Будни феодала

Глава 13

Глава тринадцатая

Совет сотника Кураша и в самом деле оказался весьма стоящим. Неторопливо двигаясь вдоль караванного пути, мы еще до вечера настигли пару подобных невольничьих обозов. Охраняемых столь незначительными силами, что даже описывать схватку мне пришлось бы дольше, чем она длилась. Наивный, дикий народ. Что казацкое слово крепче булата, никто не спорит. Но ведь в Диком поле не одни казаки живут. Так что дипломатия дипломатией, а саблю лучше под рукой держать. Как говорится: «На Бога уповай, а варежку не разевай».

Дружный залп почти в упор по полусонным, разморенным дневной жарой басурманам, уверенным в собственной неприкосновенности, пара взмахов саблями и… мой отряд становится еще на несколько бойцов больше. Во втором обозе помимо селянок и крестьян нашелся один запорожский кавалерист и один реестровый казак. В третьем — двое сердюков и один панцирный казак.

Одно плохо, очень быстро встал ребром вопрос, что делать с освобожденными селянами. До сих пор я не терял времени, имея свободные места в отряде, но, как оказалось, он далеко не резиновый и тащить их с собой, как равноправных членов, только мобильность терять.

Объявил привал и позвал к себе троих крестьян, самых старших в каждом из полонов. Честно показал на карте где Пороги, а где Замошье. Объяснил, кто где хозяин. И предложил самим выбирать, куда отправляться.

Крестьяне совещались недолго. И выбрали Замошье. Не потому, что я лучший барин, а смекнув, что Пороги сотника Кураша чересчур близко к Крыму. А значит, всегда придется жить с оглядкой на южных соседей. Каждый день ожидая нападения. А это такое удовольствие, пережив которое хоть раз, никто не жаждет повторения.

— В Замошье пойдем, пане… Если позволишь, — мужики синхронно почесали затылки. — Вот только нам бы охрану хоть какую. Чтобы все видели, что мы не беглые.

— Об этом не беспокойтесь…

С охраной и в самом деле проблемы не было. Ее решил Мамай. После того, как Оксана подлечила пленных татар, он переговорил с басурманами и заключил сделку. Вместо выкупа — год службы. Причем, не рабства, а все как полагается. С полным довольствием и выплатой в конце срока. Татары предложение приняли и на Коране поклялись слова не нарушить.

Ну а чтоб, и самому не оказаться чересчур легковерным, с обозом отправил сердюков и реестрового казака. Все равно конный пешему не товарищ. А главного татарина, сына какого-то бея, оставил с нами. Типа, в виде почетного заложника. Чтобы глупые мысли в бритых головах даже случайно не возникали.

Поужинали сообща, да и распрощались. Уходящий к Замошью обоз остался на месте, а летучий отряд отправился дальше. Потому как имелся шанс настичь еще кого-то.

Поскольку я уже мог вести за собой «92» человек, а оставил всего лишь девятерых, то двигались мы очень быстро. И к полуночи увидели впереди отблески костров. Много отблесков… Больше дюжины.

— Ого, — оценил Мамай. — Чтобы столько огней разжигать, в обозе должно не меньше сотни бойцов быть.

— Подойдем ближе, узнаем… — понадеялся я на своего «секретаря». Но тот упорно молчал.

Черт! Вот лопух! Я же забыл, что зоркость отряда уменьшилась после того, как его покинул Федот. А свою я не развивал, считая, что хватит и того, что Стрелец умеет. Теперь оставалось только на сестру Иридию рассчитывать. Ее умение было следующим после ловчего. Хорошо, мы не на войне… а только разбойничаем.

Как и все предыдущие разы, татары не береглись. Даже охраны не выставили. Так что подобрались мы к лагерю почти на выстрел стрелы и тут я едва сдержал восклицание.

«Бивак отряда Сабудай-мурзы. «4» батыра, «21» ногаец. Сопровождают «126» пленников: Кирилл. Агнешка. «4» крылатых гусара. «6» панцирных казаков. «8» реестровых казаков. «11» сердюков. «6» ополченцев. «59» селянок. «30» крестьян»

Очуметь! Да это же настоящий джек-пот.

— Как действовать будем? По наглому — нахрапом, на лошадях? Или подкрадемся по-тихому?

Военный совет думал. Ворваться в спящий лагерь с гиканьем и свистом, заманчиво. Но это если считать врага неопытным, способным упасть в панику. А если нет? Много ли надо времени, чтобы потушить костры? Опять таки, как они разложены. Берем худший вариант — потушат быстро. А тогда, всадники, как нарисованные на фоне неба будут. И посчитать, и перестрелять. Опытному лучнику только на колено встать. И все — за минуту в нас сотня стрел прилетит. Утыкают, как дикобразов…

Значит, рисковать не будем. Пойдем тихонько…

Первого татарина, изображающего дозор, обнаружили в десяти шагах от полона. Сидел он, как и полагается, спиной к огню, лицом к степи. Вот только… спал. Крепко спал. Так и умер, не просыпаясь. Мамай постарался. От дозорного двинулись в разные стороны, обходя бивак по кругу.

М-да… невероятная беспечность. Даже без доклада «секретаря» я узнавал о гибнущих ногайцах, благодаря то и дело раздающемуся тихому вскрику или хрипению. А в лагере никто даже не почесался. Шестерых уже упокоили, а басурмане продолжали дрыхнуть.

Единственное место, где бдели по-настоящему — шелковый шатер мурзы. Его сон сторожили сразу двое нукеров. В полном снаряжении. Кольчуги, мисюрки… Воины даже не сидели, стояли у входа в шатер с обнаженными саблями. Но все же послабление сделали себе и они.

Во-первых, — огонь горел прямо перед входом, а значит нукеры не видели ничего за пределами освещенного круга.

А во-вторых, — их сильно интересовала возня внутри шатра. К которой они внимательно прислушивались и время от времени обсуждали, обмениваясь негромкими репликами.

Я объяснил знаками, что этих беру себе, и Виктор с казаками двинулся дальше, навстречу группе Мамая. Завершив круг, им предстояло заняться освобождением пленников. В первую очередь, казаков. Гусары в ночной вылазке бесполезны.

«Секретарь» исправно вел обратный отсчет. И когда общее количество зарезанных людоловов достигло восемнадцати, я решил, что дольше ждать нет смысла. Оставшихся в живых даже селянки запинают, если свободу получат.

«Пистоль!»

К костру шел совершенно не таясь. Рассчитывая на то, что именно свободный шаг даст мне возможность приблизиться. Вряд ли нукеры подумают, что враг будет идти открыто — скорее, за своего примут.

Так и случилось. Услышав шаги, один из воинов уставился в мою сторону, подслеповато щурясь, и что-то спросил. Негромко…

Я сделал вид, что не расслышал.

Вопрос задали вторично, уже громче. Так что и второй стражник повернулся ко мне. Спасибо, этого я и ждал. Плохо стрелять в кольчугу. А вот в открытое лицо, да еще и с шести шагов — одно удовольствие. Впрочем, насчет удовольствия, я конечно, загнул. Ничего приятного в этом зрелище нет. Кроме чувства удовлетворения. Потому как не человека убиваешь, а врага.

Выстрелы разбудили весь лагерь. И сразу стало ясно, почему татары чувствовали себя так беспечно. Всех пленников связали на ночь так, что никто даже приподняться не смог. За что басурманам отдельное спасибо. Поняв, что дольше соблюдать тишину не надо, мои бойцы буквально за минуту ухлопали всех, кто вскочил на ноги. Поскольку не боялись попасть в своих.

А еще через минуту из шатра высунулась всклокоченная бородатая морда. Начисто выбритая голова белела в полутьме, как мукой обсыпанная.

— Ты кто?! — возмущенно завопил мурза, обращаясь ко мне. — Клянусь Аллахом, ты пожалеешь, что посмел напасть на меня и моих людей! Я велю разорвать тебя лошадьми! Нет, я выдам тебя гетману Хмельницкому, и он сам посадит тебя на кол!

Виктор и Мамай к тому времени подошли и встали рядом.

— Мне кажется, в шатре еще кто-то есть, посмотрите.

— Не сметь! — заорал мурза, все еще веря в дипломатическую неприкосновенность.

Но Мамай де долго думая, схватил татарина за бороду, двинул кулаком в лоб, так что у того закатились глаза, и рывком выдернул наружу, а в освобожденный проем заглянул испанец. Но внутри шатра было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, поэтому идальго наплевал на хорошие манеры, ухватил находящегося в шатре за ногу и с не меньшей чем Мамай сноровкой, втащил наружу.

В общем-то, зная нравы людоловов, я примерно так и думал. Перед нами была пленница. Красивая, юная и совершенно обнаженная, если не считать пары шелковых шарфов, которым Сабудай завязал девушке рот и завернутые за спину руки. Оттого и тихо было…

Не дожидаясь распоряжения, Мамай вытряхнул мурзу из наброшенного на плечи халата и укутал им пленницу. Испанец тем временем развязал шарф, освобождая девушке руки и рот. А когда взглянул в заплаканное личико, то аж взвыл. Словно ему нож в грудь воткнули.

— Агнешка?! Солнце мое! Ты... Здесь? Ааааа! Убью, мерзавца!

Виктор де ла Буссенор метнулся к лежащему в беспамятстве мурзе, нашаривая на поясе палаш. Мы с Мамаем едва успели перехватить разъяренного идальго.

Вот так фортель… Как говорится, нарочно не придумаешь.

* * *

История с панночкой Агнешкой приключилась сколь интересная, столь же и банальная. Щедрый на подарки и широкие жесты новгородский купец оказался женатым. Так что любовная идиллия продлилась недолго. Ровно месяц… Пока торговец пушниной не распродал в Кракове весь товар и не стал собираться домой. А поскольку веселая панночка все же чем-то зацепила сурового мужа, то он без обиняков предложил красотке стать его содержанкой. И даже условия предложил не слишком обременительные, поскольку бывать обещался не чаще трех-четырех раз в году.

Почему это обидело Агнешку, она и сама не смогла бы ответить, но в тот миг, девушка так разозлилась, что врезала купцу коленом между ног и с визгом вцепилась в бороду.

Новгородец бородой, видимо, очень дорожил, так что в ответ треснул панночку кулаком по макушке. А так как северяне люди весьма мощного сложения, то очнулась Агнешка уже где-то далеко за городом. Путешествуя в телеге. Связанная, с заткнутым ртом, прикрытая рогожей и кулями с товаром.

Возможно, ласками да уговорами, девушке удалось бы все исправить, но купец к ней больше не подходил, а еще через день продал первому встречному татарскому обозу. Причем, судя по довольной роже, потраченные на любовные утехи, деньги вернул с лихвой.

Отчасти Агнешке повезло… В том смысле, что купец продал панночку не обычным людоловам, а Сабудай-мурзе. Сперва татарин только поглаживал пленницу, да причмокивал. Это можно было вытерпеть, тем более — он не подпускал к девушке остальных. Зато начиная с четвертого дня пути мурза как взбесился. Вернее, будто помолодел лет на тридцать. Жирный боров не только не слезал с нее ночи напролет, а еще и на каждом привале тащил в шатер… И был такой неутомимый и ненасытный, словно именно этот раз мог стать последним в его жизни.

Слушая рассказ возлюбленной, Виктор аж зубами скрипел, а когда та в очередной раз жалобно всхлипывала, покусывая губки и вытирая кулачком глаза, призывал на голову мерзкого татарина проклятия на всех языках, какие только знал.

Будучи посвященным в историю ветреной красавицы с самого начала, я не совсем был согласен с испанцем, что именно мурза повинен в злоключениях девицы, но не желая потерять боевого товарища, это мнение оставил при себе. Единственно чему воспрепятствовал — настойчивой просьбе разорвать татарина лошадьми. Объяснив пылкому идальго, что пожизненные работы в каменоломнях гораздо страшнее нескольких минут даже самой ужасной боли. Отклонив по той же причине и желание лично кастрировать мурзу. Мол, скопец не так вынослив и скорее избавится от наказания.

Испанец подумал немного и, скрепя сердце, согласился с моими доводами. Тогда как панночка Агнешка, прислонившись к его плечу, делала вид, а может и взаправду, всячески демонстрировала усталость, всепрощение и покорность судьбе.

В общем, я оставил парочку наедине, — им явно было о чем поговорить, а сам подался разбираться с освобожденными пленниками.

Первое — крылатые гусары. Насколько мне известно, в эту по всем понятиям элитную хоругвь, простолюдинов не принимают. Только шляхтичей, да еще и не всяких. Тех, у кого кроме имени и сабли ничего нет, отправляли в части драгунские, менее привилегированные. Значит, и разбираться с ними должен дворянин. Это они демонстрировали мне гордыми взглядами и манерой речи. Мол, за свободу, конечно, спасибо. Но скорее солнце взойдет на западе, чем шляхтич под руку безродного хлопа встанет.

Ну и… с вами. Кто у нас в отряде знатного рода? Правильно — Цепеш и де ла Буссенор. Валашский принц далече, стало быть — топайте, господа, к испанцу. Я указал гусарам парочку воркующую у шатра мурзы.

— Это Виктор де ла Буссенор. Дворянин столь древнего рода, что его предки носили шпаги, когда не только Варшавы, но и Кракова еще не было. Как уложит идальго отдыхать измотанную капризами судьбы панночку, так вами и займется. А вы, великие воины… прежде чем решение принять, поглядите ей в глаза и скажите, что нет вашей вины в том, что татары насилуют и гонят в рабство вот таких юных дев. Да не по одной… Тысячами!

От таких слов гусары крылья свои опустили… Потупили взгляд. Это хорошо. Если останутся, бунта можно не опасаться.

С казаками проще. Всю казаков к Мамаю. Он лучше меня знает, что и кому сказать. Ну и по прежней схеме: конницу в отряд принимаем, а пеших — подряжаем сопровождать обоз с переселенцами, с видом на ПМЖ в Замошье.

С селянками проблем не было. В основном, молодые девки готовы были ноги освободителям целовать и идти на край света, лишь бы подальше от Крыма. А вот крестьяне не все изъявили желание поселиться в Замошье. Которые потеряли родных или наоборот — кому «посчастливилось» оказаться в плену всей семьей, даже не обсуждали иного варианта. Зато те, чьи родные в Крым ушли с другими обозами, хотели осесть поближе к Перекопу. В надежде, что со временем удастся что-то разузнать о их судьбе, а может, даже выкупить.

Отделилась Ровно дюжина. В их числе три селянки. Молодицы в возрасте, даже непонятно зачем захваченные людоловами.

Я не возражал. Более того, тем кто шел в Пороги, разрешил отобрать из обоза самое ценное. Для обмена… Сами то они пока еще добро наживут. А в сопровождение им выделил ополченцев. Разрешив тем, если захотят, после меня не искать, а поступать согласно собственной воли.

Оставался еще один пленник, которого мой «секретарь» выделил из общего числа. Кирилл…

Высокий, худощавый мужчина среднего возраста. Пышные темно-русые усы подстрижены на европейский манер. Подбородок зарос легкой недельной щетиной. Одет как горожанин. Небогато, но и не в рванину. Держится вполне уверенно.

— День добрый, сударь… — поздоровался первым, признавая во мне старшего. Но тут же прибавил: — Мне не очень нравится цвет твоего лица. Не желаешь поставить дюжину пиявок?

Понятно. Ты бы еще за запястье меня взял и пульс измерил.

— Лекарь, что ли?

— А как ты догадался?

Нет, не шутит.

— Сорока на хвосте принесла, что в полон к татарам искусный лекарь попал, вот я и решил отбить тебя у басурман.

Теперь Кирилл поглядел на меня с недоверием. Но я в такие гляделки играть умею. Фиг что поймешь, без детектора.

— Не расскажешь о себе? А то мало ли. Вдруг, ошибся и не того освободил.

— О том не ведаю… — развел руками Кирилл. — Может, и ошибся. Родом я из Киева. Учился в Киево-Братской коллегии. Освоил грамоту и пошел в лекари. До недавних пор пользовал казаков из Куреневского предместья. Лечил в основном от похмелья да раны перевязывал. И жил бы себе припеваючи, не случись досадный случай. Проездом из Кодака в Краков, остановился в городе француз один, инженер… Боплан, кажется… И заболел. Ясное дело, позвали меня его подлечить. Француз тот весьма разговорчив оказался. Пока я пиявки ставил, он чего только не рассказывал. И вишни на юг от Переяслава растут не выше чем по пояс, да так густо, что не протиснуться; и раки в Ингульце величиной с кошку; и дети у татар, как щенки, слепые родятся, а глаза только на вторую неделю открывают… А еще поведал мне сей Боплан, что запорожцы на Сечи лечат лихорадку смесью горилки и пороха!

Кирилл перевел дыхание и продолжил.

— И вот на прошлой седмице меня позвали к больному ляху. Ну, я ему это пойло и прописал. Бедняга, как осадил стакан, заверещал будто резаный. Так и вопил до вечера, а потом дуба дал. И все бы ничего, всякое в медицине случается, да только лях тот послом оказался и каким-то то ли родичем, то ли товарищем войсковым самого Иеремии Вишневецкого. Вот и пришлось мне бежать, чтобы на кол не сесть. Да, видать, планида такая. Прямо под Киевом басурманам в руки и угодил. Правда, врать не стану, не били… Мурза, как узнал, что я лекарь, велел мне приготовить снадобье способствующее укреплению мужской силы и неутомимостью в утехах. А за это, если угожу, пообещал хорошее отношение и на невольничий рынок не отправлять. Оставить при себе.

М-да, судьба если уж веселиться, то все вокруг хохочут… до слез.

— Сделал?

— А куда денешься? — развел руками тот. — Или снадобье, или на кол. Сделал… Ну и, судя по тому, что жив до сих пор — мурза остался доволен.

— Мурза… да. Но, кое-кто другой — не слишком. Поэтому, послушай моего совета, если не хочешь умереть страшной и мучительной смертью: о том, что мне рассказал, забудь. Навсегда. Никакого снадобья ты не делал. Если только от поноса.

— Гм… Откровенно говоря, не понимаю, почему я должен стыдится хорошей работы? Но, последую твоему совету. Хотя, жаль, конечно. Видишь ли, я испробовал совершенно новый рецепт. Надо всего лишь взять две дюжины улиток, растворить их в уксусе…

— Нет, лекарь, похоже, ты все-таки, не совсем меня понял. Взгляни туда… — я указал Кириллу на испанца бережно несущего куда-то панночку Агнешку. — Этот доблестный рыцарь две недели тому потерял свою возлюбленную. И только что нашел...

— Какое счастье! — искренне всплеснул ладонями лекарь.

— … в шатре Сабудай-мурзы, — продолжил я, не меня тона. — Сам догадаешься, что этот хряк делал с бедняжкой все это время, благодаря твоему снадобью?

А когда Кирилл осознал и побледнел, продолжил:

— Вот… Знаешь, что будет, если идальго узнает в чем секрет неутомимости мурзы?

— Не губи! — бухнулся Кирилл мне в ноги. — Верой и правдой отслужу. А панночке дам зелье, после которого она забудет обо всем, что пережила. И рыцарю ее тоже…

— Отслужишь? Гм… Ну ладно. Лекарь лишним никогда не будет. А снадобья теперь будешь варить только испросив моего разрешения и объяснив какое воздействие ожидаешь. Понятно?

— Благодарю, господин… Век твоей милости не забуду… — Кирилл поднялся и отряхнул колени. Потом оглянулся и тихонько прибавил. — Это… Если понадобиться, вдруг… то у меня еще осталось примерно полторы доли* (*старинная русская мера, около 44 мл).

М-да, говори с горой, а гора горой… Горбатого и могила не исправит. Ученые, раскудрить их через коромысло, экспериментаторы, мля…

* * *

В целом, все сложилось. Осталось только, прежде чем отправлять обозы в Пороги и Замошье, узнать: с которым из них поедет Агнешка. Но тут я решил не вмешиваться. Дать Виктору самому принять решение. Так что присел у костра и, под разнообразные истории лекаря, оказавшегося вполне занятным собеседником, неторопливо обедал. Поговорить Кирилл умел и любил, так что время текло быстро. И хоть торопиться нам было особо некуда, все же начал подумывать, а не пора ли поторопить испанца. Но, тут и он подошел. Вместе с панночкой.

Умытая, причесанная и принаряженная — Агнешка и в самом деле выглядела весьма премиленькой и наивной куколкой. Нечто среднее между нимфеткой и инженю. Убойный коктейль. Не удивительно, что седоусый идальго так плотно запал на нее. И если я хоть что-то понимаю в людях, сейчас испанец попросится в отставку… или хотя бы в отпуск. Дабы сопроводить предмет своего сердца до безопасного места. Ну и, конечно же, в долг. Без денег престарелый ловелас красотке без надобности.

— Идальго Антон, не помешаем?

— Для тебя, Виктор, я всегда свободен. А Кирилл уже уходит.

Лекарь, узрев перед собой жертву его снадобья, и без напоминания заторопился куда-то так быстро, словно ему живот прихватило.

Нарочито игнорирую девушку. Надо ж боевому другу придать весу. Чтобы сразу просекла — все что для нее делается и еще будет сделано — исключительно заслуга испанца. А она — всего лишь одна из пленниц. Ничем не лучше остальных.

Похоже, дошло. Личико сперва слегка побледнело, а когда румянец вернулся на щечки, то стал немного насыщеннее.

— Хочу просить об услуге… — продолжал тем временем де ла Буссенор, оставаясь стоять. — Вернее, не совсем я. Но, это все равно… что я.

Пришлось и мне подняться. Плевать на правила хорошего тона, не люблю смотреть на людей снизу вверх. Похоже, прогноз сбывается.

— Все что угодно, друг мой. Человек, который сражался со мной бок о бок, ближе родного брата.

Идальго, приободренный таким авансом, приосанился и нежно посмотрел на девушку.

— Радость моя, думаю, тебе лучше самой… Идальго Антон учтивый человек и мудрый начальник. Не бойся, говори смело.

У-у, как все запущено. Он уже даже право голоса ей передал. Впрочем, седина в бороду — бес в ребро и глупость в голову.

— Сударь… — изобразила книксен панночка. — Все что я сейчас скажу — обо мне не знает ни один человек в мире, кроме Виктора. И это он убедил меня открыться… Поэтому, умоляю, сохранить все в тайне.

— Сударыня, право слово, я и обидеться могу. За кого вы меня принимаете. И присаживайтесь же, наконец, черт возьми. А то, чего доброго, вздумаете колени преклонить, как на исповеди.

— Прошу прощения… — Агнешка сперва посмотрела под ноги и только потом грациозно опустилась на землю. Виктор тоже присел рядом, как бы невзначай поддерживая со спины. Уселся и я.

— Вы понимаете, что после всего что со мной случилось… — щечки панночки заалели еще больше. — Я не могу вернутся в родной город. Да и не ждет меня там никто… Я сирота. Выросла в обители кармелиток. Имение наше, матушка перед смертью, монастырю отписала, а меня им на воспитание отдала. Мне и десяти лет не было… Да только перед самим постригом я сбежать успела. Сестры меня и не искали даже…

Я понимающе кивнул. И в самом деле — чего им беспокоиться? Послушницей больше, послушницей меньше… Имение все равно у них остается. А что глупая девчушка пропадет в этом мире ни за понюшку табака, так сама виновата.

— Сперва я пристала к бродячему цирку… Но долго у них не задержалась, оказалось, что девушке в моем возрасте слишком поздно начинать обучение, и артистку из меня сделать не удастся. Потом мне повезло больше — я встретила фрау Хельгу. Маркитантку при обозе шведских наемников. Фрау недавно потеряла семью и приютила меня, как родную. Так я и ходила с ней вслед за армией целых три года. Пока, однажды, наш обоз не разграбили лисовчики…

Панночка немножко помолчала, позволяя нам самим догадаться о той участи, что ее ждала в руках отряда польских наемников.

— Я осталась жива только благодаря тому, что понравилась их атаману, и он почти месяц держал меня только для себя…

Агнешка еще раз утихла, словно собиралась с силами и продолжила.

— Именно в тот день поняла — одинокой девушке, без надежного мужского плеча, не выжить. Пан Ежи был настоящей свиньей… Особенно, когда напивался… И однажды ночью, когда он валялся вдрызг пьяным, я перерезала ему горло и сбежала, прихватив все, что нашла в шатре. Не так много, чтобы хватило на безбедную жизнь, но достаточно, чтобы начать ее заново. В городе, где никто меня не знал… А еще через полгода, я встретила Виктора. Он был так мил и заботлив, что я не смогла устоять…

Девушка говорила тихо и не поднимая глаз. Было заметно, что это откровение дается ей с трудом.

— Скажу как на духу… Я не влюбилась в Виктора, но ответила взаимностью, потому что он, в сравнении со всей той грязью, какой мне виделись остальные мужчины, был почти персонажем из мечты. И я уже думала…

Агнешка тихонько всхлипнула, что позволило испанцу приобнять ее и погладить по голове.

— Но тут появился Сергий! Огромный, как медведь. Мощный, надежный, как скала. И щедрый, как святой Николай. И я влюбилась… Потеряла голову. Бросила ради него все, готовая идти на край света… — девушка всхлипнула еще раз. — Там и оказалась. Только не в объятиях любимого, а наложницей мурзы.

Теперь одним всхлипом не обошлось, глаза тоже повлажнели, вот-вот слезы хлынут.

Черт, и поверить хочется, и не дает что-то. Слишком уж часто она поглядывает на меня украдкой, словно реакцию на услышанное изучает. Ну, хватит, спектакль это или исповедь, а надо тему закрывать. Да, вот такой я бесчувственный чурбан.

— Сударыня. Я весьма вам соболезную, но посмотрите на невзгоды, выпавшие на вашу долю, как испытания. Наградой за которые стала встреча с Виктором. Согласитесь — это гораздо невероятнее, чем обман и предательство.

Чье именно, уточнять не будем. У каждой кошки свое сало в шкафу.

— Да, мой друг! — горячо вскричал испанец. — Наша встреча истинное чудо! И поэтому, мы хотим просить у тебя разрешения остаться в отряде.

— Агнешке?...

Сказать, что я удивился — все равно что ничего не сказать. Хотя, трезво рассуждая, чем не вариант. А ну, глянем на ее умения? Ого! Удивила красотка. Впрочем — монастырь, цирк, маркитантский обоз. Та еще школа жизни. Сила и ловкость, как и следовало ожидать — двоечка. Зато интеллект и харизма по «30». Верховая езда — «4». Сбор трофеев — «7». Логистика — «10». Убеждение — «8». Содержание пленных — «8». Торговля — «9».

Черт… Вполне прилично. Вот только не перебор ли? «Три сестрицы под окном пряли поздно вечерком…» Какое-то бабское войско получается. Как бойцы на этот походный гарем посмотрят? Не начнутся ли напряги на почве любви и ревности? Не зря запорожцы баб даже на порог Сечи не пускали. А с другой стороны, ни одна из девушек пока проблем не создавала. Наоборот, все в масть. Особенно, Иридия… Глядя как амазонка управляется с луком и держится в седле — мужчины тоже стали меньше бока отлеживать, все свободное время уделяя стрельбе, фехтованию и джигитовке.

Оксана, та и вовсе вездесущая. Тому мазь к ране приложит, тому зубы заговорит. Того просто разговором успокоит. Мелисса… О послушнице храма ночи вообще отдельный разговор. Похоже, она назначила себя моим телохранителем. И днем, и ночью ни на шаг не отходит. Особенно, после того сна о тайной тюрьме инквизиции.

Ладно, уговорили…

— Хорошо, — о как сразу повеселели оба. — Но с одним условием. Панночка остается в отряде до тех пор, пока вы вместе и друг другу верите. Любое сомнение, проявление ревности, даже самый невинный флирт с кем-то еще — уйдете оба. Навсегда. И второго разговора на эту тему не будет. А если, по ее вине, случится в отряде заваруха — я ее убью. Согласны?

— Да…

Кто бы сомневался в ответе испанца. А вот панночка призадумалась. Понимала, я не шучу. И жалостливые взгляды на меня не подействуют.

— А если они сами… — неуверенный взгляд в сторону казаков.

Вот с этого, обычно, все и начинается. «Невиноватая я, он сам пришел»

— Мне скажешь… — Мелисса легонько прикоснулась к моему плечу, всего на мгновение опережая резкий ответ. — Я научу, как сделать так, чтобы больше ни у кого не возникало даже мысли осквернить чужую любовь.

А, ну если так, то конечно… Тогда я спокоен. Случайно видел, как один из казаков пытался отвести сестру к ближайшим зеленым насаждениям. И с какой смущенной мордой он передумал, не пройдя в обнимку с Мелиссой даже половины пути. «Пчелка» умела не только мед собирать, но и жалила больно.

На том и порешили. А еще через час два обоза с освобожденными трудовым крестьянством отправился к месту назначения. Как и было задумано — переселенцев в Пороги сопровождали ополченцы и реестровые казаки. Все равно они люди подневольные, над собой не властные. Обязаны в полки вернутся. Мне их удерживать не с руки.

А второй обоз, в Замошье — повели сердюки и… гусары. Увы, не нашел испанец общего языка с чванливыми шляхтичами. И я тоже решил не связываться. Обговорили сумму выкупа, которую они сами же предложили и обязались доставить в мое село, после чего попрощались.

И у меня под рукой остались только проверенные Мамай с де ла Буссенором. Сестрички Иридия, Мелисса и ворожея Оксана. Из новеньких Агнешка и лекарь Кирилл. Ну и ударная группировка из одиннадцати панцирных казаков. Которые беспрекословно признали мое верховенство, но непосредственным атаманом избрали Мамая. То есть, семнадцать бойцов и трое в группе обеспечения тыла. Вполне крепкий и, в то же время, мобильный отряд.

Осталось только решить — двигаться дальше к Перекопу, в надежде нагнать еще кого-то, или возвращаться к переправе и уже там делать засаду по всем правилам военного искусства?