Будни феодала

Глава 16

Глава шестнадцатая

Холодно и сыро… Словно не лето на дворе и не южные широты, а поздняя осень, где-то в средней полосе. Слякотная и зябкая. Вода сочится по каменным стенам и скапывает с потолка. Глинобитный пол влажный и скользкий, как запотевшее стекло. Охапка прелой соломы, заменяющая узнику постель, мокрая, хоть отжимай. Бросить в костер — погасит самое жаркое пламя.

Черт, ну вот зачем я про костер вспомнил? Только еще холоднее стало… Блин, такой колотун, что кресло рядом с жаровней, в которой раскалялись орудия пытки, кажется не таким уж и неприятным. По крайней мере, сидя в нем, я дрожал не от озноба. Просто не люблю такие места. Еще со школьного стоматологического кабинета. Слава Богу, здесь палачи до бурильной машины еще не додумались, а всякие там клещи, пилы и крючья даже с виду не такие страшные. И не жужжат…

К слову, хан Махмед-Гирей оказался милейшим седобородым стариком с умным взглядом и лицом человека пожившего достаточно, чтобы научиться отличать ложь от правды без допроса с пристрастием.

Сперва меня напоили каким-то горьковатым отваром, с запахом мяты и горечью полыни, от которого мне захотелось спать. Можно прямо в кресле пыточной, только б не мешали. Но, не тут-то было. Седобородый старик присел на стул напротив и, пристально глядя в глаза, стал задавать разные дурацкие вопросы:

— Ты лазутчик гяуров?

Наверное, стоило послать, но спать хотелось немилосердно, а он же так просто не отвяжется. Проще по-быстрому ответить.

— Нет.

— Краков большой город?

— Не знаю.

— А Варшава?

— Не видел.

— Где сейчас польный гетман Хоткевич?

— Без понятия. Впрочем, если он полевой, то видимо — в поле.

— Что ты искал в Ак-Кермене?

— Рынок…

— Рынок?

— Ну, базар… ярмарок… Такое место, где покупают и продают…

— У тебя много товара?

— Набралось понемногу.

— Ты враг?

— Чей?

— Высокой Порты.

— А где это?

Вопросы сыпались даже быстрее, чем я успевал а них отвечать. Старику, вроде, как бы и не важно было, что я говорю. Он только буравил меня взглядом, словно старался разглядеть что-то внутри.

— Крепость Ак-Кермена больше чем московский кремль?

— Понятия не имею.

— Правда, что купола Киевской Софии покрыты чистым золотом?

— Говорят. Сам не видел.

— Сколько куреней на Сечи?

— Не знаю. Много, наверно.

— Давно там был?

— Никогда.

— Вот как? А где ты родился?

— В колыбе.

— Что это?

— Пастуший домик в Карпатах… Карпаты — это горы.

— Родные заплатят за тебя выкуп?

— У меня никого нет... А для посредника я денег не припрятал.

Эти слова настолько озадачили хана, что он замолчал, задумчиво поглаживая бороду.

— Умерли? Убиты? Ты ищешь мести?

— Скорее, я умер. И мне некому мстить… Не в этом мире. А теперь, уважаемый, если ты не против, я немного вздремну. Хорошо? Что-то меня кумарит не по-детски.

— Последний вопрос. Ты много мусульман убил?

— Не считал. Две дюжины… Может, три.

— В Бога веруешь?

— Как все…

— Мусульманство примешь?

— Сказать откровенно, мне нравится, что Коран разрешает мужчине иметь несколько жен. Но с запретом на горилку, вы хватили лишку… — ответил я уже откровенно зевая. — Отмените этот пункт, и я ваш. Джаз, бакс, секс…

— Понятно.

Хан неторопливо поднялся.

— Этот гяур не лазутчик поляков или казаков. Скорее всего — он атаман разбойничьей ватаги. Пытать его бессмысленно — ничего важного он не знает. Но и в живых оставлять нельзя. Из таких как он даже галерного раба не получится — одно беспокойство. Бросьте в темницу. Послезавтра праздник — казним. Голодом не морите, чтобы не обессилел. Людям нравится смотреть на чужие страдания. Пусть насладятся вдоволь… — и ушел.

Помощники палача отвязали меня от стула, попутно наградив дюжиной тумаков и оплеух. Но, видно было, что проделывают они это не со зла, а для порядка и поддержания квалификации. Потом отвели в камеру и оставили… отдыхать.

Допросное зелье свое взяло, так что я и не заметил, как отрубился. Очнулся, когда сквозь прорубленную под потолком отдушину в камеру заглянули звезды.

Спал я, естественно, лежа на полу, так что когда проснулся, одежда моя оказалась насквозь промокшей и изгвазданная глиной (именно глиной — нюхал). И если я не хотел врезать дуба раньше, чем мне помогут в этом палачи, надо было хоть немного согреться.

Сперва я стал прохаживаться и размахивать руками. Помогало мало. Даже наоборот. Мокрая ткань вытягивала тепло из тела еще быстрее. Тогда я разделся до пояса.

Шум, производимый разминкой, привлек стражников. Сперва они просто заглядывали сквозь окошко в дверях, пытаясь понять, что я делаю. Но темень в камере стояла такая, что хоть глаз выколи, так что вертухаи забеспокоились.

— Эй! Гяур?! Ты что делаешь? — спросил один.

— Подкоп рою. Не мешай…

Мой ответ вызвал громки смех и ряд комментариев, самым безобидным из которых был вывод о безумии на почве страха перед казнью. Но, поскольку я не останавливался и не отвечал, только сопел все громче, стражники потребовали прекратить.

— И не подумаю…

Они немного отошли и стали советоваться, судя по голосам, за дверью было трое.

— Оставим его, пусть делает, что хочет. Никуда гяур до утра не денется.

— А если убежит?

— Отсюда? — рассмеялся первый. — Это невозможно. Стены толщиной в два касаба* (*1 касаб = 3,39 метра)

— Я слышал, среди гяуров попадаются истинные дети шайтанов. Казаки их зовут характерниками. Так они могут и сквозь стены проходить и под водой долго находиться. Совсем не дышать. Кривой Исмаил рассказывал, что в позапрошлом году, по приказу Сабудай-мурзы, одного запорожца живьем закопали, так земля на могиле пять суток шевелилась! Если б не связали — точно ушел бы!

«Вот, сука! Ну, погоди, мурза! Жаль, не послушался Агнешку. Разорвали б тебя лошадьми — не сидел бы сейчас в темницы. И почему человек всегда такой умный задним числом? Как шутят иудеи: «Господи, дай мне наперед такой ум, как у моей жены после!»

— Ну и что? Уйдет, так и Аллах ему в помощь. Нам чего беспокоиться? — отозвался третий голос.

— Вот и видно, Абдула, что ты новенький в страже… — чуть снисходительно объяснил второй. — Зачем гяура в темнице держат, знаешь?

— Великий Хан решил казнить его на праздник перед толпой.

— Верно. И слух об этом уже по городу пошел… А теперь, скажи: что будет, если гяур сбежит? Думаешь, Махмед-Гирей отменит казнь?

Видимо, тот, кого спрашивали, пожал плечами, потому что ответа я не услышал.

— Никогда и ни за что хан не нарушит своего слова. Обещал подданным зрелище — они его получат. А кто для этого взойдет на эшафот, народу все равно. Вот только, я думаю, что вместо сбежавшего пленника, на кол сядет или повиснет крюке нерадивый стражник. А то и все, кто его охранял, разом.

— Я не хочу на кол! — забеспокоился Абдула. — Я в прошлом месяце взял в дом вторую жену! Ласковую и игривую, как котенок.

— У меня нет молодой жены, но на кол я тоже не хочу, — согласился с ним первый.

— Тогда, идем за факелами и ключами. Надо посмотреть, что неверный делает.

Против этого никто не возражал, и стражники потопали в сторону кордегардии. Я даже не поверил такому везению. Как не крути, а трое бойцов — в полутьме и на скользком полу — это шанс. И не попытаться использовать его, по меньшей мере, глупо.

Охранники возвращались. Единственное место, где они меня не увидят, когда войдут, — за дверью. Но и они об этом знают и будут начеку. А вот чего они действительно не ожидают — что я и в самом деле рою подкоп. И застав меня за этим занятием, непременно захотят посмотреть поближе и убедиться, что их тревоги напрасны.

Значит, быстро в позу лебедя и начинаем пыхтеть…

Двери отворились таким мощным пинком, что вздумай я спрятаться за ними, был бы сейчас если не оглушен, то прижат к стене массивной железной створкой. Они и запрыгнули внутрь, с обнаженными саблями на изготовку, и встав вполоборота к моему предполагаемому укрытию. В проеме остался только третий стражник, держащий в обеих руках по факелу.

— А ведь не соврал гяур… — удивленно хмыкнул тот, кого я называл «вторым». — Роет…

— Угу, — поддержал его «первый». — Вот только на характерника он ни чуточки не похож. Думаю, все-таки Аллах проявил свою милость и бедняга спятил.

— Похоже на то, — согласился Абдула. — Но, раз мы уже вошли, давайте посмотрим. Вся ночь впереди, а я хотел бы спокойно спать.

— Ну, да… — хохотнул «первый», делая шаг вперед. — Где еще отдохнешь от молодой жены, если не на дежурстве?

* * *

Сумасшедшего стражники не опасались, тем более, втроем — так что сабли вложили в ножны.

— Эй, гяур! Хватит нам свой зад демонстрировать! Ну-ка, показывай, чем ты там занят?..

«Второй» без затей пнул меня в седалище, заставив растянутся ничком.

В общем-то, я и сам так планировал, чтобы закрыть телом предполагаемый подкоп, и тем самым заставить одного из охранников подойти поближе и наклониться ко мне. После чего должен был последовать захват руки и удар в горло. Причем, из-за скудности освещения, все вполне могло остаться незамеченным. И пока тело не свалится, у меня будет пара секунд, чтобы вооружиться и вскочить на ноги. Ну, а дальше — как повезет…

Главное, чтобы не опомнились и не бросились наутек. Тогда, шансов нет. Захлопнут дверь, позовут на помощь, и все — пишите письма. А вот если решат погеройствовать…

Напрягся и приготовился атаковать, как только почувствую прикосновение. Но, вместо этого, охранник почему-то застонал и… свалился на пол рядом.

Резко разворачиваюсь, пытаясь понять, что происходит и как действовать.

Из троих стражников на ногах остался только третий. Тот что с факелами. Вернее, теперь факел оставался один. В другой руке татарин держал кинжал.

— Антон-ага… Это Абдула.

«К вашему отряду присоединяется Абдула», — отозвался «секретарь», что-то ставший излишне молчаливым в последнее время.

— Абдула?.. — я поднялся на ноги. Проверил лежащего рядом. Труп. Осмотрел второго. Аналогично. — Ты как здесь оказался?

— Я пришел за вами… Как вы? Ноги целы? Идти сможете?

— Могу…

Забавный поворот сюжета.

— Что значит пришел?

Меня всегда напрягали феноменальные по степени бессмысленности диалоги в подобных ситуациях, и сам же несу подобную околесицу. А что делать, если ничего умного в голову не приходит. Не молчать же… И чтоб хоть немного реабилитироваться, принялся раздевать того из охранников, что больше подходил по габаритам.

— Я на десять лет продался Кара-мурзе. Отслужил три… — одобрительно оценил мои действия Абдула и придвинулся ближе, так чтобы дать больше света. — Когда вас увели стражники, хозяин предложил простить долг в обмен на вашу свободу. Или, если не получится иначе — смерть без мучений.

— Спасибо, что выбрал первый вариант. А товарищей не жаль? Все же единоверцы твои.

— Свиньи и шакалы им товарищи! — презрительно сплюнул Абдула. — Они из рода Гасан-бея. Мои кровники… Это Керим, старший сын Гасан-бея разорил и убил моих родителей, пока я был в походе, а потом — потребовал вернуть долг, который отец взял у из семьи. Из-за них я и оказался в рабстве. Чтобы выкупить младших братьев и сестер.

— Выберемся из города, я тоже в долгу не останусь. Обещаю…

Татарин гордо выпрямился.

— Абдула не купец, Абдула — воин. Двойную оплату за одно дело не берет.

— А кто говорит о плате? — одежда охранника, хоть и жала под мышками, имела одно существенное преимущество перед моими лохмотьями — была сухая. — Подарок от друга никому незазорно принять. Тем более, от всего сердца… Впрочем, не будем делить шкуру неубитого медведя. Как выберемся, тогда и обсудим. Я готов.

— Хорошо… У выхода из подземелья, в кордегардии еще двое охранников. У них ключи от внешней решетки. Убрать их надо без лишнего шума. Снаружи никого не должно быть, но всякое бывает. Вдруг, кто-нибудь мимо пройдет… Если тревогу поднимут — из города не уйти. Хан велел вчера усилить ночные дозоры и патрули.

— Сделаем… А это ключи от всех камер? — указал я на внушительную связку на поясе у второго мертвого татарина.

— Наверно. Я не знаю.

Ну, правильно. Откуда ему знать, если он только вчера в тюремщики записался. Интересно, во что Кара-мурзе обошлась эта должность? Нет, все же не ошибся я в нем. Хорошим человеком оказался, правильным. Хоть и басурманин.

— Угу… Посмотрим…

Связка весила не меньше полпуда. Если что, даже отбиваться можно, как кистенем.

— Зачем? Что вы хотите увидеть?

— Соседей…

— Соседей? — недоуменно переспросил Абдула. — Здесь же только преступники!

Наивная простота.

— Ну, да… Вроде меня.

— Вы, Антон-ага, совсем другое дело. Вас по ложному доносу взяли. Если б не подлость Сабудай-мурзы, разве б вы оказались здесь?

— Правильно говоришь, друг… Но что, если он же, еще кого-то оболгал? Об этом не подумал? Или какая другая сволочь свела счеты с врагом подобным способом? Чтоб имуществом завладеть, или долг не возвращать…

Татарин промолчал. Похоже, такая мысль в его бритую голову не приходила. Ну и не надо… А то, мало ли до чего додумается. Например, что и ему не обязательно было в рабство продаваться. И вместо честного воина появится очередная сволочь.

Странно, зачем таскать всю связку, если большинство камер оказались пустыми. Похоже, Махмед-Гирей либо был невероятно гуманен, либо считал содержание узников обременительным для казны расточительством. Предпочитая отправлять заключенных на галеры или — на казнь.

В общем-то, разумный подход. А с учетом того, что он и меня допрашивал без пристрастия, седобородый старик завоевал уважение. Если придется еще столкнуться — убью быстро.

И только в одной из дальних темниц я увидел нечто особенное. Во-первых, — эта камера была значительное светлее и суше моей. Во-вторых, — в помещении имелось нечто невероятное для зиндана. Деревянный топчан и стол!

— Похоже, здесь держат какого-то знатного гостя, — хмыкнул я, подбирая ключ. Получилось с шестой попытки. Мог бы и раньше сообразить, если б пригляделся внимательнее. Только он был чистым от ржавчины.

При виде нас узник поднялся и отошел к окну. Видимо, такие были правила.

Насколько позволял разглядеть свет факела, молодой мужчина. Одетый скромно, но не в лохмотья. В таком халате и я бы не мерз.

— Вечер добрый, уважаемый… Не подскажете, как пройти в библиотеку?

Фраза сама вырвалась. Сказывалось перевозбуждение. А следом вспомнился анекдот о теории относительности, как ее объяснял бывший студент физик авторитетному вору. Предложил зеку походить по камере, а потом говорит: «Вот ты ходишь, а на самом деле — сидишь». Так и я… Вроде, свободен, но по-прежнему в тюрьме.

— Что, простите?

«О, интеллигентный человек. Надо брать…»

— Тысяча извинений, уважаемый, мы не знакомы. Не соблаговолите назвать свое достопочтимое имя?

Мужчина раздраженно дернул щекой.

— Насмехаетесь?

— И в мыслях не было, — изобразил я легкий поклон. — А вас здесь все знают?

— Новенькие, что ли? — мужчина отошел от окна. — Дядя надумал сменить тюремщиков? Решил, что с прежними я общался слишком долго и мог сговориться? Это похоже на старого лиса. Ничего не оставлять на волю случая. Думаю, он и собственную смерть запланирует заранее.

— Прошу прощения, эфенди, но я пока ничего не понимаю. Может, вернемся к началу? С кем имею честь?

— Вот как?.. — еще больше изумился татарин. — Занятный разговор у нас получается. А вы точно тюремщики?

Задрал… Он что из Одессы родом? Ни одного ответа, вопрос на вопрос…

— Ну, как желаете. Не хотите назвать себя, не смею настаивать и мешать вашему уединению. Всего доброго. Счастливо оставаться.

Я развернулся к дверям, почти выталкивая наружу Абдулу.

— Постойте!

Ага, скучно одному. Ну так какого же ты выделываешься.

— Меня зовут Саин-булат хан. Единственный сын Булат-Гирея. Старшего брата нынешнего хана Крымской одры Махмед-Гирея.

— Сын старшего брата? — пробормотал я негромко. — То есть…

— Да. Законный наследник ханского престола. А мой дядя Махмед-Гирей — узурпатор. Который сидит во дворце только потому что султан считает, что мужская линия моего отца пресеклась с его смертью. Не знаю, зачем я это вам говорю… — голос его опустился почти до шепота. — Наверно, чтобы самому не забыть.

М-да. Не зря говорят мудрецы, что не стоит лениться лишний раз наклониться за булыжником. Никогда нельзя быть уверенным, что вместо камня не поднимешь алмаз.

— И давно ты здесь?

— Давно… — кивнул царевич.

— А на свободу выйти не желаешь?

Прежде чем ответить, тот сел на лежанку.

— Год или два я обещал озолотить каждого, кто выпустит меня. Пока не понял, что дядя приставил ко мне глухих охранников. С тех пор я больше на эту тему не разговариваю. Так что, если вы решили посмеяться над несчастным узником, зря стараетесь.

— Понимаю. Но перестать разговаривать и смириться — разные вещи. Я — тоже был в плену. Абдула — друг, который пришел меня спасать. Но, между нами и свободой все еще толстые стены и охранники. Удастся сбежать — повезло. Нет… Сам понимаешь. Поэтому, и спрашиваю. Здесь ты хотя бы жив, а пойдешь с нами — может и рассвета не увидишь.

— Жив?! — вскричал татарин. — Ты называешь это жизнью?! Да я сейчас же готов умереть, за право хоть еще раз посмотреть на звезды и вдохнуть полной грудью!

«К вашему отряду присоединяется Саин-булат хан».

* * *

— Не уверен, что хозяину это понравится… — проворчал негромко Абдула.

—Эй-эй, дружище! — хлопнул я по плечу своего спасителя. — Какой хозяин? Ты же свободный человек!..

Татарин растерянно поморгал, и на лицо его наползла неуверенная улыбка.

— Забыл.

— Ну ничего, если что — я напомню. А теперь кратко и быстро: почему Кара-мурза будет недоволен освобождением Саин-Булата? Они что, враждуют?

— Нет, нет… Я другое хотел сказать… Понимаешь, Антон-ага, ты конечно же весьма важный и достойный человек. Тебя даже Великий Хан лично допрашивал, а такой чести удостаивается далеко не каждый разбойник. Но, только не обижайся, ты всего лишь еще один гяур, чем-то досаждающий подданным Блистательной Порты. Не более… Сумел как-то сбежать, ну и шайтан с тобой. Если не поумнеешь — то и во второй раз попадешься. А Саин-булат хан — принц крови! Тот, кто может потребовать казни самого Махмед-Гирея! То есть, не простой разбойник, а государственный преступник!.. Поэтому, искать его будут тщательнее, чем упавший на пол бриллиант. Весь город перетряхнут, каждого допросят. И тут уже не удастся утаить, что в тюремную охрану в день побега был принят новый охранник.

— А потянув за эту ниточку, раньше или позже, дознаватели выйдут на Кара-мурзу, — закончил я его мысль. — Да, нехорошо получится. Но и оставлять принца и дальше гнить в тюрьме, тоже не по-мужски. Ладно, я тебя услышал. Решим проблему.

Саин-булат все это время молча ждал окончания разговора, даже не пытаясь как-то повлиять на его исход. Блин! И кто-то еще берется утверждать, что пожизненное заключение гуманнее смертной казни? Хотел бы я поглядеть на этих «гуманистов» лет эдак через пяток после отсидки и, желательно, в одиночке. А лучше — через десять. Особенно, если им заранее объявить, что никакого пересмотра дела и помилования не будет. Нафиг, нафиг… Совсем народ мозгами поехал. А ведь еще не столь давно, просвещенные греки считали быструю смерть наградой богов. Понимаю — серийные убийцы, маньяки-насильники подобной награды не заслужили, но и «купировать хвост маленькими кусочками» тоже не дело. Есть высший Судия, пусть и решает беспристрастно — кого к гуриям или в иные Кущи, а кому в Чистилище сковородки вылизывать и прочий порядок наводить, прощение зарабатывая.

И, к слову, даже в Аду приговор к Вечным мукам не бессрочен, а всего лишь до Страшного Суда. То есть, невзирая на надпись «Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate*» (*итал., — Оставь надежду всяк сюда входящий, «Божественная комедия». Данте), якобы венчающую вход в Ад, пусть призрачный шанс у приговоренных все же остается. А с ним — и надежда на лучшее…

Стоп, это я что-то отвлекся. Просто, до зубовного скрежета ненавижу насилие и бессилие. Так бы и поубивал гадов.

— Пошли, — поманил наследника. — Только совет один, напоследок. Будешь и дальше ждать, пока твою судьбу другие решают, навсегда рабом останешься.

О, как глаза сверкнули. Нет, ошибся, не сломило Булата заключение. Избыток воспитания не разрешал в чужой разговор встревать.

— Ты прав, Антон-ага. Но я и другую мудрость знаю: «У двух нянек дите без ока». Ты дверь темницы открыл — тебе и командовать.

Разумно.

— Там еще один комплект формы остался… — напомнил Абдула.

— Нет… — этот вопрос я уже обдумал. — Три стражника, в одночасье решившие подышать свежим воздухом, вызовут больше подозрений, чем пара, конвоирующая заключенного. Так что, бери факел, обнажай саблю и топай вперед. Саин-булат… Тебе почетное место внутри караула. Руки только за спину сложи. Не забудешь, что якобы связан? Или, лучше все-таки, хоть для виду, веревкой обмотать запястья?

— Лучше обмотать, — согласился на разумную предосторожность принц. — А за голенище засунь кинжал… И мне спокойнее, и вам — если что пойдет не так, помощь.

— Хоть два…

Я и в самом деле сунул в сапоги Булата по кинжалу. Береженного, как известно, конвой не стережет. И руки слегка зафиксировал. Кушаком… Не нашлось подходящей веревки. Потом в точности скопировал Абдул. В одну руку факел, в другую саблю. Связку ключей — на пояс. Чтобы позвякивали при каждом шаге. А чего, свои идут, власть…

Фальшивили ключи ужасно, никакой мелодичности, но перезвон их нужный эффект произвел. До кордегардии еще шагов двадцать брести оставалось, как решетка заскрипела, отворяясь, и в коридор выглянул заспанный стражник. Протер кулаком глаза и недовольно уставился в нашу сторону.

— Какого Иблиса* (*Иблис — в исламе: имя джинна, который благодаря своему усердию достиг того, что был приближен Богом, и пребывал среди ангелов, но из-за своей гордости был низвергнут с небес. После своего низвержения Иблис стал врагом Аллаха и людей, сбивая верующих с верного пути) ты расшумелся, Мустафа?! Только-только полночь миновала. Ну погоди, сын шайтана! Когда придет твоя очередь отдыхать, мы с Ахметом тоже поднимем тебя задолго до рассвета.

— Не шуми, Керим! Видишь, пленника ведем? Высокочтимый Махмед-Гирей, для продлит Аллах его годы, захотел поговорить с ним.

— Когда это? — удивился тюремщик. — Почему я ничего об этом не знаю?

— Посыльный только что приходил. Мы и не стали вас беспокоить. Пока за пленником сходили, пока вернулись. Все лучше, чем сразу вскакивать. Верно?

— К мангусам* (*злые духи, пожиратели душ) такие рассуждения! — окончательно разозлился Керим. Похоже, он был старшим в этой смене. — Где посыльный или пайцза* (*здесь, в значении — знак) хана?! Я никого не выпущу, пока сам не удостоверюсь в правдивости приказа. Клянусь хвостом аль Адувва!* (*араб, — врага)

— Не поминай по чем зря злых духов, Керим-ага. Родители разве не учили тебя, что ночь не лучшее время, для призыва сил Ада?

— Бабушку свою учить будешь, Абдула! — огрызнулся стражник. — Ой, извини! Я совсем запамятовал, что ты старший в роду…

Ну, это он зря. А ведь мог остаться живым. Тем более, это соответствовало моему плану. Впрочем, мне и одного хватит.

Оскорбленный Абдула взмахнул саблей, наверное, даже раньше чем осознал, что делает. Но удар при этом, нанес весьма профессионально. Точно рассекая гортань, тем самым, вынуждая врага умереть молча.

Стражник ухватился руками за горло, словно надеялся заткнуть ладонями рану, но кровь вытекала сквозь пальцы, унося с собой жизнь. Татарин еще какое-то время изумленно таращился на нас, время от времени размыкая губы. Но вместо слов или призыва о помощи из его рта выплескивалась струйка крови. Уже теряя сознание, он последним усилием попытался развернуться лицом в комнату, видимо, желая предупредить товарища, но не успел.

Все тот же Абдула схватил его за плечи, сдвинул в сторону и бережно усадил на пол.

— Все, все — угомонись. Теперь земные дела не должны тебя беспокоить… Лучше помолись, пока еще есть время. Аллах милостив даже к грешникам.

Предоставив ему возможность увещевать единоверца, я отстранил Булата и вошел в кордегардию. Как и следовало со слов Абдулы, внутри оставался еще только один стражник. И вот его жизнь я намеревался сохранить. Поэтому, просто уселся татарину на грудь, приставив к горлу его же кинжал. А когда в помещение вошли мои спутники, велел связать охранника.

— Не проще убить? — что-то чересчур разошелся Абдула.

— Убить?! — изображая возмущение, я едва не перешел на крик, но «сдержался» и заговорил громким свистящим шепотом. — Неужели ты забыл, что приказал наш достопочтимый господин, Сабудай-мурза? Пощадить стольких стражников, сколько удастся! Сабудай-мурза воин, а не разбойник! И не любит, когда одним правоверным приходиться убивать других мусульман! Для этого Аллах создал гяуров.

На все время моей высокопарной тирады, Абдула и Булат, кажется, даже дышать перестали. Но это обрадовало меня куда меньше, чем внимательный взгляд стражника. Зафиксировав который, я с чистой совестью отправил татарина в нокаут. Треснув по голове, оказавшимся на расстоянии руки, глиняным кувшином. Голова оказалась крепче, но отрубился стражник с гарантией.

— А вот теперь, уважаемый Саин-булат, тебе лучше переодеться. Если придется объясняться с каждым встречным патрулем, мы и до рассвета из города не выберемся. Кстати, Абдула, куда нам дальше? Надеюсь, мы не через главные ворота пойдем?

— Нет, Антон-ага… Об этом не беспокойся, — татарин изобразил губами улыбку. — Я знаю где тайный проход контрабандистов. Так что, нам осталось всего лишь незаметно пройти через тюремный двор, выйти из крепости и не попасться на глаза тем, кто сможет узнать меня или Саин-булат хана в лицо.