Забавное ощущение.
Не «забавное» в смысле «смешное». «Забавное» в смысле «странное».
Беги, говорит мне тело. Если что-то не так, беги. Когда бежишь, тебе лучше. Ты чувствуешь себя нормальной.
Но зачем бежать? Куда бежать? Какой смысл?
Глупости все это.
Лучше останусь тут.
И подожду.
Мир какой-то медленный.
Словно иду под водой.
Словно тону.
Крики окатывают меня теплой волной радости, и я присоединяюсь, вливая свой голос в общее счастье, становясь частью толпы. Старший смотрит на меня как-то забавно (не «забавно» в смысле «смешно», «забавно» в смысле «странно») и молчит. Не знаю почему.
— Почему ты не радуешься? — спрашиваю я.
Старший долго не отвечает, а когда, наконец, открывает рот, я уже почти забыла, о чем спрашивала.
— Мне нечему радоваться.
А разве обязательно радоваться «чему-то»? Почему просто не… радоваться?
Люди потихоньку покидают уровень хранителей. Я стою на месте и провожаю их взглядом. Пол от их шагов легонько вибрирует, словно рябь пробегает по воде, когда в нее бросили камешек. Закрываю глаза, чтобы посмотреть на мир ногами.
На мгновение мне вспоминается Земля. Рябь на воде в прудах.
Воспоминание бледнеет. Я здесь. Сейчас. Не там.
Зачем думать о Земле?
Старший касается моей руки. Открываю глаза. Все остальные ушли. Кроме Старшего и Старейшины. И меня.
Старший идет в сторону Старейшины. Обернувшись, зовет меня.
— Идем, — говорит он. — Ты что, не пойдешь со мной?
А, да. Конечно. Я иду за ним.
Старейшина смотрит на меня, и тело реагирует раньше, чем разум: внутри все сжимается, меня чуть не выворачивает. Я спотыкаюсь… почему ноги не хотят подходить к Старейшине? Почему дыхание сбивается, сердце бьется, как бешеное?
Почему мне не нравится Старейшина?
Трясу головой, отгоняя все эти мысли. Конечно, Старейшина мне нравится. Почему он должен мне не нравиться? Он — мой командир.
Вдруг подскакиваю от какого-то громкого звука. Кажется, звук исходил от Старшего.
Я пропустила часть разговора. Щурясь, стараюсь сфокусироваться на них. Вроде бы мне очень важно это слышать. У меня такое чувство, что мне надо слушать, что это серьезно.
— Что ты сделал? — кричит Старший.
Почему он кричит?
— Ничего такого, чего не будешь делать ты, — рычит в ответ Старейшина.
— Я никогда не буду, как ты! Никогда! Это все ложь! — я перевожу взгляд туда, куда он указывает, и вижу звезды. Они такие красивые. Блестящие. Яркие. Совсем не такие, как дома.
Сердце пропускает удар, на мгновение я забываю, как дышать. Дома? Но дом здесь. Зачем думать о других звездах? У меня есть эти. Их мне хватит. Они красивые. Блестящие. Яркие.
— Во что ты играешь? — слышу я крик Старшего и понимаю, что снова отвлеклась от разговора.
Нельзя отвлекаться.
Но… почему? Это ко мне не относится.
«Нет, относится», — шепчет мне внутренний голос.
«Как?» — спрашиваю я.
Но ответа нет.
— Ты маленький нахал. — Старейшина наклоняется ближе к Старшему. — Им нужна надежда, ясно? Им нужны красивые блестяшки…
Я поднимаю глаза на красивые блестяшки. Они красивые. И блестящие.
Моргаю. Куда делся звук?
Старший со Старейшиной оба смотрят на меня.
Надо что-то им сказать? У них такой вид, будто они хотят от меня что-то услышать.
Но что мне им сказать?
— Эми? — тихо зовет Старший.
Старейшина усмехается, обнажая зубы. В животе снова все сжимается, я чувствую на языке горечь, но уголки губ ползут вверх в ответ на его улыбку. Старейшина наклоняется ко мне. Гладит по щеке. При его приближении мне почему-то вдруг хочется отшатнуться. Но это глупо… с чего вдруг? Я остаюсь на месте. Он берет мое лицо в ладони и притягивает меня к себе.
— Убери от нее руки, — рычит Старший.
— Ты что, не видишь? — спрашивает Старейшина. Наверно, он обращается к Старшему, а не ко мне, хоть и смотрит на меня. — У людей на «Годспиде» простые потребности, простые желания. Дай им ярких огоньков, и они назовут их надеждой. Дай им надежду, и они сделают все, что угодно. Будут работать, когда не хотят. Будут размножаться, когда кораблю нужно пополнение. И все это — с улыбкой на лице.
Губы Старейшины изгибаются в улыбке. Глаза — такие теплые, карие и уютные — глядят в мои глаза.
Я улыбаюсь в ответ.