Черное солнце

Глава 9 ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

14 декабря, 00 часов 20 минут.

АЗО, Трансантарктические горы.[61]

Гигантские пласты льда в два-три километра толщиной покрывали Трансантарктический хребет почти «до пояса» — горы стояли сурово и нерушимо, закованные в холодный панцирь.

Летом, когда стихали ветра, у их подножий восставала первобытная, немыслимая тишина — ничто живое не могло угнездиться на мёрзлых, продутых склонах. Здесь было царство камня и льда.

Полярной ночью или в долгие сумерки, когда сияет месяц, трудно бывало отделаться от ощущения, что ты перенесён на иную планету.

Так оно и шло до самого начала восьмидесятых годов, когда в Трансантарктические горы пожаловали антаркты-землепроходцы, получившие в надел АЗО и сами себя прозвавшие «льдопроходимцами».

За одну ночь выросли «бумтауны»[62] Тил-Маунтин, Пенсакола, Уитмор, Харлик, Сентинел, Тэйлор-Вэлли. От шоссе «„Мак-Мердо“ — Южный полюс» стали прокладывать ответвление вдоль горного хребта — ровняли бетонной твёрдости заструги, укладывали атермальный настил, втыкали вдоль обочин вешки со светящимися набалдашниками. Работы было — начать и кончить.

Геологи тряслись от жадности, направляя подо льды, в толщу гор, проходческие комплексы с термобурами. По спирали вниз уходили круглые, проплавленные во льду туннели, день и ночь над ними, как над жерлами вулканов, клубился белоснежный или серый пар. Но стоил, ох, стоил тяжких трудов штурм подлёдных недр — нетронутые залежи урана, тория, платины, титана ждали «льдопроходимцев» — и доставались им, как ценный приз, как завоёванный трофей. Наверху минус шестьдесят, сносящий с ног ветер и месяцы нескончаемой ночи, внизу вечная сырость, туман и нечем дышать — антаркты только покряхтывали. Там, где сталь не выдерживает и раскалывается, будто глиняный горшок, человек только крепчает. Или сбегает туда, где теплей и проще. Или дохнет.

Была полночь. Солнце то появлялось из-за ледникового купола, то исчезало за ним. Чёрные вершины гор, подсвеченные сзади и снизу, казались исполинской декорацией к какому-то божественному спектаклю. Турболёт летел со скоростью тысяча километров в час, поэтому панорама менялась с быстротой листания альбома.

Вот солнце появилось между двумя вершинами, и, когда оно зашло за следующую по курсу гору, на одно прекрасное мгновение сверкнул «Меч Господа» — луч необыкновенной чистоты зелёного цвета.

Вот поднялся стоковый ветер, и позёмка на леднике осветилась закатным рябиновым светом, как будто льды охватили протуберанцы бегущего пламени.

Вот между «Голубой кометой» и солнцем простёрся пологий купол, закрывший лишь нижнюю часть светила. Над бело-голубым снежным горбом верхушка солнца запылала золотыми языками огня. А сверху над шаром горящей материи повисли три маленьких тучки, их тонкие края калились огненно-жёлтым сиянием, а внутренние, более плотные части отливали розовато-сиреневым оттенком. Ещё выше по небосклону пролегла полоса ажурных высококучевых облаков, а на севере, в стороне Атлантического океана, густела холодная ночная синева.

— Прибываем, — выглянул из кабины Сегаль, взявший на себя функции второго пилота.

За иллюминатором, в чёрно-фиолетовой тени гор, засияли огоньки, вытягиваясь в строчки, лепясь в скопления. Тил-Маунтин, городок «подлёдных рудокопов».

Эскадрилья села на местном аэродроме, заняв почти всё поле.

Тил-Маунтин вдали сверкал, как новогодняя ёлка, — горели фонари, светились окна домов, то и дело вспыхивали лучи фар. Зарево было настолько ярким, что Тимофей без труда различал синевато-серый цвет крыш домиков, выкрашенных в оранжевый и ослепительно-жёлтый колер.

— Не спят, — буркнул Тугарин-Змей, покидая трап.

— Заснёшь тут, пожалуй, — сказал Купри и сразу нахохлился.

Сихали дождался, пока вся шумная ватага добровольцев соберётся на поле, и властно прокричал:

— Группа Белого — впереди, группа Харина — в центре, группа Ершова идёт замыкающей!

— А чего это одни океанцы в командирах? — донёсся задиристый голос.

— Не нравится — уматывай! — отрезал Браун.

— Да я так, просто…

— Равняйсь! — зычно скомандовал Илья. — Смир-рна! Шагом… марш!

Толпа, кое-как упорядоченная и сплочённая в отряд, потопала к посёлку.

На улицах Тил-Маунтина было не по времени людно — встревоженное население шаталось от дома к дому, смыкаясь в кучки и разбегаясь, толпясь у салунов, обступая «осведомлённые источники».

Появление добровольцев вызвало всплеск энтузиазма у одних («Наши! Ура!») и нарастание тревоги у других («Как бы чего не вышло…»).

— Лёньку Шалыта вызвал? — осведомился генрук у командора ОГ.

— Угу, — ответствовал командор.

— Открытым текстом?

— Угу…

— Открытым? — поразился шагавший рядом Помаутук. — Но… тогда же «международники» узнают, где мы!

— А мы и не прячемся, святой отец, — ухмыльнулся Илья.

Лицо чаплана выразило целую гамму чувств — и вдруг озарилось пониманием.

— Ах вот оно что… — протянул Помаутук. — Вы их заманиваете!

— Типа того.

Добровольцы промаршировали на круглую площадь у штаба посёлка, сюда же сбежались его жители — операторы, механики, наблюдатели. Сихали не стал задерживаться — взбежав на высокое крыльцо штаба, поднятого на сваи, он сначала выложил последние известия, а потом сказал:

— Короче! Вооружаемся и спускаемся в рудничный комплекс. Пусть попробуют нас оттуда выкурить!

Местные сразу взбодрились, взревели с воодушевлением — где-где, а подо льдом они «международников-интеров» приветят! Все туннели, все горизонты им знакомы — с закрытыми глазами любой закуток отыщут. Вот и пусть «международники» только попробуют сунуться — огребут по полной!

А в самый пик душевного подъёма в небе глухо засвистело, и прямо на площадь плюхнулся флаер — из-под капота у него били струйки дыма. Вышибив дверцу ногой, надсадно кашляя и матерясь, из кабины вывалился Леонид Шалыт. Кое-как протерев слезившиеся глаза и размазав по лицу жирную копоть, он воскликнул с весёлым бешенством:

— Подбили, гады! Я всех в Нептьюн-Сити навострил, а сам вон не долетел!

Сихали ссыпался по лестнице на площадь и хлопнул расчихавшегося Шалыта по спине:

— Привет! С боевым крещением!

— Авэ, кэйсар… — выдавил генрук АЗО, сипло перхая, — моритури тэ салютант![63]

— Собирай своих и догоняй, мы — на рудник.

— Что? — Леонид расплылся в улыбке. — «Спина к спине у мачты»?

— А то… Будем крепить солидарность трудящихся!

Вблизи от рудничного комплекса лёд был припорошен серебристой пыльцой — отходы производства. В вентиляционных башнях гудел воздух и редкий пар. Горели на мачтах прожектора. По широкому спиральному спуску, выложенному решётчатым настилом, медленно поднимались грузовики-пятиосники. За их прозрачными кузовами тускло взблёскивал концентрат. Пятиосные вездеходы не были автоматами — в бликующих пузырях герметичных кабин угадывались водители. Потому и рвались в АЗО неработающие «жруны», что могли найти себе дело попроще — исконное, рабоче-крестьянское, не кончая всякие вузы.

Добровольцы протопали мимо — и вниз. Виток за витком, отряд опускался к нижним горизонтам. На глубине километра изрядно потеплело, но дышалось как в остывшей бане. Стены туннелей пушились инеем, фары далёких грузовозов расплывались в тумане.

На нулевом горизонте пелена испарений была ещё гуще, своды туннелей казались пупырчатыми из-за крупных капель конденсата. На анкерах, вмороженных в лёд, провисали кабели, ярко горели полусферы фонарей, освещая уже не лёд, а грунт — первозданную землю Антарктиды. Ничего особенного — крупнозернистый песок да каменное крошево.

— Чем дальше в лес… — проорал Рыжий и ввёл поправку: — Чем ниже в лёд, тем толще партизаны!

Стрежневой туннель метров двадцати шириной уходил далёко-далёко в перспективу, на север, а в сторону гор Тил ответвлялись забои, откуда нёсся несмолкаемый дробный грохот пульсаторов и вой виброизмельчителей.

Водя глазами по вогнутой стене, Сихали сначала не понял, что он видит. Присмотрелся… Пень, что ли? Изо льда торчала расщепленная колода в два обхвата.

— Не пойму, — сказал Тимофей. — Дерево, что ли?

— Оно! — кивнул Шалыт. — Гинкго. Росло миллионов этак пятнадцать лет назад. Или двадцать. Тогда ещё вся Антарктида зеленела, ледник лежал на одних горах Гамбурцева. А потом перешеек с Южной Америкой — оп! — и ушёл на дно. И закрутилось циркумполярное течение, закольцевало Антарктиду так, что тепла вообще не пропускало. И превратился наш континентик в холодильничек…

— Я ж говорю, — воодушевился Рыжий, — чем дальше в лес, тем…

— Это что! — воскликнул бородатый механик со странным именем Кобольд. — В Куин-Элизабет вообще целую рощу нашли! Попилили на дрова и распродали туристам.

— Нам и зверушки попадались, — подхватил генрук АЗО. Страхолюдины! Сплюснуло их льдом, прямо в лепешку раскатало…

— Ага! — хихикнул Кобольд. — Палеонтологи аж в пляс пустились.

— Жалко, что отзеленел ваш континентик, — улыбнулся Сихали.

— И не говори… — погрустнел Шалыт.

Пуская гулкое эхо, на «стрежень» выехал экскаватор-универсал, покачивая сложенными манипуляторами. Посередине туннеля машина развернулась, скрипя гусеницами по камням, и замерла. Её механические «руки» приподняли диски двух стационарных пульсаторов.[64]

Из соседних забоев показались самоходные обогатители-автоматы. Один за другим они выбирались — и занимали места рядом с экскаватором, перегораживая «стрежень».

— Что-то вроде баррикады будет! — прокричал Леонид, перебарывая шум техники. — Давайте, быстро проходим вдоль стен!

Добровольцы поспешили исполнить приказ, возбуждённо переговариваясь на ходу. «Беллинсгаузенцы» Марты Вайсс вовсю ворочали головами, впервые наблюдая горняцкое бытие.

Полтыщи бойцов просочились между запылёнными машинами, и тут же из забоев выбежали роботы-диггеры с ручными пульсаторами, блокируя проходы. Чмокая присосками, на стены полезли многорукие геороботы, поводя тупорылыми лазерами.

— Сорок пять мегаватт, — прокомментировал «механёр» Кобольд и выразился: — Не абы что, но хоть что-то!

Кобольд, несмотря на своё «шекспировское» имя, был истинным русским мужиком и выглядел так же — рослым, несколько сутуловатым, как многие высокие люди, нос сапожком, борода лопатой.

Добровольцы добрели до огромной круглой полости, и заняли позицию на перекрёстке. Лёд тут был выплавлен по форме громадного купола в сотню метров поперечником, он покрывал каменистую поверхность, кое-где блестевшую лужами. В размякшей глине чётко отпечатывались следы гусениц и шаровых шасси, ботинок горняков и протекторов киберов.

«Стрежень» продолжал углубляться в лёд, уходя с закруглением к северу. Под куполом его пересекал поперечный туннель. Оттуда выехали пятиосники — они шли порожняком, поджимая по три пары колёс, и окружили добровольцев на манер «вагенбурга».[65] Вторая линия обороны.

— Ждём, — коротко обронил Сихали.

— Ждём, — согласился Шалыт. — Алеа якта эст.[66]

Добровольцы разбились на группки, устраиваясь кто где. Вдоль стен купола лежали стопы настилов, штабеля пустых пластмассовых ящиков, остов разобранного на части автокара — в общем, было куда пристроить пятую точку опоры.

— Убрать бы весь этот лёд, — натужно сказал генрук АЗО, взбираясь на тёплый капот пятиосника, — было бы где развернуться! А то мне же ещё и завидуют — вот, территории-то сколько, больше двух Австралий! А там той территории — тьфу! Сплошная гляциотория…[67]

— Та же фигня, — улыбнулся генрук ТОЗО. — Тихий океан велик, а толку? Или островки мастерим, или на дне селимся… Кстати, я сейчас подумал… А ведь наши «домики» тоже на сваях!

— Во-во… А если чёртов «айс» этой твоей ППВ перебросить?

— Замучишься перебрасывать, — хмыкнул Тимофей. — Возле Мирного одна всего термостанция поставлена, радиус прогрева у неё миль пять. Без «термы» — как? Лёд сам не растает… Правда, сибиряки обещали поставить ещё две или три термостанции, но… Тут, знаешь, лучше не загадывать — они там, в Заполярье, вечную мерзлоту поднимают, так что, сам понимаешь…

Сихали смолк, чувствуя, что разговор не о том. ППВ… Тут неясно, сохранится ли сама АЗО! Наверное, Шалыт подумал примерно о том же, ибо спросил тихонько:

— А ты сам-то веришь в то, что мы прогоним «интеров»?

— Не с теми мы схватились, Лёнь, — процедил Браун. — Контрольный выстрел делают в голову, а не в пятку!

— Ты это к чему? — наморщил лоб Шалыт.

— «Авалон» громить надо, а не «интеров». Альварадо к стенке ставить и прочих сановных уродов.

— Ты серьёзно? — растерялся генрук АЗО.

— Абсолютно.

— А ты в курсе, что «Авалон» — самая неприступная крепость в мире?

— Лёня, неприступных крепостей не бывает.

— Мечты, мечты, — пропел Шурик Белый, — где ваша сладость?..

— …Мечты ушли, — уныло закончил Рыжий, — осталась гадость.

— Лёнь! — заорал, приподнимаясь, Кобольд. — Штаб посёлка не отвечает!

— Ага! — крякнул Сихали. — Пошло дело!

Удивительное существо — человек. На него враг наступает, а он радуется… Так ведь ожидание вымотает куда пуще «прямой и явной угрозы»!

— Думаешь, «интеры»? — спросил Шалыт, облизывая губы, словно передразнивая Помаутука.

— Больше некому.

— Готовность три! — гаркнул Харин.

Шалыт занервничал.

— Где же гроходчики? — стал он оглядываться, ёрзая по капоту. — Где же моя «тяжёлая артиллерия»?..

И тут «интеры» пошли в атаку — десять боевых киберов типа «Вий» выкатились в стрежневой туннель, лязгая гусеницами, залпом плазменных излучателей накрывая экскаватор-универсал и обогатители. Разряды не могли прожечь тяжёлые машины насквозь, они вязли в механизмах — на камни захлестали ручьи жидкого металлопласта, из щелей визиров и радиаторов забили газы и пар.

Горняцкие роботы не сплоховали — с шипением ударили лучи геологических лазеров, загремели пульсаторы. Что творилось с «Виями», Тимофею видно не было, однако второй залп со стороны противника ударил куда жиже первого — струи перегретой плазмы пробороздили ледяные стены, обрушивая тающие осколки и напуская пару.

— Готовность два!

Геологический робот, резво переставляя присоски, забрался на самый потолок и оттуда трижды выстрелил из лазера. Три ярко-фиолетовые вспышки озарили «стрежень», отражаясь от стен, как от зеркала. Плазменный заряд, как оранжевый бурав, ударил в ответ, отрывая роботу правую кормовую ногу и обе передних. Машина повисла на трёх присосках, успела разок стрельнуть и сорвалась.

— Готовность раз!

Киберы-диггеры бросились в атаку, вытягивая пульсаторы перед собой. Половине машин удалось сойтись с «Виями» вплотную. Пульсаторы расколупали панцири боевых роботов — и полегли диггеры, рассеянные плазменными взрывами. Пол под ногами вздрагивал.

— Готовность ноль! — крикнул Тугарин-Змей и завопил: — Глаза!

Сихали рефлекторно зажмурился, вскидывая ладонь перед собой, и в то же мгновение стрежневой тоннель затопил ослепительно-фиолетовый свет — сработала плазменная пушка. С отвратительным скрежещущим воем плазма просадила горную технику насквозь, и экскаватор-универсал прогорел на глазах, оплавился, осел в размякший грунт. Густой серый пар заполнил весь «стрежень», остро воняя ионизацией, заглушая шум талой воды, льющейся со сводов. «Дождик» пролился на раскалённые обломки, и плеск тут же сменился скворчанием, поддавая пару.

И снова провыла струя высокотемпературной плазмы, сиянием пронизывая непроглядную тучу. Запредельный жар не испарял воду, а сжигал её, распавшуюся на водород и кислород, — ленты оранжевого пламени размётывало по всему «стрежню».

И вот тогда, в слоившихся парах, показались гигантские фигуры в боевых скафандрах. «Интеры» шагали осторожно, переходя лужи расплава по обломкам экскаватора и обогатителей, рдевших красным накалом.

Похожие на роботов в своих боекостюмах, «международники» шагали широко и валко, построившись в цепи, поводя перед собою штурмовыми двухпотоковыми бластерами.

— Огонь! — выдохнул Сихали.

Из почти шестисот добровольцев вооружена была половина, причём лёгко. Поэтому Тимофей пошёл на военную хитрость — он свёл в пары стрелков из бластера и владельцев охотничьих карабинов. Броня боевых скафандров была усилена двумя слоями мезовещества, способного отразить удар пиролуча. Но мезовещество хрупко… И вот пуля раскалывала верхний отражающий слой, а разряд бластера прожигал скол.

Один из «интеров» вздрогнул, покачнулся, поражённый в набедренник. Толстая нога-тумба, согнутая флексорами, так и не разогнулась. Потеряв равновесие, «международник» рухнул.

Второму не повезло ещё больше — пуля калибром 16,3 миллиметра пробила пластину мезовещества на грудном сегменте, а лучемёт разворотил и скафандр, и живую плоть. Третий зря повернулся, выставляя горб энергоранца, — от прямого попадания рвануло так, что боекостюм с силою приложило о стену туннеля.

Но добровольцам доставалось ещё пуще — антаркты, не защищённые тяжёлой бронёй, гибли десятками, падали с обгорелыми дырами в груди, с выжженными кишками. Кому-то мощные импульсы отрывали ногу или руку. Или голову.

Лопались бочковидные колёса, и пятиосники оседали на грунт, веером стеклянных осколков разлетались кабины и кузова.

Задыхаясь в ионизированном пару, Сихали экономно стрелял из трофейного лучемёта, с тревогою поглядывая на индикатор. Он уже подумывал об отступлении, когда у него за спиной заорали грубыми голосами:

— Расступись с коридора!

Из липкого жёлтого тумана показалась орава проходчиков, толкавших платформу с лазером-гигаваттником. За первой платформой поспешала ещё одна, движимая силою мышц и с помощью такой-то матери. Эта была нагружена автономным энергоблоком. «Тяжёлая артиллерия» вышла на позицию.

— Игни эт фэрро![68] — плотоядно оскалился Шалыт.

— Отходим! — крикнул Браун. — Бегом!

— Ложись, братва! — орали, надсаживаясь, проходчики.

С противным визгом включился лазер, и Сихали бросился на землю, прикрывая голову руками.

Бледно-фиолетовый пламень заполнил туннель, будто светящийся газ — внутренность старинной неоновой лампы. Не свет, не огонь, а сама энергия неистовствовала в «стрежне», разваливая в непрерывном режиме всё живое и неживое.

Тут не выдержали своды, подпиравшие верхний горизонт, — ледяной потолок просел, обвалился глыбами льда и рухнул, погребая пережжённый грунт и обугленные трупы.