый был, — ухмыльнулся старик. — Завлекательная сказка. Особенно ежели на тёплой печи лежать, полкаравая с молоком умяв.

Дед перестал улыбаться.

— Так вот, насчёт отрешиться. Тут в старину, при крепостном праве ещё, староверы и жили. Отрешались, сталбыть… Горох да ячменная каша, да репа с капусткою. Корова есть, значит жилец, нет — ноги протянешь помене чем за год.

Дед зачерпнул ложкой мёду.

— Один минус у них был — картоху они не уважали. Зато и дичью о ту пору Мещёра не в пример богаче была. Так что баш на баш выходит.

— И всё же мы попробуем, — Иевлев тоже убрал улыбку.

Дед крякнул.

— Ладно. Дом Кротовых до сих пор со стёклами даже, только крышу чуток подлатать… Крайняя хата похуже, конечно, но ежели кто не безрукой, поправить за лето можно. Так что вселяйтесь и пробуйте.

…

Слёзы текли и текли. Они текли сами по себе, и ничего с этим нельзя было поделать. Как ничего нельзя было поделать с этим аккуратно подстриженным деревом поля решений, безжалостно высвеченном на экране ноутбука.

Отчаяние. Впервые Стась понял весь смысл этого слова. Отчаянье — это когда задача не имеет решения. Совсем. И никакие твои действия не могут привести к желаемому результату… или предотвратить неизбежное.

О, как хорошо он понимал теперь Григория Яковлевича! Только тот, как человек взрослый, просто принимал неизбежное, холодно и отстранённо. Смерть в родном городе, да если притом ещё и мгновенная — право, есть судьбины куда как похуже. А вот он, Стась, ничего с собой не мог поделать — и слёзы текли и текли, прокладывая на лице блестящие дорожки.

И все иллюзии насчёт возможного бегства в Бессмертные Земли развеяны в прах. Потому как уже ясно, кем он там будет, если решится. Любопытным экспонатом в «живом уголке»… а впрочем, судя по реакции обитателей Бессмертных Земель, не особо даже и любопытным. И то, что ему предоставят возможность заниматься… ну так и кроликов в зооуголке время от времени ощипывают. Обоюдная польза выходит — хозяевам ценный пух, кроликам летом не жарко…

Есть ещё вариант, как-то само собою получивший в их группе заговорщиков название «аварийный выход». То есть это им кажется, что это выход. «Тебя сразу убить или желаешь прежде помучиться? Желательно, конечно, помучиться».

И занимаются они сейчас подготовкой этого аварийного выхода по той простой причине, что он, Станислав Разин, не справился с задачей. Он и Перельман. Решения нет, и потому готовится схрон в болотных дебрях. Где можно будет вдоволь помучится…

Мальчик всхлипнул. Эти взрослые… много они понимают… Они ведь думают, что смогут утащить из рухнувшего мира кучу артефактов и тем облегчить себе жизнь. Да, кое-какие вещички можно будет прихватить на память. Консервы и сахар, к примеру, или кухонные принадлежности. Книги, лопаты, топоры из стали… ручные пилы. Но только ручные. Бензопила — это смерть. И рация тоже. И автомат. А уж про автомобили-самолёты-вертолёты и речи нет.

Конечно, эльдар не в силах предугадать всего плана валаров насчёт Коррекции. Но всё же они, как любимые ученики богов, кое-что знают.

И сегодня все точки над «и» встали на место.

Таур в приватной беседе объяснил чётко и недвусмысленно, что есть такое боевые плазмоиды. Так что любой обладатель запретного артефакта рухнувшей цивилизации, решивший его использовать, почти немедленно узрит перед собою огненный шарик, пушистый и нарядный — совсем нестрашный шарик, точь-в-точь шаровая молния… И это будет последнее, что он узрит.

Говорил ли Таурохтар про плазмоиды остальным членам команды? Нет, вряд ли. И он, Стась, не скажет… пока. От такого знания руки могут окончательно опуститься. Нет… нет. Пусть старательно и усердно готовят свой схрон, а уж потом, как всё готово будет, можно попросту утопить в болоте лишнее и опасное имущество.

Мальчик смахнул злые слёзы. Ладно… Никто из защитников Брестской крепости не надеялся выжить. И тем не менее они сражались, сражались до конца.

И он тоже будет.

…

— А ничего, симпатичная у тебя хатка. И даже пыли не слишком накопил.

Лариса провела пальцем по мебели.

— Держу пари, на Восьмое марта генералка была. И с тех пор ни-ни. Угадала?

— Тебе бы в следователи самое то, — улыбнулся Алексей. — Пойдёшь?

— Не, не пойду, — девушка вернула улыбку. — Претит мне ежедневное общение со всякой сволочью. Детей вот учить буду. Маленькие пока, жизнью не потоптанные.

— Чай? Кофе? — Алексей уже шуровал на кухне. — Слушай, ты вообще-то обедала сегодня?

— Я? — Лариса засмеялась. — Девушкам часто обедать вредно. Талия кирдык, попа акбар. Но поставим вопрос иначе — ты сам-то обедал?

— А как же. Хот-дог и сверх того сосиска в тесте! Хотя нет, подожди… это вроде вчера было?

— Уууу, как всё запущено… Могу я заглянуть в холодильник?

— Легко, — Алексей засмеялся. — Но должен предупредить…

— Знаю-знаю, женщинам и детям до шестнадцати зрелище противопоказано, — девушка уже рассматривала нутро холостяцкого холодильника. — Кстати, и не так уж жутко. Картошку вижу немножко, капусту вообще не гнилую, морковку вялую даже… вау! Свекла имеется! И большая луковица! А тушёнка?

— Под шкафом две банки.

— Пожалуй, я готова рискнуть. Давай так — ты варишь кофе, а я сбацаю горячее?

— И первое, и второе? — восхитился Холмесов.

— И даже так. Картошки на жарёху хватит.

— Вэлкам! — Алексей протянул гостье фартук.

После того, первого свидания в больнице они встречались ещё трижды. То есть для дела хватило бы и двух рандеву, одно из них очная ставка… вот только Холмесов выписал потерпевшей третью повестку, для уголовного дела вроде бы лишнюю. А не для уголовного?

Нет, это никак нельзя было назвать любовью с первого взгляда. Наверное, так прорастает семечко, брошенное в землю. С каждым днём всё глубже проникает в душу невидимый сверху корешок, ветвится, крепнет… С Туи было всё просто — одна чёрно-белая фотка, и старший лейтенант сражён наповал. А тут? Сны какие-то вязкие… нет, ну глупо же в самом деле сравнивать! А вот не хватает чего-то в жизни без этой девчонки… как воздуха в горах.

Но всему в жизни приходит конец. Выписывать повестки просто так, принудительно назначая девушке свидания, можно лишь очень недолго. Так что приглашение в гости рано или поздно должно было осуществиться… так зачем же поздно, когда можно рано?

Алексей усмехнулся про себя. Бабник вы, товарищ Холмесов, вот что. Да-да, совершенно верно — латентный бабник.

— Слушай, а можно спросить? — Лариса, чистящая картошку и подвязанная фартуком, имела чрезвычайно хозяйственный вид. — У тебя из родителей кто жив? Если что, извини.

— Да чего уж… — Алексей помедлил. — Отец умер давно, я ещё школу не кончил. Инфаркт.

— А мама?

Долгая пауза.

— А мама три года назад.

Долгая, долгая пауза.

— Я тогда в командировке служебной был. Может, если б был дома, как приступ с ней случился… до сих пор не сиротой бы ходил.

В её глазах океан жалости.

— Алеш… ты прости меня, дуру. Язык мне выдрать.

Он слабо улыбнулся.

— Всё равно этот вопрос возник бы когда-нибудь.

Она споро шинковала почищенную картошку.

— А у меня проще. Отца я не помню, слинял папаша, когда я ещё титьку сосала. И местонахождение, как говорится, неизвестно. А мама жива, слава Богу. Слушай, где у тебя консервный нож?

— Вот. Да погоди, я сам открою, — Холмесов извлёк из-под кухонного шкафчика банки с тушёнкой.

— А может, и не слишком-то слава. Инвалид у меня мама. Раньше на молокозаводе работала, у нас в Гдове… Теперь вот на костылях.

Сковорода возмущённо зашипела, принимая ворох порезанного «соломкой» картофеля.

— Хорошо, тёть Лена рядом живёт. Это тётка моя родная. А то бы я даже не знаю, что делала.

Вот так, думал Холмесов, разглядывая едва заметную вертикальную складочку на таком ещё юном лбу. Верный признак того, что хмуриться девчонке приходится много и часто — гораздо чаще, чем улыбаться.

И самое главное, о чём до сих пор в команде шло глухое умолчание — родственники. Ну хорошо, у малолетнего гения только мама, у Бороды тоже… его, старлея безродного, и вовсе никто на этом свете не ждёт. А остальные? Вот согласится, к примеру, эта Лариса бросить на погибель мать и тётку? А ежели тётку тоже в схрон уговорить — то у тётки муж-семья… Бесконечные нити паутины, связующие отдельных людей в то, что высокопарно именуют «человечеством».

Нет, не стану я ей говорить, с внезапным ожесточением подумал Алексей. Не сегодня, во всяком случае.

— Я столик пока выкачу… — старлей приподнялся, но гостья замахала руками.

— Не-не, давай на кухне перекусим, ладно? А то я буду в стеснении, — она улыбнулась. — Привычней мне на кухне как-то. Простая ж девка, почитай, деревенская.

— Как скажешь, — улыбнулся Алексей.

— Ну, вроде всё готово… — Лариса щедро разложила по тарелкам смачно шкворчащую жареную картошечку с тушёнкой. — А она хорошо готовит?

— Кто «она»? — сбитый внезапностью вопроса, Холмесов даже заморгал.

— Ну кто тебе полы помыл?

— Хм… А с чего ты взяла, что я не сам мыл?

— Ой, тоже мне, бином Ньютона…, - девушка чуть поморщилась. — А то не видала я ни разу мущинскую уборку. Мужики, они ж только в самых видных местах моют. А чтобы так, во всех уголках — да в наши дни ещё и не всякая баба на такой подвиг способна.

Она прямо взглянула ему в глаза.

— Лёша… не крути со мной, ладно? Я тебе и так благодарна — человеческим теплом одарил ты меня… Так что говори лучше. Или фото её покажи. Есть же у тебя?

Помедлив, Алексей встал и молча двинулся в прихожку. Достал «лопатник», где под тонким целлулоидом таилась копия той самой фотографии. Вернувшись на кухню, положил снимок перед гостьей.

— Смотри. Сама напросилась.

Некоторое время Лариса разглядывала фото, и вдруг тихо заплакала.

— Эй, эй, ты чего?! — переполошился Холмесов.

— Чего-чего… — Лариса всхлипнула. — Нуль шансов у меня, вот чего… кто ж против танка идёт с кулаками…

— Да ты чего, мать, какой танк?! Замужняя она, ясно?

— Тем хуже для тебя!

Она размазала слёзы кулаком.

— Дура я… поблазнило вдруг счастьем… расслабила хлебало… и как положено гдовским по жизни та жизнь по хлебалу немедленно — бац!

Повинуясь внезапному порыву, он взял её лицо в ладони.

— А если я скажу, что мы просто друзья — поверишь? Очень большие друзья, не отрицаю. Только в койке я её у себя не видал и не увижу.

Она ещё раз по инерции всхлипнула.

— Всё равно… обидно… ну вот скажи, разве это справедливо — кому-то такая красотища немеряная, а кому-то горсть веснушек в апреле и баста?!

…

— … Вы ещё коровой интересовалися вроде бы?

— Ну это не сейчас, Дарья Маркеловна, — Денис поправлял поклажу на санях. — Это не раньше мая.

— А то глядитя. У Томы-то корова хороша больно. Удойная, летось по два ведра молока в день!

— Так чего ж продаёт, коль так хороша?

— Э-эх, милай… — старушка тяжко вздохнула. — Дед-то помер у ей, куды одной-одинёшеньке с коровой-то бузгаться?

Бабушка Дарья смахнула слезу уголком головного платка.

— Скоро все мы тамотко окажемси…

— Ну, ну, Дарья Маркелна! Да вы у нас ещё многих молодых переживёте!

Успокоив старушку, Иевлев дал газу, и снегоход натужно поволок гружёные сани по вконец наводопевшему снегу.

Март летел к концу, стремительно и неостановимо. И подобно шагреневой коже таяли призрачные надежды на гений двух вундеркиндов — старого и малого. Тянуть далее с подготовкой «аварийного выхода» было никак невозможно — половодье в Мещёре могло начаться уже в первой декаде апреля, и всё необходимое следовало завезти на заимку до начала разлива. Деньги? Вопрос с деньгами отпал сам собой, когда Изя продемонстрировала толстенную упаковку купюр — двенадцать банковских пачек, по сто тысячерублёвок в каждой. Если Денис верно понял, подарок нимало не отяготил Таурохтара — изготовить любую сумму в каких угодно дензнаках остроухим было проще, чем высморкаться. Так что теперь всё свободное время они со Степаном расходовали на обустройство схрона. В этом, собственно, и состоял сейчас их вклад в общее командное дело. Больничный лист, оформленный якобы на лечение люмбаго, высвободил Иевлеву нужное время, Степан же и Изольда, как люди свободной профессии, имели его изначально.

«Помор» натужно трещал моторчиком, то и дело взрывая гусеницей мокрый снег. Денис рулил, удобно усевшись поверх пары мешков — сахар, упакованный в полиэтилен для защиты от сырости. На грузовой площадке снегохода громоздились два ящика свиной тушёнки. Что касается муки, то её удалось завезти раньше, и это правильно — мука, она особенно сырости не любит.

Конечный расчёт сальдо робинзонов был проведён тщательно и скрупулёзно. Три банки свиной тушёнки на неделю на нос, в году тех недель пятьдесят две — итого сто пятьдесят шесть банок в год. Аналогично и по тушёнке говяжьей. Плюс по две банки сайры в масле, и один день в неделю гусиный паштет — не слишком вкусный, но жирный донельзя и оттого питательный. Консервами предполагалось затариться на пять лет — дольше хранить их попросту опасно, даже в погребе. Топлёное масло может храниться и дольше, и потому Изя сейчас старательно перетапливала закупаемое во всех магазинах сливочное масло, заливая в трёхлитровые банки «под пробочку» и закатывая на манер маринованных огурцов. Масла должно было хватить лет на семь…

И совсем уже надолго должно было хватить зерна. Мука что, вот эта вот покупная мука — это на первых два года, пока от хозяйственных хлопот на целине не продохнуть. А далее мучицу придётся готовить самим, размалывая заранее просушенное и упакованное в герметичные полиэтиленовые мешки зерно на электрожёрнове. Зерна и сахара следовало запасти на все двенадцать лет сидения в схроне.

Ну а через двенадцать лет, пожалуй, можно было начинать понемногу высовывать нос из этих болот. Двенадцать лет после Конца света — срок громаднейший. За это время мародёры-каннибалы в основном должны уже прекратить своё существование. Либо с голоду подохнут, истребив «кормовую базу», либо будут перебиты озверевшими от разгула бандитизма селянами. Либо того проще, будут употреблены в пищу соратниками. Как там было-то в детском стишке — «волки от испуга скушали друг друга»… И если даже не хватит хомо сапиенсам тех годков для кушанья друг друга, то за такой-то срок всяко возможно приспособиться к тяготам первобытной жизни.

Перед глазами Дениса вдруг встало как наяву — он сам с седой бородой, и Изя, подвязанная платочком, как вот эта вот бабулька. Кругом взрослые дети, обряженные в рванину, доставшуюся в наследство от минувшей эпохи, и резиновые сапоги. А вот внукам рванины уже не хватило, и большинство щеголяют в домотканных армяках, самовязанных свитерах козьей шерсти, или и вовсе первобытных комбинезонах из козьих шкур. И в лаптях, совершенно верно. Воистину, душераздирающее зрелище.

Одолев наконец дорогу, «мотопёс» вытащил санки к крайнему дому — тому самому, щедро подаренному дедом вымороченному имуществу некогда проживавших на заимке соседей. Вероятно, в более густонаселённой местности у стариков объявились бы наследники, реализовав недвижимость — да хоть на дрова. Однако здесь, в самом сердце омшары? Таких полоумных инвесторов не бывает… по крайней мере, покуда не было.

— Слушай, тебя за смертью посылать в самый раз! — Ладнев уже слезал с приставной лесенки. — Я думал, крышу поможешь чинить, одному нифига неудобно…

— Можно подумать, таскать мешки одному удобно! — парировал Денис. — Ну что, давай всё это пока в прихожую?

— Не в прихожую, а в сени, сколько тебя учить. Прихожая, это в московской клетке бетонной.

— Яволь, герр майстер! А вот эта кладовка как называется?

— Чулан она называется, герр лейтенант!

Под полушутливую пикировку привезённый груз перекочевал в сени, а также и чулан.

— Это четвёртая ходка вроде? Я чёт призабыл…

— Ясно что призабыл, на крыше-то сидючи. Мне так не призабыть. Снег осел, мокреть всюду…

— Перекусим малость?

— Да я б с удовольствием, но до заката хорошо бы остаток перевезти. Не оставлять у бабы Дарьи.

— Сдурел? Там ещё на четыре ходки! Не управишься до заката.

— Успею. Дни сейчас уже длинные.

— Нам ещё обоим потом в деревушку, к машине вертаться.

— Да проедем, говорю же. Тут уже не лыжня, с восьми ходок дорога накатанная образуется, захочешь — не потеряешься. На крайний случай, фара на таратайке имеется. Так что поехал я.

— Не торопись, Денис Аркадьевич, — донёсся из избы знакомый голос с хрустальными нотками.

— Туи! — Степан ринулся в комнату, едва не сбив с петель дверь.

Туилиндэ сидела на лавке у стены, рядом с неизменным чёрным кофром — переносным терминалом телепорта. Перед ней громоздился довольно массивный баул, из которого выпирало нечто явно железное.

— Здравствуй, Стёпа, — улыбнулась эльдар. — Вот, выдалась минутка свободная, решила проведать, как вы тут обживаетесь.

— Туи… — художник расплылся в улыбке до ушей.

— Слушайте, это что, на таких вот досках на ножках ваши предки и сидели и спали? — гостья поёрзала на лавке.

— Ну вроде того, — улыбнулся Иевлев, оттирая тряпкой запачканные руки. — Здравствуйте, многоуважаемая Туилиндэ.

— Много, это хорошо, — засмеялась гостья. — Я тут подарочки вам кой-какие прихватила. Так что разбирайте.

В недрах баула покоилось что-то тяжёлое, завёрнутое в шуршащую плёнку, и поверх — пара изящных сдвоенных арбалетов.

— Что тут? — Денис осторожно принялся разворачивать плёнку.

— Ветряная мельница, — улыбнулась Туилиндэ. — Специзделие для робинзонов. Это вал разборный, а это вот лопасти к ней составные. Смонтируете на крыше, вал внутрь помещения. Производительность так себе, правда, но всё же не вручную на жёрнове молоть.

— Ого… — Степан повертел в руке оружие. — А это зачем?

— Подождите, подождите… — эльдар явно вглядывалась в мысли друзей. — Вам что, Станислав Станиславыч ничего не сказал?

— А что он должен был сказать? — заморгал Ладнев.

— Насчёт боевых плазмоидов. Таур с ним имел беседу.

Теперь мужчины моргали интенсивно и синхронно.

— Понятно, — вздохнула Туи. — Ладно, не буду повторяться. Спросите у него — пусть всё расскажет. А пока вкратце. После начала Коррекции вам следует здорово опасаться держать в доме огнестрельное оружие. А уж любых электроприборов вообще избегать как огня.

…

Тонкая веточка торчала из аккуратно подстриженного дерева нагло и вызывающе. Она была ещё совсем хлипкой, та веточка, однако факт оставался фактом — она была.

Стасик откинулся на спинку кресла, улыбаясь счастливо-блаженно. Никогда не надо отчаиваться, вот что. Нет выхода? Вот он, выход!

Тряхнув головой, он вновь застучал пальцами по клавиатуре ноутбука. Нащупанная наконец в непробиваемой доселе стене брешь могла оказаться не выходом, а всего лишь отнорком. Но всё-таки, минимум четверть века плюс… надо считать дальше.

«Григорий Яковлевич, я, кажется, нашёл».

«Жду ваших материалов, Станислав».

«Вот».

Некоторое время окошечко чата выдавало пустой фон — там, на том конце линии, Перельман просматривал резюме.

«Да. Поздравляю, коллега. Но тут нужно ещё работать».

«Согласен»

…

— А вот и я! Не ждал?

— То есть как это не ждал?! То есть вот как даже ждал!

Степан галантно помог даме стянуть пальто, повесил на крючок в прихожей. Светлана, поправляя волосы перед зеркалом, искоса наблюдала за кавалером.

— Ты какой-то смурной сегодня.

— М? Да не… просто замотался маленько. Чай, кофе?

— Нуу… кофе можно, — Светлана улыбнулась, обозначив на щеках очаровательные ямочки.

Пройдя на кухню, Ладнев принялся колдовать с туркой. Мельком глянув в зеркало на кухонном шкафчике — м-да… кто другой решил бы, что товарищ художник крепко пьёт. Ну или ночи напролёт проводит в буйных сексуальных утехах. Право, работы по обустройству «аварийного выхода» высасывают все соки…

— Я хотела на выставку попасть, где твои картины, а она уже глядь — и закрыта.

— Да… закрылась…

— А работы свои ты у них забрал? А то нынче, знаешь…

— Да забрал, конечно. Эти ребята вроде приличные, без кидалова.

— А мне покажешь? — знак вопроса в последней фразе был едва заметен.

— Да легко! — Ладнев уже грузил кофейный сервиз на поднос. — Ваш кофе, мисс!

— Была когда-то мисс, не отрицаю, — засмеялась женщина. — Только давненько, я уж и забывать стала… У самой теперь мисс растёт.

— О! Велика ли миска?

— Да десять лет, — она осторожно отхлебнула кофе, исходивший в чашке паром.

— Солидно, — хмыкнул Ладнев. — А мистер как к ней? То есть я извиняюсь, конечно, за нескромность…

— А мистер никак. Мимолётное виденье.

За столом воцарилось неловкое молчание.

— Знаешь, Стёпа… а я рада. Всё что ни к худшему, то к лучшему.

Художник помедлил с ответом.

— Приснился мне нынче удивительный сон. Фантастический, можно сказать, сюжетец, прямо как сейчас из Голливуда. Хочешь, могу поведать.

— Валяй, — женщина уселась поудобнее, облокотившись в колени.

— Будто навестили планету нашу некие боги… не то чтобы злые, но уж и не добрые точно. Посмотрели-посмотрели на мир наш, чего в нём деется, и сделали грустный вывод — нифига-то тут не изменилось в основе со времён Содома и Гоморры. Не пошёл людям тот урок впрок. Ну а раз так… повторенье — мать ученья. Только, учитывая разрастание гомор-содомов по всей планете, и урок соответственно масштабнее. Жёстче.

Пауза.

— «Гнев богов сокрушит смертельных врагов, и погибнут они вместе, не увидев лица друг друга, не оставив ни потомства, ни праха, ни имени. Только память пройдёт через бездну времён, пугая народы, покуда не рождённые, ужасной судьбою падших»…

Её глаза внимательны и серьёзны. Ни капли смеха, ни крошки иронии.

— И те, кому повезёт пережить Конец света, получат новый шанс. Начнут всё с нуля…

Он чуть улыбнулся.

— А вот, чисто гипотетически… Смогла бы ты пережить? Представь, община на острове среди глухих мещёрских болот. И Век Голода и Убийств пройдёт мимо. Не достанут в трясине никакие мародёры-каннибалы… Коза, корова, огород. Не на год-два — на всю жизнь. Смогла бы?

— С кем?

Ладнев чуть улыбнулся.

— Со мной, к примеру.

— Ну и фантаст ты, Стёпа, — вздохнула она. — Но ты же вроде хотел меня рисовать?

— А! — спохватился художник. — Ну конечно!

…

Невзрачный камешек в серебряной оправе под солнечным лучом начинал переливаться, опалесцировать изнутри. Некоторое время Перельман разглядывал вещицу, подаренную его остроухой искусительницей. Ещё ни разу он не использовал этот кулон по прямому назначению, в качестве канала экстренной связи. Ладно… всему свой срок. Ружьё, висящее на стене, непременно должно выстрелить, иначе зачем его туда вешать?

— Слушаю вас, уважаемый Григорий Яковлевич, — голос Туилиндэ зазвучал будто со всех сторон.

— Здравствуйте, Туилиндэ.

— Здравствуйте.

— Мы сделали.

Пауза длилась секунд пятнадцать, не меньше.

— Ошибка исключена?

Учёный усмехнулся в бороду.

— Этого я утверждать не могу. У меня нет второго суперкомпьютера. Но резюме Станислава Станиславовича мне показалось безупречным.

Наконец-то искусительница решилась включить обратное видео. Эльдар, облачённая в рабочий глухой комбинезон, сидела за столиком, скромно уставленным тремя-четырьмя тарелочками и высоким стаканом.

— Прошу прощения, у нас тут время обеда, — Туи перехватила взгляд собеседника.

— Это я прошу прощения за помеху.

— Пустяки, — девушка задумалась. — Значит, так. Станислав Станиславыча мы срочно переместим в Петербург. Возможно, вам потребуются длительные личные контакты для обсуждения деталей. Легенда уже готова — пресловутая олимпиада. Как раз две недели с начала апреля, если с дорогой.

Острый взгляд огромных глазищ.

— Сколько вам потребуется времени для проверки? Второй попытки связаться с валарами можно не ждать. Откажет наш капитан, и они вряд ли согласятся слушать бессвязный лепет.

— Нам хватит семи дней, — твёрдо ответил математик. — И ещё два в запас на непредвиденное.

— Договорились.