Будни феодала

Глава 10

Глава десятая

Ничего себе сборная солянка. Весь спектр услуг, так сказать. От «купи-продай» до «убей и грехи отпусти». Будем разбираться. И не по этикету, а по старшинству.

— Благодарю за свободу, сударь… — церемониально поклонился Хозяин обоза. — По гроб обязан буду. Сейчас у меня ничего нет, — он вздохнул, — обоз разграбили налетчики а даже если и уцелело какое имущество, по праву, военной добычи оно теперь твое. Но если проведаешь меня в Кракове, — с пустыми руками не уйдешь.

— Не то говоришь… — успокоил я купца. — Чем же мы отличались бы от разбойников, если бы присвоили себе чужое добро? Пусть и не нами награбленное.

— Спаси тебя Бог, коли не шутишь, — недоверчиво поглядел на меня Хозяин обоза.

— Не шучу. А отблагодарить меня просто. Я дам тебе тысячу монет, а ты — все что вез на продажу, доставь в Замошье. По рукам?

Радости в глазах купца поубавилось, товара у него было явно больше чем на тысячу. Но я тоже не мать Тереза. Имел полное право все даром забрать, и он это сам подтвердил. Так что тысяча талеров компенсации — вполне прилично. Не считая спасенной жизни.

— Хорошо. Только не управится одному с обозом.

— О том не печалься. Будут тебе и люди и охрана. За мой счет, разумеется.

Закончив разговор с купцом, я перешел к сердюкам. Казаки уже ждали меня. Сняли шапки и поклонились.

— Спаси Бог…

— И вам не хворать, хлопцы. Что хмурые такие?

— С чего ж радоваться, если больше десятка товарищей потеряли, да и сами в плен угодили. Теперь до смерти от позора не отмыться.

— Не горюйте. Есть способ помочь вашей беде.

— Правда, что ли? — оживились те.

— Хоть побожиться… Приставайте ко мне на службу. Золотые горы не обещаю, но сыты будете.

Сердюки переглянулись.

— И в чем же наша служба будет? — уточнил все тот же казак, видимо старший. — Я к тому спрашиваю, сударь, что ты в дороге. А мы больше пешими воевать привыкли… За конными не угонимся.

— И не надо. Я нанимаю вас, сопроводить обоз в мое село. А там — сами на все смотрите и думайте. Решите остаться — к наказному атаману обратитесь. Его ни с кем не спутаете. Худой и бледный, как будто без солнца вырос. А захотите уйти — вольному воля. Ударим по рукам — берите с возов все что ваше и готовьтесь в дорогу. Ну как? Согласны?

Вместо ответа сердюк плюнул в ладонь и подставил под хлопок.

Хорошо ляскнуло. Надежно. По-мужски. Можно предположить, что гарнизон Замошья увеличился на четверых профессиональных воинов.

Джуры, совсем молодые хлопцы, стояли чуть в сторонке. Почтительно дожидаясь когда их очередь придет. С ними ходить вокруг да около не стал.

— Здорова, орлы. Под мою руку пойдете?

— Пойдем, батька… — хлопцы аж в пояс поклонились. — Ты не думай, мы не из боязливых. Ночью нас взяли. Дозорного сняли, а нас во сне повязали.

— Я и не думаю. Забирайте из табуна своих коней и готовьтесь в путь.

Гайдук подошел сам. Летами постарше. Из тех, кому за порядком в селениях глядеть привычнее, чем в бой идти.

— Челом, пан атаман. Примешь к себе? Верой и правдой служить стану.

— Приму. Поможешь сопроводить обоз в Замошье, подойдешь к старосте. А он уже решит, к какому делу тебя приставить. Вернусь через месяц. Если что не так, вернемся к разговору снова. Годится?

— Да…

Гайдук степенно поклонился и пошел к Хозяину обоза, с которым уже беседовали сердюки.

Теперь, наверно, надо было с воительницей переговорить, но сладкое или горькое, как получится, решил оставить на потом. Сперва — основное блюдо.

Крестьяне понуро стояли возле возов. И особой радости на их лицах, по причине освобождения, не наблюдалось. Оно и понятно… «Белые придут — грабят. Красные придут — грабят…» Хозяева меняются, а для тружеников одна судьба — хомут или ярмо… если женатый.

— А скажите-ка мне, люди добрые, вы переселенцы или тати вас с насиженных мест взяли?

Мужики переглянулись.

— По разному, барин… — ответила одна из молодок. Видимо, самая бедовая. — Теодор и Матияш — погорельцы. А Акима и Дуняшу людоловы схватили, когда они с заработков возвращались. Мы с Василием и братом его — из-под Брацлава. В степь ушли лучшей доли искать.

— Втроем? — удивился я.

— Не…— мотнула говорливая молодица головой. — Из трех сел уходников собирали. Да только побили нас, едва за Умань перебрались. Кто жив остался, по степи, как перепела рассыпались, от ястреба прячась. Да, видно, доля такая выпала. Далече не ушли. И трех дней на свободе не пожили, как другим лиходеям попались…

Молодка замолкла и глаза опустила. Понятно. Ей, небось, совсем не сладко пришлось в бандитском лагере. Ее подруга по несчастью, да и мужики тоже пригорюнились. Понятно, они же не знают, что для них смена хозяина значит. Может, и не закончилось лихо, а только начинается самое страшное…

— Зря, красавица, на судьбу пеняешь… — поспешил отвлечь я крестьян от печальных мыслей. — Мы не людоловы и живым товаром не торгуем. С этой минуты вы все вольны идти, кому куда вздумается. Но, если захотите попытать счастья в моем селе, то идите с обозом. Тут недалече. Два-три перехода. Там спросите Анастасию. Она вам найдет и работу, и жилье. Пока пидсусидками будете, а глянетесь обществу... Впрочем, забегать не будем. На сегодня и этого хватит. Думайте, пока обоз не тронулся. Дальше — живите, как хотите.

Крестьяне снова поклонились, но я уже о них не думал.

Амазонка! Дева воительница из моих снов. Не в смысле, что та самая… Та была золотистой блондинкой, эта — как смоль черна волосами. Но в остальном… Девяносто-шестьдесят-девяносто. Вряд ли из-за общепризнанного голливудского стандарта. Скорее всего — так проще доспехи делать. Не требуется индивидуальной подгонки по фигуре.

Кстати, о доспехах… Ясен пень, что налетчики их с воительницы сняли, оставив девушке только коротенькую тунику. Которая, совершенно ничего не прикрывает. Ни сверху, ни снизу. Эдакая ночнушка-разлетайка до половины бедер из тончайшего шелка. Наверно, чтобы доспехи кожу не натирали. Даже неудобно глядеть… Хоть и приятно. А вот амазонку это нисколько не смущает. Я пока не видел живых королев, но думаю, на их лицах обычно именно такое выражение бывает. Когда подданные просьбами одолевают.

— Доброго дня…

— Сестра… — произнесла воительница чуть более низким, чем я ожидал, но достаточно приятным голосом.

— Что?

— В Империи принято обращаться к благородным девам «сестра», — объяснила та. — Добавляя имя, если знакомы. Или степень посвящения. Я — Иридия, сестра меча, благородный муж. Назови себя, чтобы я могла узнать имя друга или врага.

— Меня зовут Антон, сестра Иридия, — ответил я, старательно рассматривая какую-то фиговину на телеге, совершенно не в состоянии понять: на что именно смотрю. Да это и неважно, главное не пялиться на то, что демонстрирует «туника». Вот гадство. Слово чести, была б она совершенно голая и то было бы легче не пялиться. Чуть ткань шевельнется, — приходиться чуть не руками удерживать глаза в избранном направлении. Так и окосеть недолго.

— Мои воины добавляют «батька» или «атаман». Слуги и крестьяне — «барин» или «пан». Я не враг… А станем мы друзьями или останемся просто знакомыми — тебе решать… сестра.

Амазонка неожиданно широко улыбнулась.

— Другого и не ожидала, атаман Антон. Мужчины всегда перекладывают ответственность и принятие решения на нас. Я подумаю над ответом… И мне будет проще, если скажешь, с кем ты сейчас сражаешься? Кто твой самый главный враг?

Глаза девушки впились в меня, как копья. Словно она хотела заглянуть прямо в душу.

— С кем придется, — пожал я плечами в ответ. — Не решил еще… Вернее, кто поперек станет. А главный враг… Вот еще придумала, делать больше нечего, как делить их на главных и не главных. Хотя, постой. Есть один… Скука. Вот ее я бы с удовольствием пришиб.

С каждым произнесенным словом взгляд девушки светлел. А когда я умолк, она шагнула вперед и преклонила колено.

— Прими мой меч, атаман Антон. Клянусь, что до того часа, когда королева захочет освободить меня от принесенной клятвы, я твоя в каждом бою. И только смерть посмеет разлучить нас.

Меча при этом она мне не протягивала, за неимением, но надо ж как-то отвечать. Блин, знать бы еще как? Я и обычным церемониям не сильно обучен, а тут и вовсе нечто запредельное. Да ну нафиг… Это ж мне обет верности приносят, а не наоборот. Значит, мне и правила устанавливать.

Короче, наклонился я, поднял красотку на ноги и… поцеловал. Крепко. Со всей искренностью изголодавшегося по ласке мужика.

Иридия охнула, и глаза ее увлажнились. Потом приложила руку к… к сердцу, в общем.

— Благодарю, брат… за честь. Я никогда этого не забуду.

М-да… Похоже, я чего-то важное сделал. И правильное. Обязательно, при случае, узнаю: что именно. Может, Мамай в курсе? А пока, вежливо киваем и сваливаем, пока так же случайно все не испортил лишним словом, взглядом или жестом.

Черт, ох и жаркая ж девица, прям всю душу перевернула! Вот только, чую, обломом пахнет. Не зря она меня братом обозвала. Ох, не зря… К счастью, есть чем мозги загрузить и проветрить. Я еще не со всеми освобожденными из плена пообщался. Монашка осталась. То что доктор прописал. Как раз для снятия стресса, разговора о душе и соблазнах.

* * *

Не, ну что ты будешь делать? У меня точно начались галлюцинации на почве острого токсикоза... ага, того самого. Куда не гляну — везде полуголые девки мерещатся. Даже монашка одета, как жрица любви и совсем не христианской. Впрочем, если вспомнить, чьей она была пленницей, то все становится понятным. Те же бесцеремонные руки, что сняли доспехи с амазонки, привели и ее хиджаб* (*одежда монашек латинского обряда. то же что и подрясник) в соответствие со своими представлениями о моде.

Оторвали напрочь рукава, распороли до пупа глухой шиворот, наверное, чтобы всем виден был крестик на упругой, белоснежной груди благочестивой сестры. И подрезали подол… Совсем чуточку не рассчитав. В том смысле, что если бы взяли на пядь выше, то линия отреза пришлась бы аккурат по белой вервице, подпоясывающей остатки одежды, а так край ткани еще что-то пытался прикрыть. Зато оставили барбету* (*головной убор)

В общем, хоть сейчас на обложку любого журнала, из тех, что запрещены в свободной продажи и предназначены только для взрослых. А монахиня даже не пытается привести себя в более пристойный вид. Смиренно сложила руки, пристроив ладони в ложбинке, как для молитвы, и терпеливо ждет, когда я соизволю прекратить рассматривать ее… крестик. Не дождалась.

— Пусть будет благословен твой путь, брат…

Ух ты. У нее еще и голосок ангельский. Нежный, бархатистый. Видимо, в церковном хоре пела.

— Вижу дух твой сметен, а душа полна раздора… — продолжала она тем временем, не поднимая глаз.

Интересно, где ж она там у меня душу разглядела?

— Я воспитывалась в монастыре и сведуща в целительстве. Позволь мне выразить свою благодарность за спасение из плена тем, что помогу тебе избавиться от лишней тяжести?

Молчание — знак согласия. А членораздельно общаться в данный момент у меня как-то не получалось. Да и вообще, странное что-то творилось. Я же не прыщавый подросток, теряющий сознание от прикосновения к запретному плоду. Но в данный момент ощущал себя именно таковым.

— Иди следом… Целительство не любит посторонних глаз…

Монахиня повернулась ко мне спиной и неторопливо пошла в сторону ближайших деревьев. Я — как телок на веревочке — послушно двинулся следом. Чтоб я так жил! Да за такими ножками и окружностями выше можно на край света топать.

Как только подлесок укрыл нас от остальных, благочестивая сестра повернулась, опустилась на колени и приступила к целительству.

Не знаю, как по научному такие процедуры назвал бы Авиценна или Парацельс, но искусством умиротворения души и тела монахиня владела весьма искусно. Лично мне до полного выздоровления хватило двух сеансов. Аж в глазах посветлело. А мысли наконец-то угомонились, облегченно вздохнули и вернулись к делам насущным.

— Извини, если что не так спрошу… — невзирая на общее повышение тонуса и избавление от недуга, я все же пребывал в некотором недоумении. — Но в каком ордене послушниц обучают такому… проявлению, ммм…

— Милосердия?.. — закончила вопрос за меня монашка. — В Церкви Ночи.

— А есть и такая? — удивление мое только возросло.

— Конечно, — вытирая ладошкой губы, мило улыбнулась собеседница. — С того самого часа, как Господь разделил время на светлую и темную части. Люди ведь не перестают верить в Создателя после того, как храмы закрываются на ночь, а священники ложатся спать? Именно в это время и открываются двери Черного Собора, где мои сестры и братья всегда готовы помочь смятенным и страждущим.

Все страньше и страньше… Где-то я уже слышал о Черном Соборе. Вот только где, вспомнить не могу.

— Подожди, подожди… Если я правильно понял, ты говоришь о сатанистах?

— Ошибаешься…

Монашка легко прикоснулась к нательному крестику, а потом трижды перекрестилась.

— Люцифер всего лишь один из сонма слуг. Зачем же нам поклоняться слуге, если можно возносить молитвы и деяния к престолу господина? Это дневные конфессии очерняют нас в глазах паствы. Глупцы, они не понимают того, что Ночь нельзя запятнать мраком оговоров. Это ее обычный цвет… Можно только пытаться сделать тьму светлее. Общими усилиями зажигая везде, где только можно, огоньки веры… В надежде, что со временем они, как звезды укроют небосклон и развеют мракобесие и невежество.

Таки прав был тот, кто сказал, что за все приходиться платить. Тем более, за удовольствие.

Я, конечно же, весьма благодарен ей и наконец-то расслабился… но, не настолько, чтобы позволить дуть елей в уши.

— Любопытно. Я подумаю над этим… Непременно. Как только выдастся свободная минута.

Послушница настолько вдохновилась оказанным мою вниманием к ее словам, что не стала возражать против еще одного приобщения… Для закрепляющего эффекта. Тем более, как сказано, всякий неофит троицу любит. Только на этот раз я сам выбирал мodus operandi. Благо, форма одежды, позволяла. В общем, «избушка, избушка, повернись к лесу передом»… и нагнись чуток.

Хвататься за ствол ближайшего дерева — это уже была личная инициатива девушки.

— Что дальше делать будешь? — спросил, когда мы закончили с лечением и уже выходили из лесу.

Мысль о том, что монашка пойдет вместе с остальными в Замошье, мне не очень нравилась. С ее талантами в общении с мужчинами, она вполне способна организовать такой бардак в селе, что по возвращении я найду там одно пепелище. Но и просто помахать на прощание рукой: «Спасибо, солнышко, было приятно. Созвонимся…», — как-то напрягало. Нет, если она сама это скажет, то так тому и быть, но первым отшивать не стану.

— Если позволишь, атаман, я с отрядом останусь… — мило улыбнулась «сестричка». — Обузой не стану. Не сомневайся. Послушниц Церкви Ночи не только искусству любви обучают. С тех пор, как Вселенский Собор записал нас в еретики, каждый, кто дает обет служения, проходит и воинскую подготовку.

— Позволишь взглянуть на твои умения?

— Конечно, атаман Антон. В сплетении нитей судеб не бывает случайных узлов, и я уверенна, мы тоже встретились не просто так. Не мне видеть будущее и определять твою значимость для Церкви, но в том, что это так — сомнений нет. Значит, кому-то придется указать тебе дорогу к Храму Ночи. И если такова воля Господа, то отныне я твоя верная служанка и проводник.

Охренеть… Говорили мне товарищи, для интрижек выбирай девчонок попроще. За красотками роковые тайны и прочие неприятности, как шлейф тянутся. Угу, сходил в лесок… Отдохнул. А в награду — полезай в религиозные разборки и прочие пророчества. Блин, уж лучше б триппер подхватил.

Хотя… Ого! Не соврала сестричка. Статы у нее будь-будь. Только с Мамаем сравнить можно. Сила «18»». «Ловкость «12». Здоровья «60»! Навыки владения холодным и огнестрельным оружием «300». Верховая езда «8». Харизма «21». Хирургия «5» Убеждение «6».

Да, такая точно обузой не станет. Более того, многим жизнь спасет. При таком навыке хирургии — каждый боец получит дополнительных «20%» к шансу выжить в бою. Да и уболтать, при случае, нужного персонажа поможет. У меня-то убеждение пока на единичке. Вот только…

— Хорошо. Ты принята. Но с одним условием…

— Все что прикажешь… — глядела серьезно. Даже с каким-то фанатичным отблеском в глазах. Будто Мессию узрела.

— Наденешь мужскую одежду и… парням моим голову не морочь. Я не ханжа и против… целительства ничего не имею. Но в походе с этим надо поаккуратнее. Если переборщить, снесет головы хуже пьянства. Понимаешь меня?

— Да… Все сделаю, как велишь. Но ты не волнуйся, атаман Антон. Остальным помощь пока без надобности. Зачем же мне исцелять здоровых?

Вот как? Хотя… Это ж только я в Замошье нос морщил и целибат хранил. Федот и Мамай провели время с толком. А джурам рано еще… Пусть сначала усы вырастут.

— Тогда, я тебя принимаю. И это… имя мне скажи свое, а то даже как окликнуть не знаю.

— Мелисса… — стрельнула лукаво глазками девушка, напомнив расхожую шутку, о том что секс не повод для знакомства.

— Красивое имя… — надо ж что-то брякнуть, чтобы скрыть неловкость. — В переводе с греческого «пчелка». Очень тебе идет. Мед для своих и жало для врагов. — Иди, подбери себе одежду.

Провел взглядом, ловя, так сказать, последнюю возможность полюбоваться, и подумал, что второй вариант перевода имени Мелисса — «Трудолюбивая», тоже в точку. Благодаря ее стараниям я снова обрел хладнокровие и мог сосредоточиться на делах насущных и более банальных. Войне, интригах и карьере…

* * *

Разбираясь с пополнением, упустил из вида умения амазонки. А зря… Оказалось, что у девы-воительницы «поиск пути» равен аж целой восьмерке. Так что дальше мы понеслись, как вихрь, и к Переяславу добрались еще этим днем. Правда, всего за полчаса до наступления сумерек. Но тем ни менее…

«Крепость Переяслав принадлежит полковнику Чарноте. Войско Запорожское. Населению нет до вас дела»

Понятно. Постучал рукоятью в створку ворот, дождался стражников и вежливо попросился на постой. Сонный городовой казак оглядел нас внимательно. Чуть дольше остальных задержал взгляд на сестре Мелиссе. Видимо, что-то заметил, хотя она, как по мне, ничем не отличалась от безусых джур, в отличие от амазонки. Достоинства фигуры Иридии и под мешком не спрятать. Хмыкнул, но ворота открыл. Правда, после того, как кивнул Мамаю. Как давнему знакомому. А когда я мимо проезжал, проворчал негромко:

— Только в Сечь не суйтесь…

Я не сразу понял, к чему это. Но за совет поблагодарил и пошлину оплатить не забыл.

— Как распознал? — спросил еще, для общего, так сказать, образования.

— Так бабы ж никогда ровно не держатся, — охотно объяснил стражник, увидев, что в ладони на один серебряный кругляш больше, чем полагается. — Либо выпячиваются, как та, что плащом прикрылась. Либо мышками серыми прикидываются, чтобы никто не заметил. А того не понимает, что опытный воин в первую очередь к таким приглядывается. Ибо опасность именно по темным углам да закоулкам таиться любит.

— Спасибо за науку…

— Не на чем. Если еще чего узнать захочешь, спрашивай Карпа Бесприданного.

Крепость-городок впечатления не производили. И стены не каменные, и дома — не хоромы. Но, все что путнику надо, имелось в наличии. В смысле — рыночная площадь и постоялый двор. Визит в купеческие лавки, из-за позднего времени, отложили до утра, а на постоялый двор завернули сразу.

Учитывая позднее время внутри было немноголюдно. Даже непременного Путника и Завсегдатая не обнаружилось. Зато за одним столом сидела, одетая как зажиточная мещанка, молодая женщина или девица, а за соседним — седоусый воин. В непривычном, явно, европейского покрою мундире. Его рокантон* (*тип шлема) лежал на подоконнике за спиной.

— Хозяин, тащи все что найдешь, — окликнул я мужика за шинквасом* (*прилавок, барная стойка). — Так чтоб никто голодным не остался.

Тот оценивающе поглядел на нашу компанию и приветливо заулыбался. Похоже, моя платежная способность не вызывала сомнений.

— Один момент, панове. Есть чем попотчевать путников. Не сомневайтесь. А хотите побыстрее, пусть хлопцы мне помогут.

Джуры с готовностью метнулись на кухню, сестра Мелисса, не выходя из роли, подалась следом. Лучше б осталась сидеть. Ее плавная походка так разительно отличалась от угловатых и резких движений парней, что даже седой ветеран прищурил оценивающе левый глаз. После, поглядел на меня. Вполне добродушно. Я бы даже сказал одобрительно.

Что ж, с тебя и начнем. Будем считать, сам пригласил.

— Вечер добрый, сударь. Дозволишь присесть?

— Почему нет? — указал ветеран на скамью. — Сделай одолжение. Здешний люд по домам разошелся, а одному напиваться скучно.

— А другого варианта нет? Кроме «напиваться».

— Как не быть, наверняка есть. Но о них я подумаю завтра, — широко усмехнулся воин. — Позволь представится. Виктор де ла Буссенор. Отставной капрал.

— Непривычное для наших мест имя.

— Я испанец… — он произнес эти слова так, словно говорил: «Я — сын Божий!». Отпрыск старинного рода, пустившего корни в Старом и Новом Свете. Мы воевали во всех сражениях, еще начиная с времен Ветхого Завета. Сюда прибыл по приглашению гетмана польного князя Радзивила. Вначале был в его личной охране. Затем — получил хоругвь легкой кавалерии. Мы неплохо проявили себя в военных действиях. Князь даже собирался на полк меня поставить…

— И что же помешало гетману?

— Радость и печаль этого мира… — вздохнут испанец. — Женщина. Даже не ожидал, что в таком возрасте я способен на подобные чувства. Как мальчишка влюбился панночку из чудесного, старинного города Львова. Обворожительное создание. Совершенно вскружила мне голову. Так, что я обо всем на свете забыл. Даже о службе… Полгода был счастлив и жил, как в Раю. Пока не закончились деньги. И, как только это произошло, прекрасная панночка уехала с торговцем мехами в Краков, а я остался без денег и без службы...

— Печальная история. И поучительная… Ее надо в каждом трактире рассказывать.

— Угу… — мокнул усы в пиво Виктор. — Как будто я первый на эту уловку попался. И до меня женщины вертели мужчинами как хотели. За триста лет до нас один итальянец написал весьма поучительную книгу. «Декамерон». И что? Стало с тех пор меньше обманутых мужей или любовников? Шалишь… Только скопец защищен от любовного дурмана. Да и то…

— Зачем же так радикально? — улыбнулся я. — Можно и по-другому тоску развеять. Приставай ко мне. Совсем времени на хандру не останется. Заодно, и финансовое положение подправишь. Ну а если судьба — то удачная рана, полученная в бою, куда почетнее чем нож ветеринара. Как считаешь?

— Разумно… — кивнул де ла Буссенор. — Считай, договорились. Сейчас присягу на верность давать не буду, произнесенные в хмелю слова малого стоят. А завтра с утра, если не передумаешь — пойду с вами. И в самом деле, засиделся. Только еще одна просьба…

— Я слушаю.

— Не мог бы ты ссудить меня пятьюстами талеров? Видел я у здешнего ювелира великолепное колечко. Хочу выслать его своей панночке. Может, передумает и вернется? Как считаешь?

Что я считал, влюбленному ветерану лучше не знать. Ибо не лечится… Так что я лишь покивал, подумал… да и выложил испанцу кошель. В конце концов, кто я такой, чтоб осуждать или поучать? Со своими проблемами разобраться бы. И лучше вовремя.

Видимо, что-то такое было написано на моем лице, потому что молодая мещанка, когда я подошел к ее столу, заговорила первой.

— Если ищешь гадалку, сударь, то ты не вовремя. Я гадаю только на молодой месяц.

— А я думал, что гадать лучше в полнолуние…

— Можешь и дальше так думать, — фыркнула пренебрежительно. — Вреда от этого никому не будет. А я — ведунья, и умение это в моей семье передается от бабки к внучке с незапамятных времен.

— Это серьезно. Зовут то тебя как, ведунья?

— Оксаной. И нечего зубы сушить. Кстати, если заболят — обращайся, заговорю. Могу приворотное зелье приготовить. Впрочем, тебе без надобности, коль с таким гаремом путешествуешь. А вот удача в бою никогда воину не помешает. Так и быть, приходи через недельку.

— Знать бы еще, где я через семь дней окажусь… — улыбнулся я. — У меня другое предложение. Приставай к нам. А как новая луна взойдет, так мы к ворожбе и вернемся. Ну что? Хорошо придумал? Соглашайся. Я хоть и не врожбит, но тоже кое-чего умею и смекаю: не от доброй жизни такая молодая и красивая девица в одиночестве ночь на постоялом дворе коротает.

— Твоя правда… — посмурнела личиком Оксана. — Родом я из Полтавы. Сама на хозяйстве. Бабка уж годков пять как померла. Сватался ко мне Микола-кузнец. А его, как на зло, поповская дочь полюбила. И стала она стараться, как могла, уговор наш разрушить, а суженого себе забрать. Ничем, змея подколодная, не гнушалась. Даже отца своего на подлость уговорила. К нашему несчастью, в околице падеж скота случился. Вот батюшка меня в чародействе и обвинил. В тот же вечер хату дегтем обмазали и сожгли. К счастью, нашлись добрые люди, упредили вовремя — и я успела сбежать.

— Печальная история… — покивал я сочувственно. — Ну, не горюй. Все перемелется. Подсаживайся к нам, да знакомься с новыми товарищами. Говорю сразу — неволить не стану. Можешь уйти в любой день, когда пожелаешь. Договорились?

— Спасибо. Ведовство запрещает убийство… Но во всем остальном буду тебе полезна, как никто другой. О болезнях, порче и проклятиях можете забыть. Да и удачу призову.

Вот и славно. А теперь ужинать и спать. Смотр войскам и новоприобретенным попутчикам устрою завтра. Но, даже, не глядя на их статы, могу спорить на что угодно, что ни ведунья, ни влюбленный ветеран в отряде лишними не будут.