Целитель. Назад в СССР

Глава 23

Месяц отдыха прошёл прескверно. Ожидание «бумса» утомляло, а «бумс» всё не случался. Никто мне не звонил, не просил вернуться, не кричал панически в трубку: «Шеф, шеф, всё пропало. Гипс снимают, клиент уезжает!». Но, нет. И тишина угнетала. Жена, дети радовались экваториальному солнцу, аттракционам острова Сентоса, огромным, по меркам советского союза, торговым центрам, на первых этажах которых имелись развлекательные площадки для детей и меня, было прохладно от кондиционеров, имелось кафе, а выше несколько этажей бутиков для жены.

В Сингапуре был открыт филиал Владивостокской базы флота и у меня была оформлена рабочая годовая виза, по которой можно было брать с собой семью. Филиал арендовал жильё в спальном районе в девятиэтажном доме, и проживание нам обходилось не дорого. Жена даже стала привыкать к сингапурскому житью-бытью, а дети, так те в общении между собой перешли на английский и немного на малайский.

— Вот бы сюда маму с папой и Тимку с Элей, — как-то сказала она мне.

— Хм! Какие вопросы? Финансовое обеспечение имеется. Но тогда и нам придётся переезжать.

— Естественно! Я их тут одних не брошу.

— Надоест постоянно жить, — скривился я. — Тут и климат не ахти, и народ с чужим менталитетом. За солью к соседке не зайдёшь. Да и друзья-товарищи там останутся. Лучше наезжать сюда, чтобы оскомину сбить. Тесть хорошо пристроился у нас в конторе. По снабжению трудится. Здесь заскучает. Командировку можем ему оформить. Пусть сюда тёщу возьмёт, и твоих Тиму с Элей. Не проблема.

— Да? А так можно? — жена посмотрела на меня задумчиво.

— Я же говорю…

Меня так и тянуло зайти в известные мне банки, где под именами Джона Рэдклифа и Джона Смита лежали, кхм, миллионы, но я себя категорически сдерживал даже о т того, чтобы хотя бы одним глазком посмотреть на эти цифры. Не мои это были денежки, хе-хе. Ими активно пользовалась «контора». Вернее, её тайная структура, которая с развалом СССР нырнула на глубину и продолжила свою нелегальную работу. Я, кстати, тоже иногда выполнял простенькие поручения Дроздова. Чаще всего, они заключались в проверке агентуры «на вшивость».

Две недели мы отдохнули в Сингапуре, неделю на Борнео, где Ларисе категорически не понравилось из-за неприятной и ядовитой фауны в виде слизняков и насекомых. Очень не любила она этих тварей наших меньших.

Потом мы вернулись в Сингапур, где сели на наш танкер и переехали на нём во Вьетнам, где я им показал настоящую тропическую погоду в виде жесточайшего ливня и молний, бьющих в море и в нефтяные платформы.

На танкере мы перешли в Японию, где тоже погуляли пару дней и наконец-то, уставшие от впечатлений, вернулись домой.

— Мы, кхм, не стали вас беспокоить, так как всё, вроде как, решилось, — сказал мне Григорьев, когда я позвонил ему из своей квартиры.

— Хм! — недовольно хмыкнул я. — Я вернулся. Беспокойте.

— Ваш Пеньков устроил в управлении разгром. Он приходил несколько раз, пытаясь встретиться с вами. И домой тоже приходил, но охрана его не впускала. Тут неплохо сработала система доступа по индивидуальным магнитным ключам. Ну… Относительно неплохо. Пеньков всё равно проник в подъезд и ломился в вашу дверь. Но это уже после того, как он проникнул в управление и пронёсся, как ветер по кабинетам первого этажа, переворачивая столы и стулья.

— Как же он ушёл? — удивился я. — А охранники?

— Он отключил обоих чем-то вроде электрошокера и выпрыгнул из окна женского туалета второго этажа, а там, по сути, третий этаж… высота приличная.

— Ничего себе «приличная»! У нас потолки четыре метра.

— Там травяной откос. Ушёл, короче.

— Хрена себе, «ушёл»!

— В тот же день его и взяли в вашем подъезде. Специально позволили зайти вместе с жильцом.

— Где он сейчас?

— На Шепеткова. В Изоляторе. Буйствовал неделю как. Сейчас успокоился. Уже неделю… Но находится в изоляторе.

— Это хорошо, что в изоляторе.

— Кхм! При задержании пришлось применить электропарализаторы. Он покалечил двоих спецов. Тяжкие телесные. Двум спецам.

— Он сильный, как слон и быстрый, как пантера.

— И он швыряется электрическими шарами, — тихо проговорил Григорьев. — От которых у тренированных парней останавливается сердце. Всего в задержании участвовало восемь человек. Дошло до твоего Пенькова двое. Остальные или лежали в отключке, или реанимировали их. Говорят, что у этого монстра электрический заряд кончился.

— О, как! Электрический заряд? Батарейка, что ли разрядилась? Аккумулятор?

Я позволял себе шутить с Григорьевым, якобы не веря в то, что он говорит, а самого изрядно подёргивало.

— Не знаю, что там у него разрядилось, — буркнул Григорьев, — но своим спецам я верю. У них и следы на груди, как от удара электротоком.

— Думаешь, поймал меня⁈ — спокойно проговорил Коля, как обычно, улыбаясь. — Всё равно меня выпустят. Сейчас время другое. Гуманное.

— Разве я тебя ловил? — спросил я его, пытаясь разглядеть его тонкие тела.

— Ловил-ловил. На любовь ловил. Но я — не человек, меня на пустой крючок не поймаешь. Любовь, это для меня пустой звук.

— А что для тебя не «пустой звук»? — просто спросил я.

— Ха! Хитрец! Хочешь узнать, на что меня можно поймать? Так не обольщайся! Не поймаешь ты меня ни на что! Но получить моё покровительство можно, обменяв его на жертву. На человеческую жертву.

— Фу, млять, какая пошлость! — подумал я, продолжая «ковыряться» в оболочках Пенькова. — Псих-псих, а туда же… Мессия, ска! Да, что ж такое⁈ Не могу пробиться дальше его нейросети!

Коля посмотрел на меня с интересом.

— Попытка не пытка, правда, товарищ Берия? Сказал товарищ Сталин. Так, что ли в анекдоте? Не получается?

Я посмотрел ему в глаза. Он сидел, пристёгнутый ремнями к креслу.

— Что не получается?

— Поковыряться во мне не получается? И не получится. Всегда ты во мне ковырялся. И когда вместе работали в комитете ВЛКСМ. Думаешь, я не чувствовал? Я всё чувствовал. Ты тогда был силён, а я слабый. Но сейчас я сильнее тебя. Потому, что я много медитировал. Я очень много медитировал! Чакры раскручивал! Чуть не ослеп. Из глаз и из ушей кровь шла. Горлом кровь шла. Но я поборол себя. И сейчас я сильнее тебя.

— Если бы я хотел в тебе что-то сломать, я бы сломал. Но нет. Нет у меня такого желания.

— Это пока. Скоро ты захочешь меня убить и это и будет та жертва, за которую я прощу тебя.

— Хм… Коля, ты болен! — я вздохнул. — Не хочу и не буду я тебя убивать. Ты — мой друг.

— Никогда мы не были друзьями, — вдруг ощерился он. — Ты всегда считал себя выше меня и даже говорил со мной свысока. Мастер каратэ! Да, я лучше тебя! И лечу я лучше тебя!

Пеньков побагровел. А я так и не мог пробраться сквозь его нейросеть. Она словно настоящая сеть предотвращала мои попытки проникновения «глубже».

— Зачем я должен убивать кого-то? Зачем это тебе?

— Это докажет, что ты действительно мне друг. И что ты готов идти вместе со мной. Зря ты тогда отказался, когда я тебя звал.

— Когда это ты меня звал? — удивился я. — И куда?

— Как куда? Со мной. Я же миссия. Помнишь, я говорил, что я — Иисус Христос.

Внутри меня похолодело и сердце сделало «тык-дык-дык», вместо «тык-дык».

— Не помню, что-то. Когда это было?

— Ой, да, ладно крутить со мной! Всё ты прекрасно понимаешь и помнишь.

— Что я понимаю? — продолжал я играть «дурака», а у самого два ли не зубы застучали друг о дружку.

— Что я везде! — вдруг рыкнул Коля словно, млять, «терминатор». Он вдруг потянул руки друг к дружке. Вены на его руках набухли неимоверно. Потом он чуть дёрнул руками и кожаные ремни лопнули.

— Меня бы и цепи не удержали, — сказал он и поднялся с кресла-каталки.

Ноги у него не были привязаны и он шагнул ко мне. Я не отступил. Он шагнул ещё. Я стоял. Между нами оставалось метра полтора.

— Смелый, да? — спросил он продолжая улыбаться, но прищурившись — он, вообще-то. Был близорук, но скрывал близорукость такой «ленинским прищуром». — Не веришь в мою силу?

— Верю, как не поверить, если собственными глазами видишь?

Коля посмотрел на свисающие с рук обрывки ремней и скривился.

— Это ерунда. Смотри, что я умею.

Он сделал рукой движение, словно он что-то подбрасывает на ладони и с неё сорвался и завис в воздухе плазмоид.

— Что молчишь? Видишь, что я могу?

— Что я должен видеть?

Коля удивился.

— Как, это что? Вот! Шарик видишь⁈ — повысил голос Пеньков, продолжая делать движения, словно он подбрасывает на ладони мяч. Плазмоид послушно подлетал и опускался в его ладонь.

— Шарик? У тебя в руке? — спросил я.

— Да.

— Не вижу. Откуда ему там быть?

Коля посмотрел на меня не понимающе.

— Ты прикалываешься? — спросил он. — Вот шар.

Он ткнул в шар указательным пальцем другой руки и тот втянулся в него.

— Чёрт! — сказал он и тут я ударил.

Я хотел сначала долгое время с ним играть в «почемучку», но быстро понял, что это не продуктивно. Коля шарахнет плазмоидом по чему-нибудь более материальному, чем я, и поймёт, что я с ним «валяю дурака». Да-а-а… Николая Ивановича Пенькова валяю, ага…

Если драки не избежать, надо бить первым.

Я ударил его не плазмоидом, а своим силовым полем, пытаясь достать его тонкое эфирное тело. Ударил, словно кнутом. Ударил так, как бил тогда, в коридоре офиса «Экспополиса». Ударил так, что Коля отлетел к стене.

— Жертву, так жертву, — сказал я сам себе перед ударом. — Я принесу тебя в жертву, но не тому, кому ты думаешь, а самому себе.

Я сказал так, потому что не верил ни в бога, ни в дьявола.

— Вот так, да⁈ — удивился Коля даже как-то обиженно и махнул в мою сторону рукой, из которой вылетело несколько искрящихся бело-голубым светом «электросварки» шариков. Однако они, подлетев к моей, поставленной перед ними ладони, все исчезли.

Пеньков махнул рукой ещё раз и ещё. Но всё с тем же результатом. Шарики летели в меня как из пулемёта, но растворялись при соприкосновении с моей ладонью. Без шума и пыли, только с лёгким потрескиванием.

В то же время я хлестал его своим «кнутом», как «сивку бурку», пытаясь выбить из него «всю дурь». Со всей «любовью» бил! От души, как говорится! От каждого удара Пенькова корёжило. К моему удивлению удар по нейронам, то есть по нервам, имел не просто болевой эффект, а эффект сверхболезненный. Через какое-то время у Коли энергия кончилась, а боль от моих ударов не прекращалась.

— Хватит! Хватит! — наконец-то взмолился он забившись в угол.

Ещё два раза ударив кнутом, я удивился тому, что активно дышу. Словно во время силовой нагрузки. А ещё я заметил, что во мне клокотали, соединившись, две силы: электрическая, пришедшая от плазмоидов, и биоэнергетическая, вливающаяся в меня таким потоком, что позавидовал бы Ниагарский водопад.

Коля сидел скрючившись, но мне не было его жалко. Моя левая рука, кроме того, что вбирала в себя плазмоидов, держала Пенькова, прижимая его силовым полем. Продолжала она его держать и сейчас.

— Отпусти, раздавишь, — наконец взмолился он.

— Не-е-е, — сказал я и несколько раз выдохнул, вытолкнув воздух диафрагмой. — Пока я не оторву тебе голову, я не успокоюсь. Ты же предлагал себя в жертву, вот и терпи.

Я так надавил на его нейронную оболочку, что она в конце концов лопнула, пропустив меня к эфирному телу, которое тоже лопнуло, как радужный мыльный пузырь, а там! Мама дорогая! Его астральное тело кипело и бурлило сине-лиловыми всполохами, словно северное сияние, а торсионные жгуты были не расслаблены, как у меня, когда я по ним перемещался из мира в мир, а напряжены, как торсионы на автомашине, выполняющие функцию рессор и пружин.

Видно было, что по ним шли потоки, но не силы, как у меня, а информации. Потоковый информационный обмен, мать его.

— Руби его! — крикнул я мысленно Флиберу и Флибер рубанул. Сине-фиолетовая аура вокруг Колиного тела стала медленно меркнуть и через минуту совсем погасла, а само тело обмякло и не сползло по стеночке, только потому, что находилось в углу. Его астральное тело погасло совсем. Я переключил свой взор на его эфирное тело и увидел, что и оно начало таять. Стала гаснуть и нейросеть.

— Млять! Что делать! Что делать! Что делать! — мне не хотелось, чтобы он умирал здесь.

— Давай вставим ему чужую матрицу, — сказал Флибер. — Я пока приторможу время, пока ты думаешь.

— А как это?

— Ну-у-у… Я же говорил. Мало ли кто умирает в данный момент.

— Но он же снова сойдёт с ума, когда воскреснет в чужом теле.

— Сойдёт, не сойдёт… Он и так в дурке. Посидит, оклемается. Всё лучше, чем умирать.

— И сколько ты так уже пересадил? — с подозрением спросил я.

— Не очень много. И только по указанию «твоего первого я».

— Не-е-е… Ну его на хрен! Умерла, так умерла. Запускай время.

Дверь распахнулась, я отступил в сторону, и к Пенькову метнулся санитар. На самом деле наша с Колей схватка промелькнула за пару секунд. Поэтому, наблюдающие за нами в дверное окошко, санитары во-первых, — всё видели, а во-вторых, — появились довольно быстро после того, как Коля разорвал ремни и метнулся от меня спиной к стенке, ударившись об неё головой. Я его руками не трогал. Зачем махал на него рукой? Да хрен его знает!

— Сердце остановилось, — сказал санитар, раскладывая Пенькова на полу и приступая к массажу сердца. — Покиньте палату, пожалуйста.

Уходя, я с трудом сдержал себя, чтобы сердце не запустить.

— Не-не-не… Умерла, так умерла, — снова успокоил я себя. — Я-то тут причём, если он и так был мёртвым? Он держался на чужом астрале!

— А что с другими, э-э-э, Колями? — спросил я Флибера.

— Все в таком же состоянии.

— О, как! — удивился я. — А челнок?

— Рванул, как ты говоришь, по бездорожью. И, я так и не понял, кто кого держал?

— Дела-а-а…

Кто-то, для кого время течёт не линейно, давно наблюдал за мирами, созданными Флибером и локализовал их в пространственно-временном коконе.

— А нельзя их оставить? — спросил я.

— Это физически невозможно.

— А можно, чтобы тохи не прилетали?

— Не возможно повлиять на будущее других миров.

— Ну, тогда, чтобы их не сбили?

— Нельзя. А зачем ты думаешь о них и за них?

— Ну… Мне их жалко.

— Да-а-а… В этом вы, люди отличаетесь от тех же тохов. Им никогда не придёт в голову мысль думать за другого и попытаться исправить ошибки других. Это их судьба. Тем более, что они ведь не умерли. Они впали в сон. Сон до тех пор, пока их не найдёшь ты и в тебя не вселится один из них. А потом и в других твоих коллег. Потом они будут жить в вашем мире и может быть этот симбиоз поможет человечеству. А может и не поможет. Кто знает?

— Так, значит, всё было зря?

— Для кого?

— Ну… Для этого мира…

— Разве ему от этого стало хуже? Мир существует и уже только это одно — хорошо. Помнишь? И он сказал, что это — хорошо.

— Помню. Тогда зачем это всё было нужно?

— Это же ты захотел? Тебе казалось, что тебе под силу изменить будущее. Оказалось, что можно, но только в своём мире, не создавая прокладок и не плодя параллельных сущностей, которые постепенно пожирают всё тобой сделанное.

— И что же мне сейчас делать?

— Как что? Живи! Изменяй этот мир! Любой человек изменяет мир под себя и для себя.

— А потом? Потом я умру?

— Конечно умрёшь, ты же существо биологическое.

— Но мой разум? Матрица?

— Разум живёт вечно и ты будешь жить вечно, как и другие человеческие и не человеческие матрицы. И тот путь, что прошла твоя матрица, есть бесценный дар тебе от меня. Будет о чем вспомнить на досуге.