Брелок желаний

ГЛАВА 8 «ПАНАМЕРО»

Номер был в точности такой, каким должен быть номер, за который ты платишь столько, сколько в Мытищах стоит двухкомнатная квартира с плесенью и соседями из прошлого века. Плотные шторы, приглушенный свет, огромная кровать, на которой могла бы уместиться футбольная команда — и всё это окутано ароматом французского мыла, денег и недоверия.

Пайка сидела в кресле, закинув ногу на ногу. На ней был шелковый халат, в котором она выглядела как императрица на карантине. На столе дымилась чашка кофе, но она её игнорировала. Вся суть Пайки в эти дни — один большой игнор. Она игнорировала гастроли, фанатов, продюсеров, медийку, и даже Бога — если Он решит заглянуть без брелка.

Боб стоял у окна и выглядел так, будто он сейчас начнет отчитывать парламент. Пиджак снят, рукава рубашки закатаны, взгляд напряжённый, как у хирурга перед первым разрезом.

— Я его видел, — сказал он и даже не обернулся.

— И что? Я тоже его видела много раз. Где мой брелок, мать твою? Ты профессионал или где?

Пайка сказала это, как будто заказывала пасту в ресторане, но внутри она бурлила. Она задыхалась без этой маленькой штуковины. Артефакт, брелок, талисман — зовите, как хотите, но именно он делал из неё Пайку, а не просто голос с телом.

— Подойди, — сказал Боб, не отрывая взгляда от улицы. Он даже не командовал. Просто… ждал, как всегда.

Пайка встала и подошла к окну. Остановилась рядом с ним, как будто сейчас будут смотреть салют. Боб кивнул на улицу.

— Вон та "Панамера", чёрная, под плакатом. Видишь?

— Ну вижу. И что? — хмыкнула она. — Мне теперь каждую машину, припаркованную в радиусе ста метров, целовать?

— В ней твой брелок.

Пауза затянулась. Пайка глянула на него боком. На мгновение её лицо стало пустым, как экран до включения.

— Ну так иди и принеси мне его, кретин, — сказала она с деланной нежностью и топнула ногой, как балерина на грани нервного срыва.

— Не получится, — спокойно ответил Боб. — Я сегодня спецом засветился. Хотел, чтобы он запаниковал.

— Боб… — начала она, потом подошла ближе, взяла его за галстук и прошипела: — Ты идиот? Ты видел Смирнова на расстоянии вытянутой руки и не придушил его? Не забрал брелок? Что с тобой не так?

Боб отцепил её руку, как будто это была не певица, а навязчивая оса.

— Тебе не кажется странным, что мы сейчас в Париже, а он сидит в дорогом "Порше" прямо под нашим отелем? Сдается мне, ты что-то не договариваешь. Почему задрот из Смоленска внезапно пересаживается из маршрутки на Panamera, да еще и без страха катается в Париже, как будто это его район? И, между прочим, дает понять, что знает, где мы.

Пайка замолчала. Лицо её стало серьезным, как будто ей показали видео с собственного выступления без автотюна.

— Я не знаю, Боб. Правда. Мне просто нужен мой талисман. Мой брелок. Без него я… не я. Я не хочу работать, не хочу петь, не хочу даже есть. Я с этим брелком жила, как с протезом души. И теперь он где-то там, в грёбаном немецком кожаном салоне.

Боб снова взглянул в окно.

— Если я сейчас выйду, он уедет. И боюсь, в этом городе мы его больше не увидим.

— И что ты предлагаешь? — взорвалась она. — Кататься за ним по всему миру, как пара туристов без визы, пока он не наиграется и не вернётся к себе в Смоленск?

Боб выдохнул. Он выглядел усталым, но не физически — умственно. Как будто в его голове ежедневно играют в шахматы с дьяволом, и дьявол всё время подглядывает.

— Нет, — сказал он. — Предлагаю его ликвидировать из снайперки и забрать брелок уже у трупа.

Он посмотрел на неё. Пайка, к его удивлению, не ахнула, не закатила глаза, не устроила истерику. Она просто — резко, громко — выкрикнула:

— Ну так делай уже, что задумал! Почему ты всё ещё здесь?

И вот в этот момент он понял — всё плохо. Если Пайка согласна на труп, значит, внутри неё что-то уже умерло.

***

Тем временем, в машине.

Матвей Смирнов, бывший замерщик окон из Смоленска, сидел в Panamera и ел макаронный салат пластиковой вилкой. Григорий, ориентал с интеллектом академика, лежал на приборной панели и наблюдал за номером, в котором прятались его потенциальные убийцы.

— Он тебя видел, — сказал Григорий, не отрывая взгляда от окна.

— Знаю, — сказал я с набитым ртом. — Я хотел, чтобы видел.

— Это плохая идея.

— А хорошая — какая? Сбежать в Бельгию и прятаться под именем Матьё де Люмьер?

— Ты придумал это имя только что? — фыркнул кот. — Ну да. Бельгия звучит безопаснее, чем снайперская прицельная линия.

— Я не хочу сбегать. Я хочу понять, почему за мной гонится бешеная звезда и её телохранитель, похожий на киборга из налоговой.

Кот вздохнул.

— Потому что ты спёр у неё вещь, которая ломает законы мироздания. Не думаешь, это не причина?

— Да нет же! Не в этом дело. Что-то тут не так. Почему они меня не ловят? Почему наблюдают? И главное… — я взглянул в зеркало. — Почему мне это начинает нравиться?

Кот поднял голову.

— Ты маньяк?

— Я начинаю понимать, что я больше, чем Матвей из Смоленска. И этот брелок… он как… микроскоп. Увеличивает то, что есть внутри.

Кот усмехнулся.

— Значит, внутри тебя сидит игрок?

— Возможно, — сказал я. — А может быть… бог.

Мы оба замолчали. Сверху хлопнула форточка. Пайка вышла на балкон и посмотрела вниз. Я взял брелок в руку.

— Пора сыграть следующий ход.

***

Боб не ответил сразу. Он медленно повернулся к Пайке, прищурился, словно примеривался, кто здесь безумнее — она или он. Потом пожал плечами, подошёл к креслу и, как ни в чём небывало, плюхнулся в него, будто она только что не дала зелёный свет на мокрое дело посреди столицы Франции.

— Я здесь, — сказал он, вытягивая ноги, — потому что снайперку надо сначала купить.

— Ты издеваешься? — голос Пайки дрожал не от страха, а от бешенства, которое могло бы обвалить фондовый рынок.

— Я серьёзен, как инфаркт, — ответил Боб. — У тебя нет представления, с кем мы имеем дело. Этот Смирнов — не просто задрот из Смоленска. Он нас пасёт. По графику. По системной логике. Он — паразит с мозгами. А такие долго не живут, но перед этим могут выпить кучу крови.

Пайка прошла мимо него, как буря мимо курорта. Её шёлковый халат развевался, словно знамя последней надежды.

— А что ты предлагаешь, кроме балабольства? — процедила она. — Мы сидим в номере, ты знаешь, где он, у тебя под рукой я, деньги, технологии, связи. У тебя даже... — она замялась, — ...даже бывшая жена в Интерполе, насколько я помню. И всё равно ты ничего не делаешь!

Боб встал. Его лицо вдруг стало другим. Серьёзным, тихим. В нём не было страха — только расчёт.

— Я делаю, — сказал он. — Я сегодня специально показался ему. Он меня увидел. Теперь он в панике. Его кот, кстати, чуть не обделался прямо в Панамере. Да, у него говорящий кот. Не смотри так. Я видел, как тот испуганно болтал пастью, пока Смирнов крутил башкой.

— У него... кот? — Пайка опустилась в кресло, делая вид, что первый раз слышит — Говорящий?

— Да, и умный. Скорее всего, натренирован в подпольной Смоленской ветеринарке ФСБ.

Пайка не стала сдерживать свой смех и начала смеяться так, что проступили слезы из глаз.

— Говорящий кот, хахаха, - продолжала она заразительно смеяться – в подпольной ветеринарке, хахаха.

За окном шел дождь. Панамера стояла как чёрная акула в кустах лаванды, бессовестно красивая и неподвижная. Внутри не было видно никого, но Боб знал — они там.

— И что ты придумал? — спросила Пайка, уже успокоившись.

— Он знает, где ты. Ты — точка на его экране. Значит, пора устроить спектакль.

Пайка кивнула, не отводя глаз от машины.

— Переезжаем?

— Нет — сказал Боб и отвернулся от окна. — Мы остаёмся.

— Тогда объясни, что ты там себе напридумывал, пока пялился на Порш? — Пайка села, как на трон, слегка надув щёки. — И давай без "снайперок" и бреда про домашних говорящих животных изподпольной Смоленской ветеринарки ФСБ.

— Хорошо, — сказал Боб. — По сути.

Он подошёл к кофейному столику и достал из внутреннего кармана планшет — старый, как его развод, но с начинкой лучше, чем у некоторых спутников. Быстрый свайп, три иконки, карта Парижа. Он повернул экран к ней.

— Вот наш отель, вот Панамера. Вот все камеры, которые я уже задублировал.

— Подожди… Ты ещё вчера говорил, что камеры глушатся.

— Да, обычными людьми. Но я не обычный. Я внедрил подложку через канал техобслуживания. Простым языком — пока он на виду, он под колпаком.

Пайка наклонилась ближе. Глаза её заблестели — не от любопытства, от голода. Она привыкла получать то, что хочет, желательно с эффектом взрыва и оркестра.

— Мы не будем его ловить, — продолжил Боб, спокойно, как будто объяснял маршрут до магазина. — Мы создадим зону, из которой он не сможет уйти.

— Ты что, построишь клетку в центре Парижа?

— Почти. Мы не пойдём за ним — мы стянем улицы на него.

Он ткнул пальцем в экран.

— За два квартала отсюда я арендовал склад. Старый, запечатанный, но с выходом в подземную парковку. Там поставим фальшивую точку доступа — Wi-Fi, Bluetooth, даже слабый 4G-сигнал. Я вошью туда ID твоего телефона. Если он мониторит твоё местоположение — а он мониторит — он обязательно попробует приблизиться.

Пайка нахмурилась.

— Он ведь не идиот. Почует ловушку.

— Вот тут начинается игра. — Боб переключил экран. — На следующем этапе мы активируем вторую "тебя" — твой электронный двойник. Бот, который будет гулять по кварталу, оставляя фальшивые геометки и звуки. Подобный трюк мы использовали против одного шейха в Катаре — и он повёлся. Умные обычно ведутся, когда думают, что они самые умные.

— Допустим. А дальше?

— Дальше мы смотрим. Если он клюнет — я спущу на него перехватчиков. Не наших — местных, нанятых. Они подойдут как воры — тихо, быстро, без лиц. Он исчезнет на час. Этого хватит, чтобы обыскать машину, его карманы и рюкзак. Всё, что у него будет с собой — мы получим.

— А если брелок не при нём?

Боб кивнул.

— Тогда я на его глазах убью кота – с хладнокровием ответил Боб.

Пайка молча слушала. Потом сдвинула ноги с журнального столика, встала и пошла к мини-бару. Налила себе что-то из бутылки, в которой оставалось на донышке, и выпила залпом.

— Всё это звучит слишком... чисто.

— Потому что это не шоу. Это операция.

Она покачала головой:

— А если он всё-таки ускользнёт?

Боб подошёл ближе. Он говорил тише, почти шепотом, но в каждом слове была уверенность, выточенная годами охоты.

— Тогда у нас останется план «Б». Если он сорвётся — я передам его фото в канал моей бывшей. У неё в базе есть доступ к паспортам, арендам, кредиткам. Через три часа он засветится — в аэропорту, в поезде, где угодно. Мы его всё равно найдём. Но если получится здесь — будет чище. Без шума.

Он выпрямился.

— Но вот чего мы делать не будем, Пайка.

— Ну-ка?

— Мы не будем бегать за ним, как идиоты. Это его игра. Надо изменить тактику игры на шахматной доске.

Пайка кивнула, поставила стакан обратно.

— Значит, спектакль?

— Только без зрителей. В этот раз — мы за кулисами.

Она посмотрела на него, долго, цепко. В её взгляде больше не было истерики. Только ожидание.

— Сделай это, Боб. Верни мне мой брелок.

— Я уже начал.

***

В это время в Панамере...

— Ты видел? Он опять вышел. Опять, мать его, показался, — шептал я, прижимаясь к рулю. На его телефоне — карта с красной точкой. Она не двигалась. Точка была упряма, как булыжник.

— А ты видел, как он на меня посмотрел? — Григорий с интеллигентной мордой и голосом старого доцента, нервно топтался на бардачке. — Он меня узнал. Ты понимаешь, он узнал, что я говорю. Я клянусь, Мот, у него был взгляд, как у человека, который в детстве пытался приручить хомяка и с тех пор никому не доверяет.

— Значит, надо действовать, — сказал я и потянулся за ноутбуком.

— А если он не клюнет? — Григорий запрыгнул на подголовник. — Что, если он... настоящий профи?

— Тогда мы притворимся, что мы — богатые идиоты из Смоленска. Гуляем, пьем, поём, иногда разговариваем с котом. Ты станешь вайнером. Я твой продюсер. А Пайка — просто мираж.

— Мне это нравится. Но я требую отдельный номер в отеле и селёдку.

— Какую?

— Балтийскую. Чтобы настоящая. А то будет, как в Лионе.

— Не напоминай мне Лион. Там ты чуть не сожрал чью-то чихуахуа.

— Я думал, это бутерброд. Она мяукала странно.

Мы оба замолчали, глядя на окно отеля. Фигура Боба медленно отошла вглубь. Свет погас.

— Ну что, грядёт мясо? — спросил Григорий, зевая.

— Скорее, опера. Но с элементами фарса, — ответил я. — Готовься. Вскоре всё станет странным.

— Уже стало, дружище. Уже стало.

Парижское метро. Станция "Artset Métiers" (ремесла).

Метро пахло железом, потом и прошлым. Трубы на потолке блестели, как внутренности огромного кита. Мот и Гриша стояли у турникета. Мот опустил жетон — они старались не пользоваться ничем, что можно отследить.

— Ты уверен, что это нужно? — спросил Гриша, глядя на табло прибытия поездов. — У меня лапы не резиновые.

— Нам нужно проверить, есть ли за нами хвост. Метро — лучшее место. Все камеры в движении, шум, паника, люди, сумки, духи, крики... Самое то, чтобы...

— …устроить спектакль, — договорил кот. — Ну ладно. Тогда я актёр. Только без крика «горю», а то меня сдадут в лабораторию.

Мы зашли на платформу. Было почти пусто — редкие туристы, пара студентов с портативной колонкой, и мужчина в сером плаще, который смотрел в никуда так, будто именно там был выход из всех проблем.

Поезд приближался. Гриша разогрелся:

— Слушай. Я сейчас устрою такую сцену, что преследователи забудет, зачем вообще приехал во Францию. Только ты, главное, делай удивлённое лицо.

— У меня всегда удивлённое лицо. Я с котом разговариваю.

Гриша прыгнул на скамейку, встал на задние лапы, расправил передние и закричал:

— Бомба! Тут бомба! Бомба в саквояже! У него в руке — девайс!

Один из студентов уронил банку колы. Женщина с чемоданом рванула прочь, мужчина в сером бросился на пол, не совсем понимая зачем.

Я охренел от увиденного, только и успел прошептать:

— Что ты творишь, сука…

— Проверяю их реакцию! — ответил Гриша, всё ещё стоя, как чучело свободы. — Если кто-то ведёт нас — он не выдержит. Бросится спасать. Или хотя бы глаз дёрнется.

Я краем глаза заметил: мужчина в плаще не дернулся. Зато один подросток в кепке — дернулся. Он бросил взгляд не на Гришу, а на меня. Слишком долго. Слишком целенаправленно. Потом сделал вид, что снимает колонну на видео.

— Есть один, — прошептал я. — Сзади, у шестой колонны. Двигаемся к поезду, быстро. Пусть думает, что мы боимся толпы.

— А мы боимся толпы? — спросил Гриша. — Я меньше тебя, но всё равно боюсь.

Мы юркнули в прибывший поезд, зашли в вагон, встали спиной к стеклу. Я проверил отражение. Подросток тоже вошёл. Присел через два ряда. Достал телефон. И…

— Не снимает. Он слушает. У него наушник. Левое ухо, в ухе что-то серое, как у старых агентов.

— Хочешь веселья? — шепнул Гриша, — Вариант «Лепесток».

Я улыбнулся. План «Лепесток» — был старой фантазией, импровизированным сумасшествием, придуманным ещё в Смоленске. Реализовать его в Париже — был актом либо безумия, либо чистого гения.

— Вали, — сказал я.

Гриша залез на сумку, вытащил оттуда небольшой цилиндр — аэрозоль с кошачьими феромонами (на самом деле — просто смесь валерьянки, духов Пайки и запаха сырого тунца). С одной капли этой смеси можно было заставить пол собаки сойти с ума.

Гриша метнул капсулу под сиденье подростка, резко щёлкнул крышкой — пшшш! — и тут же отскочил в другой конец вагона. Запах начал подниматься, невидимым цветком разрастаясь между пассажирами.

Пожилой француз начал тереть нос. Молодая девушка морщилась. Подросток потянулся к уху, будто что-то передавал.

— Двигаемся, — скомандовал я. — Через два вагона, направо, потом у двери — сойдём, если он двинется за нами — попадёт в ловушку «Двойной Пах».

— А если не двинется?

— Значит, он просто подросток. Но лучше паранойя, чем оплакивать кота.

— Ты бы хоть раз сказал "оплакивать друга". Я не просто пушистая угроза. Я — Григориан, литературный критик, мать твою.

— Григориан, потом. Сейчас — Гриша.

На следующей станции мы вышли — как по команде, слаженно, без суеты. Я первым, Гриша следом, спрыгнув на платформу с грацией, которой бы позавидовал любой участковый пудель. Электричка затихла и унеслась дальше, увозя подростка с несчастным лицом и воспалённым носом.

— Остался, — заметил Гриша, тряхнув усами. — И выглядит так, будто ему вчера пообещали PlayStation, а сегодня подарили тапки.

— Значит, зацепился, — хмыкнул я. — Или хотя бы сбился с курса. Этого достаточно.

Мы пересекли туннель, нырнули на другую платформу и почти сразу влились в толпу у следующего поезда. Париж задышал — но не узнал.

— Что дальше? — Гриша облизнулся, как будто речь шла о закуске, а не о шпионской операции.

— Теперь мы играем в нападении, — ответил ему я и вытащил телефон. Мои пальцы мелькнули по экрану, открывая карту. — Помнишь склад? Где у Пайки якобы хранились мешки с письмами от фанатов. Всё как в дешёвом документальном фильме.

— Помню. Слишком пафосно даже для неё.

— Вот туда мы кинем геометку. Добавим легенду, подключим фальшивого блогера — какого-нибудь "Лорена Информатора", который «случайно» снимет сторис о странной активности на складе. Плюс дрон, плюс фальшивый QR-код. Пусть их ищейка за этим носится, как пудель за машиной.

— А мы?

Я посмотрел в окно поезда. За стеклом Париж мерцал тускло, как старая фотография: серые дома, рекламные щиты, люди, бегущие кто куда, словно небо уже начало падать.

— А мы уходим. Здесь больше нечего ловить. Брелок у нас, сигнал сброшен, внимание рассеяно.

— Конкретно уходим?

— Конкретно. В Италию. У нас там кое-какое дело... личного характера.

— Ааа, — протянул Гриша с удовольствием, прищуриваясь, — паста карбонара, паста с морепродуктами и море пиццы с колбасой.

— Ты не ешь пиццу, — напомнил ему я.

— А ты не жмуришь спецназовцев. Мы оба меняемся, приятель.

Мы уселись ближе к двери. Поезд тронулся. Шум, туннель, короткое погружение во тьму.

— Кстати, — добавил Гриша, — насчёт склада. Ты уверен, что туда не явится целый театр с духовым оркестром?

— Надеюсь, что явится, — усмехнулся я. — Я туда ещё старую камеру поставил. Хочется посмотреть, как этот ее улыбчивый, гоняется за фантомами.

— Тот, который с седой головой?

— Именно. С аналитикой в глазах и гвоздями вместо чувств.

— Ну тогда пусть поищет фанатов. Может, и сам подпишется.

Я улыбнулся и поезд унес нас прочь из зоны риска — туда, где начиналась новая партия. С итальянским акцентом и румяными краями.