Целитель. Назад в СССР

Глава 24

Я проснулся и долго размышлял об увиденном во сне.

— Это был точно сон? — спросил я у Флибера.

— Ты о чём?

— Я же сейчас спал? Спал и проснулся, да?

— Да. Что-то снилось необычное?

— Беседовал. Хм! С Богом, наверное. А правда, что наши миры закрыты коконом?

— Правда. Я же сам тебе говорил об этом. Это происходит одновременно с созданием первого параллельного искусственного мира.

— А кто закрывает?

— Оно само закрывается.

— Но ведь Коля Пеньков перемещался по мирам?

— Нет, он по мирам не перемещался. Я бы знал.

— А торсионные связи?

— Это же просто информационные потоки. Его матрицы были связаны, чтобы усилить ту, которая противостоит тебе.

— М-м-м… А челнок?

— Что челнок?

— Как он тут оказался?

— А где он должен был оказаться?

— Ну… Где вы с пришельцами воевали? Там!

— С чего бы это? Ты с основной матрицей здесь, значит этот мир — первый. Главный. Закрыты оболочкой другие миры. Они, как бы — опухоль в теле этого мира.

— Ничего себе сравнение!

— А как тебе ещё объяснить?

— Значит, проникая сюда, другие могут проникнуть в другие миры?

— Без меня не могут, — снова сказал Флибер. — Это мои миры. Они, по сути, иллюзия.

— Значит, если ты уйдёшь, миры исчезнут?

— С чего бы это? Я уйду куда?

— Ну… Откуда я знаю, куда вы уходите.

— Мы? Уходим? Ты о смерти говоришь? У нас нет такого понятия. И, по вашим меркам, мы живём вечно. Мы для этого и придуманы, чтобы создавать вариацию миров. Модели, так сказать, прошлого. Только используют нас не гуманоиды, а существа вне времени и пространства. Поэтому то, что воспроизвожу я, — это жалкое подобие того, что я могу. Мне даже учиться пришлось использовать минимум вводных и выходных функций.

— Даже так? Даже боюсь представить на что ты способен.

— Чего? — удивился Флибер.

— Опасаюсь, что не выдержит мозг. У Коли, судя по всему, не выдержал именно от переизбытка информации.

— Может быть, может быть… Он здесь сильно ударился в мистику. Ты пошёл немного другим путём.

— Каким? — заинтересовался я тем, что он про меня понял.

— Ты стремился познать людей, а Коля замкнулся на себе.

— Бр-р-р… Не хочу думать о нём! Ты лучше вот, что скажи… М-м-м… Ты говорил про переселение чужих матриц.

— Мы говорили. Ты тоже рассуждал на тему, как Бог дарует людям сверхспособности.

— Ну, да-да… рассуждал. Мне интересно знать… Вот рождается в начале восемнадцатого века, например, Кулибин. В семье какого-то мелкого торговца рождается… Учится читать и писать у какого-то дьячка. Потом, правда, обучается слесарному, токарному и часовому делу. А в тридцатилетнем возрасте изготовил уникальные карманные часы. В их корпусе, помимо собственно часового механизма, помещались ещё и механизм часового боя, музыкальный аппарат, воспроизводивший несколько мелодий, и сложный механизм крошечного театра-автомата с подвижными фигурками. Это как? Возможно ли это, что матрицу из будущего кто-то перемещает в прошлое.

— Скорее не матрицу и её копию, что остаётся в эфирном теле. Я тоже думал над тем, что ты тогда сказал. Я знаю, о ком ты говоришь.

— Откуда? — я удивился.

— «Твой первый» тоже задумывался над этими курьёзами и, я же говорил тебе, что даже сам однажды попросил перенести себя в матрицу одного из бояр московского царя, которого вы называете Иваном Грозным.

— Да, ну⁈ — удивился я. — И что?

— Ну… Прожил там немного. Попытался что-то поменять. Ему чуть голову не отрубил царь, когда тот начал целительствовать, да не спас жену царскую, но потом на царя самого лихоманка, как они говорят в прошлом, напала. Вот он и позвал Фильку поправить ему спину.

— Фильку? В пацанёнка, что ли вселил ты «первого»?

— В Фёдора Захарьина-Юрьева, родного племянника первой жены царя Анастасии.

— Племянника первой жены царя Анастасии⁈ — удивился и одновременно ужаснулся я. — Это в Филарета, что ли[14]?

— Да. Он потом стал патриархом Филаретом. Но «первый» не дорос до Филарета. Утомили его дела царские. Хе-хе. Слишком там всё сложно было.

— Почему «царские» дела? — не понял я.

— Потому, что царь, устав слушать его советы, сделал того царём,. Я потому и знаю ваше прошлое, что оно настоящее прошлое. Потому и про Кулибина знаю.

— Не был Фёдор царём, — мысленно сказал и даже покрутил головой я.

— Откуда знаешь? — усмехнулся Флибер.

— Из истории.

— И что же ты из истории про Филарета знаешь?

Я постарался припомнить и оказалось, что до самого восемьдесят пятого года — ничего. А будущий патриарх Филарет родился в пятьдесят третьем году.

— А когда это случилось? — спросил я.

— В 1564 году. Как раз перед опричниной.

— Это, когда царь, высказал своё «фи» боярам и князьям и, типа, отрёкся от престола?

— Во-во. Типа… Вот, тогда он и назначил малолетнего Фёдора на царство.

— Почему его? У Ивана Васильевича, вроде, своих двое уже должно было быть.

— Так, то свои, а нужен был чужой. Чужая рука нужна. Фёдор царю все уши «прожужжал» по поводу реформ. Вот тот и поставил его, чтобы его руками боярам головы пооткручивать. А за одно, чтобы повод был его царём назначить, если что вдруг с его наследниками случится после его смерти.

— Хм! Интересная версия. Теперь понятно, почему Фёдора насильно в монахи определили, а потом его сына на престол возвели. А то, хрень какая-то получалась. Никак я понять не мог, почему выбрали именно Михаила Романова? И понятно теперь, почему Филарет, когда вернулся из польского плена, стал ему соправителем. Хм! Всё, как-то другими красками заиграло. А то — брат жены царя — и поэтому сам достоин стать царём… Полная хрень, по-моему.

— Не стану критиковать твои предположения. Зерно здравого смысла присутствует, но в те времена логика была несколько иной. Могло бы быть и так. Тем более, что Михаила, фактически, британцы избирали, а не Минин с Пожарским. Те могли кого хочешь выбрать.

— Про это не слышал, но предполагал, — проговорил я.

— Так и зачем ты про прошлое заговорил? — спросил. — Захотелось примерить шапку Мономаха?

— Да, не дай Бог! Хотя… Если только посмотреть, что там твориться? Скучно что-то мне.

— Хм! Скучно ему! Смотри, у Фёдора было пять жён. Будет не до скуки. Справишься?

— Как это пять жён? Зачем пять? Почему пять? — совсем потерялся я, тут же представляя свальный грех, который, я читал, был распространён среди русских христиан в деревнях перед бракосочетанием на так называемых «девичнике» и «мальчишнике». Причём, «спали» именно что «вповалку». И это ещё в девятнадцатом веке. А что творилось в шестнадцатом?

— «Первый» проштудировал всю каноническую и апокрифическую христианскую литературу и запрета многожёнству не нашёл. Он и шёл в прошлое, чтобы, кхм, отбить у Ивана Васильевича его вторую жену Марию Темрюковну.

— А как же? Ты говоришь, на время царём стал… А ведь князь Темрюк-то на долгое его царствование рассчитывал, когда дочек отдавал? Не оскорбиться?

— У Темрюка много жён и много дочерей. Да и выходили они ещё в шестьдесятпервом за него, когда Фёдор только соправителем Ивана Васильевича был. Потом-то, хе, брак на пятерых расторгнут. И в тридцать с лишком лет оженят его на матери будущего царя Романова. Не понесёт ни одна из Темрюковых дочерей. Бесплодны они все поголовно. Кстати, царь тоже женится на одной из дочерей Темрюка и та родит ему сына, но странным образом умрёт через год после родов вместе с сыном.

— Не-е-е… Не хочу я в прошлое. Там потом смутное время… Голод, мор, жадные и хитрожопые князья и бояре, церковный раскол… Не интересно.

— Зато не скучно, — хмыкнул Флибер.

— Это — да-а-а… Со скуки не помрёшь. Отравят скорее…

— Ну… Со мной это вряд ли получится. А «первый» рисковал сильно.

— Что так?

— Он попросил отключить ему память о том, кто он и откуда. Знания оставить, а всё остальное отключить. И «включить» через десять лет. Ха-ха… Я включил, он и бросил всё сразу, ха-ха… «Нахрен, — сказал он, — мне эти 'галеры»! А у него там даже космический челнок был. Но он всё бросил и вернулся в свой мир.

— Челнок? Откуда у вас был челнок?

— Как это откуда? Мы же его репарациями получили.

— Так это мой челнок⁈ — удивился я. — А когда же он «летал» в прошлое?

— Да вот, кхм, в том предыдущем мире и «летал». Когда ему сильно скучно стало, а потом вернулся и сразу куда-то, кхм, «испарился», оставив «второго» сам на сам.

— Интере-е-е-сно, — задумчиво «проговорил» я, но тут же опомнился.

Путешествие в прошлое, это ведь то же самое, что в чужое будущее. Там много чего интересного, но оно не имеет отношение к моей жизни, а «строить» чужую, мне совсем не хотелось. Тем более не хотелось, хоть что-то в этом прошлом менять.

— Не-е-е… Не хочу я жить чужой жизнью, — проговорил я. — И менять ничего не хочу.

— Ну, во-первых, так далеко в прошлом чего поменять, чтобы оно повлияло на будущее, и не получится. Тем более — это период времени, который будто специально стёрт стирательной резинкой. Вымараны многие места. Поэтому и выбрал «ваш 'первый» этот период. Дальше уже сложнее было бы сохранить настоящее будущее. А во-вторых, можно ведь и в своём теле переместиться. Вернее, создать здесь бота и его переместить. Это же твоё прошлое! Ты даже можешь сделать из него параллельную версию.

— Не-не-не… Не хочу плодить сущности. Я бы и те миры позакрывал, да «второго» обламывать не хочется. Живёт же человек… К чему-то стремиться…

Я вздохнул.

— Что, сильно тяжко? — спросил Флибер.

— Да, не то слово! — со вздохом ответил я. — Вроде, как я сам переживаю жизнь заново.

— Так, оставь за себя матрицу, а сам поживи другой жизнью. Оно трезвит. «Первый» же не один раз нырял в прошлое. Думаешь он вынес бы непрерывный круговорот одних и тех же событий и лиц? Он бы на десятом перерождении свихнулся. Только он всегда выбирал второй вариант. То есть, с ботом. Он это компьютерной игрой называл. Особенно помахать мечом или сабелькой любил. Мастер был и из лука пострелять. На складе в его мире даже его амуниция храниться.

— Хм. Почему не знаю про амуницию? — напрягся я. — Не ничего в памяти про его путешествия.

— Это его «закрома», как он любил говорить. Нет его сейчас, а то бы так и не раскрыл… Кхм… Если бы ты не спросил, да… Спросил бы — сказал.

— Интересно девки пляшут, — подумал я.

Компьютерные игры я успел полюбить. Хоть и простенькие они были в этом мире. Но я же «летал» и в другие миры… И даже компьютеризировал свою бухгалтерию. Да и чужая память «помнила» игры. А может это были и не игры?

— Надо поду-у-мать… Мать-мать-мать-мать… Какой прекрасный день, сказал джигит в русских горах. Мать-мать-мать-мать, — ответило эхо привычно.

Вспомнил я какой-то анекдот[15].

— Про опричнину понять бы хотелось. Да-а-а… Толком ведь никто не понимает, что и зачем творил Иван Грозный. А с другой стороны… Я, что, историк какой? Зачем оно мне? Монограмму издать? Так, кто поверит? Документы где? Источники, так сказать… Зарыть клад, а потом найти. Рукописи… Или библиотеку Ивана Грозного… Да-а-а… Был бы я шутником, можно было бы столько фальшивок налепить. С моим умением рисовать и писать… Хм! Но я не шутник и не получаю удовольствия от вранья. Хм! Хоть и не без греха. Приврать всё-таки мастак. Присочинить, ага.

— О-о-о… А может книжки начать писать? Сидишь себе в тереме, глядишь на улицу, смотришь на то, что происходит, и пишешь. Или не в тереме. Пристроиться бы дьяком. Хм! Посольского приказа, хм! Феофан!

— Слушай! — обратился я к Флиберу. — А ведь мы можем в Фёдора, э-э-э, Филарета одну из матриц посадить.

— Зачем тебе это? — удивился Флибер.

— Как, зачем? А он меня куда-нибудь пристроит. Землицы отпишет, на службу возьмёт. Я же могу каким-нибудь, э-э-э, фрязиным быть. Или немцем. Сильно умным. Построю что-нибудь. Или войско стану обучать. Во! Точно! Можно ведь и ботов с собой взять! Иботов, ха! Иботов… Ты говоришь, «первый» был мастером из лука пострелять и сабелькой помахать. Вот и наделаем копий его матриц и ботам вставим. Ии будет у меня армия.

— Кхм! — прервал мои измышлизмы Флибер. — Не желательно бы дополнительных ботов плодить. Один-два — куда ни шло, но армию…

Я вдруг понял, что меня «занесло на повороте».

— Хм! Извини! Размечтался!

— Возьмёшь с собой человек пять и достаточно. Ну, десять… Но сразу предупрежу… Огнесрел с собой не бери. А вот гранаты можно. Гранаты уже есть. Не такие, конечно, как ваши, но хоть не привлекут внимание. А за автомат могут и на костёр отправить. Да и зачем тебе, если ты именно, что «поиграть» хочешь. В смысле, — пощекотать нервы. Жить же ты там не собираешься долго?

— Нафиг, нафиг! Нас и тут неплохо кормят! Какой смысл?

— Ну-у-у… Как какой смысл? «Первый» у испанцев картофель и помидоры заказал и начал культивировать. Глядишь и кто-то от голода из селян не умрёт. То же и с мором. Я бы вакцинацию от оспы провёл, чумы, грипа, тифа. В тысяча пятьсот семидесятом году во время эпидемии чумы в Москве летом-осенью умирало ежедневно по шестьсот-тысячу человек в день. Людей едущих в Москву конная стража ловила и жгла вместе с товаром и лошадьми. А началась эпидемия в шестьдесят седьмом в Пскове и Новгороде.

— Ничего себе! — обалдел я. — Сурово.

— Причём, мор в Москве продолжался до семьдесят второго года, а по россии до восьмидесятого. И, естественно, после мора — голод. Землю-то некому было обрабатывать. Запустение. Вот и смотри: «Какой смысл?».

Я вздохнул и кое-что вспомнил.

— Так резня в Новгороде в семидесятом случилась из-за эпидемии и голода?

— Новгород отказался перестать продавать хлеб за границу, а монастыри, наиболее обеспеченные зерном, отказались передать хлеб Москве. За это и был наказан митрополит Пимен, который наложил запрет передавать зерно в Москву.

— И писали, что бунтовщики и хотели отдать Новгород Литве.

— Это будет повод.

— Хм! А я всё время думал, зачем Грозный крестьян и торговцев грабил и казнил? А они взбунтовались против продразвёрстки. Ха-ха… А ещё советскую власть ругали.

— А вообще-то на Руси эпидемии практически не прекращались. Антисанитария и безграмотность. Болезни «перетекали» из региона в регион и возвращались обратно. Чума в Москве свирепствовала и в тысяча пятьсот пятьдесят четвёртом году, когда из города уехала вся знать, а потом город закрыли. И по косвенным событиям можно предположить, что Грозный уехал в Александровскую слободу в шестьдесят четвёртом году из-за признаков начавшейся эпидемии в Новгороде.

— Интере-е-е-сно. Игра, говоришь? Цивилизация? Сим Сити? Крусадер Кингс? Хм! А почему бы и нет? Приехал такой весь из себя немецкий лекарь и давай всех вакцинировать. Ведь на вилы поднимут. Но… Если эти эпидемии с пятьдесят четвёртого года, а может и ранее, то зачем начинать с шестьдесят четвёртого года?

— Когда, говоришь, Фёдор Романов родился? — спросил я Флибера.

— В пятьдесят третьем.

— Да-а-а… Поздновато… Хотя… Эти эпидемии как блуждали по миру караванными путями, так и поныне блуждают. И если по-настоящему бороться с ними, то бороться надо снизу, от сохи, так сказать. Не верит народ в государеву милость. Вернее, в милость то верит, но ежели царёвы слуги начнут простой люд насильно хватать и иголки в него тыкать, царя назовут каким-нибудь дурным словом. Например, — Иван Ужасный. А если бы мне пристроиться сельским лекарем-знахарем, вот тогда бы да… Можно было бы попробовать полечить народ. Не много вылечишь, таким способом, конечно, но… Всё ведь в этой жизни относительно.

Помнится мне вакцины, бывают и сухими, и это очень здорово, так как и противочумную вакцину и вакцину против оспы можно наносить безыгольным методом. Развёл в растворе поваренной соли и вводи. Да-а-а… Это мне бы было интересно. Хм! Только как реализовать сей интерес? Кто же меня в свою общину примет?