Целитель. Назад в СССР

Глава 25

Однако, мысли о путешествии в прошлое ушли на второй или третий план. События «октябрьского восстания» Верховного Совета против президента России Ельцина мы пережили, переезжая с одного курорта на другой. Поводом для вооруженного восстания послужил указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации», который Борис Ельцин подписал 21 сентября после длительного противостояния с парламентом. Этим указом он фактически упразднил деятельность Съезда народных депутатов и Верховного Совета и назначил выборы «нового парламента Российской Федерации» — Федерального Собрания.

Конституционный суд под председательством Валерия Зорькина признал указ Ельцина неконституционным. Противники политики Ельцина и правительства, возглавляемого Виктором Черномырдиным, в лице вице-президента Александра Руцкого и председателя ВС Руслана Хасбулатова объявили о прекращении полномочий главы государства. Исполняющим обязанности главы государства назначили Руцкого.

Возникшие разногласия переросли в массовые беспорядки, которые начались в Москве 3 октября. «Молодежь, боеспособные мужчины, формируйте отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и "Останкино», — объявил Руцкой.

После этого вооруженная группа сторонников Верховного Совета, возглавляемая генералом Альбертом Макашовым, попыталась захватить здание мэрии и телецентр «Останкино».

Мэрию захватили быстро и без жертв, а вот столкновения возле телецентра продолжались в течение всего вечера и ночи. В ходе штурма применялись гранатометы и тяжелые пулеметы. В результате погибли 46 человек — журналисты, врачи скорой помощи и прохожие.

Затем Макашов приказал отступать к Белому дому. К зданию, где заседал Верховный Совет, подтянулись сторонники парламента. Всего собралось более 10 тысяч человек. В Москве было объявлено чрезвычайное положение.

4 октября по распоряжению Ельцина начался штурм Белого дома, во время которого здание обстреляли танками. В ходе боевых действий погибло не менее 157 человек, среди которых около 30 военных и сотрудников МВД. Порядка 400 человек были ранены, большинство из них — мирные жители.

В итоге победу одержали сторонники президента. Хасбулатова, Руцкого и других лидеров восстания задержали и поместили в СИЗО «Лефортово». Однако суд над ними так и не состоялся, а позднее они были амнистированы новоизбранной Госдумой.

После победы Борис Ельцин начал масштабную реформу российской политической системы. 12 декабря 1993 года был избран новый парламент. Также была принята новая Конституция, согласно которой Россия стала смешанной республикой с двухпалатным парламентом и достаточно сильной президентской властью. Это ознаменовало окончание всей структуры советской власти, которая существовала в стране с 1917 года.

В обществе было тревожно, и приходилось на каждом совещании руководителей подразделений проводить психологическо-разгрузочные успокоительные беседы. Я-то знал, что гражданской войны не будет, а народ волновался.

Чуть раньше, чем Ельцин, Дудаев совершил государственный переворот, свергнув «свой» Верховный Совет и там сразу началась гражданская война. Вот и наши граждане ожидали чего-то подобного. Григорьев высказал предложение сформировать добровольческий отряд для помощи антидудаевской оппозиции, но я его предостерёг, объяснив, что пока Чечня — не тот регион, в котором можно опираться на какую-то одну группировку. Сейчас там творился настоящий беспредел: убийства, грабежи, похищения людей с целью выкупа и другое беззаконие. Да и у нас не спокойно… Григорьев и его «спецы» чуть успокоились.

Однако мне расслабляться не приходилось. Собрания трудовых коллективов проводилось едва ли не ежемесячно. Трудящиеся хотели понимания ситуации и уверенности в завтрашнем дне. И я им её (уверенность) был вынужден не только гарантировать на словах, но и подтверждать материально, в смысле — обеспечивать продовольствием. В магазинах полки пустели, наши склады постоянно пополнялись и своей продукцией и купленной за валюту. Даже импортное мороженое мясо было много дешевле, чем… Хм… Да и перестали завозить в наши государственные магазины мясо. Не с чем стало сравнивать.

Однако, наше предприятие вовремя ещё за «старые рубли» «перевооружилось» и провело средние и капитальные ремонты судов, а потому, рыбой и рыбопродукцией граждан края и своих сотрудников обеспечивало. Правда, плавбазы «сжирали» почти всю прибыль. Не выгодные махины оказались, если их содержать по нормам СССР, соблюдая регламенты рейсового и межрейсового обслуживания, обеспечения и снабжения. А их (плавбаз) у нас было больше десятка.

Наладив экспорт и переработку рыбы за рубежом, мы обеспечили себя стабильным поступлением валюты, а значит и гарантированных закупок материально-технического снабжения и продовольствия. Для чего на территории судоремонтного завода были установлены новые склады и холодильники. Запросив разрешение у городской администрации, мы стали отсыпать продолжение береговой линии, для чего заключили договор с Владивостокским карьером и бутощебёночным заводом, которые планировали уже прекратить работу, так как все стройки «морозились». А мы, кстати, «свой» МЖК строить продолжали, и на полуострове Черкасского и в районе второй городской «тысячекоечной» больницы. А что? Деньги на стройку были заложены в бюджете отдельной строкой, конвертированы в валюту и работали сами на себя, сами на себе зарабатывая, участвуя в товарно-денежном обороте.

Но про путешествие во времени в прошлое я иногда вспоминал и потихоньку выстраивал тактику поведения и писал, так сказать, сценарий. И тут, как-то вечером после семейного ужина, я, сидя на лоджии и глядя на закат, вдруг подумал: «А с хера ли?». Мысль была такая могучая, что я даже кружку отставил в сторону, встал с кресла и уставился в пламенеющий закат.

— А с хера ли я думаю только о далёком прошлом? А ближайшее? Какая разница между шестнадцатым веком и двадцатым?

Последнюю фразу я высказал «вслух», то есть Флиберу. Он не все мои мысли читал, а только предназначенные для него конкретно.

— Хм! Вопрос, конечно, интересный. Однако, ты представляешь последствия такого вмешательства? Это ведь тебе не параллельная действительность, когда мы устанавливали точку событийного преломления и потом изменяли ход события здесь. Это ведь надо менять всё, что произошло, даже то, кто как повёл себя, когда об этом событии узнал. Трудно даже представить, во что выльется переделка прошлогоднего, например, прошлого.

— Да? Жаль. А то я бы хотел бы вселиться кое в кого и кое-что подправить.

— И не думай! — категорично выразился Флибер. — Матрица ближайшего прошлого прописана в памяти многих людей очень чётко. Это ещё не история. В истории, да, можно поменять там-сям, тут-сют, и никто в настоящем и не заметит. Даже если ты убьёшь своего предка, матрица подстроится и выдаст тебе другого.

— Она, что, живая?

— Кто?

— Матрица времени. Ты о ней говоришь, как о чём-то живом.

— А ты как думаешь? Конечно живая! Живая, и постоянно изменяющаяся как во времени, так и в пространстве. Их много — матриц, но они — единое целое, уходящее в бесконечность.

— А ты? Ты тоже в матрице?

— Все мы в матрице, — вздохнул Флибер. — Только у меня она другая. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», сказал Гамлет. И он был прав.

Я мысленно «отмахнулся» от его «мудрствования».

— А то, что я изменил тут будущее, повлияет на матрицу?

— Зачем тебе эти знания? — спросил Флибер и я понял, что он «обиделся». — События уже произошли и переживать о них бессмысленно. Не продуктивно. Что сделано, то сделано.

— А если я не стану возвращаться в настоящее?

— Это как это?

— А так! Уйду в прошлое и там продолжу жить. Ведь настоящее уже будет другим.

Флибер «помолчал».

— Так можно, конечно, но, фактически, ты уничтожаешь этот мир и всех его живых существ, в том числе и новорождённых.

— Млять! — выругался я.

— Говорю, же… Что сделано, то сделано. Поднял руку, опустил, и пошёл дальше. Хочешь изменить мир — меняй здесь и сейчас. Ты знаешь что ждёт этот мир!

— Сейчас и не знаю, ведь поменял же…

— Что ты поменял? — скептически произнёс Флибер. — Завтра изменят законы, придут к тебе, объявят мошенником, отменят твою собственность и передадут всё государству, а потом приватизируют заново через аукцион, который выиграет какой-нибудь… Не будем называть фамилии. Или распродадут имущество по частям. Слишком финансовоёмкий лот, скажут. И всё! Как не было в будущем ВБТРФ, так и не будет. Я же говорю, что матрица, как болото. Бросил в него камень, круги разошлись, образовалось «окно» чистой воды, а потом ряска его снова затянула. Так, что ты не обольщайся. Тебе дано лишь некоторое время. А умные и здравомыслящие люди распродали бы всё имущество и создали своё собственное предприятие. И не в России, а за границей. Что сейчас и происходит, кстати. И произошло бы с ВБТРФ. Знаешь где бы был тот же Николай Иванович Никитенко в девяносто восьмом году?

— Знаю, — буркнул я.

— И вот сейчас ты такие сумасшедшие деньжищи тратишь на поддержку работников и сотрудников! И зачем? Плати им минимальную зарплату, а остальное аккумулируй на иностранных счетах. И расширяй бизнес за границей. Хоть в том же Китае. Ты же знаешь его перспективы…

Меня «слова» Флибера «убили». Я понимал, что он, во многом, прав, но…

— Слышь, ты, вселенский разум, ну-ка залепи своё дуло. Залепись и помалкивай, пока я тебя не отключил. Тоже мне философ-аваргандист-либераст.

— Да я…

— Сказано тебе — залепись!

Я был разгневан, но понимал, что Флибер не «несёт пургу». Он рационален и знает будущее. Может быть даже дальше моей самой долгой жизни.

— Да-а-а… Ещё чуть-чуть и бизнес надо продавать. Ну, как чуть-чуть? Вот до дефолта дотянем, сделаем бизнес на ГКО[16], переведём рубли в валюту и вовремя смоемся. Без этого предприятия много денег не «поднять». Много можно сделать денег, когда знаешь, дату дефолта и максимальные котировки облигаций.

Первое размещение ГКО прошло на бирже ММВБ 18 мая 1993 года. Из трёхмесячных облигаций на общую сумму в один миллиард рублей — сто миллионов были нашим вкладом в Российскую экономику. Причём если в «нормальной истории» ценных бумаг было продано на сумму восемьсот восемьдесят пять миллионов рублей, то в этой реальности был распродан весь миллиард. Я хотел быть на верху этой финансовой пирамиды и соответственным образом подготовился. За что получил похвалу от правительства.

Теперь мы «поиграемся» с этим пакетом облигаций до девяносто седьмого года, когда государственные бумаги станут продаваться за сорок процентов от номинала, а выкупаться за полную цену. Главное — вовремя спрыгнуть с поезда, несущегося к взорванному мосту, а я знал, когда надо «прыгать». Мой «предок» прокручивал такую финансовую операцию почти в каждой своей жизни. И да… Грех было не воспользоваться знанием «прикупа».

Но до девяносто восьмого года ещё нужно было дожить, что сделать было весьма не просто. Чеченцы, например, лезли и в Приморье, предлагая совместный бизнес, не обращая внимание на «красную» крышу. Как, кстати, и положенцы других мастей, в том числе и воровской.

Вот с одним таким положенцем, поставленным Иркутскими ворами на Первомайский район города Владивостока после ликвидации банды Ларионовых, у меня и предстояла встреча. Сегодня, завтра, послезавтра… Они уже встречались с Григорьевым, но не смогли найти с ним общий язык и попросили встречи со мной. Очень корректно попросили. Без хамства. А теперь ждали ответа. Сидя в своём «офисе» в одном из торговых павильонов прямо, ска, на остановке автобуса «Диомид». Да-а-а… Свято место пустым не бывает. Это — точно.

Двоих таких «назначенцев» Ларионовы уже как-то ликвидировали пару лет назад. Тетоже пытались «качать права» и требовали платить дань. Ларионовы подошли к проблеме творчески. Попросили «прикормленных» ментов задержать «гостей города» и доставить в обозначенное место за городом. Там их в овражке расстреляли, сожгли и прикопали землёй.

Я тоже думал-решал, как с «просителями» поступить, слишком они были настойчивыми, но уподобляться бандитам не хотелось. Тем более, что можно было попасть в категорию «беспредельщиков», а значит тех, которых будет считать за честь убить любой «синепёрый». Да и менты были на стрёме и пасли меня со всей пролетарской ненавистью не смотря на прикормку. Волка сколько не корми, а он волком и останется.

В том числе и присутствие на моей земле чужаков, не давало мне расслабиться и подумать о «развлекательных» мероприятиях в прошлом. Хотя, то, что я о прошлом узнал, на развлечения уже не тянули. Трудно быть богом. Правильно писали братья Стругацкие. Ты весь такой чистенький, а вокруг дерьмо, эпидемии и голодные глаза. И кое-где настоящий, прошу прощения, каннибализм. А вы как думали? Мне ещё бабушка рассказывала, как у них родичи голодали, да-а-а…

Так и вот… Думал я думал и ничего лучшего не придумал, как решиться на статус «смотрящего» по району. Причём — «красного смотрящего». Оно как-то так и сложилось после ликвидации Ларионовской «системы». То, что пятеро руководителей бандформирования перестреляли друг-друга, мало кто верил. Даже милиция. Эксперты натягивали факты на версию, как сову на глобус, и суд кое-как эти факты признал и решение принял. Но над городом устойчиво висел шлейф моего «робингудства» или ещё какого супергеройства. Вот я и стал номинальным смотрящим по району, а тут эти приползли. Тараканы, хм. Я их не ждал, а они припёрлися. И сейчас, я был абсолютно уверен, не только весь Владивосток, но и весь Дальневосточный регион затаил дыхание в ожидании моего ответа.

В кабинет к себе приглашать «воров» я не стал, где-то встречаться с ними в ресторане — тоже было «западло». Я предложил им встречу в нашем «пионерском лагере» «Юный Приморец», который в преддверии летнего сезона ремонтировался. Однако, условия для встречи гостей разного уровня в «лагере» имелись. Они согласились.

Мы, как хозяева, приехали несколько раньше назначенного времени, а охрана усилилась многократно сразу после назначения места встречи. День стоял относительно тёплый, майский, природа оживала. Я не тратя времени даром занимался своей физической формой, изнуряя себя упражнениями на гимнастических снарядах: параллельных брусьях, перекладине, тренажёрах, которые изготовили на нашем судоремонтном заводе. Хороший спортивный городок мы установили для ребят.

Мы гоняли мяч по хоккейной коробке, когда появились «гости». Это были неопределённого возраста мужчины. Давно заметил, что по лицам большинства «сидельцев» нельзя определить возраст. Им можно было «дать» и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет.

— Пионерский лагерь — это намёк? — спросил один из гостей, делая акцент на слове «лагерь» и оставаясь за пределами спортивной площадки.

Он, разглядывая меня издали, чуть щурясь на солнце. Он не улыбался. Я не ответил, а пригласил жестом пройти в «коробку». Моя охрана принесла заранее приготовленные стулья.

— Присаживайтесь. Поговорим, — предложил я и мысленно добавил, — о делах ваших скорбных.

Мы сидели друг напротив друга: я и эти два «смотрящих». Они рассматривали меня, одетого в спортивный костюм и куртку, чтобы не продуло вспотевшего, я смотрел на них. Э-э-э… В них, да. Так будет правильнее. Я не хотел их подчинить, или перенастроить. Я теперь всякого рассматривал, как засланца. Как очередного Колю Пенькова. Вскрыв гостей до астрального тела и не увидев торсионных связей, я успокоился и готов был встречу прекратить, но «понятийный этикет» требовал «политеса».

— Я пригласил вас, чтобы сообщить принеприятнейшее для вас известие. Мы родиной не торгуем. Даже малой. Та территория, на которой вы обосновались и уже кое с кого взяли «дань» наша. Об этом вам сказали сразу, как только вы там появились. Вы не вняли ни голосу разума, ни нашему ультиматуму. Поэтому с вас вира.

«Гости» недоуменно переглянулись.

— Что с нас?

— Вира. Это так называли штраф на Руси.

— Вира! Хм! Прикольное слово! И какой «штраф»?

— Столько же, сколько вы взяли.

У «гостя» брови полезли на лоб.

— Однако! А у тебя есть право ту виру брать? — вопросил первый «назначенец». Он и был «положенцем» по воле иркутских воров. Второй был так, «пристяжным».

— Конечно есть. Я на своей земле. Я здесь князь. А ты пришёл, как захватчик. Ты — как фашист в сорок, первом пришёл и давай грабить… Я, между прочим, на с кого дань не беру. А с захватчиками-грабителями, что делают? Захватчиков изгоняют, а особо злостных уничтожают. Пока я вам немного на «шалили». Даю двадцать четыре часа на то, чтобы ту виру мне вы принесли. С почтением и, я бы даже сказал, с поклоном. Потом вы уедите.

— А если нет? — спросил «назначенец».

Я пожал плечами.

— Ты всё слышал.