Человек без надежды (СИ)

Глава 19

Вторник, 27 августа, 243 год от Исхода (33 год Седьмого Поколения)

— Доктор, как она? — Барбара Кройчет замерла в дверях комнаты старшей дочери, не решаясь шагнуть вперед.

— Ничего страшного, не волнуйтесь, — их семейный врач — приветливая женщина средних лет — ободряюще улыбнулась. — Она, вероятно, просто перепутала дозировку лекарства?

— Да, — уверенно солгала Барбара. — Иоанна, видимо, забыла, что уже один раз приняла препарат. Она в последнее время была немного… рассеянна.

— Такое бывает во время написания серьезных научных трудов, — с умным видом покивала доктор. — Порекомендуйте девочке побольше отдыхать. Конечно, карьера — это прекрасно, но в ее возрасте очень опасно настолько увлекаться.

— Мы обязательно отправим Иоанну куда‑нибудь на отдых, — пообещала жена командора. — Спасибо, что вы так быстро приехали.

Она проводила врача и вернулась в комнату дочери. Иоанна спала, ее лицо было очень бледным, но доктор сказала, что опасности нет. Барбара осторожно взяла дочь за руку и погладила ладонь. Бедная, бедная ее девочка! Она почувствовала, как по лицу покатились слезы, которые невозможно было остановить. Барбаре казалось, что мир вокруг нее разваливается на куски…

Четыре дня назад утром ее разбудил крик. Кричала спокойная, сдержанная, уравновешенная Иоанна Кройчет, которую всегда ставили в пример невоздержанной и "громкой" младшей сестре. Тихое субботнее утро, которое даже в графике занятого командора значилось как семейное, было непоправимо испорчено. Подхватившись с постели (и лишь краем сознания отметив, что Стефана уже нет — наверное, по обыкновению поднялся раньше и работает в кабинете), Барбара сначала побежала в комнату дочери. Но нечленораздельный крик возобновился из другой части дома, как раз когда госпожа Кройчет едва не столкнулась в коридоре с всклокоченной Мартой, которая тоже явно только что вскочила с постели.

— Она, кажется, у папы в кабинете, — растерянно пробормотала младшая дочь, и половина напуганного семейства кинулась в противоположную сторону.

Створка двери в кабинет Стефана оказалась распахнутой. Иоанна, тяжело дыша, стояла напротив отца. Лицо командора было сосредоточенным и совершенно непроницаемым, в то время как его дочь буквально трясло от напряжения. Вцепившись пальцами в полированную столешницу, Иоанна впилась взглядом в отца — казалось, ее пылающие глаза хотят прожечь его насквозь.

— Что происходит? — едва дыша, выпалила Барбара. — Стефан? Иоанна?

— Наша дочь совершила преступление, — ровным тоном проговорил командор. — Кражу со взломом, которая едва не стала началом гибели "Одиннадцати". Это подтверждено, и она призналась.

— Кражу со взломом? — слабым голосом переспросила госпожа Кройчет.

— Кражу? — снова закричала Иоанна. — Это же была шутка, безобидный спор! Я не собиралась совершать ничего дурного! Любимый человек попросил меня об одолжении — я что, должна была ему отказать?

— Твой любимый человек оказался преступником, который совершил взрыв в "ДиЭм", — отчеканил Стефан. — А ты помогла ему подготовиться к новому преступлению! Если бы не действия моих заместителей, весь ковчег бы погиб! Ты это понимаешь?

— Нет, этого не может быть! — почти завизжала Иоанна. — Он никогда не пошел бы на это! Он бы так не поступил! Ты его совсем не знаешь!

— А кто такой "он"? — видя, как на виске у мужа запульсировала тонкая жилка, вмешалась Барбара.

— Леннокс Норте! — всхлипнула старшая дочь, поворачиваясь к матери. — И что бы вы ни говорили, я собираюсь выйти за него замуж! Я люблю его!

— Что? — ахнула Марта. — Ты выйдешь замуж за Ленни? Вот это действительно невозможно!

— Ты что, тоже с ним знакома? — удивленно моргнула Иоанна.

— Последний месяц мы с ним встречались, — упавшим голосом призналась ее младшая сестра. — Он… просил тебя достать коды доступа в техцентр?

Стефан молча переводил взгляд с одной дочери на другую. Барбара почувствовала себя так, словно ее сердце покрывается льдом. Коды доступа в технический центр? Неужели ее глупенькая малышка действительно достала их и передала какому‑то чужому человеку? В ответ на вопрос сестры Иоанна молча кивнула.

— Он и меня просил о том же самом, — Марта чуть прикрыла глаза. — И говорил, что ему нужно выиграть какой‑то спор у приятеля, приехавшего из другого Города. Но потом написал, что шутка отменяется…

— Шутка не отменилась, — отрезал Стефан. — Вас обеих использовали только для того, чтобы добраться до моего компьютера и получить коды доступа! Так называемая "шутка" закончилась тем, что едва не погибло несколько человек, тяжело ранен лидер Центра летной подготовки, и только благодаря их усилиям "Одиннадцать" до сих пор не лишился возможности передвигаться в пространстве и вообще уцелел!

— Не может быть, чтобы в этом был виноват Леннокс! — снова закричала Иоанна. — Ты должен его выслушать! Наверняка произошло какое‑то чудовищное недоразумение!

— Выслушать его уже не получится, — командор покачал головой. — Норте мертв. Он взорвал "ДиЭм", отравил молодую женщину, которая, вероятно, тоже была влюблена в него, похитил человека, который мог бы его разоблачить, и едва не убил еще одну девушку, которая имела несчастье оказаться ненужной свидетельницей… Впрочем, можно сказать, что я его и выслушал. Перед смертью он сказал достаточно.

— Ленни умер? — слабым голосом переспросила Иоанна, снова цепляясь пальцами за столешницу.

Марта вздрогнула и прикрыла рот ладонью, как если бы пыталась сдержать рвущийся крик. Всю информацию, помимо гибели Леннокса Норте, девочки, кажется, пропустили мимо ушей… Барбара шагнула к старшей дочери, которая выглядела так, словно вот — вот упадет в обморок.

— Он не мог умереть! — прошептала девушка, тяжело оседая в ближайшее кресло. — Это неправда! Он жив!

— Лучше бы ты подумала о том, как теперь будешь жить сама, — жестко произнес Стефан, и Барбара вдруг поняла, что именно сейчас, в этот момент, она находится буквально в одном дыхании, в одном ударе сердца от того, чтобы возненавидеть собственного мужа. — Ты едва не убила весь ковчег. Не говоря уже о том, что это уголовное преступление, каково знать, что ты предала нас?

— Замолчи! — жена командора шагнула между ним и дочерью, пытаясь защитить Иоанну, но девушка никак на это не отреагировала.

— А ты? — ледяным тоном переспросила она у отца. — Ты нас не предал? Может быть, это тебе лучше задуматься о том, каким образом я подобрала пароль к твоему рабочему компьютеру?

Лицо Стефана на секунду стало растерянным, затем стремительно побелело, и Барбара испугалась уже за мужа. Он поднялся из‑за стола, и его жена с трудом сдержала порыв сделать шаг назад — в эту секунду он выглядел способным буквально на все. Но командор всего лишь молча вышел из кабинета. И из дома. Занятая дочерьми Барбара Кройчет не успела остановить его. Он не вернулся ни вечером, ни на следующий день. Не собрал вещи, не заехал объясниться, не отвечал на попытки связаться по коммуникатору. Барбара предполагала, что Стефан все это время находится на работе, но не решалась отправиться к нему сама.

Такое в их жизни случилось впервые. Никогда раньше благополучное семейство Кройчетов не доходило до той стадии, на которой Стефан не ночевал дома в течение нескольких дней, не будучи при этом в командировке и не предупредив жену. Наверное, Барбара бы сильно переживала, если бы не обнаружила, что куда больше ее беспокоит состояние дочерей. И Иоанна, и Марта глубоко переживали смерть Леннокса Норте (мать старалась не думать о том, что и сама разорвала бы мерзавца на куски за то, что он посмел крутить роман одновременно с обеими ее девочками, причем, похоже, только чтобы добраться до кодов доступа — в этом Стефан оказался абсолютно прав).

И впервые же за много лет брака Барбара не знала, что делать. Оставить Стефана в покое? Потребовать, чтобы он вернулся? Заставить всю семью объясниться? Подождать, пока все уляжется само собой? Или не стоит и надеяться на это? К счастью, Иоанна и Марта не стали "делить" покойника, объединенные общей бедой. Умом Барбара понимала, что муж прав — их старшая дочь по глупости совершила предательство, да и младшей лишь чудом удалось этого избежать. Но сердце не могло осудить глупеньких влюбленных девчонок, восставая против безупречной логики командора. Эти несколько дней она провела в бесконечных колебаниях и сомнениях, пытаясь как‑то примирить две части собственного сердца, одну из которых занимали дочери, а вторая принадлежала мужу, несмотря на то, что он уже давно (а может, и всегда) был другом, а не возлюбленным.

А сегодня утром, три дня спустя после объявления о скоропостижной кончине Леннокса Норте, Барбара получила на личный коммуникатор послание от мужа. Там лежали копии записей с виджеров техцентра — и никакого вступления: ни словесного, ни письменного. Стефан не собирался объясняться, но считал правильным, чтобы жена его поняла. Она активировала записи прямо в столовой, где готовила обед своему разваливающемуся на куски семейству. И через несколько минут забыла о том, что на плите кипит бульон, а на столе ожидают своей очереди овощи…

Лишь когда запись кончилась, и экран коммуникатора замигал, ожидая дальнейших распоряжений владелицы, Барбара вернулась в реальный мир. У нее кружилась голова, дрожали руки, пересохло во рту. Как близко на этот раз ковчег оказался к той черте, за которой их ожидала смерть! И насколько невероятным было то, что невольной (разумеется, невольной!) виновницей последнего шага едва не стала их старшая дочь, которую они с детства ставили младшей в пример как образец "правильности"! Бессильно уставившись в экран коммуникатора, Барбара пыталась собрать разбегающиеся в стороны мысли и сообразить, что делать дальше, когда от дверей столовой раздался странный всхлип. Обернувшись, жена командора внутренне похолодела: в проеме стояла Иоанна с совершенно восковым, мертвым лицом. Лишних вопросов не понадобилось: и так было понятно, что девушка видела достаточно! Госпожа Кройчет немедленно пожалела о своем опрометчивом решении просмотреть записи сразу.

— Маленькая моя!.. — прошептала Барбара, поднимаясь навстречу дочери.

— Со мной все в порядке, мама, — с неожиданным спокойствием ответила та. — Я пойду к себе. Папа был прав. Теперь я знаю, что делать.

Остановить Иоанну не успела ни Барбара, ни выскочившая из своей комнаты Марта. Когда старшая дочь заперлась в своей комнате, госпожа Кройчет, не теряя времени даром, вызвала сначала техника — администратора — вскрывать дверную панель, а затем — семейного врача. И не ошиблась. Иоанна приняла большую дозу лекарства, которое помогало ей регулировать давление. Бедная глупенькая малышка, да разве можно ТАК исправить то, что случилось?! Барбара не помнила, что именно она врала технику про заклинившую дверь, а доктору — про "случайно" принятое лекарство. Важно было спасти жизнь дочери. Все остальное казалось ей просто ерундой.

На этот раз, к счастью, обошлось. Сон Иоанны не представлял опасности, и вообще хорошо, что она хотя бы сможет выспаться — Барбара подозревала, что в дни после объявления о смерти Леннокса Норте дочь плохо проводила ночи. Теперь они с перепуганной Мартой проследят, чтобы больше ничего не случилось. Нужно просто убедить Иоанну в том, что все уже позади.

Самой жене командора нужно было принять еще одно важное решение. Барбара Кройчет, убедившись, что дочь после посещения врача крепко спит, вытерла слезы и вышла из комнаты Иоанны, осторожно прикрыв за собой дверь. Им всем предстоит перешагнуть через случившееся, и, помимо их старшей дочери, Стефану придется труднее всех. Разумеется, он не отдаст Иоанну службе безопасности и не позволит ее осудить, но предательство одной из любимых дочерей все же ранило командора сильнее, чем он показывает. Барбаре предстояло защитить их обоих: и Стефана, и Иоанну, — и, кажется, она знала, с чьей помощью это можно выполнить.

Она не без внутреннего колебания вошла в Сеть и запросила нужную информацию. Поскольку допуск у Барбары Кройчет был самого высокого уровня, поисковая система без колебаний выдала ей нужный номер личного коммуникатора. Супруга командора, считавшаяся самой влиятельной женщиной на "Одиннадцати", несколько секунд колебалась, прежде чем активировать вызов. Обратного пути уже не будет. Впрочем, это казалось единственным выходом. И для них, и для Стефана. Кто‑то должен был, наконец, разрубить этот гордиев узел их затянувшегося танца на множество персон! Глубоко вздохнув, словно перед погружением в глубокую воду, Барбара Кройчет прикоснулась к сенсорному экрану своего личного коммуникатора…

… — Привет, Шандар! — голографическое изображение улыбнулось, едва появившись на сенсорном экране секретного портативного коммуникатора профессора Керми.

О существовании этого комма знали только члены семьи — Шандар был уверен, что они будут молчать. Возможно, когда‑нибудь он расскажет о нем и Сильвер — когда у него появится убежденность, что она готова. Строго говоря, все подробности засекреченного эксперимента Исследовательского центра не знал даже командор Кройчет — это было одним из условий, поставленных перед его началом.

— Привет, Александр! — вздохнул доктор Керми.

Глаза Александра Фокса, несмотря на улыбку, смотрели проницательно и строго. Голографическое изображение казалось настолько живым, что Шандару хотелось протянуть руку и коснуться старого друга. Но он уже давно мертв, и прах его покоится в одном из высотных колумбариев — "поближе к космосу", как выражался при жизни сам изобретатель.

— Глупо пытаться объяснять тебе, что тут у нас произошло, верно? — Шандар пожал плечами в своей обычной слегка рассеянной манере. — Или ты чего‑то еще не знаешь?

— Да, я в курсе всего, — улыбка пропала окончательно. — Теперь от меня трудно что‑либо утаить, хотя на некоторое время это и удалось — наш преступник оказался талантливым компьютерщиком, и мне пришлось изрядно попотеть, вылавливая его "червя". А моя Лисичка едва не погибла! Вы не очень‑то хорошо за ней присматриваете!

— Ты должен знать, что все произошло случайно, — доктор Керми устало потер лоб ладонью. — Такие ситуации не поддаются прогнозированию, Алекс! И, если бы не она и… не другие люди, с которыми она оказалась связана, погиб бы весь ковчег!..

— Ладно, я вовсе не собирался заставить тебя оправдываться, — изображение махнуло рукой. — Ты активировал меня ради программы? Я уже направил ее в твой компьютер — и проследи, пожалуйста, чтобы сделали все в точности по моим инструкциям, не отступая ни в каких мелочах!

— Хорошо, — Шандар откинулся в кресле. — "Сильвер" уже доставили сегодня утром. Это будет отличный сюрприз для девочки.

— Само собой, — лицо Александра Фокса посветлело, как бывало всегда, когда он говорил о дочери. — А что за молодой человек этот космопилот Маккинан — еще один активный участник ваших околовоенных разборок?

— Хороший парень, — без колебаний ответил лидер Исследовательского центра. — Я просмотрел его досье. Из пустошников, но был очипован еще в детстве, пока родители не увезли его из Города. Лидер по призванию и, если бы не увечье, вероятно, был бы назначен командиром одной из ближайших экспедиций. Сейчас его кандидатуру официально рассматривают для предложения места заместителя лидера Центра летной подготовки. Кроме того, это фактически он поднял общую тревогу, обратившись ко мне. Ну и, как ты понимаешь, нужно иметь немало мужества, чтобы сражаться с вооруженным психом, сидя в инвалидном кресле!

— Ладно, ладно, убедил! — Александр засмеялся, но тут же снова посерьезнел. — Присмотри, чтобы он хорошо обращался с моей девочкой!

— Присмотрю, — пообещал Шандар. — Теперь уж точно глаз с нее не спущу!

— Ну, тогда до встречи! — голографическое изображение отсалютовало на прощание и исчезло, не дожидаясь ответа.

— До встречи, — пробормотал доктор Керми, глядя, как сворачивается в воздухе опустевший экран.

Он откинулся в кресле, задумчиво глядя на коммуникатор, лежащий перед ним на столе. Никто не знал о том, что уже три года ковчегом управляет не только искусственный разум, созданный на Земле. Зная о своей смертельной болезни и скором уходе, изобретатель Александр Фокс совместно со своим другом Шандаром Керми в последние годы жизни разрабатывал масштабный и сверхсекретный проект, адаптируя свои навыки к управлению "Одиннадцатью". Согласно личному завещанию и распоряжениям Александра, после его смерти мозг был тут же извлечен из черепа и перемещен в специальный контейнер, подключенный к "сердцу" и "разуму" ковчега.

Они хотели сделать "Одиннадцать" более человечным и, как ни странно, преуспели. Несколько раз Александр — человек, которого больше не существовало, — принимая собственные решения, помогал ковчегу выжить в космосе. В первые месяцы после ухода друга Шандар каждый день вот так сидел и смотрел на коммуникатор, мечтая поговорить с ним. Но они заранее условились, что связь будут устанавливать только по экстренной необходимости. Вот сегодня у лидера Исследовательского центра как раз такая и появилась. Наследнице Александра нужен был новый "сильвер" — и не какая‑то обычная, "поточная" модель и даже не эксклюзивная версия, выпускавшаяся для правительственных чиновников! Нет, этот "летун" должен был стать почти точной копией старого. И компьютер в нем должен был говорить все тем же привычным для Силь голосом — голосом ее отца.

Да уж, Леннокс Норте действительно был гениальным компьютерщиком, раз его "вирус — червь" так надолго занял Александра Фокса! Жаль, очень жаль, что такой человек оказался буквально "выеден" космосом. Микаэла Войцеховская назвала его "человеком без надежды". Горько, когда такие выдающиеся личности оказываются опасными сумасшедшими!

Коммуникатор подмигнул лампочкой, извещая о том, что программа загружена. Шандар несколькими движениями перенес ее на свой портативный чип, погрузил рабочую электронику в "спящий" режим под паролем и вышел из кабинета. Сегодня он обещал побывать еще в одном месте, куда непременно нужно было успеть. Рядом с его штатным магнитомобилем на стоянке поблескивал хромированными боками серебристый "сильвер" — его сегодня доставили по специальному заказу лидера. Прежде чем опуститься на мягкое сиденье, доктор Керми окинул его придирчивым взглядом и остался доволен. После того, как в нем сделают все, как в старом, и загрузят "подарок" от Александра, Сильвер он наверняка понравится! Шандар скажет ей, что отец оставил на всякий случай резервную копию программы. Пока он не имел права сказать, что мозг великого изобретателя так и не покинул их мир. Возможно, чуть позже. Когда он будет уверен в том, что девочка действительно к этому готова…

…Осторожно сгибая и разгибая пальцы правой руки, Сильвер старалась привыкнуть к ощущению свободы от повязки и не паниковать. Ладонь выглядела совершенно неповрежденной — современная медицина действительно творила чудеса. За десять дней ожог полностью зажил, и повязку сняли. Но Силь все еще чувствовала слегка саднящую и почесывающуюся "новую кожу". Вот же глупость — теперь ей предстоит заново привыкать к собственной правой руке! И пальцы пока сгибаются неуверенно, как будто им что‑то мешает… Девушка неуверенно покрутила в руке медиатор[1].

От неприятных мыслей ее отвлек странный звук, в котором Сильвер с некоторым колебанием опознала перестук зубов.

— Улька, хватит трястись! — строго произнесла она, поднимая глаза на девушку, сидящую напротив. — Можно подумать, я приволокла тебя сюда на аркане и требую невозможного! Ты вполне могла отказаться, да и сейчас еще можешь!

Морозова уставилась на нее взглядом смертельно раненого животного — понимающим и осуждающим одновременно. Она с такой силой сжимала пальцами флейту, что казалось, будто хрупкий инструмент вот — вот расколется в ее руках.

— Ничего, я сыграю, — слабым голосом прошептала она. — Это ведь для Камиллы!

— Зубами только не стучи, — со вздохом предупредила Силь. — Если вдруг почувствуешь, что не можешь играть, просто перестань и сядь. У нас не концерт, никто от нас гражданских подвигов не требует.

— Угу, — пискнула Ульяна: по ее лицу было видно, что само решение сыграть в клинике она считает подвигом чуть ли не боевым.

Сильвер слегка отодвинула занавеску, отгораживавшую их импровизированную "сцену" в одной из широких рекреаций. Их зрители и слушатели уже подтянулись и расселись по местам. Здесь были все пострадавшие при взрыве в "ДиЭм" "мертвецы" — точнее, те из них, кто восстанавливался в этой клинике и мог передвигаться самостоятельно или с помощью медсестер. Остальные пациенты тоже сидели на своих местах. Родственники, пришедшие навестить выздоравливающих, тоже с радостью остались на концерт. Помимо прочего, между креслами в переднем ряду стояла каталка с закрепленной на ней капельницей. Подвижная спинка позволила слегка приподнять Камиллу, но девушка все еще не пришла в себя.

Кроме выздоравливающих, их родни и персонала, в рекреации были и другие гости. Сбоку устроилось семейство Керми: тетя Джая, Арджун, Мадху и Нараян. Дядя Шандар тоже собирался приехать — ради такого приглашения он даже выкроил в своем напряженном графике несколько часов "местной командировки", — но предупредил, что немного опоздает. Позади всех, прислонившись спиной к стене, стояла Дороти Монтего: она уже заскакивала поболтать с девчонками и предупредила, что, если концерт затянется, ей нужно будет убежать пораньше — у нее еще сегодня дела в Городе. Рядом с ней высокая темноволосая женщина, облаченная в строгий деловой костюм, — Дениз Орно, еще один член Большого Совета, лидер медицинской службы "Одиннадцати", это с ее позволения проводится сегодняшний импровизированный концерт. Если Улька вообще узнает о ее присутствии, она точно рухнет в обморок, даже не успев выйти на сцену!

Силь вздохнула. Вообще‑то идея дать что‑то вроде концерта — сыграть и спеть пару песен без особой аппаратуры, в "домашней", камерной версии — принадлежала Бриану, который сидел в своей каталке в первом ряду слушателей. Он почему‑то был твердо уверен, что, если Кэм услышит что‑то знакомое, помимо просто голосов, это поможет ей прийти в себя. Да и остальных тоже подбодрит.

— Вы ведь тогда так и не закончили концерт! — убежденно говорил Маккинан, пока Сильвер колебалась. — Ты сама говорила, что твой психолог рекомендует не оставлять за собой незавершенных дел. Так, может, сейчас, когда все уже позади, тебе пора допеть?

Наконец, она согласилась. В клинике, как ни странно, эту бредовую идею поддержали: главный администратор запросил санкции у руководителя медслужбы, и госпожа Орно с энтузиазмом согласилась на благотворительный концерт, отдельно выговорив для себя возможность лично на нем присутствовать. О проекте доложили и командору (ну и была такая необходимость, скажите на милость?!). Он лично связался с Сильвер по коммуникатору, поблагодарил за помощь в "нейтрализации преступника" и за готовность поднять дух выздоравливающих космопилотов. Увидев на полупрозрачном экране знакомое каждому на ковчеге лицо Стефана Кройчета, девушка и сама на какое‑то время впала в состоянии, близкое к нынешнему Улькиному! Хорошо еще, что сам командор не заявился на их концерт, а то тут бы вообще светопреставление началось!

Трясущейся Морозовой все эти административные подробности были ни к чему — она и так находилась в состоянии, пограничном с неконтролируемой паникой. Если бы не железный аргумент, что их выступление может как‑то улучшить состояние Камиллы, Ульяну бы вообще никакая сила не вытащила сегодня в клинику с флейтой в руках. А так она, даже стуча зубами, выглядела бледной, но решительной.

— Пора выходить, — Сильвер одной рукой подхватила гитару, а второй — подругу. — Отыгрываем все, как планировали в ту субботу на второе отделение.

Морозова кивнула, на подгибающихся ногах выползая из‑за импровизированного занавеса. Девушек встретили нестройные аплодисменты.

— Спасибо! — Силь несколько раз сморгнула, чтобы прогнать навернувшиеся на глаза слезы, пока усаживалась на стул, поставленный перед аудиторией. — Сегодня мы хотим продолжить концерт, который не закончили в позапрошлую субботу, и посвятить его всем тем, кто присутствовал на первом отделении, но, к сожалению, сейчас уже не с нами, — ей пришлось остановиться, чтобы сглотнуть комок в горле, — и тем, кто все это пережил.

Глубоко вздохнув, она взяла первый аккорд и запела. С секундным запозданием откуда‑то позади в плетение ее гитарной мелодии тонкой, поначалу неуверенной струйкой влилась музыка флейты. Молодец, Ульянка, ответственный человечек: даже в полуобморочном состоянии ухитряется извлекать из инструмента этот прекрасный звук! Не слышать скрипки было непривычно, но Сильвер старалась полностью отдаться игре, погрузиться в нее, как всегда делала на концертах. Понемногу она перестала ощущать пространство и время вокруг себя. Остались только музыка, струны под пальцами, пришло знакомое ощущение полета…

Она пела все то, что собиралась исполнить в тот роковой вечер в "ДиЭм". Песни шли одна за другой, и Силь не прислушивалась к аплодисментам, лишь краем сознания отмечая, что они звучат все громче и уверенней. Ей казалось, что весь мир замер. На этот час ей оказалась предоставлена уникальная возможность залечить рану, нанесенную "Одиннадцати". Как будто и не было этих десяти дней, не летел горящий пластик в "ДиЭм", не погибли люди, и им не пришлось оказаться в сердце ковчега, пытаясь защитить его от сошедшего с ума… почитаемого всеми героя. Сильвер Фокс просто была на сцене. Она просто играла и пела. Единственное, что ее беспокоило, — совершенно новая песня, которую девушка должна была исполнить в конце отделения. Но это нормально: Силь всегда волновалась перед первым публичным исполнением произведения…

Той первой встречей обреченные,

Уже вы оба не могли,

Самой Вселенной обрученные,

Отречься от своей любви.

И счастья миг — желанный, ласковый, —

Казалось, будет длиться век,

Когда, как шут под злою маскою,

Вдруг начал танец фейерверк…

На спор с судьбой прощанье выстояв,

Молчи, от боли каменей,

Пока пылает небо чистое

Прощальной россыпью огней.

Уже не веря в неизбежное,

Он весело рукой махнет,

Легко делясь с тобой надеждою

На свой единственный полет.

Закутавшись в воспоминания,

Живи и верь, храни любовь,

Перебирай его признания

И выбор, сделанный тобой…

Силь вдруг подумала, что раньше, когда писала песню, не осознавала полностью, о чем говорит. Теперь же она чувствовала на себе взгляд теплых синих глаз. Бриан уже никогда не отправится на покорение очередной "потенциально пригодной" планеты. Но, узнав его и даже ожидая, что в любой год, месяц и день они могут расстаться, когда его отошлют в составе очередной экспедиции "мертвецов", Сильвер Фокс ни за что не отказалась бы ни от одной минуты, проведенной рядом с ним!

Был жребий брошен в бесконечности,

Вы это знали с первых дней:

Ему — сгореть в ладонях Вечности,

Тебе — растить его детей…

— Ты специально взяла не тот аккорд или, как обычно в первый "публичный" раз, промахнулась на грифе? — после отзвучавших аплодисментов тихий голос Кэм прозвучал настолько неожиданно, что Силь от потрясения едва не уронила гитару.

Зинаида Мироновна издала какой‑то странный звук — нечто среднее между вздохом и стоном. Она смотрела на дочь так, как будто боялась даже единственным неверным движением спугнуть свое счастье. Сережа и Мирон с одинаково потрясенными лицами синхронно сделали шаг к сестре. Флейта все‑таки грохнулась об пол с деревянным стуком и покатилась куда‑то под стул — Ульяна ее не удержала. Зрители и слушатели затаили дыхание. Сильвер встретилась глазами с Камиллой — та разглядывала ее через подрагивающие ресницы.

— Я, между прочим, медиатором играю, а ты же знаешь, что я это терпеть не могу! — всхлипнула она, ощущая, как по щекам потекли слезы. — Всегда чувствую себя не в своей тарелке, когда не могу коснуться пальцами струн… Ну ладно, в одном месте и правда аккорд перепутала! А тебе вечно бы придраться!

— Кто, кроме лучшей подруги, скажет тебе правду?! — слабо фыркнула Кэм. — Что за отмазки, Силь?! Причем тут вообще медиатор? Ты что, им за гриф держишься? С тобой даже не помрешь спокойно — ты же без меня тут же перестанешь нормально работать!..

…Бок и левая рука сильно болели, хотя врачи и утверждали, что никакие важные внутренние органы не задеты, да и в плече повреждены только мягкие ткани. Но Габриэль и сам уже не помнил, когда разучился верить докторам — наверное, когда они стали отводить глаза, разговаривая с ним об отце. Решительно сняв верх больничной пижамы, Дольер принялся подозрительно рассматривать широкие куски нанопластыря, закрывавшие изрядную дырку на его левом боку и сквозное отверстие в плече. Пульсировавшая боль вроде бы должна была свидетельствовать о том, что мягкие ткани заживают. А то, что кожа вокруг них и сами швы чешутся — вообще отличный признак, как утверждал его лечащий врач. "Если бы вы еще не отказывались от капельницы…" — сегодня утром во время обхода почти мечтательно протянул доктор. Ха — ха! От него такой милости не дождутся! Когда ему подсунули расписку о том, что он предупрежден и полностью представляет себе последствия применения сильнодействующих лекарств, Дольер не пожалел времени на то, чтобы внимательно ее прочитать, и категорически отказался подписывать. "При приеме сильнодействующих лекарств внутривенно в течение некоторого времени возможны отеки, головокружение, тошнота, недержание и другие недомогания…" Отличная перспективка! Нет уж, пусть его лечат без сильнодействующих препаратов, он как‑нибудь потерпит, лишь бы избежать пресловутых "отеков, недержания и других недомоганий"!

Габриэль бы и от обезболивающего отказался тоже, если бы две суматошные дамочки не вкатили ему лошадиную дозу, даже не подумав озаботиться его собственным мнением. Нашлись тоже сестры милосердия! Ну да ладно, их, пожалуй, можно и поблагодарить за то, что из его левого бока так легко и непринужденно выковыряли пулю — он, можно сказать, ничего и не заметил… Стиснув зубы, Габриэль с трудом удержался от того, чтобы не отодрать нанопластырь и не почесать заживающие на ране швы.

Вообще все, что произошло после того, как Леннокс Норте рухнул с высоты в шахту технического отсека, он припоминал с трудом. Было очень больно, и, видимо, внешне это проявлялось слишком хорошо, потому что лица женщин, расплывавшиеся над ним в бледные пятна, казались нервными и испуганными. Первой до него добралась Дороти Монтего и тут же, не спрашивая, вколола транквилизатор. Затем, кажется, подтянулась и Микаэла — почему‑то с метательным ножом (опасалась, что Норте прихватил с собой кого‑нибудь еще?), который она дрожащими пальцами никак не могла вложить обратно в ножны. Он еще успел подумать, что нужно отнять у нее оружие, пока она никого не покалечила, прежде чем получил от Железной Микки еще одну дозу обезболивающего. Где‑то за их спинами маячила и Сильвер Фокс. Хорошенькая, но, судя по тому, что приперлась в командный центр за убийцей — взрывником, тоже совершенно безбашенная девица — эта троица сумасшедших явно нашла друг друга! Ох и намучается Маккинан со своей "серебряной лисичкой"! Вот он, Габриэль, точно бы не рискнул влезть в такие отношения! Ну да ладно, свою голову парню не прикрутишь, а советовать в подобных вопросах — себе дороже выйдет. Может, Бриану вообще удастся как‑то ограждать подружку от участия в опасных эскападах… Впрочем, какие эскапады — все ведь уже кончилось!

Потом он несколько раз поддавался угасающему сознанию и проваливался в спасительное забытье. Пришел в себя, когда его грузили в медицинский магнитомобиль — в основном от того, что дамы громогласно настаивали на том, чтобы отправиться вместе с пострадавшим. Усталый фельдшер пытался возражать, но ему наперебой совали под нос персональные чипы с допусками высоких рангов. Габриэль хотел было предупредить несчастного доктора, что с этой парочкой спорить бесполезно, но язык во рту почему‑то не ворочался, и даже тяжелую голову приподнять не удалось. Наконец, после краткой перебранки обе дамы забрались следом за носилками в магнитомобиль, и, когда одна из них взяла его за руку, Дольер снова отрубился. В следующий раз пришел в сознание уже в клинике и некоторое время без малейшего удовольствия слушал сдержанный спор врачей, которые решали, кому зашивать пострадавшего, а кому отпаивать успокоительным его нервничающих спутниц. Осознав, что пациент может активно участвовать в решении собственной участи, доктора оживились и предложили ему подписать расписку, от которой Габриэль категорически отказался. Потом последовало краткое единоборство с пулей, завершившееся победой медицины, и отходящий от транквилизаторов мозг лидера Центра летной подготовки опять провалился в спасительное небытие, от которого очнулся уже значительно позже, в больничной палате…

По личному мнению Габриэля, только какое‑то чудо спасло людей, присутствовавших при развязке, и весь ковчег от неминуемой гибели. Надо же было всему "дамскому коллективу" направиться на задержание опасного преступника! Хорошо еще, что девица Фокс хоть Маккинана предупредила — а то технический центр, небось, взлетел бы на воздух вместе с героическими "защитницами" от службы безопасности. И сейчас "Одиннадцать" в лучшем случае дрейфовал бы в открытом космосе без управления и надежды его восстановить. А в худшем — представлял бы собой огромную братскую могилу. Чудовищной силы взрыв мог разметать часть обшивки в клочья. Тогда атмосфера была бы уничтожена в считанные часы. И все потому, что несколько упрямых женщин решили, что могут справиться с ситуацией самостоятельно!

Впрочем, тут же справедливо подумалось Габриэлю, сам‑то тоже хорош! Привлек к сотрудничеству бывшего подчиненного, которого искренне считал своим другом! И добровольно, без сомнений и колебаний, передавал ему информацию, просил о помощи, уши развесил, дурак доверчивый!.. Нет чтобы вломиться к Войцеховской сразу после Большого Совета и потребовать привлечь его к расследованию! Поклонился бы — не переломился! А Железная Микки — молодец: когда прижало, перешагнула через старые обиды… Недаром он еще в бытность ее в своем подчинении считал Войцеховскую одним из наиболее перспективных космопилотов! Еще раз покосившись на нанопластырь, залепляющий бок, Дольер тяжело вздохнул. Сам вляпался — сам теперь и терпи! Еще повезло, что больше пострадавших не оказалось! Паршивец Норте ведь мог подстрелить и эту скандальную Дороти — при мысли об этом у Габриэля до сих пор во рту пересыхало… непонятно, кстати, почему… Хорошо, что все так кончилось!

Его поместили, к несчастью, не в ту клинику, где выздоравливали Бриан Маккинан, Харис Корти и остальные космопилоты летного подразделения номер три, уцелевшие при взрыве в "ДиЭм". В том состоянии, в каком он находился, истекая кровью, выбора особого не было — медслужба направила магнитомобиль в ближайший госпиталь. Поэтому теперь Габриэль отчаянно скучал, несмотря на то, что с ним постоянно кто‑нибудь связывался по коммуникатору. Читать новости и просматривать витранслятор ему уже тоже надоело. Доктора уверяли, что отпустят его на домашнее лечение не раньше, чем через неделю. Да за неделю он тут мебель начнет грызть!

В дверь вежливо постучали.

— Входите! — буркнул Габриэль, все еще борясь с желанием почесать зудящую кожу вокруг раны. — Не заперто!

Сначала в дверном проеме показался букет бордовых роз. Строгие темные цветы прямо, почти с военной выправкой стояли на длинных стеблях, устремившись куда‑то к потолку, словно в парадном построении. Их внушительный вид как‑то даже заставил Дольера внутренне подобраться. Мелькнула мысль, что этот букет ему бы очень понравился. Жаль, что визитер, скорее всего, ошибся палатой. Наверное, не смог разглядеть номер на двери, держа в руках такую охапку колючих цветов! Габриэль определенно не представлял, кто бы мог принести ему нечто подобное.

— Добрый день, — спокойно произнес он. — Это триста вторая палата. Вы, вероятно, ошиблись…

— Вы полагаете? — он узнал голос еще до того, как из‑за букета показалось лицо посетительницы. — Я вообще‑то редко ошибаюсь. Добрый день, господин Дольер! Можно войти?

— М — м-м… Э — э-э… Конечно, пожалуйста, — его растерянность можно было объяснить тем, что Дороти Монтего была последним человеком, на визит которого он бы рассчитывал, валяясь на больничной койке. — Добрый день! Проходите, присаживайтесь…

— Как вы себя чувствуете? — с неожиданным теплом в голосе спросила одна из двух дамочек, которых Габриэль мысленно иначе чем "безголовыми" и не называл.

— Спасибо, хорошо, — ответил он.

Более привычно было бы, если бы госпожа Монтего принялась холодно цедить слова сквозь зубы или, например, обозвала бы его фонарным столбом для полноты ощущений… Тогда он бы, по крайней мере, вежливо скрежетал зубами и молчал, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица. Все было бы просто и понятно. А так… К нему в больницу пришла женщина с цветами! Сообразив, что он сидит в постели без пижамной футболки, Габриэль смутился неожиданно для себя самого. Вот болван! Надо же соображать, прежде чем разрешить кому‑нибудь войти! Что теперь делать? Спрятаться под одеяло? Быстро натянуть футболку?..

— В самом деле хорошо? — Дороти окинула его цепким взглядом, от которого лидер Центра летной подготовки с трудом подавил желание нырнуть под одеяло с головой. — Выглядите вы вообще‑то не очень… Доктор утверждает, что вы потеряли много крови, а теперь отказываетесь от проведения части процедур. Почему?

— Я выгляжу "не очень", потому что в моем теле две лишние дырки, — проворчал Дольер. — Когда они заживут, и меня отпустят с больничной койки, я буду выглядеть вполне пристойно.

— Ну да, конечно, — это ему показалось, или она действительно слишком уж легко согласилась? — Где у вас тут можно поставить цветы?

Вот уж поистине вопрос вопросов! Габриэль растерянно огляделся. Палата была не слишком хорошо приспособлена к приему гостей, а тем более — расстановке цветов.

— Сейчас я вызову медсестру, — он активировал сенсор рядом с постелью. — Но вообще‑то это неправильно!

— Что именно? — слегка приподняв брови, осведомилась Дороти.

— Это мужчина должен дарить женщине цветы, а не наоборот, — забывшись, Дольер пожал плечами и тут же оказался вознагражден крайне неприятными ощущениями в поврежденной конечности.

— Вы правы, — улыбнулась госпожа Монтего. — Если меня когда‑нибудь ранят, с удовольствием приму от вас цветы! Но вообще‑то я подумала, что будет очень невежливо не навестить вас в клинике, учитывая, что вы сделали для меня и для всех на "Одиннадцати". Конечно, в связи с обстоятельствами об этом вряд ли будет объявлено публично, но я… просто хотела сказать, что без вас мы бы точно не справились в командном центре. Спасибо вам за все, что вы сделали, и отдельное — за то, что спасли мне жизнь.

Она с удовольствием примет от него цветы! Представляет он себе эту картину, да и удовольствие тоже: все равно что в клетку к голодной тигрице шагнуть, будучи вооруженным всего — навсего охапкой колючих роз! Порвет на куски — и даже не поморщится!.. А вообще, у него, кажется, что‑то со слухом! Или с головой… Или нет: наверное, он без сознания, и ему мерещится, что его навещает Дороти Монтего! Если сейчас она еще подвинется ближе и, скажем, возьмет его за руку, то это точно бред. Ну а почему, собственно, ему в бессознательном состоянии не может привидеться симпатичная женщина, с которой он ради разнообразия не ругается, а общается во вполне приятном ключе?! Вот, пришла, беспокоится о нем, признает его заслуги в спасении человечества в масштабах отдельно взятого ковчега, смотрит как‑то… ласково, цветы принесла, как тяжелобольному…

— Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? — заботливо осведомилась Дороти. — У вас такое напряженное выражение лица!

— Я просто подумал, что очень странно продолжать официально общаться "на вы" после всех этих событий в техническом центре… — медленно произнес Габриэль.

— Вы снова правы, — она усмехнулась и провела свободной рукой по волосам, уложенным тщательно растрепанную прическу, которая ей весьма шла. — С удовольствием перейду "на ты".

— Мне, наверное, все это кажется, — понизив голос, поделился с ней своими подозрениями Дольер. — Если сейчас я тебя попрошу взять меня за руку и ты в ответ не дашь мне по физиономии, все происходящее — точно бред!

— Не в моих правилах раздавать пощечины людям на больничной койке, — весело заметила Дороти и, слегка подвинув стул вперед, положила ладонь на кисть его руки.

Все, точно сон! Очень приятный, но, к сожалению, совершенно нереальный. Габриэль слегка прикрыл глаза. Во снах вообще возможно что угодно! Вот он сейчас возьмет и сделает ей предложение, а глупая женщина с готовностью согласится! Они поселятся в новой просторной квартире, он будет каждый день торопиться с работы домой, целовать ее при встрече и, небось, успеет завести с ней троих детей, прежде чем он очнется и окончательно поймет, что все это ему почудилось: и букет, и теплый взгляд, и осторожное прикосновение дрогнувших тонких пальцев чуть ниже его запястья. И он еще Бриану собирался давать советы! Да самому Дольеру нужно открутить голову и хорошенько встряхнуть мозг, чтобы он встал на место!..

— Ну что, вам не удалось уговорить его на процедуры? — тихо поинтересовалась медсестра — они‑то всегда входили в палаты без стука и приглашения! — Понимаете, это необходимо для более быстрого восстановления организма!

— Знаете, я как‑то… Думаю, вы несколько преувеличиваете мое влияние на своего пациента, — пробормотала Дороти. — И вообще, господин Дольер лучше знает, что ему нужно, а что — нет. Раз он говорит…

— Ладно уж, давайте сюда вашу расписку и вашу капельницу! — слабым голосом пробормотал Габриэль.

Крайне приятный бред, но нельзя же вечно предаваться мечтам! Пусть уж колют, а то неизвестно, как далеко он зайдет в этом своем состоянии нереальности!..

— …Волнуешься?

— Ты бы, конечно, на моем месте не волновалась! — Бриан Маккинан осторожно ощупал повязки, по — прежнему скрывающие почти все его лицо.

— Конечно, нет, — Сильвер, устроившаяся в его палате на стуле для посетителей, пожала плечами. — Я бы вообще все эти дни с момента взрыва плакала, не переставая, от боли. И билась в истерике.

Бриан наградил ее сердитым взглядом, как если бы подозревал, что она над ним издевается. Разумеется, он ни за что на свете не признался бы, что ему плохо. Что заживающие шрамы на лице ужасно саднят и чешутся. И что ноги, которых уже нет, тоже иногда невыносимо болят, а швы на них разошлись во время "приключений" в техническом центре — обо всем этом Сильвер рассказал доктор, а сам Маккинан продолжал улыбаться.

Он шутил, даже когда их всех увозили из техцентра — Войцеховская и Дороти поехали с раненым лидером Центра летной подготовки на одном медицинском магнитомобиле, а Бриана пришлось нести на носилках до второго. Ему пришлось затаскивать себя вместе с креслом по крутым ступенькам наверх, а потом еще и спуститься по винтовой лестнице. У него открылось несколько швов и внутреннее кровотечение, и уже в магнитомобиле доктора принялись орудовать вокруг Маккинана какой‑то аппаратурой. Глядя на пятна крови, расплывающиеся по его одежде и носилкам, Сильвер едва сдерживалась, чтобы не закричать и не заплакать. А Бриан все говорил вполголоса что‑то шутливое и ободряющее, пока его не усыпили обезболивающим препаратом!

Она вообще впервые сейчас увидела его беспокойство. Раз оно так заметно, космопилот и в самом деле очень — очень волнуется. Сегодня должны были снять повязки с его лица и затылка (единственного, что не пострадало при заключительной сцене в техническом центре "Одиннадцати", поэтому дата перенесена не была), поэтому Бриан и нервничал. Казалось, его совершенно не беспокоила собственная внешность, пока она скрывалась за белоснежными бинтами и непрозрачным пластырем. Он даже не показывал своего недовольства инвалидным креслом и буквально за какие‑то дни научился управлять им так же уверенно, как, наверное, водил и легкий космический челнок. Волноваться он начал только сейчас, в день, когда повязки должны были снять. Маккинан то и дело поднимал руку и пытался осторожно прощупать свое лицо под бинтом. От этого смущался и нервничал еще больше.

— Как там твои сеансы у психолога? — больше для того, чтобы заполнить паузу, поинтересовался Бриан.

— Теперь их потребуется больше, — покачала головой девушка. — Приличный психотерапевт сможет сделать на мне состояние. Саманта говорит, что у меня после всех этих событий серьезный шок, просто я этого пока не понимаю. А мне… мне, кажется, стало легче.

— Это после событий в техническом центре? — строго осведомился космопилот. — Там, где тебя вообще не должно было оказаться ни при каких обстоятельствах?

— Не ругайся, — примирительно улыбнулась Силь. — Доктор Дрейк, кстати, считает, что мне это действительно помогло. Ну, правда, во все подробности я ее не посвящала — только сказала, что по ее совету участвовала в окончательном разрешении… ситуации. Мне и правда стало легче! И вообще, я за эти несколько дней с момента взрыва вдруг стала чувствовать себя совершенно по — другому!

Маккинан что‑то недовольно пробормотал себе под нос, но девушка расслышала только несколько раз возмущенно повторенное "женщины!" и предпочла не переспрашивать насчет остального. В палате снова ненадолго повисло осторожное молчание.

— Я думал, ты сегодня будешь сидеть у Камиллы, поскольку она пришла в себя, — в очередной раз убрав руку от лица, вздохнул Бриан.

— Сейчас у нее тетя Зина и Сережка с Мироном, — Силь поерзала на стуле. — Ей нужно побыть с семьей, я пока там лишняя. Приду навестить завтра. Ты что, хочешь, чтобы я ушла?

— Не знаю, — угрюмо признался он. — Хотя, наверное, правильно, что ты рядом. Если ты вдруг завтра будешь слишком занята, чтобы зайти ко мне…

— Я тебя сейчас стукну! — девушка угрожающе выпрямилась.

— Полагаю, это можно отложить до лучших времен! — бодро отозвалась входящая в палату медсестра — старая знакомая Сильвер, встретившая ее в клинике в день взрыва. — Ну что, космопилот Маккинан, вы готовы?

Бриан буркнул себе под нос что‑то нечленораздельное, и женщина, приняв это за согласие, решительно направилась к изголовью его постели.

— Не беспокойтесь, на лице у вас все уже зажило, — ободряюще улыбнулась она. — Разумеется, ваша недавняя эскапада с бегством из‑под наздора врачей и не могла обернуться ничем иным, кроме как еще несколькими неделями в клинике, тем более что у вас разошлись швы и была сильная кровопотеря. Еще счастье, что вы больше нигде не повредили лицо! Не волнуйтесь, сейчас снимем повязки, и с этого дня вы будете смотреть на мир по — прежнему, а не через прорези в бинтах!

Маккинан хмыкнул, как будто не был уверен, что ему этого хочется. Сильвер встала, подвинула стул поближе к изголовью, села и осторожно взяла его за руку. Бриан сжал ее пальцы и слегка прикрыл глаза, ожидая, пока медсестра размотает многочисленные слои его повязок и снимет пластыри. С каждым ее движением парень становился все более напряженным. Когда медсестра закончила и сделала шаг назад, Сильвер уже казалось, что Бриан вот — вот разорвется, словно слишком туго натянутая струна.

Шрамы, шрамы… Лечащий врач Бриана нимало не преувеличивал, когда говорил, что лицо Маккинана они собирали буквально "по кусочкам". И парню, очевидно, повезло, что каким‑то чудом оказался не задет правый глаз. И доктора, между прочим, не рекомендуют делать ему пластику лица — кое — где ему пришлось приживлять нанокожу, которая может не выдержать вмешательства, и будет только хуже. Нет, конечно, если пациент начнет настаивать, ему не откажут, но предупредили честно! "Ты будешь настаивать?" — спросила Силь накануне. "Еще не решил", — очень серьезно ответил Бриан, глядя на нее в упор, и она поняла, от кого зависит это решение.

Сильвер смотрела на его лицо и мысленно отмечала все "отметины", белыми нитками прорезавшие и без того светлую кожу. Два шрама на лбу и один над темно — рыжей бровью как будто переплетаются в причудливую руну. По правой щеке словно хищник провел когтистой лапой, оставив четыре бугристые "метки". От левого виска длинный шрам змеится к подбородку, а от него, словно от основного русла реки, отходят еще три "притока". Пересекающий скулу шов слегка тянет вниз уголок правого глаза. Взрыв не затронул только прямой нос, рот и упрямый квадратный подбородок — кажется, что шрамы, дойдя до него, затоптались на месте и остановились, не претендуя на эту монументальную "площадку", посередине украшенную симпатичной ямочкой. И, конечно, повезло, что веки и глаза остались целы. Сейчас в зрачках изумительно глубокого синего цвета (заглянешь — и словно в море прыгнула!) отражались беспокойство и волнение. Это был Бриан, и Сильвер вдруг поняла, что по большому счету ей безразлично, как выглядит его лицо. Пока он так на нее смотрит, ей вообще все на свете безразлично!

— Ну как? — в голосе Бриана девушка впервые услышала неуверенность, его пальцы все еще держали ее руку, но немного ослабили хватку, как будто он был готов к тому, что она вот — вот начнет вырываться и в ужасе убежит.

— Удивительно! — она в ответ сжала его ладонь. — Эти швы тебя совершенно не портят! Я вообще где‑то слышала, что шрамы украшают мужчину… Думаю, не стоит настаивать на пластике!

Маккинан улыбнулся, и два маленьких синих моря на его лице заискрились теплом и нежностью. Он осторожно поднес ладонь Сильвер к губам, потом прижал ее к левой — почти здоровой щеке. Девушка потянулась к его лицу другой рукой и осторожно пробежала пальцами по шрамам, опускаясь сверху вниз. Дверная панель с тихим гудением закрылась за тактичной медсестрой…

— Ты меня балуешь… — смущенно пробормотал Бриан.

Отпустив ее руку, он осторожно обнял Силь за плечи и притянул поближе. Она с готовностью прильнула к нему и, когда их губы встретились, поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы этот поцелуй никогда не кончался…

Небольшой парк на восточной окраине Города Два был мало кому известен. Микаэла долгое время была уверена, что это вообще частные владения, пока не выяснила, что на самом деле чудесное местечко принадлежит городскому муниципалитету. Основной достопримечательностью парка был небольшой искусственный прудик, по которому летом плавали солидные и спокойные утки. Их кормили смотрители, а посетителей здесь почти не бывало, поэтому пернатые хозяева воды никогда не выпрашивали у них вкусных кусочков, продолжая сохранять спокойствие, даже когда кто‑нибудь приходил к ним "в гости".

Лидер службы безопасности стояла на горбатом мостике, перекинутом через прудик, и бездумно смотрела, как под ней проплывают серые "кораблики", с любопытством вертя головами на длинных шеях. Микаэла Войцеховская привыкла прятаться в этом парке от своих проблем, давать себе краткий отдых, чтобы потом, забыв об усталости, вернуться в рабочий ритм. Но сегодня она не была уверена, что сможет как ни в чем не бывало отправиться на службу и спокойно войти в свой кабинет. Хотелось простора, природы, деревьев и травы, воды и птиц. Хотелось застыть на покрашенном "под дерево" мостике и ни о чем не думать. Хотелось плакать и кричать. Хотелось лечь и забыть обо всем. Хотелось…

В прошлую субботу было официально объявлено о смерти Леннокса Норте, "мертвеца — возвращенца", живой легенды "Одиннадцати". Известие о его смерти пришло ровно через неделю после страшных событий в "ДиЭм", и Микаэла слышала мнения о том, что сердце этого прекрасного человека не выдержало трагедии. Не выдержало. Только не той трагедии, которую он сотворил сам, а той, из‑за которой он стал тем, кем стал. Вчера, в понедельник, кончился объявленный по Ленноксу трехдневный траур, сегодня его похоронили. Он завещал отдать свой прах космосу, и командор выполнил эту последнюю просьбу — то, что осталось от тела, кремировали, и с одной из палуб стартовала небольшая капсула, которая через несколько дней самоликвидируется на почтительном расстоянии от ковчега. Здесь же будет лишь мемориальная табличка в одном из погребальных комплексов. К ней, наверное, наладятся с регулярными визитами приходить многочисленные почитатели и последователи. Они никогда не узнают, чем на самом деле закончилась жизнь человека — легенды. Микаэла завидовала им. Она бы тоже хотела никогда этого не узнать…

Леннокс Норте, мальчишка — космопилот из "идейных", единственный на несколько поколений "возвращенец", раньше времени поседевший "мертвец", которому повезло побывать за гранью и ухитриться выскользнуть из холодных объятий смертельного космоса, человек без надежды. Ленни, Ленни, что ты сделал с собой? Что мы все с тобой сделали?.. На следующий день после той страшной пятницы она запросила полное досье Леннокса. На полупрозрачном экране коммуникатора мелькали извлеченные из чипа голографические изображения, дипломы, свидетельства об обучении. Бывший "мертвец" не соврал — он действительно десять лет готовился к завершающему аккорду своего "путешествия". Стал магистром компьютерного мастерства, прослушал в Центре летной подготовки углубленный спецкурс по взрывчатым веществам… Герою "Одиннадцати" везде были рады, никто и не предполагал, для чего в конце концов он использует свои знания!

Микаэла судорожно сглотнула подкативший к горлу комок. Несмотря на все, что сделал Леннокс, она по — прежнему помнила его восторженные мальчишеские глаза, когда космопилота назначили ей на замену. Мика знала, что он виновен во множестве смертей, однако не могла думать о нем только как о безжалостном взрывнике и хладнокровном убийце. Он считал, что поступает, как должно. Что спасает ковчег, упорно цепляющийся за иллюзию жизни. Что дарует людям избавление от ложной, опасной надежды. Он хотел превратить "Одиннадцать" в огромный дрейфующий склеп, похороненный в глубине Вселенной. Подарить им смертельный покой — последнее, на что еще способен космос…

Долгие годы она думала, что обманувших смерть в их выпуске было двое. А оказалось, что только она. Горечь поражения мешала дышать, непослушное сердце то и дело пропускало удары. Оплакивая Леннокса, Войцеховская испытывала почти физическую боль. Еще одна легенда уходила с "Одиннадцати" — легенда, в финале обернувшаяся кошмаром! Этого не должно было случиться! "Космос выпил меня, Мика, — вспомнились ей слова Ленни. — Выпил до дна, и ничего не оставил…" Она не поняла его тогда, не восприняла его слова как просьбу о помощи… "Ищи человека, который потерял надежду, — говорил Старый Пес. — Того, у которого не осталось сил верить в будущее". И его она тоже не сразу поняла. Ленни заглянул за черту и сломался. Потерял надежду. Отказался от веры в будущее — общее будущего всего ковчега…

Оставалось утешаться только тем, что они спасли все, что могли. Найденный в весьма плачевном состоянии доктор Эсстен, несколько дней просидевший в подвале в чудовищных условиях и полном неведении относительно своей будущей судьбы, уже проходит реабилитацию у кого‑то из своих коллег. Большому Совету доложили о том, что расследование пришло к своему логическому завершению. Рейда на Пустошь в ближайшее время не предвидится. Техцентр во время их "сражения" не пострадал, и ковчег вместе со всеми своими жителями в безопасности. У Габриэля Дольера, по словам врачей, отличные перспективы выздоровления, а если он вздумает почувствовать себя хуже, им наверняка займется Дороти — прошедшие события только укрепили Микаэлу в подозрениях, что эта парочка друг к другу неровно дышит. Да и Сильвер Фокс, кажется, обрела своего защитника в лице одного из пострадавших космопилотов… Как Ленни ни старался принести ковчегу разрушения, получается, что именно его поступки стали определяющими и для чьей‑то новой жизни. Печальная философия…

Она почувствовала, как чья‑то ладонь мягко легла ей на плечо, и едва не задохнулась: прикосновение жаром обожгло Мику даже через плотную ткань кителя. Ей даже не нужно было оглядываться — рукопожатия только одного человека приводили ее в такое состояние. Она не думала, что в этом тихом отдаленном парке почти на границе Города Два с Пустошью, может встретить Стефана Кройчета!

— Это не ваша вина, Микаэла, — негромко произнес командор. — Не ваша, не Габриэля, не моя… Никто не виноват в том, что надежды космопилота Норте не оправдались. Он должен был понимать, что космос ничем ему не обязан. К сожалению, его вера не выдержала настоящего испытания. Не вините себя за то, что он в конце концов сделал такой выбор. Его душа, где бы она ни находилась, должна быть благодарна вам за то, что ковчег не запомнит его как предателя. В официальных летописях "Одиннадцати" Леннокс Норте останется героем, тем, кто вернулся, тем, на кого будут ориентироваться новые космопилоты.

— Чтобы уйти и не вернуться или вернуться потерявшими надежду? — Мика слегка повернула голову.

— Любой человек может сломаться, — несмотря на строгость тона, удивительного орехового оттенка глаза Кройчета смотрели сочувственно, и в их глубине проскальзывала острая нотка собственной скорби. — Для этого не обязательно становиться космопилотом и пытаться прикоснуться к Вселенной вне ковчега. Мы каждый день вынуждены делать выбор: или сражаться, или смириться и умереть. Но уйти за грань, прихватив с собой тех, кто не желает подобной доли, — не самый лучший вариант. И никто, даже герой, даже тот, кто считает, что знает, как лучше для других, не имеет права принимать решения за них.

— Мне давно следовало понять, что он нуждается в помощи, — Микаэла упрямо мотнула головой.

— Он так не считал, — мягко возразил командор. — Он был всего лишь парнем, которому повезло, а на "Одиннадцати" из него сделали легенду. И Леннокс решил, что по праву человека — легенды он безупречен и не может принимать неверных решений. Ни ваше, ни чье‑либо другое вмешательство ничего бы не изменило. Веру в космос он заменил верой в смерть как избавление для всех — и, боюсь, ничто не поколебало бы его фанатизма. Фактически Норте был обречен. Считайте, что он не вернулся из той экспедиции на Дельту-127. Вы не виноваты, Микаэла. Это не вы, а я должен нести ответственность за все, что происходит на ковчеге. И не надо считать, что вы были в силах предотвратить то, что случилось! По большому счету я виновен в случившемся гораздо больше, чем кто бы то ни было. Моя собственная слепота едва не привела к гибели ковчега и множества людей.

Стефан Кройчет решительно кивнул, как будто подтверждая свои слова самому себе, и еще раз сжал ее плечо, прежде чем повернуться и, покинув горбатый мостик, направиться к выходу из парка. Микаэла ошарашенно смотрела ему вслед. На мгновение ей показалось, что боль командора гораздо глубже той, которую она испытывала сама. Но почему?.. Он почти не знал Леннокса и не обязан был присматривать за бывшим космопилотом, как те, кого он считал своими друзьями. Обвинить его?! Ей никогда и в голову не пришло бы ничего подобного! Командор лучше всех них исполнял свои нелегкие обязанности по поддержанию порядка на "Одиннадцати"! Нет, это не его вина, что Леннокс потерял веру…

Ох, Ленни, почему ты так поступил? Неужели это безжалостный космос настолько перевернул твою душу, что ты перестал видеть другие исходы, кроме смерти? Ты действительно вернулся из той экспедиции уже неживой оболочкой себя прежнего? Или холодная межзвездная пустота, поглотившая наших товарищей — "мертвецов", лишь слегка надломила твою веру, а дальше по роковому пути тебя вели человеческое спокойствие и равнодушие, нечуткость тех, кто оказался рядом и стал лепить из тебя "легенду" вместо того, чтобы просто помочь, отозваться на безмолвный крик?.. Микаэла по своему опыту знала, что даже самые проницательные люди порой проявляют удивительную слепоту, не умея или не желая разобраться в чувствах близких!

Внушительная широкоплечая фигура командора "Одиннадцати" быстро удалялась по дорожке, но если бы, уходя, он оглянулся, то увидел бы, что Железная Микки плачет. Но он, конечно, не оглянулся. Стефан Кройчет вообще был не из тех, кто оглядывается…

Микаэла сглотнула и вытерла слезы со щек. На ее запястье запульсировал чип, сигналя о вызове по личному коммуникатору. Не глядя на высветившийся номер вызывающего, она щелчком пальцев активировала экран, на котором тут же появилось знакомое лицо, и брови Мики поползли вверх от удивления.

— Госпожа Войцеховская? — осведомилась миловидная блондинка средних лет, которую с легкостью мог бы узнать любой житель Городов "Одиннадцати". — Добрый день! Это Барбара Кройчет. Прошу прощения, что беспокою вас в такое время, но мне очень нужно с вами поговорить…