Брелок желаний

ГЛАВА 15 «ПОЛЬША»

Решение отложить поездку в Польшу на неопределённый срок похоронили почти мгновенно. Само слово «отложить» у Пайки вызывало нервный тик. Вылет назначили на завтра, точнее — на самое утро.

Пайка взялась за самолёт с хирургической точностью: согласовала слот, оформила разрешения, утвердила маршрут. К середине следующего дня наш борт уже набирал высоту, отрываясь от Москвы. Впереди была Варшава и нечто, что в путеводителях не встретишь.

— Наш объект — Кароль Козинский, — начал Боб, разворачивая ноутбук так, чтобы все видели экран. — Человек с обложки Forbes. Армия охраны, куча бабла. Его особняк — это крепость, неприступная как старый замок. Я влез в систему видеонаблюдения. Шансов ровно ноль. Везде охрана. И не из супермаркета, а профи высшего класса.

— Но не высочайшего, как ты, — лениво вставил Григорий, свернувшись клубком на диване. Его, похоже, ни крепости, ни деньги, ни статус господина Козинского не волновали от слова совсем. Он методично месил лапами подушку, подготавливая себе место для сна.

— Пока летим, подумаю, — не обращая внимания на сарказм, продолжил Боб. — По прилёту предложу план.

— А куда ты денешься, Бобик? — хмыкнул Григорий. — Мы тебя не просто так возим и кормим. Чтобы ты такие задачки вскрывал, как орешки. Три раза — и дело сделано.

Боб промолчал, надел наушники — с тем самым логотипом укушенного фрукта — и принялся печатать с такой скоростью, что казалось: у него нет ни минуты на лишние слова.

— А я смотрю, вам, молодёжь, всё равно, что мой Бобик сказал, — продолжал Григорий, не переставая месить подушку, будто массаж улучшал когнитивные функции.

Мы с Пайкой в этот момент, наконец, отлипли друг от друга — вернее, от долгого поцелуя — и посмотрели на кота.

— Ты что-то сказал, Гриш? — спросил я. Пайка прижалась щекой к моему плечу и улыбнулась.

— Я сказал, что это дело — не прогулка по Кракову, — деловито ответил он. — Нам нужно проникнуть в дом человека, который фактически управляет Польшей, и забрать у него магический брелок. Забрать, потому что добровольно он его не отдаст. Не тот типаж.

— Ну, Гриш, не ворчи. Боб что-нибудь придумает, — отозвалась Пайка и, уловив паузу, снова потянулась ко мне, чтобы продолжить воздушное романтическое общение.

— Слюни подотрите, — фыркнул кот. — А то ковролин в салоне скоро будет в разводах, как после дождя.

Он устроился на подушке и прикрыл глаза. Вид у него был такой, будто он ещё что-то хотел сказать, но решил: хватит. Пусть Боб работает, Пайка целуется, а ковролин справляется как умеет. Можно и поспать. И крепко уснул.

***

Полёт шёл гладко — хотя это «гладко» было весьма условным, если не считать Григория, который каждые пять минут уточнял у стюардессы, почему его лосось опять не с хрустящей корочкой и почему в меню нет рубрики «для тех, кто умнее всех остальных».

— Я не прошу многого, — объяснял он, повернувшись к проходу, — всего лишь блюдо, достойное моего интеллекта. Что-нибудь между тартаром из лосося и тёплым салатом из свиного презрения.

— Гриша, — устало вздохнул я, — это бизнес-джет, а не Michelin-лаборатория.

— И что? Разве это повод кормить мыслящую особь консервированным филе, которое, скорее всего, в прошлой жизни плавало в стиральной машине?

Пайка сдержанно хихикнула. Боб молчал — он предпочитал общаться с миром реже, чем подлодка с поверхностью. Всё ещё в наушниках, он набирал что-то на клавиатуре и один раз тихо выругался по-французски. Это сразу насторожило Григория.

— Так, всё. Он ругнулся на романском языке. Серьёзно. Либо спалил себя в системе Козинского, либо — опечатка. Но с Бобом никогда не знаешь.

— Может, план уже написал? — предположила Пайка, заглядывая в экран.

— План? — переспросил кот. — Его план, скорее всего, начинается со слов «взять лобзик и молитву».

Но, к удивлению, всех, через десять минут Боб снял наушники, кивнул себе и наконец произнёс:

— Есть зацепка.

Я оторвался от окна:

— Какая?

— На вилле Козинского каждый вечер в семь — «Час без охраны». Он медитирует в саду, отключает всю технику, включая камеры. Только один телохранитель рядом. Я проверял. Уже три раза подряд.

— Прямо как у Шрека — «час лука» в одиночестве, — заметил Григорий. — Только вместо болота — вилла за пятьдесят миллионов. А в остальном — та же зелёная тоска.

— Это наш шанс, — продолжил Боб. — Если подойдём с северной стороны, с холма, у нас будет ровно двадцать минут, чтобы зайти и выйти.

— То есть забраться, забрать магический артефакт у польского царя-самозванца и исчезнуть в кустах? — уточнил кот. — Без стрельбы, взрывов и подозрений? Звучит как сонный план, который мы с тобой и во сне бы не придумали.

Боб кивнул.

— Именно. Но без куста пока не уверен.

Самолёт начал снижение. Капитан с улыбкой сообщил, что через пятнадцать минут мы в Варшаве, +21 на земле и лёгкий встречный ветер — если не становиться к нему спиной и не кричать «Козинский, выходи!».

Григорий на всякий случай надел солнцезащитные очки.

— Ну что, — сказал он. — Пора притвориться туристами. Одна — суперпоп-звезда, второй — задрот из Смоленска, третий — параноик с ноутбуком, а я — кошачий Сунь-Цзы. Да, всё пойдёт по плану.

Пайка потянулась, расправляя плечи.

— Варшава, держись. Мы летим. И да — у кого-нибудь есть план Б?

— План Б? — переспросил Григорий. — Если всё пойдёт не так, можем подать на Козинского в суд за моральный вред? Или станцевать на лужайке и попросить милостыню. Выбирай.

Самолёт коснулся полосы мягко, как заботливая мать укладывает ребёнка в кровать — если ребёнок слегка под шафе.

Мы приземлились. И Польша, ничего не подозревая, открыла ворота для самого абсурдного десанта сезона.

— Двадцать минут — это мало, — хмуро пробормотал я, сжимая планшет с картой виллы. — Если что-то пойдёт не так…

— Не пойдёт, — перебил Боб, тыкая пальцем в схему. — Северный склон холма прикрыт деревьями, а забор там ниже на тридцать сантиметров. Датчики движения отключены — Козинский не терпит ложных срабатываний во время медитации.

Григорий усмехнулся:

— Значит, просто перелезть, пробежать через сад и зайти через террасу? Слишком просто.

— Не совсем, — Боб открыл архивные фото. — За фонтаном есть слепая зона камер. Но есть проблема — песчаные дорожки. Следы останутся.

— Тогда по газону, — предложил я. — Трава густая, следов не будет. Но если охрана сделает обход…

— Не сделает, — уверенно сказал Боб. — График у них чёткий. В 19:00 перекур, кроме одного — того, что стоит у Козинского. А он в это время сидит у пруда с закрытыми глазами.

Григорий задумался:

— А если вдруг проснётся «шестое чувство»?

— Тогда у нас есть это, — Боб достал маленький прибор. — Глушилка на пятнадцать метров, на тридцать секунд — все камеры и связь глохнут. Но только если прижмёт.

Я кивнул:

— Ладно. Заходим, берём что нужно — и уходим. Без геройств.

Боб ухмыльнулся:

— Значит, завтра в 18:55 мы уже на холме. К «часу без охраны».

Григорий вздохнул:

— Надеюсь, сегодня у Козинского нет желания подольше помедитировать…

18:55. Северный склон холма. Темнота сгущалась, словно чернила, но вилла Козинского светилась ярче новогодней ёлки — все окна словно фонарики на безумном празднике богатства и власти. Боб взглянул на часы, щёлкнул языком и кивнул: — Пора.

Мы двинулись к забору, тени прятались в кустах, будто ждали своего часа. Пайлуша уже сидела у старого дуба — её пальцы плясали над планшетом с такой скоростью, будто она пыталась взломать саму Вселенную.

— Камеры глушу, но у нас всего двадцать минут, — сухо предупредила она. — И да, если что-то пойдёт не так — я вас не знаю.

— Очень смешно, — проворчал Григорий, отбросив капюшон. Его желтые глаза сверкали в темноте с ноткой сарказма и почти боевого азарта.

Забор преодолели без приключений, осторожно обошли песчаные дорожки, чувствуя под ногами прохладу мягкого газона. Боб шел впереди, его тень растворялась в ночи, словно шпион в фильме низкого бюджета.

19:02. Сад виллы. Козинский сидел у пруда, словно статуя, погружённый в свои мрачные мысли. Его телохранитель, отгороженный пятью метрами, смотрел в телефон — полное расслабление, идеальный момент для атаки.

— Терраса вон там, — прошептал я, пытаясь не выдать свой пульс.

И тут...— Мяу.

Замерли. Григорий спрыгнул с моего плеча и гордо направился к фонтану.

— Чёрт! — я попытался схватить кота, но тот уже устроился прямо на пути телохранителя и уставился на него жёлтыми глазами — взглядом, который мог загнать кого угодно в ступор.

Телохранитель поднял взгляд, недоуменно хмыкнул: — Откуда тут кот?..

— Включай глушилку! — шипнул Боб.

Пайка нажала кнопку — камеры мигнули и погасли, словно выключили свет на вечеринке.

Но телохранитель уже направлялся к коту.

— План Б, — прошипел Боб.

Вдруг Григорий, как тень, скользнул в кусты. Телохранитель остановился, огляделся, словно впервые почувствовал запах опасности.

— Всё, пошли! — бросил Боб, рванув к террасе.

Мы — за ним.

Но тут...— Стой! Кто здесь?!

Голос Козинского прорезал ночь, будто нож.

Он встал с медитации раньше времени, глаза сузились в темноте, полные подозрений и интереса.

— Кто здесь?! — повторил он, голос был резким, но с лёгкой долей любопытства. Вилла — крепость, охрана — полк, а тут чужаки. Очень забавно.

Боб и Григорий затаились в тени кустов, а я… вышел на свет.

— Простите, пан Козинский, — начал, делая вид, что немного смущён, и выдавил на безупречном польском. — Я журналист. Хотел взять у вас комментарий насчёт вашего нового проекта.

Он нахмурился.

— В таком виде? Ночью? В моём саду? Как вы сюда попали? Как вас пропустили?

Я нервно рассмеялся. — Ну, эксклюзив же... Все методы хороши.

Тем временем Григорий, как тень, скользнул мимо ног Козинского и прыгнул на каменную скамью.

— Мяяяу! — протяжно зевнул кот и в прыжке полоснул когтем по горлу телохранителя.

Тот упал, хрипя, кровь разливалась на траву, как символ провала.

Козинский обернулся: — Что за...?

Но Григорий уже был на нем. — А-а-а! Скотина! — кричал Кароль, пытаясь стряхнуть непрошеного диверсанта.

Кот царапнул его по шее и срезал с цепочки брелок — тот упал на землю. Григорий подхватил его и шмыгнул в кусты.

— Нет! — бросился за ним Кароль, но…

Григорий не мешкая прижал два брелока друг к другу. Через секунду яркая синяя вспышка — и брелок Козинского исчез, растворился в другом.

— Ребята, тут началось движение, — раздался голос Пайки на связи. — Куча охраны идёт в вашу сторону. Бегите!

Козинский вопил, как потерпевший — пропала самая драгоценная вещь, и он готов был рвать и метать.

Мы прыгнули через забор, уже в отдалении слышались выстрелы, наши силуэты мелькали в свете фонарей, а преследователи открывали огонь.

— Встречаемся на пункте сбора, — сказал Боб. — Я их задержу.

— Не геройствуй, Бобик, — крикнул Григорий, убегая. — Нам ещё дела по другим странам делать. Не превращай Польшу в руины!

Первая вышла на связь Пайка: — Они меня окружили! Нет, нет, не надо! Матвееей! — и раздались выстрелы.

— Похоже, всё, — сказал Боб. — Их слишком много. Уходите без меня. Прощайте.

И тут прогремел мощный взрыв.

Я подхватил Григория на руки и рванул, как Усэйн Болт, но левое плечо ощутимо обожгло, затем резкий толчок — и я упал, покатился кубарем по земле вместе с котом.

Преследователи уже рядом. Без слов — огонь.

Гриша видел всё отчётливо: один из охранников поднял пистолет, направил в мою голову и выстрелил. Потом повернулся к коту и, с издёвкой в голосе: — Кись, кись, кись, — и открыл огонь.

Григорий вскочил, ошалевший, оглядел салон самолёта. За столом всё так же сидел Боб, ухмылялся и печатал что-то в наушниках.

Гриша посмотрел на меня — на самое дорогое, что у него есть.

Это самое дорогое теперь крепко обнимала Пайка, устроившись у меня на плече, и тихо спала.

— Фууу… присниться же такое, — пробормотал Гриша, глаза открыты, но до сна уже не дотянуться.

«МИССИЯ НЕ ВЫПОЛНИМА»

Ну, после того как мы благополучно, словно герои дешёвого боевика, добрели до отеля — все дружно плюхнулись в один номер. Операцию по выдиранию брелка из лап Кароля Козинского откладывать не стали, потому что ждать — это для лохов. Слушали Боба, который несмотря на то, что сидел в углу с таким видом, будто ему дали мандаринку без косточек, наконец нашёл какую-то зацепку.

— Слушайте сюда, — начал он, глядя на нас глазами, в которых читался смертельный серьёз и чуть-чуть усталость от нашей глупости. — Дом у нашего дорогого Кароля — это Форт Нокс, серьёзно. Камера на каждом метре, где камер нет — стоит охранник. А охранники эти — не просто ребята с тренажёрки, а бывший спецназ, матерые наёмники, которые успели посмотреть на жизнь в огне и крови. Так что — забудьте про врываться туда как у себя дома.

Все молчали, потому что понимали — Боб прав. Понимать надо и довериться. Даже Григорий, который обычно всех перебивает, был тих как мышь.

— А что же тогда? — спросил Гриша, нахмурив лоб, будто собирался уравнять нас всех математически.

— Есть одно слабое место у Кароля, — Боб улыбнулся, будто только что раскрыл секрет вечной молодости. — Один раз в неделю, по пятницам, этот карась выползает из своей крепости и валит в шикарный отель в центре Варшавы. Там у него минимум охраны — водитель и пара телохранителей.

— Зачем ему туда ехать? — удивился Гриша. — Что, дома комфорта не хватает?

И тут началось. Боб начал разворачивать свой криминальный сериал:

— Он туда заходит не через парадный вход, а с чёрного. В номер люкс, ага. И вот тут будет смешно — Кароль обожает молоденьких мальчиков. Каждую пятницу устраивает себе такой интимный мини-фестиваль с одним из них.

Мы с Гришей, и правда, чуть не упали со стульев.

— А как он этих мальчиков выбирает? — я спросил, выдыхая со смесью ужаса и любопытства.

— Телохранитель, — ответил Боб. — Он ходит по модным клубам с камерой, снимает одиноких парней, а Кароль в отеле в режиме онлайн выбирает, кто ему понравится. Если понравится — охранник предлагает этому парню любые деньги, чтобы он вечером оказался в номере у нашего Кароля.

Гриша медленно перевёл взгляд с Боба на меня и обратно, словно говоря: «Ну что, Матвей, твоя очередь стать князем варшавских гей-клубов?»

— Нет, нет и ещё раз нет, — выпалил я. — Я в это дерьмо не лезу.

Пайка, как обычно, поняла игру и лопнула от смеха. Гриша не выдержал и тоже заржал.

— Да ладно тебе, — сказал он, потирая живот. — Один разок подставишь свою сладкую попку под польского мужика — и всё, ты в теме.

Пайка изобразила фальшивое отвращение:

— Фууууу, извращенец! Боб, а другого плана у нас нет?

— Увы, — сказал Боб, качая головой, — этот план — самый надёжный, примерно на 90% успеха.

— Да вы совсем рехнулись! — воскликнул я. — Гриша, сам иди подставляйся, а я в сторонке посижу!

Гриша ликовал, ведь ему приснился тот кошмар, где мы все умерли в доме Козинского, так что этот план — как глоток свежего воздуха.

— Матвей, ты рисковать не будешь, — подмигнул Григорий. — До интима дело не дойдёт, обещаю. Хотя…. можно было бы и посмотреть

Я не выдержал и кинул в Гришу подушкой. Он упал, продолжая ржать, а Пайка, как настоящая предательница, вместе с ним, не стесняясь, хохотала во весь голос.

— Вот гад, — сказал я, мельком взглянув на свою любимую, которая тоже ржала, будто мы только что рассказали лучший анекдот в мире.

Гриша, между прочим, копировал свой смех с какого-то интернет-мема. Вот так коты учатся быть смешными.

— Брелок не превращает людей в кого-то другого и не отменяет превращение обратно, — напомнил Боб, — он работает только в одной плоскости.

— Всё продумано, — добавил он. — Гриша замутит тебе безупречный польский, а ещё прокачает рукопашный бой. Ты будешь настоящим экспертом ближнего боя, чтобы тихо ликвидировать Кароля и свалить.

— Я легко сделаю из тебя пидора-рукопашника, — усмехнулся Григорий. — Причём в переносном смысле — того, кто себя сам удовлетворяет рукой!

Даже Боб не выдержал и хохотнул, а Пайка умоляла его остановиться, хватаясь за живот.

— Сегодня вторник, — сказал Боб, — у нас есть почти три дня на подготовку. Тренируемся, чтобы перед Козинским у тебя не тряслись колени, и ты не поплыл.

— А если он брелок дома оставит? — я пытался ухватиться за любую соломинку.

— Нет гарантий, — признался Боб, — но, судя по редким фото, он всегда носит его на золотой цепочке, ни на шаг не разлучается.

— Мы будем видеть его передвижение, — добавил Гриша. — Я сейчас намучу всем польский, а тебе добавлю пару приёмов в бою.

— Если он оставит брелок дома, — сказал Боб, закрывая ноутбук, — тогда у нас будет ещё неделя для тренировки.

— А у кого-то будет дырявая жопа, — вкрадчиво добавил Гриша, и снова вместе с Пайкой раздался заразительный ржач.

Так что вот так, ребята. Спасение мира лежит через пятничные похождения Кароля Козинского и мои рукопашные танцы. Планы — грандиозные, а результаты — вопрос времени.

Первый день. Я валялся в спортзале, словно отбитый мешок, пытаясь понять, как, черт возьми, управлять своим телом так, чтобы не развалиться после первого же удара. Боб и Гриша устроили мне настоящий кроссфит со спецназовским душком: приседания с гирями, отжимания до потери сознания, бег по лестницам — и всё это под непрерывный мотивационный ор в стиле: «Ты тут не просто так, ты — пидор-рукопашник, лучший из лучших, и порвёшь всех на атомы».

— Матвей, — прорычал Гриша, глядя на меня, как будто я был его личной тренировочной мишенью, — если хочешь убить Козинского, сначала убей свою лень. Без этого — никак.

Я с трудом поднялся с пола и шепнул себе: «Я — твой личный демон в этом аду».

В это время Боб, словно опытный хирург, разложил свой план на ноутбуке:

— Твои охранники — это я и только я. Ты заходишь в номер, делаешь своё грязное дело, а мы с Гришей чистим вход и выход. Как настоящие наёмники.

Второй день выдался ещё веселее. Тренировки превратились в испытание на выносливость и стойкость. Лицо стало моим главным пострадавшим — пару ударов туда, и я моментально просыпался. Второй — чтобы не расслаблялся.

— Рукопашный — это не просто махаться кулаками, — объяснял Гриша с видом философа, — это контроль боли и умение убить так, чтобы цель даже не поняла, что умирает.

Пайка пыталась облегчить пытки едой и водой, а я только жалобно бормотал: «Еще немного — и я порву этих уродов».

Третий день — последний. Утро прошло за тактическим планированием и постановкой ударов. Я изучал видео с движениями Козинского, повторял до автоматизма каждый шаг: как зайти, как незаметно выманить брелок, как ударить так, чтобы не дать шанса ответить.

— Гриша, — сказал я, — если выживу после этой встречи, ты обязан меня на руках донести до отеля.

— Договорились, — улыбнулся он, — а если нет — я возьму шефство над твоей памятью.

Тем временем Боб не отрывался от подготовки к зачистке — отвлечь телохранителей Козинского так, чтобы они даже не поняли, что их прикончили.

Наступил вечер пятницы. План — простой и жестокий: я делаю так, чтобы меня выбрал Козинский и еду с его человеком к нему в номер, захожу, убираю Козинского и забираю брелок. Боб и Гриша занимаются остальными. Мы — три части одной смертоносной машины.

Смешно? Ни разу. Только адреналин, зубы, стиснутые до хруста, и холодная решимость. Кароль Козинский даже не догадывается, что на встречу с ним идёт не мальчик для битья, а убийца в идеальном польском костюме, вооружённый до зубов.

«КАРОЛЬ КОЗИНСКИЙ»

Что может пожелать человек, у которого есть всё? У Кароля Козинского было именно так: от усталости до переизбытка. Деньги, власть, влияние — всё это не просто предметы обладания, а инструменты. Он рассматривал их, как рычаги: малые финансы — малая сила, большие деньги — сила, способная перегнуть судьбу пополам. Его активы простирались за пределы границ, вшиты в банковские счета и тени договоров, а его авторитет в государстве был вторым после президента. Пока ещё вторым.

Скоро должны были состояться выборы, и Кароль знал: если всё пойдёт по плану, то эти постыдные ограничения исчезнут. Ни перед кем не придётся больше склоняться, ни с кем вести осторожные беседы. Он снова станет тем, кем был — игроком не только национального, но и международного масштаба. Приглашения от европейских коллег, приёмы у президентов, возможность диктовать, а не слушать — он ждал этого с тем терпением, какое присуще только тем, кто уже знает вкус абсолютной власти.

Семейная жизнь никогда не казалась ему заманчивой. Кароль считал, что все беды — от женщин. Он не раз наблюдал, как коллеги теряли позиции, активы, половину накопленного — лишь потому, что однажды решили разделить дом и постель с кем-то, кто улыбался не так уж искренне. Он не собирался повторять их ошибки. В начале пути Кароль прибегал к услугам профессионалок, но всё изменилось после одного случая. Девушка, с которой он провёл вечер, попыталась сохранить его ДНК — буквально. С тех пор он стал крайне осторожен. Каждый использованный предмет интимного характера он уносил с собой, завязанный, словно боевое знамя. Ни один волос, ни одна молекула не должны были остаться без контроля.

Со временем и это ему наскучило. В какой-то момент Кароль обнаружил себя на другой стороне желания — не то, чтобы это был осознанный переход, скорее, результат любопытства и неясного влияния кого-то из влиятельных людей. Мальчики вошли в его жизнь, как вино в бокал — незаметно, но с характерным запахом. И ему понравилось. Он не подчинялся, не отдавал себя — напротив, оставался только в роли управляющего. В его понимании это не имело значения — ни морального, ни юридического. Он считал себя выше оценок. Главное — чтобы никто не знал.

Вечером в пятницу он чувствовал привычную усталость — утомление, которое приходит не от работы, а от постоянного удержания контроля. Сделки, лоббизм, встречи, финансовые компромиссы — всё это принесло очередную волну денег. Деньги действительно находили его сами. В этот раз он направлялся в один из отелей Варшавы — не по службе, а для отдыха. Его телохранитель заранее находился в модном клубе и ожидал сигнала, чтобы начать отбор. Два молодых парня уже были на примете: один — с выразительными глазами, потягивал коктейль у барной стойки; другой — находился в компании взрослого, лысого мужчины. Вполне возможно, тот его «выгуливал».

Получив сигнал от Кароля, телохранитель направился к парню, что был с пожилым. Нужно было изъять его быстро, при этом достаточно жёстко поставить «папика» на место. Сценарий был отрепетирован: несколько предложений, внушение суммы, уверенный голос — и парень соглашается. Всё шло по плану. Молодой человек кивнул, предложив лишь перед этим заглянуть в туалет.

Когда он не вернулся спустя десять минут, охранник забеспокоился. Зайдя в одну из кабинок, он увидел, как тот сидит, прижавшись спиной к стенке. Из носа текла кровь, пульс был слабым, но присутствовал. Возможно, кто-то опередил их, может быть, это совпадение — но время было упущено. Он сообщил Каролю и вернулся к поиску. Время поджимало, а настроение босса — балансировало на грани взрыва.

Оставался только второй вариант — тот самый с коктейлем. Тот уже допил напиток и выглядел безучастным к происходящему. Получив согласие Кароля, телохранник подошёл.

— Привет, — сказал он, подойдя ближе.

— Привет, — ответил парень, чуть улыбнувшись.

— Один?

— Как видишь.

Диалог развивался быстро. Охранник предложил поучаствовать в приватной встрече с состоятельным мужчиной. Парень сначала отказался, но, услышав, что может сам назначить цену, изменил тон.

— Пять биткоинов, — сказал он, не моргнув.

— Не вопрос. Кидай адрес.

Перевод был совершен. Подтверждение получено. Парень поднялся, и они вместе покинули клуб. На выходе уже ждал серый майбах. Машина взяла курс на центр Варшавы, но подъехала не к парадному, а к чёрному входу отеля.

Телохранитель вышел первым, убедился, что всё чисто, и провёл гостя внутрь. Тот шагал уверенно, чуть прищурившись, как будто всё это не ново для него. Их встретил другой охранник у нужной двери. Несколько слов, кивок, и молодой человек прошёл внутрь, оставаясь с Каролем наедине.

В номере пахло дорогим парфюмом. Интерьер был безупречен, полу приглушённый свет играл на глянце поверхностей. На диване сидел мужчина лет пятидесяти, в дорогом халате, ухоженный до последнего ногтя. Кожа его была ровной, словно отполированной, взгляд — тяжёлым, но не враждебным.

— Ну, здравствуй, дружочек. Как тебя зовут?

— Милош.

— Заходи, не стой у порога. Выпьешь?

— Виски со льдом, если можно.

— Тебе сегодня можно всё, — сказал Кароль с полуулыбкой и налил напиток, глядя на парня с тем вниманием, которое в прошлом сопровождало лишь его самые выгодные сделки.

И он ещё не знал, что одна из них сегодня окажется для него последней.

«ПАДЕНИЕ КОРОЛЯ»

Я сидел у барной стойки и пил какой-то ядрёный коктейль красного цвета, от которого аж десны сводило. Бормотуха ещё та! Рецепт подсказала Пайка — моя любимая девушка и активная участница этой авантюрной операции. Судя по ингредиентам, она либо очень хорошо знала, что делает... либо хотела меня прикончить. Смертельная смесь на вкус и запах, как будто кто-то растворил пластик в спирте и добавил туда сироп для детей. Вдова из неё бы вышла эффектная, спору нет.

Боб, Пайка и Григорий — наш интеллектуал с усами и хвостом — были у меня в ухе: крошечное устройство, добытое котом у одного из артефактных брелоков. Засечь такую штуку не смог бы ни один сканер в мире — даже если бы этим занялся сам Пентагон, Нокия и Роскачество одновременно.

Один из телохранителей Кароля прошёл мимо, отсняв моё лицо на скрытую камеру. Я поймал его взгляд, кивнул, сделал вид, что ничего не понимаю, и вернулся к коктейлю. В ухе раздался голос Боба:

— Всё ништяк, это стандартная процедура. Обход зала. Тебя уже заметили.

Минут через пять он снова вышел на связь:

— У нас проблемы. Кароль выбрал другого. Этот другой уже вовсю любезничает с охранником.

— Что делать будем? — спросил я.

— Ты? Ничего. Даже если начнут стрелять — сиди и пей свой коктейль. Всё сделаю сам.

— Вижу, как молодой пидорчёнок направляется в мужской туалет, — вмешалась Пайка. Она была где-то в зале, под гримом и маскировкой. Узнай её кто — операция бы рухнула. В Польше её знали не хуже, чем в Бразилии знают футболистов.

— Я всё сделал. Путь расчищен, — доложил Боб. — Жди гостей.

— Понял, — сказал я и, будто невзначай, развернулся к танцполу, где публика резвилась с руками в воздухе. Дешёвая радость под дорогой свет.

— Привет, — раздался голос за спиной.

— Привет, — ответил я охраннику.

— Ты один?

Я для вида посмотрел по сторонам и пожал плечами:

— Как видишь.

Он начал с привычной заготовки про «мужчину в номере, готового на всё». Я уже почти выпал из роли, когда в ухо прошипел Григорий:

— Не переигрывай, Станиславский.

Охранник предложил назвать цену. Не раздумывая, я выдал:

— Пять биткоинов.

— Вот жучара, — проворчал Григорий. — Ты вообще в курсе, сколько сейчас биткоин стоит?

— Без проблем, — сказал охранник и попросил скинуть адрес кошелька.

— А чё так мало попросил? Вот ты еврей, Смирнов. Просил бы больше, — не унимался кот.

Позже, в машине, охранник налил мне виски со льдом. Мы катили в отель, а кот продолжал гундеть:

— Не, ну вы посмотрите на него! Боб, ты знаешь курс биткоина?

— Знаю. Больше восьми миллионов.

— Вот! А этот Смоленский задрот только что поднял сорок миллионов! Ну не еврей ли он? Смирнов, ты точно Смирнов? Может, ты Мотя Смирницкий?

— Гриша, успокойся, — сказала Пайка. — Матвею сейчас нельзя смеяться. Ты его хочешь спровоцировать, чтоб он заржал?

— Гриш, у тебя в лапах брелок желаний. Намути себе тысячу биткоинов.

— Не то. Тут важен сам момент. Он не просто операцию не завалил — он на ней подзаработал. Я поражён. В Смоленске за это дают медаль и квартиру.

— Так, я уже на этаже, — сказал Боб. — Всё готово.

— А еврей Смирнов уже подъезжает, — хихикнул Григорий. — Бобик, не спеши его спасать. Пусть Козинский хотя бы штанишки приспустит. За сорок-то миллионов — надо отработать.

— Фу, Гриша. Что ты несёшь? — фыркнула Пайка.

Я сидел, пил виски и с трудом сдерживался, чтобы не заржать вслух. Реплики кота были мощнее моего алкоголя.

Наконец мы прибыли. У входа в номер охрана обшарила меня тщательней, чем налоговая предпринимателя, и, убедившись в «чистоте», впустила.

Внутри было тихо. Так тихо, что я почти услышал, как испаряется мой страх. Ну, точнее — коктейльный адреналин с примесью похмелья. Местечко выглядело дорого: лампы по цене квартир, запах — дорогих духов и грязных денег. Тех, что уже отмывали — минимум дважды.

У окна, в халате цвета шампанского, сидел Кароль Козинский. Второе лицо Польши. А может и уже труп.

— Милош? — спросил он.

— Можешь звать меня Мимозой, если хочешь, — ответил я, с трудом выдав улыбку. Челюсть жила отдельно. Ей явно не нравился Кароль.

Он кивнул на кресло. Я сел. Сердце отбивало чечётку. Григорий молчал — подозреваю, жрал.

Кароль налил мне ещё виски. Без тостов. Без чоканья. Без пафоса.

— Что скажешь?

— Свет тут красивый, — буркнул я. — И пахнет, как в бутике для миллионеров с кожными проблемами.

Он хмыкнул. То ли оценил, то ли решил, что я идиот. Кто его знает, этих политиков.

— А ты забавный, — сказал он, подходя ближе.

Под халатом — почти ничего. Только цепочка. И на ней — брелок.

Тот самый.

Григорий ожил в ухе:

— Вижу. Брелок на шее, активен. Если дёрнется — может сработать.

— И что, он телепортнётся?

— Брелок так не работает. Но чёрт его знает. Может, просто обделается. Он как курс рубля — непредсказуем.

Кароль сел на край кровати. Пил, смотрел, ждал.

— Задумался, Милош?

— Думаю, почему ты всё ещё второй человек в Польше. У тебя лицо первого.

Он рассмеялся. Попал я в точку. Эго — кнопка, которую всегда приятно нажимать.

— Разбираешься в политике?

— В людях разбираюсь. А политики — это те же люди. Только дороже.

Григорий прошипел:

— Ой и подлизываешь ты ему! Больше сиропа, чем в твоём коктейле.

— К брелоку дёргается, — сказал Боб. — Готовится загадать желание.

— Дай команду, — прошипел я сквозь зубы, продолжая улыбаться Каролю.

— Три... два...

Кароль открыл рот...

— Опа. Готово. Брелок заглушен.

— Григорий сработал. Наш кот — чародей. Почти Дамблдор. Только с акцентом из Смоленска, — вставила Пайка.

не стал тянуть. Вскочил — и всё вокруг сжалось до одного движения. До дыхания. До Кароля.

Он даже не успел спросить, кто я. Потому что я уже был рядом.

Сначала — жёсткий захват за шею, рывком вниз, вбиваю коленом в грудину, он теряет равновесие. Удар локтем — в висок. Второй — в гортань. Его дыхание превращается в кашель. Он хватается за воздух, а я — за его запястье, выкручиваю, разворачиваю корпус, и сбрасываю его на пол одним движением бедра.

Контроль. Он лежит. Он хрипит. Я опускаюсь рядом и делаю то, что Боб называл «финальным нажатием»: двумя пальцами — точно в артерию, с нужной силой. Сердце у Кароля замолкает, как будто обиделось.

Тишина. Только глаза — как у человека, которому отменили президентство и выдали повестку в чистилище.

— Объект не дышит. «Брелок у меня», — сказал я, вытирая ладонь о его лацкан.

— Выходи. Маршрут чист, — отозвался Боб. — Пожарная лестница. Я под окнами.

— Великолепно, дорогой Сми́рницкий, — пробормотал в наушнике Григорий. — Ты бы видел его рожу. Театр абсурда. Только в этом театре билеты — посмертные.

— Смирнов, — поправил я, открывая окно.

— Неважно. После такого — можешь быть хоть Нострадамус.

Я перелез через подоконник, скользнул по лестнице вниз. Ночь приняла меня, как своего. Ветер пах свободой и дешёвыми сигаретами, которыми Кароль травил подчинённых.

Польша осталась позади. С её флагами, амбициями и трупом в номере «люкс». Страна колебалась позади нас, как пятно на простыне: и убрать жалко, и оставлять опасно.

— Пайка, ты где?

— Я уже ушла. По легенде — блондинка, актриса, гражданка Швеции. У меня грудь третьего размера и документы, которые даже Папа Римский не отличит от настоящих. А у тебя?

— У меня... кот и плохое предчувствие.

— Боб?

— Уже рядом. Иду к вам. Только не спотыкайся — тут внизу кусты и дохлый голубь.

Григорий фыркнул:

— Вот вам и демократия. Один прыжок — и второе лицо государства превращается в пятое место истории. Похоронное бюро, номер два: скидка на диктаторов.

Мы пошли через двор. Тихо. Слаженно. Как будто репетировали этот выход. Ни спешки, ни паники. Только улицы, пахнущие дождём и уставшими выборами.

Но, как это обычно бывает, в какой-то момент мир решил, что мы ему не нравимся.

То ли горничная зашла слишком рано. То ли доставщик, которого Кароль вызвал заранее, оказался пугливым и впечатлительным. Может, просто форточка осталась открытой.

Тревога включилась как по расписанию. Где-то закричал человек. Мы нырнули в переулок.

— Пайка, уходи. Держи курс на Москву. Через два часа все службы будут знать твоё лицо.

— Можешь не сомневаться. Уже флиртую с таможенником. У него глаза как у бегемота. И интеллект, кстати, тоже.

— Мы с Гришей через Беларусь, — сказал Боб.

— Опять? — удивился я. — Сколько можно?

— Сколько нужно, — буркнул Боб. — Эта земля спасала нас раньше, спасёт и теперь. Она как водка: не помогает, но греет. И закуска всегда под рукой в виде бульбы.

Григорий деловито устроился на моём плече, а потом сиганул в рюкзак.

— Если что, я кот-паломник. Иду молиться в Полоцк. Ты — мой сопровождающий с расстройством личности. Всё официально.

— С таким напарником мне уже не нужен диагноз, — сказал я.

И мы исчезли в темноте.

С брелоком в кармане. С убийством на руках.

И с белорусской границей на горизонте — как надеждой, замотанной в овраг.

***

Мы бежали. Точнее, я бежал. Боб — шёл быстро, потому что у него колени, как у бывшего балетного, а Григорий вообще ехал в рюкзаке и хрустел чем-то подозрительно похожим на польские кукурузные палочки. За нами гнались люди покойного Козинского и вся полиция Польши. В костюмах, с гарнитурами и лицами, как у банковских служащих, которых выгнали с работы за утечку миллиардов. То есть очень злые.

— Матвей, быстрее! — выдохнул Боб, перепрыгивая через какой-то польский куст, — Если нас сейчас поймают, ты будешь объяснять, что ты не эскорт и не Милош.

— Спасибо, капитан очевидность! — буркнул я, врезаясь плечом в дорожный указатель. По-польски он гласил: "Zakaz wjazdu". (Въезд запрещен).

По-нашему — «это твоё дело, если хочешь умереть под фургоном».

Григорий вылез наполовину из рюкзака: — Слушай, а ты уверен, что мы правильно свернули? У меня ощущение, что мы петляем по какому-то частному сектору. Если из-за тебя меня застрелят на фоне польской туи, я тебя закопаю лично.

— Гриш, ты кот. Ты не можешь копать.

— Я найду кого-то. И найму.

Слева загрохотало — один из охранников оступился и впечатался в металлические ворота. Мы свернули в переулок. Дышать было уже некуда, а организм уже начинал предлагать: «Может, сдашься и скажешь, что ты аниматор на корпоратив?»

— Где та чёртова машина?! — заорал я, хватаясь за сердце. — Мы же договаривались, что ты её поставишь ближе!

— Я ставил, — буркнул Боб, — А потом какая-то бабка на фиате заняла место. Пришлось перегнать. Польская бабка, кстати, назвала меня «шатаном». Возможно, она права.

— Вы идиоты, — сказал Григорий. — Вы как дети. Где твоё тактическое мышление, Матвей? Где скрытность, грация? Где маскировка?

— Ты сидишь в рюкзаке и жрёшь, — прошипел я.

— Я — наблюдатель! У каждого своя роль.

Впереди появилась та самая машина — старая, потрёпанная "Skoda", которую Гриша намутил по просьбе Боба, чтобы не привлекать внимание. Ну Гриша, как всегда, исполнил все на высшем уровне. Внешний вид машины был такой, что дотронься и она развалится. А судя по запаху в салоне, тот, кто на ней ездил не мылся с двухтысячного.

Мы влетели внутрь. Я за руль, Боб — на пассажирское, Григорий шмякнулся на панель, как в лучших бадди-муви.

— Дуй в сторону Белостока! — скомандовал Боб.

— Почему не к границе напрямую?

— Потому что там уже ловушка, — ответил кот, запуская свой дурацкий планшет. — охранники не дураки. Они перекрыли главные дороги и поставил наблюдателей. Но у нас есть план Б.

— Это ты так назвал просёлочную дорогу через какую-то польскую деревню с названием, которое звучит как чих? — уточнил я.

— Именно. План Б. Где Б - как «бежать».

Пайка к тому времени уже была в самолёте. Мы слышали, как она садилась в «боинг» в окружении делегации каких-то испанцев — шикарная блондинка с чемоданом и осанкой стюардессы. Никто даже не подумал остановить её. Её паспорт был поддельным, но в лучших традициях немецкой школы фальсификаций. Улетела до того, как в аэропорт пришли ориентировки. На своем самолете было опасно и очевидно.

— Значит так, — сказал Боб, когда мы вылетели на трассу. — План такой. Мы пересекаем границу в районе деревни Сопоцкин. Там старый переход, где до сих пор штампуют вручную. Григорий там всех отвлечёт.

— Как? — спросил я.

— У меня есть план, — хмыкнул кот. — Назовём его "Operation: Мяу".

— Это самая идиотская операция, что я слышал, — вздохнул я, переключая передачу.

— И при этом — гениальная. Я буду играть раненого бездомного кота, который перебегает границу. У меня даже костюм есть. Грязная шапка. Визг. Пена изо рта. Польский пограничник не выдержит и заплачет.

— Плакать будет только ветеринар, когда тебя принесут в шапке, — буркнул я.

Сзади на горизонте появились фары. Преследование не закончилось.

— Ну что, господа, — сказал я, нажимая на газ, — самое время убираться в Белоруссию. Пусть родина картошки снова станет пунктом нашего временного спасения.

— Я так и знал, что ты сентиментальный, — сказал Боб.

— Ага, особенно когда меня хотят убить.

Машина тарахтела так, будто под капотом застряла польская поленница, а я гнал, выжимая из неё всё — и надежду, и выхлоп. Сзади мелькали огни. Погоня не сдавалась. Навигатор говорил: «Поверните налево через триста метров», но голос у него был такой, будто он сам уже сдался и просто хотел посмотреть, как мы сдохнем.

— Слушай, — сказал Боб, вцепившись в подлокотник, — если нас поймают, просто говори, что ты турок. Польша не экстрадирует турков.

— Почему?

— Потому что один раз экстрадировали, а он оказался турецким журналистом. С тех пор у них ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) на всю страну.

— А если я не знаю турецкого?

— Говори по-русски, но с акцентом. Можешь просто мычать.

— Прекрасно, — вздохнул я. — Дожили. Беглец, кот и бывший шпион прикидываются турецким туристом в деревне, где на курицу накинут роутер Wi-Fi.

Григорий откинулся в кресле, как царь:

— Вы оба идиоты. Я бы всё решил иначе.

— Да ты даже в дверь сам не можешь открыть, — буркнул Боб.

— Я стратег. Не инженер. У нас у каждого свои функции. Я — мозг, ты — мышцы, Матвей — водитель, и мы всё ещё не в Белоруссии. Что за отстой?

Впереди зажглась табличка: "Sopoćkin. 4 км". Под ней кто-то приписал фломастером: "Nie pytaj" — «Не спрашивай». Хорошее начало.

— Там должна быть заброшенная станция. Через неё и пойдём. «Погранцы в это время дежурят в основном у крупных трасс», —сказал Боб, указывая на узкую тропу, у которой могли бы сниматься слэшер-фильмы. Или просто похороны.

— А машина?

— Машина сгорит.

— Что?

— Ну, не буквально. Просто останется тут. Григорий замаскирует.

— Я кот, а не иллюзионист! — возмутился Григорий. — Хотя если кинешь мне сосиску, я подумаю.

Мы свернули. Колёса хрустнули по гравию, как будто мы переехали чей-то польский огород, и, может быть, так и было. На заброшенной станции стояла тишина. Такая, что даже Григорий замолчал. Воняло плесенью, тоской и, кажется, чьими-то забытыми мечтами.

— Сюда, — прошептал Боб, ныряя в какое-то чёртово подвальное отверстие. — Это вентиляция бывшего КПП. Её использовали в девяностых для контрабанды дешёвой водки и видеокассет VHS с Жан-Клодом Ван Даммом.

— Звучит надёжно, — буркнул я. — А что, если она обрушится?

— Тогда ты умрёшь как герой VHS-эры. Почётно.

Ползли мы, как черви: я вперёд, Боб за мной, Григорий — как посол острого сарказма — ехал у меня на спине.

— Почему я всегда сзади? — ныл Боб.

— Потому что ты последний присоединился к партии, — прошипел я, зацепившись штанами за кусок арматуры. — И у тебя самая большая задница.

— Это мышцы! Я в качалку ходил!

— В 2009?

— Да.

Выбрались. Нас встретил пограничный столб с флагом и табличкой: "Республика Беларусь. Добро пожаловать. Нарушителям — пиздец."

— Всё. Почти дома, — выдохнул я.

— В смысле "почти"? — удивился кот. — Ты как будто в Брест приехал, а не в параллельную реальность, где президент бессмертен, а колбаса — по ГОСТу времён Брежнева.

— Где ближайшее жильё? — спросил Боб, стряхивая с себя слой паутины, который можно было сдавать в музей.

— Вон там, — показал кот на деревню, где светилась одна лампочка. — Судя по запаху — козы, вяленый укроп и старушка по имени Нина, которая знает, что такое «переправить людей без лишних вопросов».

— Откуда ты это знаешь?

— Я читал её блог. Он на "Одноклассниках", но глубже, чем кажется.

Мы побрели по полю, измученные, грязные, но живые. Сзади — Польша и погоня. Впереди — неизвестность, Беларусь и, возможно, баба Нина с самогонным аппаратом.

— У нас всё получится? — спросил я.

— У нас всё получилось, — сказал Боб.

— Еще нет, — вздохнул Григорий. — Но будет весело.

Деревня называлась Мохновичи. Не то чтобы официально — так её называли местные, потому что трава тут росла до колен, а иногда и до подбородка. Пахло влажной землёй, сеном и немного — старой военной техникой. То ли тут когда-то был гарнизон, то ли один из тракторов пережил Афган.

— Выглядит мирно, — сказал Боб, — хотя я чувствую, что в этом селе кто-то точно умеет делать взрывчатку из кефира и гвоздей.

— Это просто бабка Нина, — сказал Григорий, указывая хвостом на дом с одинокой лампочкой у окна. — Она тут местный центр вселенной. Варит, лечит, лечит варкой, и однажды подралась с лосем. Победила.

Дом был деревянный, с крыльцом, которое скрипело на всю округу, как старый театральный актёр в мюзикле «Колхоз 2049». Я постучал. Тишина. Потом снова. Из-за двери раздался голос — как будто молочный танк заговорил:

— Кто там?

— Путешественники, — сказал я, выдав вежливую версию «мы беглецы, спасите нас от маньяков с дипломами бухгалтера».

— Ночь на дворе. У меня сын в Москве, дочка в Польше, внук в тюрьме. Вы кто?

— Люди, — честно ответил я.

— Люди, говорите… а кот у вас есть?

— Есть, — буркнул Григорий. — я тут.

— Значит, можно. Только не гадьте в сенях, а то у меня там икона.

Дверь открылась. Перед нами стояла женщина лет под сто, но с глазами, как у разведчика в отставке. Волосы — седая волна, фигура — как у человека, который может поднять мешок картошки и ещё три — по приколу.

— Заходите, — сказала она. — Только быстро и без вопросов.

Мы вошли. Внутри было тепло, пахло вареньем, дегтем и каким-то подозрительно вкусным супом, в котором, возможно, плавала либо курица, либо нечто, что раньше жило в лесу и курило трубку.

— Вас кто послал? — спросила она, ставя на стол миски.

— Никто. «Просто бежим», — сказал я.

— От кого?

— От людей Польского политика. Очень злого. Его зовут Козинский. Его люди хотят убить нас, потому что мы… ну… забрали кое-что.

— Он что Саурон? Или Пилсудский в зомби-версии? — хмыкнула бабка. — Я таких на сковородке жарила в сорок пятом.

— А вы точно не шпион? — уточнил Боб.

— Было дело. Но я теперь на пенсии. Сижу, шью коврики, передаю инфу через варенье.

Григорий запрыгнул на лавку, развалился:

— Ты мне нравишься, бабка. У тебя есть стиль.

— Ты тоже ничего, кот. Только лапы мой перед едой. Тут не бардак.

Она поставила на стол банку с надписью «Малина. Но не та», и рюмки — старые, гранёные, с узорами, как в фильмах, где все либо пьют, либо стреляют, либо и то и другое.

— Это самогон. Чистый. Крепкий. Если после него вас не разорвёт на химическом уровне — значит, вы достойны идти дальше. Я выпил. Вкус был… ну, он был. Это точно. Челюсть слегка отошла назад, мозг обнулил Windows. Боб не пил и видя мои глаза, засмеялся.

— Ну что, живой? — улыбнулась бабка.

— Похоже, да, — выдавил я. — Или это чистилище с доброй бабушкой-надзирателем?

— Ха! Это только начало. Завтра вас отведу к деду Семёну. Он тут на болоте живёт. Через него можно перебраться дальше. Он делает документы из бересты. Ну и лодки, конечно.

— Из бересты?

— Не только. Иногда из холодильников. Главное — не задавать лишних вопросов.

Ночь мы провели в доме Нины. Спали на старых кроватях, под одеялами, в которых точно хранилась история всей Восточной Европы. Кот мурлыкал во сне и пинался. Боб говорил во сне: "Турецкий паспорт. Не стрелять". Я лежал, глядя в потолок, и думал:

А ведь это только начало Белоруссии. Но мы были уже дома, на русской земле.

Проснулся я от того, что кто-то на меня дышал. Не романтично, а с хрипом, как будто в бронхи поселился медведь.

— Вставай, Матвей, — прошипел Боб. — Нас ждёт дед.

— Какой дед? Я думал, мы хотя бы каши поедим…

— Семён. Он не любит, когда к нему приходят позже рассвета. Говорит, болото становится дерзким.

— Болото становится дерзким? — переспросил Григорий, сидя на подоконнике и вылизывая усы. — Это что, метод борьбы с санкциями?

Бабка Нина уже стояла у калитки, в одной руке — термос, в другой — что-то вроде буханки, замотанной в фольгу и обмотанной верёвкой. — Это вам. Самогон в термосе, еда в хлебе, а карта — у деда. Только не пугайтесь гуся.

— Какого гуся?

— Вы сразу поймёте.

Болото начиналось в ста метрах за деревней. Пейзаж резко стал депрессивно-зелёным, как будто кто-то вылил на местность целое ведро тоски. Трава тут не росла — она стояла. Угрожающая, плотная, с таким видом, будто она тебя осудит за плохие оценки по биологии. И тут мы его увидели. Семёновича.

Стоял он по колено в болотной жиже, в брезентовом комбинезоне, на голове — меховая ушанка, хотя температура была +23. Лицо загорелое, в бороде болтался хвощ. Под мышкой — бензопила, в другой руке — то ли весло, то ли фрагмент старого телевизора.

— Подходите! — заорал он, как будто мы были его бравыми солдатами на стрельбище. — Только аккуратно! Болото злое, вчера съело трактор. Пятый за сезон.

Мы подступили. Григорий с видом короля, Боб — как будто идёт на родительское собрание, а я — между ними, с лицом «главное, чтобы нас не съели первыми».

— Семён. Это вы?

— А кто ж ещё! — крикнул дед. — Что, баба Нина послала?

— Да, — кивнул я. — Говорит, вы проводите через болото.

— Провожу. Но не просто так. Надо соблюсти ритуал.

— Какой ещё ритуал?

— Поприветствовать Гуся.

И тут, с треском тростника, появился он. Гусь. Белый, громадный, как небольшой холодильник. С глазами, полными презрения и обиды. На шее — красная ленточка. На лапах — резиновые тапки. Не шучу.

— Это... — начал Боб, — …это он?

— Да, — кивнул дед. — Это мой гусь. Он чует ложь, коррупцию и неправильные ударения в белорусских словах.

— И как это связано с лодкой?

— Он решает, кого пускать.

— А если не пускает?

— Тогда остаётесь тут. И будете, как я — строить лодки из пылесосов и пить болотную воду, настоянную на шишках и разочаровании.

Гусь подошёл ко мне. Пронюхал ботинки. Уставился в глаза. Я выдержал. Он сделал "ХНЯХ!" — и отступил.

— Принят, — сказал дед. — Теперь кот.

Григорий подошёл, сел. Гусь посмотрел на него. Кот посмотрел в ответ.

— У вас дуэль? — спросил Боб.

— Это телепатическая передача мыслей, — сказал Григорий. — Я показал ему образы: миску с тунцом, кошачий лоток и философский трактат о свободе личности. Он понял.

Гусь снова сделал "ХНЯХ!" и отошёл. Боб прошёл почти без осмотра — гусь просто хмыкнул, как будто давно понял, что тот не представляет угрозы ни для кого, кроме своего стилиста.

— Всё, погружаемся, — сказал дед.

Лодка была прекрасна. Корпус — от старого «Минска-3». Весла — ложки. Мотор — что-то из советского пылесоса и стиральной машины. Сел в неё — и кажется, слышишь, как она говорит тебе: «доверяй мне, но молись».

Мы оттолкнулись. Болото всхлипнуло, как будто отпускает своих внуков в большой мир. Гусь шёл рядом по кочке, как верный проводник. В воздухе пахло трясиной, мхом и судьбой.

— Куда вы? — крикнул дед напоследок.

— В Минск, — сказал я.

— Тогда через тростник, мимо чайки с пулемётом и направо после дерева, похожего на бывшего мужа моей сестры. Удачи!

Лодка поплыла. Григорий уселся на рюкзак и мурлыкнул:

— Ну что, Беларусь. Держи нас, пока не отпустишь. А если отпустишь — делай это нежно.

«СБРОС»

12742 год до н.э. — Падение.

Наблюдатель: шаман племени Хараппа, имя неизвестно.

«Он пришёл с небес, как солнце без жара. Ни звука, ни ветра. Просто упал. Наш охотник Синта увидел, как нечто блестящее, как вода в полдень, ткнулось в землю и не оставило дыма. Мы пошли туда, с трепетом. На месте падения — гладкий камень, не обожжённый, и в нём лежала вещь. Малая. Чёрная. Тёплая, будто живая. Когда я коснулся её, она прошептала в голове голосом старика: «Желание и кнопка». Я сказал: - Пусть у меня будет много бизонов. Наутро бизоны пришли. Сами. И утащили мою жену. Видимо, с артефактом в комплекте».

7334 год до н.э. — Неолит.

Наблюдатель: Рада, жрица плодородия

«Мы хранили его, как реликвию. У кого он — у того поле зеленее и коза слаще. Но в один год я попросила, чтобы у нас всегда был дождь. Он пошёл. Пять лет. Не переставая. Мы переехали. Артефакт остался. Я прокляла его и закопала под каменным кругом. Но его голос иногда шепчет под корнями…».

2000 год до н.э. — Цивилизация Инда.

Наблюдатель: Камашара, писец-государев слуга.

«Когда архонт Сусана взял в руки тёмный символ, он объявил, что теперь всё его. Мы видели, как его желания исполняются. Женщины падали к ногам, богатства росли, враги исчезали. Он стал богом. Потом он пожелал жить вечно. На следующий день он умер. Артефакт, наверное, исполнил желание: архонт навеки остался в народной памяти. На вазах, кстати, довольно похабных».

326 год до н.э. — Поход Александра Македонского.

Наблюдатель: Телоний, врач в лагере Александра.

«Где-то у деревни с труднопроизносимым названием наши солдаты нашли чёрный предмет. Александру он показался достойным артефактом Зевса. Он спросил: Я покорю Индию?' Брелок молчал. Потом один солдат загадал, чтобы ему никогда не пришлось воевать. Его на следующий день придавило двумя телегами, насмерть. В таком виде он точно не воевал бы. Мы закопали его и предмет на холме. Александр потерял к нему интерес, как и к многим вещам после вина».

800 год — Индийские торговые пути, приход исламских торговцев.

Наблюдатель: аль-Махди ибн Юнус, торговец специями.

«Я купил его у мальчика в городе Таксила. Он сказал, что это камень богов. Я, как человек прагматичный, попросил, чтобы мой караван стал самым богатым. Через два месяца на меня налетели разбойники. Караван остался. Все специи — у них. Меня они пожалели. Сказали, нам нужен кто-то, кто будет носить специи. Сбылась мечта. Караван действительно стал самым богатым. Правда, я теперь там погонщик верблюдов».

1526 год — Могольское завоевание Индии.

Наблюдатель: Бахтияр, придворный астролог Бабура.

«Когда Император нашёл его, я сказал, что это упавшая звезда, часть неба. Он пожелал быть великим как Тамерлан. Сначала всё шло великолепно. Потом пришла чума, и двор пришлось оставить. Император выжил, но никогда больше не загадывал желания. Он носил брелок как трофей, но называл его шепчущий соблазн. Ближе к смерти он сказал: - Пусть меня запомнят, как первого из монголов. И его действительно помнят. А вот про брелок — нет».

1857 год — Восстание сипаев.

Наблюдатель: Лакшман Дас, сапёр-бунтовщик.

«Я нашёл его у покинутого англичанами форта. Загадал, чтобы их больше не было. Через два дня пришли новые — с пушками. Они пришли с других концов империи. Ушли старые, пришли свежие, злее. Брелок я швырнул в реку. Он всплыл. Тварь эта не тонет».

1947 год — Раздел Индии и Пакистана.

Наблюдатель: Шариф Ахтар, ювелир из Карачи.

«В год, когда родилась наша нация, я нашёл его среди золота, которое пришлось прятать. Он был как пуговица от пиджака бога. Я просил мира. И вот что я получил: мои соседи сожгли лавку, я уехал в Лахор, а мир наступил где-то там — в книгах. Брелок я положил в амбар, обмотал зелёным шёлком и запретил сыну подходить. Он, конечно, подошёл. Попросил велосипед. На следующий день его сбила повозка».

1998 год — Ядерные испытания Пакистана.

Наблюдатель: Мехди Хан, инженер-наблюдатель.

«Брелок был в музее Карачи. Я туда водил детей. Один из них сказал: - Хочу, чтобы наш город стал самым известным в мире. Через месяц — первые санкции. Потом ещё. Потом ураган. Теперь я в Лондоне, преподаю физику. Брелок, говорят, исчез с выставки. Но слухи ходят, что он был в машине премьер-министра в день подписания секретного меморандума».

2024 год.

Наблюдатель: неизвестен. Камера слежения в пустыне Белуджистана зафиксировала свет, похожий на автофары, но двигающийся вертикально. Потом — тишина. Через 4 секунды — запись перегружена белым шумом. Затем на местном рынке появился неизвестный с чёрным кулоном. Он купил финики, улыбнулся и исчез в переулке. По слухам, он просил всего лишь “спокойствия”. Переулок с тех пор перестал существовать. Его нет ни на одной карте. Хотя люди помнят, что он был. Но это лишь слухи и домыслы, а может и нет.