Чёрные скрижали

Глава 2 Сплошные суеверия

Рассвет занимался медленно и неохотно. Жемчужно-белый сияющий свет оттеснял багровый ворочающийся мрак, и тот уползал прочь, ворча на разные голоса. Какой странный рассвет… никогда не видел такого рассвета…

— Началник… Эй, началник… ти живой, не?

Помедлив, Денис разлепил веки. Белёсое среднеазиатское небо висело сверху. Слева виднелся фрагмент выветренной щербатой скалы, справа — ветви кизила и ещё лицо. Совсем молодое лицо, лет пятнадцать парнишке, не больше…

— Вроде живой… — Иевлев попытался улыбнуться, но скулы свело судорогой. — Возможно…

Кряхтя, он попытался подняться. Первая попытка полностью провалилась, однако со второго захода сесть всё-таки удалось.

— Пить…

Парнишка-таджик, явно здорово напуганный, поднёс лейтенанту его же фляжку, обшитую брезентом. Припав к горлышку, Денис некоторое время жадно глотал тёплую, припахивающую бензином воду. Так ведь и не отмыл дочиста последнюю канистру рядовой Кефалий, проползла в голове вялая посторонняя мысль…

Иевлев поперхнулся, будто от толчка.

«Нет больше той заставы, Денис Аркадьевич».

«То есть?»

«Разгромлена она. Девять бойцов всё же выбрались оттуда, растворились в темноте. Остальные…»

Перед глазами так и маячила картинка — отрезанная голова. Рядовой Кефалий… Эх, Петя, Петя…

Денис осторожно пошупал затылок. Ничего. То есть совсем ничего. Даже шрам не ощущается, поди ж ты… Поискал вокруг глазами. Каска валялась рядом. Иевлев нашарил её, поднял — целая. Никаких лишних отверстий. Только глубокая вмятина… м-да… да не приснилось ли всё?

— Какое сегодня число?

— Двасать третие, да, — парнишка, похоже, оправлялся от испуга.

Двадцать третье сентября… А нападение было в ночь на двадцатое. Четвёртые сутки пошли.

— Как тебя зовут?

— Моя Хаким, а твой? — похоже, с преподаванием русского языка в здешнем кишлаке дела обстояли из рук вон плохо. А может, и вообще никак — зачем он им теперь, тот язык, после развала СССР?

— Ну а я Денис, — Иевлев чуть улыбнулся. — Ты вот что… Хаким. Мне срочно надо в штаб погранотряда. Машина нужна, понимаешь?

— Моя машина нет, начальник. Моя ишак есть, — кивок в сторону ослика, нагруженного парой вязанок хвороста. — Ишак ехать будешь?

…

— Ну-ну… потерпи, маленький… всё будет хорошо…

Котёнок, словно уверовав, что всё будет так как надо, перестал жалобно попискивать, зажмурил глазёнки. Правильно, малыш — сон тебе сейчас самое лучшее лекарство. Сон и покой… Организм, если ему не мешать, как правило, находит выход…

Тем более если ему помочь.

Жемчужно-серый комочек лежал на ладони, свесив все четыре лапки, и Изя буквально видела-ощущала, как в крохотном тельце кипит незримая работа. Неисчислимые лейкоциты расщипывали по крохам мелкие сгустки кровоизлияний, стенки сосудов восстанавливались… как, почему, откуда она всё это ощущает? Неважно. Ощущает и всё.

Котёнок спал, и регенерация повреждённых ударом тканей шла бешеным темпом. Хорошо, что рассосались сгустки гематом… гематомы, это обычно самое трудное. Хуже даже переломанных костей. Вообще-то кости остались целы… хорошо, что котята такие лёгкие, вот Баюн вряд ли отделался бы так легко, свалившись с шестого этажа… правда, Баюша? Впрочем, от Баюшки такой глупости не дождаться.

Здоровенный чёрный кот, возлежавший на пуфике, согласно прижмурил янтарные глаза. Ты права, хозяйка, падать с балконов — удел глупых котят. Если же свалиться угораздит взрослого кота, то, совсем откровенно, хозяйка — туда идиоту и дорога. Аккурат по Дарвину. Всё равно жалко? Ну, тебе вообще всех жалко, хозяйка…

— Ну вот… — Изя отняла наконец верхнюю ладонь, «лодочкой» укрывавшую неудачливого зверёныша. Осторожно положила пострадавшего в коробку из-под ботинок, выложенную по дну мягкой тряпочкой. — Спать он будет до вечера. Как проснётся, дашь ему сливок. Сливок, а не молока, понятно?

— Понятно… — девочка лет девяти смотрела на целительницу с восторгом и почтительным страхом. Прямо как на первую учительницу, мелькнула в голове посторонняя мысль.

— А что он ещё любит, твой Мурзя?

— Всё любит. Сметану любит, творог любит…

— Вот творог можешь ему давать, вдобавок к сливкам, — Изя ободряюще улыбнулась. — И варёное вкрутую яйцо. Для калорийности. Всё, забирай своего Мурзю!

— Спасибо!

Спровадив посетительницу, Изя подошла к кухонному окну. Пальцы рук слегка покалывало — как обычно после сеанса. Впрочем, сколько там весу-то в этом Мурзике… вот когда пришлось спасать бабушку, руки-ноги буквально немели, и каждый раз приходилось потом отмачиваться в горячей ванне…

Сквозь стекло было видно, как идёт по двору девочка, бережно держа перед собой коробку со спасённым Мурзей, как кружатся жёлтые листья. Вот и опять осень… жаль. Отчего так жаль бывает всякий раз, когда уходит лето?

И вполне может статься — уходит последнее лето…

Кот Баюн неслышно подошёл сзади, принялся бодать ноги, негромко урча. Ностальжи по уходящему лету это одно, обед же совершенно другое, и ни в коем случае не следует ради первого откладывать второе!

— Сейчас, сейчас, Баюшка, не бодайся!

Достав из морозилки кусок мяса, Изя принялась строгать его мелкими ломтиками. Кот, вскочив на подоконник, урчал как трактор, всячески одобряя и поддерживая наблюдаемый процесс. Девушка улыбнулась. Да, Баюшка, знал бы ты… Цены в последнее время будто с цепи сорвались. И если бы не помощь нашего Особого Друга, боюсь, пришлось бы тебе довольствоваться овсянкой. Да и хозяйке твоей, пожалуй. Втроём нам на бабушкину пенсию не разгуляться… Можно ли найти работу шестнадцатилетней девчонке? Вообще-то можно… практически бесплатную. Почтальоном, к примеру. А может и нет. Даже практически бесплатные рабочие места заняты энергичными пенсионерками. Понятно, что на почтальонскую зарплату не прожить, но как приварок к пенсии — отчего нет?

И в любом случае это означало бы отказ от мечты поступить в медицинский. Выпускной класс, учат в вечерней школе абы как, придётся всё догонять самой… репетиторы? Даже не смешно.

Девушка усмехнулась уголком рта. И в самом деле не смешно. Какие нафиг репетиторы, о чём вообще речь? Тебе же объяснили, дурочка малолетняя — экзаменов скорее всего не будет. Ни вступительных, ни даже выпускных.

— Здравствуй, Изольда.

Особый Друг, как водится, обнаружился вдруг. Стоял себе в дверном проёме и улыбался. Улыбкой Джоконды, ага. Как будет зваться Джоконда мужского рода? А вот и не угадали — Таурохтар…

Баюн неодобрительно заворчал — он не любил всяких непонятностей, и уж тем более когда в дом проникают вот так, бесшумно. Подкрадываться к хозяйке неслышно — это была его, Баюна, неоспоримая привилегия.

— Привет, Таур, — ответно улыбнулась девушка. — Ты голодный?

— Вообще-то не очень, — улыбка гостя стала чуть шире. — Но с удовольствием составлю тебе и Баюну компанию. Гость, который ничего не ест, только портит хозяевам аппетит.

— Положим, Баюшке испортить аппетит, это надо очень сильно постараться, — засмеялась Изя. — У меня только борщ и котлеты с подливом.

— Котлеты себе, а борщ пойдёт.

— Учти, он с мясом.

— Э, попадёшь к вам в дом, научишься есть всякую гадость! — и они разом рассмеялись.

Обедать уселись на кухне, за столиком у окна. Гость молча, без объяснений выудил из своей тарелки кусок мяса, подложил хозяйке, и Изя так же молча его приняла. Баюн уплетал свою порцию из пластиковой миски возле холодильника, неодобрительно косясь на гостя. Друг он, конечно, особый, тут спору нет… но, видит кошачий Бог, от существа, не употребляющего мяса, можно ожидать всего чего угодно.

— Как здоровье бабушки?

— Спасибо, сейчас ничего. Ещё раз огромное спасибо.

— Не за что. Мне кажется, ты справилась бы и без панацеи.

Изя неопределённо повела плечом. Справилась… может, и справилась бы. Во всяком случае, кровоснабжение во вконец измученном миокарде восстанавливать удавалось… на какое-то время. Однако сросшиеся створки клапанов — тут нужен опытный кардиохирург, а не доморощенная девчонка-целительница. Бригада опытных кардиохирургов в солидной клинике… за весьма солидную сумму. В валюте.

Или панацея. Способная, если верно задать программу, не то что сердечный клапан отремонтировать — ноги-руки новые отрастить. И заодно списать десяток лет прожитой жизни… а то и два десятка. Многое может панацея — то есть комплекс программируемых медицинских нанороботов, упакованных в круглую пилюлю…

Вот только воскрешать давно умерших она не в состоянии. Как и сама Изя.

— Вкусно, — гость отставил пустую тарелку.

— Добавки?

— Нет, что ты. Спасибо, я уже сыт.

— Кофе?

— С удовольствием. Большую кружку.

— Щас заварю!

Изя принялась хлопотать у плиты, Таурохтар же искоса, без нажима разглядывал девушку, одетую по-домашнему — коротенькие шортики и майка-футболка. Тоненькая, как лозинка… даже тощенькая, если быть точнее. Только округлые тугие груди и выдают уже почти взрослую девушку. Эта худоба пройдёт со временем, у девушек хомо обычное дело… годам к двадцати пяти превратится в ослепительно красивую молодую женщину… а к сорока начнёт понемногу тяжелеть…

— Вот! — девушка выставила на стол массивный кофейник и две фарфоровые кружки. — Пойдём в зал? А посуду я потом помою.

— Конечно пойдём, — улыбнулся эльдар. — Конечно потом.

— У, какой! — засмеялась Изя.

Пройдя в зал, она поставила свою кружку на столик и вдруг просто и естественно стянула с себя майку, скинула шортики, переступив ногами.

— Я теперь каждый день бреюсь, между прочим. Всё из-за тебя. Ни разу невозможно угадать, когда ты заявишься.

— И не из-за меня, а потому что колется там, чуть только пропустишь бритьё.

— Нахальный ты, Таур, — засмеялась девушка. — Ты пей пока своё кофе, а я в ванную. Не скучай!

Баюн, развалившись на пуфике, сосредоточенно вылизывал лапу, щуря свои загадочные кошачьи глаза. Нет, он не то чтобы был против происходящего, но как-то это всё-таки… нет ли тут намёка на зоофилию?

Оставшись один, Таурохтар обвёл помещение взглядом. Да… ничто не изменилось. С самого первого визита, пожалуй, тут ничего не изменилось. Со стены глядели фотопортреты в тоненьких старомодных рамочках. Средних лет мужчина и женщина, одетые по моде конца пятидесятых, рядом мальчик в пионерском галстуке и совсем маленькая девчушка — да, так выглядело когда-то семейство бабушки и дедушки нынешней хозяйки квартиры. А вот те же мужчина и женщина постарше, и девочка-подросток меж ними. Мальчика, который должен был к тому времени стать вполне взрослым парнем, уже нет. Он навсегда остался там, в прошлом. Что может быть банальнее, чем утонуть при купании в реке? Аборигены Земли ежегодно тонут сотнями тысяч…

А вот та девочка-подросток, а здесь уже взрослая девушка под руку с молодым человеком в тёмном костюме. И фата слегка развевается под дуновением ветерка. Рядом счастливо улыбается уже вполне пожилая женщина, в которой нетрудно угадать всё ту же бабушку Изольды. А вот дедушки не видно. Что может быть банальнее, чем инфаркт миокарда? Аборигены умирают от инфаркта ежегодно миллионами…

А вот наконец и сама Изольда. Стоит на пуфике, с лучезарной детской улыбкой, в пышном платьице и с бантами на голове. Справа и слева от дочуры счастливые папа и мама. Счастье кажется вечным… Всего десять раз обернётся эта планета вокруг светила, и папы-мамы не станет. Что может быть банальнее автомобильной катастрофы?

Эта девочка с детства любила лечить бездомных котят… впрочем, дворняжек тоже. Исцелять болящих наложением рук — совершенно уникальный дар свыше… В старину на этой планете ей поклонялись бы неисчислимые толпы. Или сожгли живой на костре, что даже более вероятно. Сейчас, разумеется, времена уже не те. Прагматичные нынче тут времена. Поклоняться целительнице никто не станет, а вот попытаться заработать на её даре большие деньги… Или, что ещё хуже, отдать в лапы здешним учёным… учёным обезьянам, самонадеянно решившим, что они могут постичь абсолютно всё.

Жаль, что они вычислили её уже после. Возможно, если бы Туи нашла её раньше, трагедию с автомобилем удалось бы предотвратить… хотя сомнительно. Этот мир огромен, за всем не уследить. Зато следующую трагедию семьи предотвратить вполне удалось. Ибо добить несчастных и ослабевших многие хомо почитают за доблесть, и по сценарию чёрных риэлторов девочка должна была в самом лучшем случае оказаться в приюте, ну а бабушка… с бабушкой вопросов вообще не возникало. В морг и только в морг.

Таурохтар залпом допил остывший кофе. Никого из той группы чёрных риэлторов так и не нашли. И не найдут. Но знала бы ты, девочка, как трудно тебя прикрывать от жадных щупалец… Молва о твоём даре, который ты так щедро тратишь на всяких котят, расходится, как круги на воде. И чем серьёзнее люди, заинтересовавшиеся тобой, тем труднее. Увы, не всех можно запросто превратить в мутные лужи…

А насчёт панацеи, это была как раз идея Туилиндэ. И без того больное сердце старой женщины не выдерживало свалившихся ударов судьбы, и внучка буквально изнемогала, пытаясь своей жизненной силой удержать любимую бабушку от перехода за Грань… Он, Таурохтар, предлагал устроить старушку в хорошую клинику, но это была бы не только потеря времени — пока-то соберут всевозможные анализы, пока-то подойдёт очередь на операцию — это ещё и означало бы привлечь лишнее внимание к персоне юной целительницы. Откуда деньги? Кто дал? Странно, странно… Решение, предложенное Туи, было простым и изящным. Немного слюны для генного анализа, и вот уже готова персональная всеисцеляющая пилюля. Ну пошла на поправку некая старушка — кому интересно? Эти старушки в местной поликлинике кишмя кишат…

А в тот день, когда эльдар заявился, дабы проконтролировать результат, Изольда провела его вот в эту комнату, где уже была расстелена постель. И так же, как сегодня, просто и без затей разделась. «Мне нечего больше дать. Возьми, пожалуйста» И он вдруг отчётливо понял — откажи он под любым, сколь угодно убедительным предлогом, и он перестанет быть её Особым Другом. Щедрым спонсором, или благожелательным кредитором… но только не другом.

— А вот и я! — Изя вышла из ванной, вытирая голову полотенцем. — Слушай, у меня фен сгорел, сейчас хватилась, а он тю-тю… Хочешь девочку с мокрыми волосами?

— С мокрыми! — Таурохтар изобразил на лице запредельный ужас. — Как это возможно?! Хотя… гм… если подумать… может, они по ходу высохнут?

… Они лежали в постели плотно обнявшись — она на его груди.

— Хм… — Изольда чуть улыбнулась. — Подумать только… эльфийский принц из сказки… овеществлённая мечта всех девчонок. Я же должна быть абсолютно счастливой, да?

Эльдар ответил не сразу.

— Нет, Изя. Счастливым абсолютно делает только высокая любовь.

— А у нас?

— А у нас дружба. И плюс твоя благодарность.

— Дурак… — девушка демонстративно отвернулась. — Можно подумать, я тебе так уж навязывалась…

— А разве это плохо? — Таур провёл ладонью по её телу. — Бывают ситуации, когда навязчивость только плюс. Вот я с Туилиндэ…

— Ох, ах! Конечно, она ж генномодифицированная! Стан-стебелёк, глазищи как блюдца, ноги длиннее Севморпути, и соски торчат в небеса… У меня, между прочим, соски торчат не хуже!

— Ну это-то да, — рассмеялся эльдар, привлекая девушку к себе. — Ох, Изя, Изя… Не нужно тебе этой незрелой ревности, право. Ревность всегда приносит несчастье.

Он погладил Изольду по волосам.

— Удивительная ты девочка, Изя. С таким-то знанием… кто-нибудь уже заживо в гробу лежал бы, со свечкой. В ожидании, тскзть… Или рвал бы и метал, оттягиваясь напоследок.

Глаза эльдар стали серьёзными и глубокими, как колодцы.

— Ну ты решилась?

Пауза.

— Не сердись, Таур… Только не сердись, пожалуйста, — Изольда виновато улыбнулась. — Я, наверное, тут останусь. С бабушкой.

Пауза.

— Можно узнать мотивы принятого решения? Я же говорил — твою бабушку мы тоже можем забрать. Раз уж так вышло. И там она проживёт… ну пусть уже не так уж намного, но всё-таки значительно дольше, нежели здесь.

Пауза.

— Проживёт, да… Нет, Таур. Не проживёт. Ты не знаешь мою бабушку.

— Знаю. Аспект проработан достаточно тщательно.

— «Аспект, проработан»… — по лицу девочки пробежала лёгкая гримаска. — Нет, не знаешь ты мою бабушку, сколько бы ни прорабатывал этот свой аспект. Здесь она живёт среди людей. А там — там будет в зоопарке. И зачахнет.

— Ты всё-таки соображай, что говоришь. Какой зоопарк? К тому же людей, намеченных к эвакуации, набирается на удивление немало. Так что намечается довольно крупный посёлок, если не сказать городок…

— Даже самый большой зоопарк — всего лишь зоопарк, Таур, — теперь в глазах девочки светилась недетская мудрость. — Вот скажи честно — зачем вам я? У вас есть панацея… господи, да всё у вас есть, абсолютно всё. И я там буду НЕ НУЖНА. Экзот в зоопарке, не более того.

Долгая, долгая пауза. Зашевелившись, Таурохтар сел, даже не пытаясь прикрыться. И глаза его приняли то самое выражение, от которого у Изи всякий раз щемило сердце — вселенская печаль пополам со строгостью.

— Ты расстроился, да?

Эльдар печально усмехнулся.

— Ничего не выходит у меня, Изя. Совсем ничего… Как и у прочих.

Пауза.

— Можно ли вообще спасти вас, люди?

— … Так, значит, нападение было не внезапным?

— Внезапным.

— Тогда по какой причине капитан Веленев снял наряды? Вот эти вот осадные приготовления откуда возникли?

Худой долговязый гэбист, двигая кадыком, вперил свой взор в допрашиваемого, очки в стальной оправе тускло отблескивали. Ещё один Берия, млять, со злостью подумал Денис… тот тоже такие вот очочки предпочитал…

— Я не в курсе, кто информировал Сергея Ивановича, мне он не сообщил. Лично я полагаю, что никто. Сам заподозрил и решил перестраховаться.

— Удивительная проницательность, не находите?

— Нет, не нахожу, — Иевлев уже едва сдерживался. — Понимаю, с вашей точки зрения все, кто тянет лямку на заставах — неудачники по жизни, портянки безмозглые, откуда бы им соображать?

— Обратите внимание, я этого не говорил, — блеснул стальной оправой гэбист. — Ладно, пока оставим… Нападение на заставу произошло в ночь на двадцатое. Вас обнаружили утром двадцать третьего. Как вы объясните эту маленькую нестыковочку?

— В чём же здесь нестыковочка?

— Ну-ну… Не станете же вы всерьёз утверждать, что человек может проваляться без сознания целых трое суток? Трое с лишним, если быть точным.

— Ну вы же видите, у меня получилось, — криво улыбнулся Денис.

Гэбист снял очки, утомлённо потёр переносицу.

— Ну вот что, лейтенант, хватит врать. Где вы были с ночи двадцатого до утра двадцать третьего?

Иевлев скрипнул зубами.

— Повторяю для окончательно и неизлечимо умных. Последнее, что я помню — мы шли на прорыв, и потом удар по голове. Следующий фрагмент картинки — пацан-таджичонок с ишаком.

Майор задумчиво протирал очки.

— С тех пор, как распался нерушимый, с патриотизмом у нас никак. Многие стали думать о собственной драгоценной шкуре любой ценой. Желательно, подороже. Вот, к примеру, загремел на дальнюю заставу некий недавний студент… ну так получилось, не сумел откосить. Лейтенант-двухгодичник, что может быть горше? А тут вдруг деловое предложение. Солидные люди, и сумма довольно солидная. И главное, делать-то особо ничего вроде и не надо. Подкалымить информатором — пуркуа бы и не па? А оно вон как вышло…

Гэбист водрузил очки на нос.

— Только вернулся ты на этот раз зря. Жадность фраера губит. Или категорический приказ хозяев?

Иевлев устало посмотрел на потолок.

— Гнида ты, майор. По себе всех судишь. Ты ведь не только меня — ты всех наших ребят, что там полегли, обосрал.

— А вот наших ребят ты сюда не впутывай. Ребята пали смертью храбрых, бесспорно. А кто не пал, двадцатого вышли в расположение нашиху Двадцатого, гражданин Иевлев. А не гуляли под видом контузии трое суток.

Майор нажал кнопку, привинченную к изнанке столешницы.

— Как решитесь сказать правду — дайте знать, гражданин Иевлев. Чистосердечное признание реально облегчает судьбу, кто бы что там не говорил. Хорошо подумайте. Пока обращение вежливое… Уведите!

…

Звёзды над головой тускло мерцали, переливаясь на разные цвета. Три ночных светила явственно старались перебить их призрачный свет, но удавалось им это плохо. Вот на дневной стороне — не вопрос, там свет Эвитара задавит ночь как кошка мелкого грызуна… «То, что положено Юпитеру, не положено ослу».

Вздохнув, Таур повернулся на бок. Весь этот роскошный небосвод, имитация ночи на обратной стороне Аоли — всё это иллюзия. Голограмма, и ничего более. Стоит протянуть руку, и ощутишь под пальцами гладкую стенку каюты. Да, и каюты тут тесные, натуральные каморки. На гиперпространственных кораблях всегда стараются ужать всё до предела. Во всяком случае на кораблях эльдар. Вот у Сеятелей проблем с экономией кубатуры не возникает, если верить древним хроникам…

То, что положено Юпитеру, не положено ослу.

«Не спится» — глаза Туилиндэ словно отражали звёздный свет.

«Аналогично».

«Хочется на воздух».

«Все спят. Телепорт в режиме «только на приём» И шлюз заблокирован. Регламент безопасности по второму уровню».

«Регламент, регламент… Стоило садиться… С таком же успехом можно было крутиться на орбите».

«Капитан считает, что находиться на орбите в присутствии Сеятелей — верх безрассудства».

«Нужно ли так явно опасаться своих же создателей?»

«Вполне» — Таур переменил позу, оперев голову на локоть. — «Мы ведь не те Перворождённые, кои вышли из ниды их звездолёта в незапамятные времена. Мы подопечные… пусть и гораздо более продвинутые, чем здешние аборигены-хомо. А они… они боги. И даже любимчики богов никогда не должны забывать об этой существенной разнице».

Глаза Туилиндэ блуждали по искусственному небу, невольно задерживаясь на ярких лунах. Ближайшая и ярчайшая Лаири выглядела крупнее земной Луны, и притом раз в десять ярче, ведь облачный покров — не мёртвый лунный реголит, чёрный почти как сажа. Более далёкая Таури на фоне роскошно-ослепительной подруги смотрелась скромно. И совсем крохотной выглядела Эари, пятый спутник материнской планеты-гиганта. Шестая и крайняя луна Эвитара, Эле, была не видна — компьютер добросовестно соблюдал программу-имитатор движения спутников по орбите. Что касается Руллы, луны первой и ближайшей к планете, то увидеть её с самой сердцевины обратной стороны Аоли невозможно в принципе. Поскольку Аоли вторая луна, и, естественно, обращается к гиганту всегда одной стороной.

«Я сделал пейзаж именно обратной стороны твоей родной Аоли, чтобы ты могла насладиться таинственным полумраком. И видом звёздного неба, совершенно верно».

«Заботливый ты мой… А ещё ты спишь с той девчонкой-аборигенкой».

«Где же сплю? На всё уходит час, редко больше. Хотя да… один раз она всё же уснула, переполненная впечатлениями. Но я не спал, я тихонько встал и ушёл».

«Таур, я знаю тебя уже бездну времени. Однако бывают моменты, когда банально хочется… ну, скажем, засветить тебе по уху. По-первобытному, голой рукой».

«Это ревность?»

«Отнюдь. Ревновать можно к сопернице. Разве эфемерка может быть соперницей для эльдар? Она сморщится раньше, чем у меня в очередной раз успеют смениться зубы».

«Тогда в чём дело?»

«Не знаю… в женской солидарности, что ли… Она хоть и эфемерка, но всё-таки девушка. Как ни крути, а она подарила тебе свою первую любовь…»

«… и я её принял. Туи, я бы предпочёл, чтобы она подарила свою первую любовь какому-нибудь славному аборигену. Но отказать было невозможно, и ты это знаешь. Нет, я её не люблю, однако уважаю… и жалею по-доброму. Я не мог нанести ей такой незаслуженной обиды».

«Тут у меня по графику визит к уникальному художнику намечен. Он тоже, по всему видать, в меня по уши влюбился. Интересно, что будет, если я лягу с ним в койку?»

«Глупейшая выйдет шутка с твоей стороны. Художник вполне счастлив и платонической любовью».

«А может, койка сделает его ещё счастливее?»

«Я же говорю — шутка совершенно идиотская».

«Это ревность?»

«Вовсе нет. Просто я стараюсь быть объективным».

«Стараешься, но выходит это у тебя из рук вон плохо» — Туи тихо рассмеялась. — «Как это в местном анекдоте-то… а… если я сплю с кем-то, то это эротика, а если моя жена с кем-то, то уже блядство».

«И анекдот тоже дурацкий. Между прочим, вопрос остаётся. То есть я-то тебя люблю безоговорочно. Чего нельзя сказать об обратном».

«О как! Доказательства сего постулата? Или это нынче аксиома?»

«Элементарно. Женщина эльдар, которая беззаветно любит, не отказывается рожать от любимого детей. А ты всё тянешь. Куча отговорок…»

«Ах вон в чём дело… А тебе не приходит в голову, мой милый, что некоторым препятствием этому служат в том числе и такие вот рабочие моменты, как с этой девчонкой-аборигенкой?»

«Вот я и говорю, ревность… Глупо».

«А может и глупо… Пойди-ка разберись в загадочной женской душе».

Глубоко вздохнув, Туилиндэ встала. Щёлкнула пальцами, и голографическая панорама бескрайнего звёздного неба сменилась жемчужно-перламутровыми, вполне осязаемыми стенками, сразу сделавшими каюту крохотной.

— Нет, так не пойдёт. Не снотворное же глотать. Хочу на воздух, регламент там или нет. Прошу обеспечить.

Второй щелчок, и из стены выдвинулся маленький столик, стена же над ним враз превратилась в зеркало. На столике лежали драгоценные украшения, переливающиеся алмазным блеском.

— Будить капитана из-за твоей блажи… — Таурохтар тоже перешёл на звук.

— Не надо будить капитана. Обеспечь мою блажь лично. Ты в состоянии разблокировать шлюз? — Туилиндэ примеряла ожерелье с бледно-голубыми бриллиантами.

— Можно в принципе… — Таур почесал скулу. — Капитан, правда, нам накатит… но ведь это будет потом, по твоему мудрому выражению. Одевайся, снаружи прохладно.

— Неа… Не хочу. И ты ничего не надевай, угу?

— Вот за что я тебя особенно люблю, так это за буйство твоих фантазий. Эротических особенно.

— Положим, пока они не эротические. Пока что я просто хочу танцевать.

— Ты учти, я в таком виде долго не выдержу. Оглянуться не успеешь, как будешь опрокинута навзничь.

— Ты выдержишь, я в тебя верю, — теперь в глазах женщины плясал смех. — И опрокинешь меня строго по команде.

Перепонка двери с мягким чмоком раскрылась, образовав правильный вертикальный эллипс. Туилиндэ тряхнула головой, массивные палладиевые серьги звякнули подвесками.

— Идём же!

В овальном, со скруглёнными углами коридоре, настолько узком, что идти приходилось гуськом, царила глубокая бархатная тишина. Мягкий жемчужный свет, изливавшийся с потолка и стен, скрадывал детали, отчего казалось, что плывёшь в безбрежном море тумана. Идти, впрочем, пришлось недалеко. Десяток шагов, и вот уже перед носом дверь в шлюзовую.

— Шлюз блокирован, — приятным мужским баритоном возвестил компьютер.

— Срочный выход! — отчеканил Таурохтар. — Под угрозой здоровье членов экипажа!

Туилиндэ издала сдавленный смешок.

— В наблюдаемых окрестностях нет ни одного члена экипажа, — в голосе автомата, казалось, появилась растерянность. — Весь экипаж «Хитроумного» в данный момент находится на борту.

— Вот именно! Двум членам экипажа, находящимся на борту, с целью стабилизации душевного здоровья необходим срочный выход наружу!

Пауза. Очевидно, машинный мозг изо всех сил пытался расшифровать смысл сказанного.

— Кому именно угрожает расстройство здоровья?

— Таурохтар Иллорум и Туилиндэ Иллорум!

Долгая пауза.

— Вы собираетесь выйти в таком виде?

— О нет! — эльдар даже выставил перед собой ладони, словно защищаясь от такого кощунственного предположения. — В скафандрах и со включенными системами безопасности.

Долгая, долгая пауза. Наконец перепонка люка с мягким чмоканьем открылась.

— Скафандры номинального уровня защиты приготовлены для вас в шлюзовой камере. Просьба не покидать охранный периметр корабля.

Шлюзовая камера была ещё теснее, чем каюта, и только отсутствие в ней койки позволяло не толкаться задницами. На выдвинутом из стены столике лежали два туго скатанных чёрных рулончика, накрытые прозрачными мыльными пузырями шлемов.

— Всё-таки заставил одеться, механизм… — эльдар с видимым отвращением натягивала лёгкий планетарный скафандр номинального уровня защиты. — Скользкий, как рыбьи потроха…

— В противном случае нас бы не выпустили, — улыбнулся Таур. — Расчёт показал бы, что риск расстройства здоровья снаружи нагишом значительно превышает таковой в недрах корабля.

Туилиндэ вновь сдавленно хихикнула.

— К выходу готовы! — возвестил Таур, закончив одевание. Выглядел он сейчас точь-в-точь герой каких-нибудь местных комиксов про лорда Вейдера — чёрный скафандр с различными прибамбасами, широкий пояс… вот только отсутствие непременного плаща до пят и прозрачный легкомысленный пузырь шлема вместо броневой каски несколько смазывали впечатление.

Наружный люк раскрылся точно так же, как и внутренние — просто в монолитной стене протаял овальный проход. На срезе входного отверстия текуче переливалась полуметровой толщины магнитогидродинамическая броня, способная мгновенно заращивать любые повреждения. Длинный язык пандуса протянулся до земли.

— Удачного возвращения! — голосом родины-матери, отправляющей своих сынов-дочерей на трудный подвиг, произнёс компьютер.

Едва выйдя наружу, Туилиндэ отключила систему замкнутого газообмена и стянула шлем. С наслаждением вдохнула воздух, пропитанный ночной свежестью. Луна низко стояла над горизонтом, заливая округу серебряным светом, и в этом свете медленно, плавно струились над землёй призрачные полотнища тумана. Ночной туман над Атакамой — привычное дело.

«Смотри, Туи… воздух тут буквально пропитан водой, а местность вокруг — безжизненная пустыня. Мне часто приходит в голову аналогия с хомо. Они точно так же не в состоянии наслаждаться сияющей жизнетворностью окружающего их мира».

«Ты намерен философствовать? — Туилиндэ стягивала с себя скользкий скафандр. — Учти, сейчас мне нужен знойный партнёр по танцу, а не учёный оппонент».

«Будет сделано, моя госпожа!» — эльдар сунул в ухо фасолину микроплеера.

… Тяжёлая сферическая туша корабля впечаталась в земную твердь, словно гигантское пушечное ядро. Растопыренные «усики» толщиной в полметра своими концами обозначали границы внешнего охранного периметра — силового пузыря вкупе с экраном оптической маскировки. Вообще-то пустыня Атакама на редкость безлюдна, но если бы даже кто-нибудь из аборигенов и обратил свой взор на данную местность — с самолёта, скажем — то увидел бы нетронутый пейзаж. И ни малейших признаков космического корабля. Чтобы его увидеть, придётся преодолеть внешний периметр… вот только это не под силу аборигенам-хомо.

Две фигурки танцевали в пространстве между внешним периметром и корабельной бронёй, заливаемые призрачным серебряным светом. Танцевали беззвучно, под музыку, слышную лишь им двоим.

«Отличный танец, слушай. Как называется?»

«Ламбада».

«Приятно удивлён. Не ожидал от аборигенов».

«Ты забыл высокомерно оттопырить нижнюю губу».

«Да ладно тебе… Слушай, а давай теперь нашу?»

«Иллину Аллуну?»

«А врежь!»

«А врежу!»

И вновь две фигурки танцуют свой беззвучный танец — на этот раз столь стремительно, что под ногами взвихривается пустынный песок. «Иллина Аллуна» — танец, сравниться к которым мог бы, пожалуй, разве что земной джайв.

— Уффф… — едва окончилась музыка, Туи повалилась прямо на песок. — Здорово. Вся тягучая немочь из тела вон.

— А с души?

— А для начала мне достаточно, чтобы крепко спать.

— Очень, очень рад за тебя, — Таур с удовольствием ласкал высоко вздымающуюся грудь любимой. — Ну-ка, шире раздвинься… да-да, вот так хорошо…

… Они лежали на песке, согретом жаром их тел и теплом близости корабля. Лежали и смотрели на текучий туман за незримой стеной охранного периметра.

«Пойдём в корабль?»

Туилиндэ вдруг подняла на мужа мерцающие в темноте глаза.

— А этого парня, расшифровавшего скрижали, мы таки вытащим.

— Слушаю тебя внимательно.

— Нужно организовать статью. Мы же там были под видом журналистов?

— Легко сказать — статью…

— И всё-таки это придётся сделать срочно.

…

— Вызывал, Семён Степаныч?

Пожилой рыхловатый мужчина в очках, сидевший за столом, заваленном бумагами, оторвал взгляд от читаемого текста и остро глянул на вошедшего поверх очков.

— Вызывал, вызывал… Вот, полюбуйся, — он кинул вошедшему экземпляр свежей газеты, ещё источающей запах краски. — Узнаёшь?

— Хм… — посетитель повертел прессу. — Ну. Последний номер наш. В чём дело-то?

— Я там статью карандашиком обвёл. Ты почитай, почитай.

Вошедший зашарил в нагрудном кармане, извлёк очки и некоторое время молча вчитывался.

— Н-да… острая статейка, не спорю. Однако я не понял…

— Вот и я не понял. Откуда эта статья?

Посетитель захлопал глазами.

— Откуда и все прочие. Из ваших ручек собственноручно.

— Я не подписывал к печати эту статью. Я её вообще не видел. Кто такой Эльдар Эльфиев? Есть у нас такой в штате? Ты вообще типографии начальник или мудями заведующий? — очки главреда льдисто блеснули.

— Нет, шалишь, Семён Степаныч, — ответно сверкнул глазами зав. типографии. — Вот тут у меня в папочке всё как раз. И за твоей подписью. Смотри, вот, вот и вот! Так что ежели что, за мной вины никакой нету!

Некоторое время хозяин кабинета изучал содержимое папки, оттопырив нижнюю губу.

— Так… Ладно. Ты посиди, не уходи никуда. Сейчас я народ кой-какой соберу и будем разбираться.

…

Серая грязная «шуба» на стенах гаупвахты была щедро украшена под потолком тёмными разводами. Наверное, крыша уже который год протекает, проползла вялая мысль. Наверное, в девяносто первом уже подтекала. Был бы цел Великий и Нерушимый, так уже починили бы, а сейчас — кому оно надо? Почитай, на чемоданах сидят шурави, нужен только толчок… скажем, штурм заставы. Потом газетная шумиха — «за что гибнут наши парни на чужой земле?!» И вот уже готово мудрое политическое решение — всех российских пограничников вывести нах фатерлянд. Дабы не мешали более проходу караванов с афганским героином.

Растянувшись на голых дощатых нарах, Денис думал. Ведь не соврал гэбэшный майор, обращение вполне даже вежливое… пока. Вот, пожалуйста, даже часовой не мешает днём на нарах валяться… И наседок нет, что характерно. Может, просто нет у майора наготове команды наседок, годной, чтобы колоть подозреваемых? Может, и нет. Всё сейчас может быть…

«Если ты задолжал этой своей родине так много, что не можешь отдать иначе, чем продавшись в рабство, возникает вопрос — что ты за мужик?»

«Не всё упирается в деньги».

«Да неужели? Ну хорошо, оставим эту учёную дискуссию. Поставим вопрос иначе. Или ты идёшь верно служить этой своей родине — как наша Альма служит — или женишься на мне и занимаешься наконец настоящим делом».

Иевлев усмехнулся. Если бы Алина видела меня сейчас… Прямое подтверждение её дамским подозрениям насчёт неудачника-идеалиста. Наглядно и убедительно, тскзть.

И ведь не удастся доказать ничего. Как сидели кроты в штабе, так и будут сидеть. А майор этот, ежели сумеет состряпать дело, ещё и вторую звёздочку на погон получит. А может, и этот майор тоже того… крот ссученный? Может быть. Всё сейчас может быть…

«Скажи, Денис Аркадьевич, отчего даже самые гениальные из людей так упорно и настойчиво норовят оказаться в дураках?»

Денис вновь усмехнулся. А вот действительно, как им объяснить?

Насколько он, Денис Иевлев успел понять, у них, у бессмертных, свои понятия о долге и чести. Да, некий долг ихней тамошней родине тоже имеет место быть. Только при одном условии — случись нужда, и родина встанет за своего сына-дочь стеной. Вся мощь Бессмертных Земель будет брошена на выручку, не считаясь ни с какими затратами. Бессмертные Земли обязаны обеспечить своим детям бессмертие — точка. И уже только по исполнении такового условия можно говорить о гражданском долге.

Пожертвовать жизнью? Да такое понятие у них там, пожалуй, отсутствует в принципе. А уж чтобы вот так, походя своих сынов слить… такое государство они не только родиной — они бы его, пожалуй, посчитали вражеским.

А уж что решат непостижимые и грозные Сеятели, чей корабль уже вынырнул где-то тут, в Солнечной системе… Бог знает.

«… есть все основания полагать, что Коррекция в данном случае будет экстремальной».

«И что это значит?»

«А то значит, что ваша нынешняя цивилизация прекратит своё существование. Совсем».

«Не понял…»

«Что тут непонятного? Лес небоскрёбов Манхэттена, супертанкеры, возящие нефть через океаны, таящиеся под толщей вод атомные подлодки с убийственными ракетами — всё это исчезнет. Всё исчезнет, понимаешь?»

У него шевельнулись волосы.

«А… люди?»

Печальный и в то же время твёрдый взгляд нечеловечески огромных глаз.

«А что сталось с людьми Сидоммы и Гиамуры? Вспомни свои чёрные скрижали».

Вздохнув как кашалот, Иевлев встал, напился воды из мятой алюминиевой кружки, прикованной к бачку цепью. И ведь никому ничего не докажешь… Впору выть от бессилия.

Заскрежетал замок, и грубо сваренная железная дверь с лязгом распахнулась.

— Иевлев! На выход с вещами!

Помедлив секунду, Денис двинулся на выход. Вещей у него было — только что на нём надето, так что проблем с имуществом никаких.

Итак, пошла первая отправка по этапу… Чего-то там настрочил гэбист. В Москву, в Лефортово направят, или как?

— Направо! — окрик конвоира. Недоумевая, Денис свернул направо. Странно… кабинет гэбиста-майора налево… выход на улицу дальше по коридору… что тут не так? Ба, да никак мы следуем к товарищу генералу?

Массивная, обитая дерматином дверь распахнулась, и пройдя через тесноватый «предбанник», Иевлев очутился в кабинете.

— О, а вот и он, наш герой! — товарищ генерал на фоне скукожившегося в углу очкастого майора выглядел весьма внушительно. Орёл орлом, прямо скажем. — Сержант, свободен! Ты проходи, сынок, садись вот сюда. Как самочувствие?

— Спасибо, товарищ генерал-майор, самочувствие бодрое, — по-уставному ответил Иевлев.

— Ну и славно. Уныние, оно ж смертный грех, — хохотнул генерал. — Вот, почитай, чего про ваш подвиг пресса пишет, — хозяин кабинета подвинул газету.

Вчитавшись в заметку, Денис еле сдержался, чтобы не ухмыльнуться. Понятно, товарищ генерал…

— Так что будешь представлен к правительственной награде, — тон генерала стал доверительным. — Вы свой долг Родине сполна отдали, ребятки, так что пора домой, в Россию. Конец твоей службе, лейтенант. А границу дальше пусть суверенные братья-таджики держат… раз уж взяли тот суверенитет, мля его тудыть…

— Служу Советскому Союзу! — Денис встал по стойке «смирно».

— Гм… — генерал закашлялся. — Ладно… Ты сейчас давай-ка в баньку, потом в столовке пообедаешь, а после обеда наша машина в Душанбе идёт. Подбросят тебя до вокзала. Да, после обеда сразу в канцелярию зайдёшь, документы твои будут готовы.

— Хорошо, товарищ генерал! Так точно!

— А на майора ты зла не держи. Работа у него такая, сам понимаешь. Не всегда можно сразу отличить зёрна от плевел, тскзть…

— Разрешите идти, товарищ генерал?

— Иди, лейтенант. В добрый путь!

Едва дверь закрылась, гэбист зашевелился.

— И всё же я бы не спешил с представлением, товарищ генерал…

— Закрой рот и включи мозги. Газетку внимательно прочёл? То-то. Ты думаешь, если тебя в ФСБ перевели, так и сам чёрт не брат? А ну как газетным фельетончиком дело не ограничится? Так что пусть получают свои медальки и по домам. Чем скорей отсюда свалят герои, тем спокойнее.

Огромные, нечеловечески прекрасные глаза смотрели сквозь стекло требовательно и печально. Именно так — требовательно и печально. Может ли человечий взгляд разом отражать столь малосовместимые чувства? Не знаю… может, наверное. А может и нет. Откуда ему, Степану Ладневу, знать? У людей такого взгляда он не встречал…

Только у неё.

Вздохнув, Степан погасил паяльную лампу. Рисунки на стекле имеют перед прочими многие неоспоримые преимущества — в частности, ни бумага, ни холст не в состоянии передать вот этот внутренний свет так, как стекло. И не так уж мало на свете художников, использующих это свойство. Акварель на стекле… вопиющее противоречие, если вдуматься, нелепость. Вечное стекло и эфемерная акварель… Что чувствует художник, осознавая, что всё сотворённое им переживёт создателя лишь на чуть? Бррр… мерзкое должно быть чувство…

Его же работам эфемерность никак не грозит. Древнее искусство инкаустики, «вжигания красок» как нельзя лучше подходит для вечности. Если уж рисунки неандертальцев, сделанные охрой на стенах пещер, продержались десятки тысячелетий, то минеральные краски, вплавленные в стекло, должны выдержать тех тысячелетий минимум триста-четыреста. А может, и миллион лет. Процесс раскристаллизации стекла — процесс воистину геологический…

Пластина специального жаро- и ударопрочного стекла остывала, издавая едва уловимые шорохи. Огромные глаза остроухой девушки смотрели с портрета требовательно и печально, и Степан улыбнулся ей. Всё нормально, Туи… Он всё-таки успел. Успел завершить свою последнюю работу.

— Привет тебе, прославленнейший мастер.

Оживший портрет стоял в проёме передней и улыбался. И глаза были вовсе не требовательными и отнюдь не печальными. Глаза эти лучились светом… и только опытный глаз художника мог заметить в этих зелёных глазищах-омутах тень тревоги, свернувшейся в ожидании, словно змея на дне высохшего колодца.

— Здравствуй, Туи, — ответно улыбнулся Степан. — Слушай, всё удивляюсь твоему искусству. Всё-таки три замка у меня в двери, и ни шороха. Как тебе удаётся?

— С замками? — в изумрудных глазищах обозначилась лёгкая насмешка. — Это не так уж сложно. В этом деле главное не обращать на замки внимание, вот и всё.

— Из тебя бы вышла изумительная воровка. Раз-раз, и в анналах банка…

— М? — в глазах-омутах зажглись озорные огоньки. — Нет, банк, это неинтересно. А вот если воровать по кухням нержавеющие ложки, и потом продавать их на «блошином рынке», разложив на расстеленной газете… да, вот это настоящее дело!

Гостья и хозяин разом рассмеялись.

— Чай? Кофе?

— Кофе со сливками и шоколадный торт. Он же шоколадный?

— Он не просто шоколадный, он ещё и большой!

— Вау!

Заваривая кофе, мастер улыбнулся своим воспоминаниям. Так уж вышло, что между парой бессмертных и мохнорылым эфемером сложились довольно доверительные отношения. Начало им было положено на выставке-биеннале, где художник Ладнев рискнул засветить свои работы. Уже тогда их было не так уж мало, однако маститые критики-эксперты восприняли необычные картины не то чтобы в штыки — в штыки, это было бы не так уж обидно — но скорее по Маяковскому: «… глядят как в афишу коза» Ладнев, в свою очередь, разглядывал снобов с усмешкой, точно любопытных персонажей кукольного театра. Чем, безусловно, экспертов-критиков здорово раздражал, снижая свой и без того невеликий тусовочный рейтинг.

И вдруг среди козьих взглядов и эстетствующе оттопыренных нижних губ мелькнула она. Да-да, именно так — сперва он заметил её, и лишь спустя секунд двадцать её спутника. Зеркально-тёмные очки скрывали глаза, но и того, что оставалось доступным взору, хватило. Сердце принялось бухать, точно молот, забивающий сваи, в ушах толчками зашумела кровь.

«Это ваши картины?» — голос с явственными хрустальными нотками мог свести с ума.

«Так точно».

«Вы хотите их продать?»

Кучкующаяся тусовка убавила гам, прислушиваясь к несомненно назревающей сделке.

«Никак нет».

Он и она коротко переглянулись.

«А чего же вы хотите?»

Степан добросовестно наморщил лоб, размышляя.

«Чего я хочу?.. Нарисовать вас хочу. Или узнать ваше имя. Или хотя бы, чтобы вы сняли эти свои ужасные очки».

Слова эти были обращены исключительно к ней, и умом Степан понимал, что реакция типового рашен-мена могла быть жёсткой. От банально-жлобского «ну ты, козёл!» до вежливо-ледяной улыбки здесь и пары горилл в тёмных костюмах на выходе. Однако он и она лишь вновь переглянулись с лёгкой незлой улыбкой.

«Не все желания исполняются мгновенно, молодой человек».

— А вот и кофе! — художник вкатил в комнату столик-каталку, сервированный здоровенным тортом. — Ну и тортик…

И всё, и конец речам. Потому что она стояла, рассматривая свежезаконченную картину в косых лучах солнечного света, и свет этот, казалось, наполнял её самоё.

— Спасибо тебе, Стёпа, — тихо произнесла эльдар. — Это переживёт меня.

— Да ладно… — пытаясь скрыть смущение, пробормотал Ладнев. — Ты же бессмертна…

— Нет, ты не понимаешь… Нет в этом мире подлинного бессмертия, Стёпа. Всё, что имеет начало, имеет и свой конец. Просто срок у каждого свой. У бабочки несколько дней, у человека десятки лет, а у звезды миллиарды.

Она слабо улыбнулась.

— Полная регенерация тканей и отсутствие «счётчика смерти» в хромосомах — это ещё не всё, Стёпа. Раз нет естественной смертности… что ж, её сменяет неестественная. В любом случае за тысячи лет найдётся масса причин, чтобы прервать эту теоретически вечную жизнь.

Она встрепенулась.

— Ого, а кофе-то стынет! Пока мы тут про вечность ля-ля!

Жакет и всенепременные очки уже по-свойски валялись на кресле, девушка осталась в лёгкой блузке и мини-юбке — правда, не слишком короткой. Они ели торт и болтали о каких-то глупостяху а может, и не глупостях — какая разница? Длинные ноги, одна на другой, сквозь тонкие колготки жемчужно светится нежная кожа… сквозь полупрозрачную ткань блузки вызывающе топорщились тёмные соски… но даже это было не слишком важным. Глаза… совершенно немыслимые у неё глаза… разве можно к ним когда-нибудь привыкнуть?

— Нет, Стёпа, так нельзя… — Туилиндэ со вздохом положила на блюдце ложечку. — Я же подавлюсь в конце концов. Мне надеть очки?

— Нет-нет, что ты! — не на шутку перепугался Степан. — Хорошо, я осторожнее буду… Я на ноги твои смотреть буду — можно?

— Да хоть на грудь, — засмеялась она. — Только дырку не прожигай.

И вновь они болтают о чём-то… о чём?

…Вторая встреча случилась где-то через месяц. Апрель летел к концу, одевая деревья в прозрачную изумрудную дымку, солнце сияло неистово-радостно, как в далёком детстве, и воробьи звонко чирикали в ветвях, радуясь надвигающемуся лету. Весь мир был свеж и радостен, как поцелуй ребёнка, и даже не верилось, что где-то в этом светлом мире может существовать зло.

«Эй, чувак, закурить есть?»

«Так не курю я».

«Да не вопрос, можно и наличными» — пятеро великовозрастных подонков дружно заржали, радуясь своей интеллектуальной шутке.

Он всё-таки успел врезать первым, и притом удачно — один из подонков с воем скорчился на земле. Однако мастером восточных единоборств Ладнев сроду не был, и потому уже через несколько секунд оказался сбит с ног. Неизвестно, чем закончилась бы битва — подонки были всерьёз разъярены оказанным сопротивлением — однако что-то вдруг изменилось в этом мире. Его буквально захлестнула волна дикого, иррационального ужаса, спустя секунду до слуха донеслись вопли и топот ног — насмерть перепуганные чем-то подонки улепётывали что есть мочи, последним резво ковылял тот, что первым пал в бою. А ещё спустя секунду-другую волна ужаса схлынула так же необъяснимо, как и навалилась, и зазвучал голос со знакомыми хрустальными нотками.

«Как вы себя чувствуете, Степан Андреевич?»

«Спасибо… Вот сейчас особенно хорошо…» — Степан с кряхтением встал, прислушался к ощущениям.

«Идти в состоянии?»

«Вполне» — авторитетно мотнул головой Ладнев. — «Вон до той скамейки… стоп… Откуда вам известно, как меня зовут?»

«Ой-ёй…» — спутник Принцессы Грёзы цепко разглядывал художника сквозь свои очки. — «Похоже, повреждения головы серьёзны. Степан Андреевич, постарайтесь припомнить — под какими именем-отчеством, а заодно и фамилией вы пребывали на выставке?»

… И только ещё спустя время до него дошло наконец, что обе встречи были не случайны. Более чем…

— Спасибо, торт был замечательно вкусный, — девушка вновь положила ложечку на блюдце.

— Тебе спасибо, Туи, — улыбнулся Степан.

Однако лучистое веселье уже улетучивалось из омутов-глазищ. И приобретали они то самое выражение, навечно замурованное в стекле. Требовательный и печальный взгляд…

— Я рада, что доставила тебе хотя бы крохотное счастье. Но не тяни же кота за хвост, Стёпа. Ты решился?

Он виновато улыбнулся.

— Только не сердись, Туи. Я, наверное, здесь останусь.

— О Бездна! — гостья возвела свои очи к небесам. — Это же не планета, это просто-таки клуб самоубийц какой-то!

…

Багряные, рыжие и ярко-жёлтые листья шуршали под ногами, порхали в воздухе, словно бабочки. Деревья, одетые в золото, щедро транжирили свалившееся вдруг богатство. Чисто по-русски, усмехнулся Денис — пропить-прогулять, покуда не отняли…

Он закинул голову и несколько раз с силой вдохнул кристальный осенний воздух. Здесь, в самом сердце Лосиноостровского парка, тлетворное дыхание супермегаполиса уже практически не ощущалось. И даже монотонный глухой гул МКАДа, беспардонно рассекшего заповедный лесной массив, не мог заглушить шум падающих листьев. Иевлев блаженно улыбнулся, прикрыв глаза. Как тут хорошо… Свобода. Тот, кто не служил в армии и не сидел в местах не столь отдалённых, вряд ли может во всей полноте ощутить её вкус.

Звонить Алине он не стал. Хотя, чего греха таить, в первый день по прибытию в первопрестольную чуть было не сорвался. Дальше пошло легче. Зачем бередить давно зарубцевавшуюся рану?

А вот в лес — в лес ринулся, едва разгрёб самые неотложные канцелярские-бытовые делишки. Бабье лето слишком мимолётно, чуть промедлишь — и сменит вот эту невероятную золотую роскошь унылый октябрьский пейзаж, голые ветви, с укором тянущиеся к серому грязному небу, нудно моросящий дождик… бррр!

Едва натоптанная тропинка вилась меж кустов малины, ожесточённо борющейся за жизненное пространство с всепроникающей молодой порослью клёнов. На одной из веток алела запоздалая ягода, и вчерашний лейтенант походя отправил её в рот. Ммм… переспела малость, но всё равно — забытый вкус детства…

— …Ух ты! Братва, чё я тут нашёл!

— Отвали, урод! Руки убери! Ааааа! На помощь! Помогитееее!

Денис даже поморщился. Ну что за дела, право — чуть настроишь душу в резонанс, так сразу вылезет откуда-то сермяжная гнусь. Взгляд выхватил валяющуюся подле тропки недлинную прямую жердину. Иевлев нагнулся, подхватил дрын. Крепкий, не сгнил. То, что надо.

— Во, какие титьки!

— Хваталки, хваталки держи!

— Сволочь поганая! Помогите-аииии!

До источника звука было не больше сотни метров, которые Денис преодолел ровной спортивной рысцой. На крохотной полянке, устланной ковром палых листьев, разыгрывалась драма, по нынешним временам довольно обыденная — четверо великовозрастных ублюдков явно намеревались коллективно овладеть абсолютно голой девицей. Судя по крикам — явно не спрашивая на то её согласия. Господи Вседержитель, ну пошто их четверо-то?! Ну было бы хотя бы трое…

Первый удар Денис нанёс как копьём, молча и страшно, метя меж лопаток. Упитанный амбал со спущенными штанами, уже примеривавшийся к девушке, хрюкнул и сунулся носом в грунт, придавив своей тушей жертву. Не давая противнику опомниться, вторым ударом Иевлев наотмашь огрел по горбу второго, долговязого, с какой-то крысиной мордочкой. Двое подонков помельче, державшие девушке руки, рванули с места так, что догнать их было бы проблемно даже олимпийскому чемпиону.

— Ну что, хряк, очухался? Давай-давай, скачками отсюда! Штаны на ходу натянешь! Ты тоже вали, ну?!

Дождавшись, когда двое приотставших сластолюбцев направятся вслед за товарищами, Денис перевёл взгляд на девушку. И сердце его остановилось. Вот кто бы мог подумать, что поэтическая метафора так буквально передаёт смысл…

Нет, ничуть эта девушка не напоминала тех развязных «пацанок», что тусуются в компашках бритоголовых, и по дури своей увязываются с подонками в лес. Эта девушка, если честно, вообще ни на кого не была похожа. Иевлев сглотнул ставшую вязкой слюну. Фея… вот она какая, лесная фея…

— Ну, ты, фраер!

Бесславно бежавший с поля боя перекормленный амбал в сопровождении крысолицего дружка стоял на краю полянки. Уже в штанах. И, что гораздо хуже, в руке у него блестел пистолет. Совсем небольшой в сравнении с пухлой лапой. Изящная никелированная игрушка.

— Ты знаешь ли, мудак, на кого руку поднял?!

Денис сморщил нос. Метров восемь до него. А сейчас, похоже, и те чемпионы по бегу подтянутся. Ой, как скверно выходит…

— Брось дрючок, ну? Бросай!

Хлопнул выстрел, ногу ниже колена обожгло будто кипятком.

— Чо, не понял?! На колени! Ты тоже, бля!..

Какие ещё условия имелись в круто-пацанском ультиматуме, узнать не довелось. Коротко и беззвучно полыхнул бледный огонь, и в брюхе амбала образовалось дымящееся отверстие. Труп ещё только начал крениться, как в туловище второго сформировалась точно такая же дырка. Густо завоняло палёным мясом.

— Решительно не понимаю, Денис Аркадьевич, какой смысл было столько торчать в этой вашей армии, если не удалось усвоить даже простейшей вещи — врагов надо бить сразу насмерть?

Остроухий знакомец, одетый в необычного вида кроссовки и ещё более необычный пятнистый комбинезон с откидным капюшоном выходил из леса, держа в левой руке уже виденный Денисом кофр, правой же пряча в карман что-то некрупное, но тяжёлое.

— Таур?! — девушка во все глаза таращилась на пришельца.

— Как у вас тут говорят, «мир тесен», — подойдя к валяющимся на земле жертвам вплотную, Таур поставил свой багаж на землю, — Порой мне даже кажется, что это не полноразмерная планета, а мелкий астероид какой-то. Изольда, я бы посоветовал тебе всё-таки одеться. И заняться раной бесстрашного рыцаря. Судя по тому, что он до сих пор стоит, кость цела, но всё же.

Денис сумел наконец-то справиться с отвалившейся нижней челюстью.

— Вы… знакомы?!

Вместо ответа по-русски эльдар выдал вслух какую-то длинную, чрезвычайно эмоционально насыщенную фразу.

— Прошу прощения, не понял…

— Неважно, — пришелец вертел в руке трофейный пистолет. — Всё равно вы оба не знаете наших ругательств. Однако ваше умение влипать в опасные для жизни ситуации просто поражает. Мне что, на куски разорваться? Изя, что с раной?

— Только кожу сорвало, мышца даже не задета, — девушка, успевшая за разговором скоренько напялить одежду, присев на корточки, ловко ощупывала голень пострадавшего прямо через дырку в джинсах. — Сейчас всё будет хорошо…

Она неплотно обхватила раненую ногу ладошками, и голень Иевлева будто налилась теплом. Необыкновенным, живительным теплом, ни на что не похожим.

— Тсссс… не шевелись…

Девушка сдвинула бровки, обозначив меж ними крохотную складочку, на лбу выступили бисеринки пота. И вновь сердце Иевлева дало сбой. Так вот она какая, лесная фея… Красавица? Да что бы вы понимали! Красивых девушек полно, а вот такой… такой просто быть не может. Лесная фея…

— Всё, — фея отняла ладошки.

Помедлив, Денис наклонился, раздвинул дырку на штанах пальцами. Никаких ран. Ровная розовая полоска — и только… Чудо. Значит, всё верно, не ошиблось сердце — лесная фея она и есть. Ожившее суеверие. В дополнение к общему знакомцу, остроухому эльфу из книжек и по совместительству космическому пришельцу. Одни кругом сплошные суеверия выходят…

— Спасибо… Изольда.

— Тебе спасибо, — какая всё-таки удивительная у неё улыбка.

— Вообще-то вы уже познакомились де-факто, но всё же представлю официально… раз уж так сложилось, — эльдар чуть улыбнулся. — Это вот Изольда Жемчужина. Жемчужина, потому что папа был Жемчужин. Народная целительница, если использовать местную терминологию. А это Денис Иевлев, бывший лейтенант некоей армии и гениальный лингвист.

Таур сунул пистолет в карман комбинезона — странная одёжка тут же ответила переливом муаровых пятен.

— Отвечаю на ваши невысказанные терзания — преследования со стороны правоохранительных органов можете не опасаться. Те двое убежавших никому ничего не расскажут. Их земной путь закончен досрочно.

— Ты…иху — девушка закусила губу.

— Я их. Все прочие варианты нельзя признать удовлетворительными ни при каких условиях.

Таурохтар помолчал.

— И всё же, Денис Аркадьевич, один вопрос. Мне важно знать, поскольку ряд поступков аборигенов до сих пор не поддаётся прогнозированию. Отчего ты не бил насмерть? Страх перед уголовным кодексом выше прямой угрозы для жизни? Или подсознательно-слепая вера в то, что все люди братья, убийства совершаются только в кино, и всё в итоге будет хорошо?

— Не знаю… — улыбнулся Денис, и улыбка помимо воли вышла какой-то виноватой. — Не знал, что у него пистолет… Недооценил степень опасности. Грешен.

— Просто он добрый, — вдруг тихо сказала девушка. — Очень.

— Это я добрый, и притом очень, — не согласился эльдар. — А действия твоего рыцаря, прямо скажем… ладно, проехали. Вы в самом деле не представляете, кто это тут валяется. И что гораздо хуже, кто у него папа.

— Ты… его знаешь? — озадаченно спросила фея.

— Ну откуда? Просто успел прочесть в голове.

Таурохтар огляделся.

— Как я понимаю, вы теперь вряд ли расстанетесь. Что ж, это замечательно… Могу я попросить вас очистить арену немедленно? Мне не хотелось бы, чтобы вы наблюдали, что тут сейчас будет.

…

— … следующая остановка улица Сахалинская! Двери закрываются!

Автобус был почти пуст — мало кто под вечер стремится попасть на эту дикую окраину Москвы. Они сели на заднее сиденье, и она вдруг первой взяла его ладонь. Денис благодарно сжал её пальцы. Так тепло и светло на душе у него не было с далёкого невозвратного детства.

— Ты давно его знаешь?

Кого именно «его», Денис, разумеется, уточнять не стал. И так понятно.

— Не очень. Полгода… не, уже больше. Вскоре после того как погибли мама и папа.

— Извини.

— Ничего. Я уже понемногу привыкла.

Слабая улыбка.

— Время не лечит вообще-то. Время просто стирает.

Иевлев помолчал, переваривая. Вот как… вот так, стало быть…

— А с кем ты живёшь?

Вновь слабая улыбка.

— А ни с кем. Вообще-то у меня бабушка жива. Только она живёт отдельно, однушка у неё своя.

— Совсем одна живёшь? Слушай, я забыл спросить… извини, если что не так… тебе лет-то сколько?

— Шестнадцать, — она улыбнулась чуть шире. — Как Джульетте.

— Неа… — покачал головой Денис. — Это Ромео, как помнится из классика, было шестнадцать. А Джульетте двенадцать всего.

— Не, реально? — захлопала глазами Изольда. — А как же… слушай, но это же вроде педофилия выходит?

— Да ещё как выходит! — авторитетно подтвердил Иевлев. И они разом расхохотались.

И будто рухнула тонкая стеклянная стеночка, до сих пор разделявшая их обоих, рассыпалась на миллионы звенящих осколков. Они смеялись и болтали напропалую, просто так, обо всём на свете и ни о чём. Только бы слышать голоса друг друга.

— … да я вообще-то часто сюда езжу. Не знаю, как ты, а я без леса не могу. Кто ж знал, что нарвусь на этих подонков? Они же обычно возле кабаков отираются, лес для них чужой, чего им в лесу делать…

— Искать беззащитных жертв, чего же ещё. Хорошо, что они одежду тебе не порвали. Аккуратные, твари…

На сей раз девушка чуть замешкалась с ответом.

— Ну… вообще-то я её сама сняла.

— Э?.. — Денис захлопал глазами.

Пауза.

— Ну как тебе объяснить… Понимаешь, лес ведь весь пропитан жизненной силой… Нет, можно, конечно, и в одежде что-то получить, но если делать правильно, то надо снять с себя всё. И чтобы солнце пронизывало будто насквозь… понимаешь?

Денис только кивнул. Сейчас, глядя в эти глаза, ему казалось — вот-вот, и он поймёт вообще всё. Абсолютно всё. Все тайны Вселенной, до самого донышка.

— … Садишься на коврик, или там куртку расстеленную в позе лотоса, лицом к солнцу, закрываешь глаза, так, чтобы красный и зелёный свет гулял под веками… короче, слияние с биополем всего огромного леса, понимаешь?

И снова Иевлев только кивнул. В самом деле, чего тут непонятного? Только не отводи глаза, пожалуйста.

Она смущённо улыбнулась.

— Сегодня же такой день, считай лето. Последние отблески перед долгой зимой… Ну вот я и решила использовать. Сижу себе в медитации, а тут вдруг эти…

Иевлев вновь помолчал, переваривая.

— Слушай, а там же рядом Гольяновское кладбище вроде. Это ничего?

— Так в том и суть. Я обычно и стараюсь всегда проходить в лес через кладбище. Там такой поток негативной энергии порою… сильно обостряет восприятие, по контрасту. Ну как тебе объяснить… вот ты про живую и мёртвую воду читал же?

Она вдруг встрепенулась.

— Ой, мне же выходить!

Денис молча встал, не выпуская из своей ладони её пальцев. И она не отняла. Вот так, Изольда ты моя… Вот так.

— Я тебя до дому провожу, — улыбнулся Иевлев. — До самого подъезда. Нет, до самой двери. Можно?

И она лишь кивнула согласно.

И вновь они куда-то едут, уже в гремящем чреве метрополитена. Что-то вещает динамик в вагоне, с шипением раскрываются-закрываются двери… Ползут вверх-вниз ступеньки эскалатора… фонари освещают уже тёмную осеннюю Москву… неважно. Всё неважно. Ты только не отводи свои удивительные глаза, моя лесная фея…

— … А почему Изольда? В честь графини-прабабушки?

— Вовсе нет, — засмеялась девушка. — Вообще-то наше семейное предание гласит — когда меня впервые принесли маме кормить, кто-то из рожениц, лежавших с мамой в одной палате, воскликнул: «ой, какая худышка! Прозрачная прямо, будто изо льда!» Ну и вот… стала я Изольдой.

Она оглянулась.

— Ну вот мы и пришли. Вот это мой дом.

— Как?! — искренне изумился Денис. — Уже?!

— Мне тоже кажется, что прошла лишь минутка, — улыбнулась Изольда.

Пауза.

— Ну что ж… — тяжко вздохнул Иевлев, с видимым усилием отпуская её ладошку. — До завтра… Изольда.

Лесная фея лишь кивнула. Три шага бывший лейтенант пятился задом, пока не сообразил наконец развернуться. «До завтра»… Господи, когда-то оно ещё будет, это «завтра»?!

— Денис!

Он резко обернулся.

— Не уходи никуда. Не надо. Пожалуйста.

…

Сильно сплющенный огненный диск погружался в океан лениво, словно разнеженная красавица в тёплую ванну. Вот он осел в океанские воды наполовину… вот на четверть… вот уже только огненная горбушка торчит…

Зелёный луч, как всегда, вспыхнул лишь на пару мгновений и тут же погас, уступив место обычным на Лалиле золотым сумеркам. Вздохнув, Элентари закрыла глаза. Иллюзия заката… иллюзии, иллюзии, и снова иллюзии…

— Не помешаю?

— Садись, Циала, — начальница экспедиции со вздохом открыла глаза.

Щёлкнув пальцами, молодая валарка уселась в призрачно светящийся силовой шезлонг.

— Мне тоже нравятся закаты Лалилы. И зелёный луч как завершающий аккорд… Здесь, на Громме, закаты совсем другие. Небо, будто окрашенное кровью…

— Ты удивишься, но здесь на Громме Три тоже иногда бывает зелёный луч. Правда, очень редко.

Элентари чуть улыбнулась.

— У меня такое ощущение, Циа, что за время пребывания здесь, на Громме, ты повзрослела. Строже стала, что ли…

— Нет, — юная валарка поджала губы. — Я стала злее.

Пауза.

— Только теперь мне стал понятен смысл выражения «инфернальный мир».

Пауза.

— И сны стали сниться какие-то инфернальные. Птенец, бьющийся в яйце и никак не могущий пробить толстую скорлупу…

— Твоё подсознание очень верно уловило самую суть явления, Циа. Птенец, никак не могущий вылупиться — довольно точный образ этого мира.

Элентари тяжело вздохнула.

— А экстремальная коррекция — всего лишь разбивание скорлупы молотком.

Девушка наклонилась вперёд.

— Эли, ну а если мы ошиблись? Ну если?

Начальница экспедиции поморщилась.

— Слушай, Циа… Ты уже не та девочка, что восторженно загружалась на борт корабля. Эмоции мне не нужны. Только аргументы. Подтверждённые расчётами прогноз-варианты выхода аборигенов из той воронки, куда они столь уверенно и целеустремлённо лезут. Есть у тебя?

Пауза.

— Вот так-то. Да, разбивая скорлупу молотком, легко можно убить и птенца. Но что делать, если сам он выбраться не в состоянии?