Черная молния

Глава 8

Они находились в воздухе уже два часа, и Марк Блэйкмур подумал, что если неловкое молчание продлится еще какое-то время, то он выпьет чего-нибудь покрепче и попытается уснуть.

Вообще говоря, в последнее время он стал много пить. В особенности в последние десять месяцев, после того как Пэтси ушла от него. Они прожили вместе восемнадцать лет, и сот теперь он снова остался один. Расстались они довольно мирно — Пэтси просто заявила, что больше не может так жить и что оставаться женой полицейского у нее нет сил. У Марка не нашлось ответа. Он мог бы, конечно, сказать, что больше ничего не умеет делать, да и не желает менять свою жизнь. Но она упрекнула его еще и в том, что он много пьет. Конечно, если быть честным до конца, то она, безусловно, права. Он действительно много пил, но сейчас пить не стоило. В самолете даже небольшой глоток спиртного может вызвать тяжелую головную боль. Лучше попытаться выяснить у Энн, что сказал перед смертью этот негодяй.

— Может, поболтаем немного? — спросил он, усаживаясь поудобнее в кресле.

Энн молча смотрела на плотную пелену облаков и поначалу даже внимания не обратила на слова детектива.

— О Гленне? — спросила она, сделав вид, будто не понимает истинных намерений Марка. Его недавний развод показал, что Блэйкмур с полным равнодушием относился к своей жене, и поэтому глупо было надеяться заинтересовать его рассказом о муже. — Или ты хочешь поговорить о Ричарде Крэйвене?

— Мне все равно, — ответил тот и равнодушно пожал плечами. — Хотя должен сразу признаться, что плохо умею выражать симпатии и соболезнования. Как иногда говаривала Пэтси… — он запнулся и слегка покраснел. — Черт с ней! Неважно, что она там говорила. А вот что сказал Крэйвен? Знаешь, у меня масса зависших дел на службе, и если ты поможешь мне закрыть хотя бы одно из них, это было бы здорово.

Энн решительно покачала головой:

— Поверь мне, Марк, если бы он действительно сказал мне что-либо достойное внимания, я непременно все рассказала бы тебе — рассказала бы даже то, что не вошло в мой репортаж. Я же прекрасно понимаю, что ты отдал этому делу много сил в последние годы. Но увы, он все время пел мне старую песню: он ничего не знает, ничего не видел, ничего дурного не делал, не имеет никакого отношения к сфабрикованному против него делу и так далее, и тому подобное.

Глаза детектива потемнели и сузились.

— Ты, наверное, думаешь, что человек старается сойти в могилу с чистой совестью и все такое прочее? Да, но только не Крэйвен. Это самый хладнокровный сукин сын из всех, которых мне доводилось встречать.

Они снова замолчали и погрузились в свои мысли, хотя и чувствовали, что думают об одном и том же. Именно поэтому его очередной вопрос не застал ее врасплох.

— Как ты думаешь, Энн, существует хоть какая-то вероятность нашей ошибки?

— У кого ты спрашиваешь? — спросила она с язвительной усмешкой. — У Энн Джефферс — первоклассной журналистки или у Энн Джефферс — добропорядочной гражданки и частного лица?

— Давай начнем с добропорядочной гражданки и жительницы нашего города.

— С этой точки зрения он, безусловно, виновен, — без всяких колебаний заявила Энн. — Виновен, виновен и еще раз виновен, как и было сказано в приговоре. Причем виновен не только в тех убийствах, за которые его осудили, но и во всех остальных.

— Хорошо, — согласился Марк, — а сейчас давай послушаем мнение первоклассной журналистки. Что она думает по этому поводу?

Энн широко расставила пальцы обеих рук, имитируя печатание на невидимой клавиатуре.

— Покажи мне репортера, который не захотел бы сорвать покров тайны с этого дела и обнаружить под ним нити заговора, жертвой которого стал невинный человек. Я имею в виду, Марк, не какое-то абстрактное желание, а вполне конкретную Пулитцеровскую премию.

Детектив настороженно посмотрел на собеседницу, очевидно, соображая, говорит она всерьез или просто издевается над ним.

— Означает ли это, что ты и сама не прочь попробовать свои силы?

Энн открыла было рот, собираясь ответить ему, но потом осеклась: она и сама еще не знала, что станет делать. Еще три часа назад все было так просто и ясно. Если Крэйвен осужден ошибочно, она тут же раскручивает это дело, доказывает его невиновность и в конечном итоге получает Пулитцеровскую премию, не говоря уж о сотнях заманчивых контрактов, о написании книги и даже о постановке фильма. Ее ждет новая работа с такой зарплатой, что ее нынешняя чековая книжка покажется ей карманными расходами. Но после звонка Риты все изменилось. Все ее приоритеты полетели вверх тормашками.

— Знаешь, Марк, сейчас я понятия не имею, чем буду заниматься в ближайшее время. Не исключено, что вообще брошу все это ко всем чертям. Все зависит от самочувствия Гленна. Может так случиться, что мне придется взять отпуск и поухаживать за ним.

На лице детектива появилась недоверчивая ухмылка.

— Ты возьмешь отпуск? Да когда речь заходит о серьезном деле, ты становишься такой же одержимой, как и я. Все летит к черту — свободное время, нормальное питание, здоровый сон и даже семейные дела.

Энн почему-то так разозлилась, что тут же запальчиво возразила:

— Вот из-за этого Пэтси и ушла от тебя. А моя семья, слава Богу, в полном порядке.

Марк растерянно заморгал, а Энн спохватилась:

— Извини, Марк, я сказала глупость.

Она задумалась, вспоминая все обстоятельства своей семейной жизни. Конечно, у нее не хватало времени на семью. Она даже ужин вечером не могла приготовить из-за своей работы. А в последнее время Хэдер и Кевин все чаще и чаще ужинали без родителей, так как их просто невозможно было дождаться. Если быть честной до конца, то Марк, конечно же, прав. Она забывала практически обо всем, когда писала очередную статью, а над последней темой работала без малого пять лет.

Внезапно ее поразила неожиданная мысль: случился бы у Гленна сердечный приступ, если бы ее не так захватило дело Крэйвена? Чушь какая-то. Гленн был совершенно здоров, она не имела к его инфаркту абсолютно никакого отношения.

Или имела? Энн стала лихорадочно припоминать детали их семейной жизни. Когда они последний раз отдыхали вместе? А когда последний раз совместно провели уик-энд? Она так и не смогла припомнить, когда же это было.

Они все время работали и за работой пропустили день его рождения и годовщину свадьбы. Если она забыла о таких важных вещах, то как же она могла помнить о здоровье мужа? Могла ли она предвидеть надвигавшийся сердечный приступ? Появлялись ли на его лице признаки усталости или стресса? Все эти вопросы давили ее своей тяжестью, порождая чувства вины и раскаяния.

— Эй, Джефферс, прекрати, — проронил Марк, будто прочитав ее мысли. — Ты не виновата в том, что случилось с Гленном. Ты обращалась с ним не так, как я с Пэтси. Боже мой, бывали случаи, когда она не видела меня по нескольку дней.

— А где я была все эти дни? В Сиэтле? Нет! О, Марк, я никак не избавлюсь от мысли, что могла предвидеть случившееся, если бы уделяла Гленну побольше внимания. Я должна была осознать, что чересчур напряженная работа обязательно свалит его.

— Хорошенькое дело, — произнес Марк шутливым тоном. — Котел обвиняет чайник в том, что тот черный! Ты же сама такая, Энн!

Оставшееся время Марк Блэйкмур старался уводить разговор подальше от Ричарда Крэйвена и болезни Гленна, обнаружив вскоре, что осталась лишь одна тема разговора — его развод. Он рассказал своей спутнице почти обо всем, что имело хоть какое-то отношение к его семейным проблемам, и с удивлением сделал два открытия: во-первых, на Пэтси лежит такая же вина за развод, как и на нем, а во-вторых, с Энн Джефферс можно говорить практически на любую тему. Никогда еще у него не получалось столь откровенного разговора с женщиной. Он не мог понять, что бы это значило, и настороженно посматривал на нее, когда они выходили из самолета в Сиэтле. Не менее удивительным оказалось и другое обстоятельство: ее брак, несомненно, являлся достаточно прочным. Если бы она была одинокой…

Марк Блэйкмур попытался избавиться от этих навязчивых мыслей, но они, похоже, глубоко засели в его сознании и беспокоили душу, как заноза. Что же теперь делать? Опять увлечься чужой женой?

Превосходная перспектива, черт возьми!