Брелок желаний

ГЛАВА 7 «НУ, и КТО ТУТ КРУТОЙ?»

Пайка сидела на подоконнике, как кошка, выдрессированная играть злодейку в бондиане. Она грызла ноготь, смотрела в одну точку и напоминала взведённую пружину, которую скоро раздастся по стеклу, а потом — по Бобу.

Боб стоял у стены, с планшетом, глазами хакера, привыкшего искать смысл в бинарном коде, но сейчас безнадёжно терявшегося в женщине, которой не хватает одного "да" до термоядерного "бах".

— Значит, Смирнов? — уточнил Боб, старательно делая умное лицо.

—Смирнов, мать его— Пайка говорила сквозь зубы.

— Сбежал. В неизвестном направлении.

— Да ты гений, Боб.

Он щёлкал по экранам: спутники, камеры, дроны — всё бессмысленно. Смирнов исчез, как свежая мысль после трёх стопок.

— Я не понимаю, зачем он это делает. Что он знает? Кто он вообще такой?

Пайка хмыкнула. Протяжно. Слишком многозначительно. Но ничего не сказала. Ты не поймёшь, Боб. Ты — человек фактов. А тут… дело личное. И магическое.

— У него осталась мать и брат. Мы найдём их, и он выйдет на связь, — продолжал Боб, тыча в карту Смоленска.

— Мать? Уже в Египте. До того — Турция. До того — Грузия. Говорят, в июле у неё «мечта детства» — Будапешт. Потом Испания. Брат — с ней.

— Погодите… Она уволилась с работы?

— Да, за неделю, до его исчезновения. Хоп — заявление. С утра — уволена. А через два дня уже «Герой Труда Российской Федерации»! Я, мать его, в новостях Смоленска нашла! Губернатор должен лично вручить медаль!

Боб завис.

— Подождите... Медаль? Пенсия? Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, — Пайка поднялась, — что он не только сбежал, он ещё и продумал всё так, что мама не подозревает, что теперь она получает на карту сто штук чистыми и живёт, как министр культуры в изгнании. И всё это устроил он.

— Зачем? — Боб потер висок. — Ну сбежал. Ну спрятался. Но зачем так сложно? Чего он боится?

Пайка усмехнулась — Он не боится. Он умный. Чертовски умный.

— Извините, но... что вообще произошло? Почему из-за какого-то замерщика окон мы тут весь Смоленск подняли?

Пайка медленно подошла к нему, заглянула в глаза и положила руку на его плечо.

— Боб, — сказала она мягко, как будто сейчас пригласит его на семейный ужин, — ты хороший. Ты талантливый. Ты лезешь в камеры, спутники, мысли. Но запомни: есть вещи, о которых ты типа знать не должен.

— Типа?

— Типа почему я тебя взяла. Почему я здесь. Почему один человек из Смоленска встал поперёк всей Москвы, как рыба в горле золотой щуки.

— Это что, политика?

— Хуже, Боб... Это — личное.

Пауза. Боб проглотил сухо.

— Значит, мы ищем его просто потому, что... он вам должен?

— Да. — Она кивнула. И добавила, чуть тише: — И он забрал то, чего забирать не должен был.

— Что именно? Тот самый брелок? Что в нем такого?

— Не твоё дело.

Боб открыл было рот, но Пайка уже отвернулась. Она смотрела в окно, как маршируют голуби, и представляла себе, как Смирнов, гад, в каком-нибудь Бресте с Бакалом шампанского, ржёт над ней.

Он думает, что сбежал. Он думает, что умный. А я — Пайка. Я доведу до конца. И верну. Всё.

***

Я уже почти успокоился. Граница пройдена, бензобак полон, кот Григорий — на переднем сиденье, вытянулся как шейх из Дубая, лапы раскинул, хвостом обмахивается. Течёт Польша за окном: поля, редкие коровы, синие остановки, которые выглядят, будто их проектировал грустный геометр. В динамиках играла унылая польская попса с аккордеоном, и я даже начал думать, что жизнь налаживается.

И тут. Телефон. Зазвонил.

Точнее, завопил, как будто ему в SIM-карту вживили сирену МЧС.

И на экране — незнакомые цифры.

Я аж притормозил. Григорий приоткрыл один глаз, фыркнул, как будто: ну вот опять, и закрыл обратно. Типичный ориентал — кот, у которого даже смертельная угроза вызывает только скуку.

Я взял трубку.

— Ало...

— Смирнов – сказала она так, как будто моя фамилия была исчадьем ада.

У неё голос — как у диктора на железнодорожном вокзале, только вместо расписания — желание убить.

— Привет, Пайка.

— Ты думаешь, ты умный?

— Я не думаю, я знаю, что я умный.

— Тебе весело, да? Машина. Европа. Курортные страны на выбор.

— Прости, я плохо слышу, можешь чуть тише? Григорий спит, у него тонкая нервная система.

— Слушай внимательно, — она понизила голос, от чего стало ещё страшнее, — у тебя есть ровно сутки. Или ты сам объявишься, или…

— Или?

— Или я приду за твоей семьёй.

Я усмехнулся.

— Придёшь в Египет? Или в Будапешт? Там, кстати, вкусные гуляши.

Пауза. Я прям слышал, как она скрипит зубами.

— Значит, ты уже в курсе.

— Пайлушечка, я не просто в курсе. Я всё продумал. Мамуля уволена с работы не без помощи брелка. Она теперь Герой Труда, между прочим. Губернатор готовит ей медаль, а брат в Тунисе научился ловить хамсу прямо руками. Так что… нет у тебя рычагов.

— Ах ты... — она что-то резко сказала, но звук сорвался. Или микрофон перегорел. Или от ярости она попыталась перегрызть айфон.

Тут в разговор встрял Григорий. Разговор уже, напомню, шёл по громкой связи.

— Слышь ты, Пайка или как тебя там, — раздалось с переднего сиденья. Голос у него был с налётом интеллигентной наглости, как у советского лектора, перебравшего вина на банкете, — я тут сплю вообще-то. Ты что орёшь, женщина?

Тишина.

Настолько гробовая, что у меня замерли дворники.

— Кто это? — прошипела Пайка.

— Это мой кот, — ответил я спокойно.

— Ты... ты научил КОТА говорить? Ты что придурок, Смирнов?

Григорий встряхнулся, сел по-человечески, поправил себя лапой за ухом.

— Он не учил, я сам. Просто у меня мозги были. А молчал я, потому что у него музыка плохая. Кстати, тебя как зовут? Пайка? Это же как... сух паёк или припой с канифолью для пайки электронных схем?

— Я ТЕБЯ НАЙДУ, ГРЕБАНЫЙ КОТ!

— Найдёшь, поговорим. Но если МОТа тронешь — он тебе память сотрет. Я в курсе. Он может.

— Смирнов! — заорала она. — Это всё ещё не конец!

— Это всё ещё только начало, Пайка, — сказал я, сбрасывая звонок. — А конец... будет за границей. С сыром, вином и, если повезёт, француженкой.

Я перевёл взгляд на Григория.

— Ты чего влез?

— Знаешь, — сказал он, расправляя хвост, — если уже всё равно в дерьме, то хотя бы шутить можно. Иначе зачем жить?

Я рассмеялся и прибавил газу.

Граница была всё ближе, и я впервые за долгое время почувствовал: вот она, свобода. Свобода — это ты, твой умный кот и девушка с фиолетовой прядью, которая сходит с ума, потому что не может тебя догнать.

«ФРАНЦУЗСКАЯ ЗАСАДА»

Пайка сидела на веранде старого французского дома, окружённого виноградниками, и наблюдала за закатом. Её мысли были сосредоточены на предстоящей встрече с Матвеем Смирновым. Она знала, что он не случайно выбрал этот маршрут и что их пути пересекутся именно здесь.

Внутри дома Боб работал над планом по поимке Смирнова. Он изучал карты, анализировал маршруты и разрабатывал логическую ловушку, которая должна была привести их к цели. Боб был уверен, что Смирнов не сможет устоять перед тщательно продуманной схемой.

Пайка и Боб решили не привлекать к себе внимания. Они вели себя как обычные туристы, наслаждаясь местной кухней и культурой. Однако за этой маской скрывались два профессионала, готовые к действию в любой момент.

Они знали, что Смирнов не подозревает о их присутствии и что у них есть преимущество. Оставалось только дождаться подходящего момента, чтобы привести план в действие.

С каждым днём напряжение росло. Пайка и Боб были готовы к решающему шагу, который должен был завершить их миссию. Они знали, что успех зависит от точности и слаженности их действий.

И вот, когда всё было готово, они услышали знакомый звук мотора. Смирнов приближался. Пайка и Боб заняли свои позиции, готовые к финальному действию.

В этот момент всё зависело от них. Их план должен был сработать безупречно. И они были уверены, что так и будет.

***

За неделю до всех событий.

Боб проснулся в шесть утра по-местному. У него была привычка: перед операцией он вставал на рассвете, делал сто приседаний, три глотка крепчайшего эспрессо и 15 минут сидел на крыльце с выражением лица, будто только что узнал, что он на 60% итальянец по ДНК. На этот раз, впрочем, он вместо кофейной бодяги слил в себя остатки «Perrier» с оливкой, потому что Пайка отказалась закупать молоко, пока «дело не завершено». Стерва.

— Логика — как сыр: чем больше дыр, тем вкуснее, — заявил он, когда Пайка упрекнула его в том, что план слишком замысловат.

Они обосновались в доме, который раньше принадлежал виноделу, но теперь сдавался на Airbnb как «аутентичное погружение в прованский быт». Было всё: скрипучие ставни, пыльные чердаки, запах навоза от соседских ослов — и, конечно, Wi-Fi, которым пользовался только Боб. Пайка, как и положено певице, предпочитала общение с реальностью напрямую.

— Боб, ты точно уверен, что он поедет сюда? — спросила она, стоя на балконе в розовом халате, с огуречными масками под глазами.

— С вероятностью 97%. Остальные три — если он уже телепортировался в Кению. Но я поставил ловушку. Он сам себя приведёт, даже не осознавая.

— Что за ловушка? — Пайка приподняла бровь.

— Логическая. Я изучил повадки твоего Смирнова. Он любит "анти-логичные" маршруты, думает, что это делает его непредсказуемым. Значит, нам нужно стать не самым очевидным вариантом, но и не самым глупым. Франция — идеальный компромисс: близко, тепло, и... никто не ждёт в Лионе задрота со Смоленска. Даже французы.

— А ты знал, что Лион — кулинарная столица Франции? — вставила Пайка. — Хотя, учитывая, что они тут кладут анчоусы в говядину, это звучит как угроза.

— Вот именно. Если он выживет первую неделю, значит он точно здесь.

План Боба: эстетика и паранойя.

Боб не просто анализировал маршруты — он подкинул в Сеть несколько фальшивых "наводок" через заброшенные профили. Один из них был якобы русским эмигрантом, который "видел чувака с брелком в Брюсселе". Другой утверждал, что Смирнов подрабатывает в Марселе баристой. Но самое главное — он встроил в пару крупных русскоязычных телеграм-чатов сообщение, в котором невзначай упоминался "какой-то парень с породистым котом, похожим на собаку", который расхаживал по набережной в Лионе.

Смирнов, по логике Боба, рано или поздно наткнётся на эти слухи и либо удерёт дальше, либо... придёт проверить. И тогда — хлоп.

Пайка же не сидела без дела. В отсутствие концертов (она категорически отказалась петь в Европе до возвращения брелка), она курировала визуальную разведку. По ночам она выезжала в центр Лиона, переодевшись в серое, невыразительное, и устраивала засады в кафе, магазинах и парках, где чаще всего встречали "русских с котами".

— Я не думала, что скажу это, но я соскучилась по фанатам, — бурчала она, натягивая кепку и пряча фиолетовую прядь под капюшоном.

— Это не фанаты, — успокаивал Боб. — Это свидетели будущего допроса. Не мелькай.

На шестой день ожиданий, ранним утром, на площади Bellecour, их дрон заметил кота. Точнее, гигантскую черную тушу на поводке, которая шла вдоль ларька с багетами, как генерал на утреннем обходе.

— Это он! — взвизгнула Пайка.

— Или французская пума, сбежавшая из цирка, — уточнил Боб.

Он увеличил изображение. На шлейке была бирка с надписью "Григорий", а рядом топал, слегка сутулясь, Смирнов, в темных очках и с выражением лица человека, который вот-вот задумается о смысле жизни и вспомнит, что у него в сумке лежит магический артефакт.

— В ловушке, — сказал Боб.

Пайка только стиснула зубы.

— Готовь машину. Сегодня мы заберём мой брелок.

— А кота?

Пайка удивленно посмотрела на Боба.

— Кота мы тоже заберем и приручим. Или он нас приручит.

Теперь Боб удивленно посмотрел на Паку и ничего не ответил.

***

Уже вечером, я сидел на балконе своей съёмной квартирки в шестом округе, прямо напротив музея Родена, и наблюдал, как Григорий ловит голубей взглядом. Не ловит сам, конечно — только взглядом. У кота уже была репутация гражданина мира, гурмана и, к слову, филолога: после того как он научился говорить, он полюбил странные слова типа «катарсис» и «амбивалентность».

— Гриш, — начал я, потягивая апельсиновый сок, — хочешь прикол?

— Если снова про Пайку — тогда лучше не надо, — буркнул кот, вылизывая лапу. — Я, между прочим, ночами снился себе в тапочках на корабле и с личной кошкой-ассистенткой. И в этом сне не было фиолетовых прядей и ботфортов на каблуке.

— Она в Париже.

— Ах ты ж мать твою, — мяукнул Григорий так громко, что даже багет, который он грыз, подпрыгнул.

— Да, — сказал я спокойно. — Причём, что интереснее всего, она пытается притвориться, будто в Брюсселе. Типа я не увижу её геометку. А она, между прочим, неподалёку от вокзала Сен-Лазар. В засаде.

Григорий шел попить и остановился, как вкопанный. Его шерсть слегка приподнялась на холке.

— Засада?.. Подожди. Она что, думают, что ты клюнешь на фотку с бельгийской вафлей в Инстаграме?

— Именно. Она меня ловят как ленивого карпа на глянцевую наживку.

— А ты?..

— А я плыву мимо. Но оставляю пузырьки — пусть думают, что я близко.

Григорий уселся, как египетская статуэтка.

— Сколько ты говоришь брелок пробыл в ее руках? Она себе мозгов намутить не могла?

— Да какой там. В голове только глянец и гламур – сказал я.

— А ты слишком умён для своих штанов.

— Спасибо, — ответил я, поправляя свои штаны за 300 евро, купленные накануне.

— А теперь, слушай, что мы делаем. Я врубаю режим "Троянский Боб". Делаю вид, что не знаю ни о чём, и начинаю потихоньку демонстрировать признаки, что я расслабился: хожу по известным туристическим местам, публикую фотки из кафе. Как только они решат, что я потерял бдительность — она нанесет удар. Скорее всего это будут наемники, которые меня изобьют до полусмерти, отберут брелок и на этом собственно вся история. Но мы к тому моменту будем готовы.

— То есть?

— То есть ты сейчас идёшь в лавку на углу, покупаешь сыр, вино и газету. Потом мы изображаем пикник в Люксембургском саду. Всё должно быть наигранно, будто я совсем потерял осторожность и стал простым туристом.

Кот встал.

—Ты че придурок? Кто продаст коту газету?

— Ага, а сыр и вино ты значит намутишь? – засмеялся я.

— Ты знаешь, что я не ем сыр?

— Знаю, — сказал я и откинулся в кресле. — Но ты выглядишь как тот, который его ест.

Григорий, растянувшийся на подоконнике, поднял голову с выражением человека, которого обвинили в краже фрески да Винчи.

— Что ем?

— Сыр. Камамбер. У тебя на морде весь стиль французской буржуазии с утра до вечера. А Пайка смотрит. Через окна, через камеры. Может, даже через дрон в форме уточки. У нас в ванной.

Кот не сдвинулся ни на миллиметр. Только глаза сузились в щёлки.

— Уточка, говоришь?

Он исчез.

Просто — пшик! — и всё. Пылевая воронка, запах возмущения и пустота. Вдалеке хлопнула крышка унитаза. Шорох. Вздох. Стон сантехники.

Я медленно поднялся, не веря своим ушам и звукам в ванне.

И через мгновение Григорий вернулся. В зубах — та самая жёлтая уточка, которую я однажды купил на распродаже, потому что она «прикольно пищит». Теперь она не пищала. Она молчала, как будто понимала: её разоблачили.

Григорий вскочил на подоконник, развернулся к открытому окну и — ни секунды на эффектную паузу — выплюнул её вниз.

— Гришка! Я же пошутил!

— А я — нет, — сказал кот, поворачивая голову ко мне. — Бережёного бог бережёт, а не бережёного кот стережёт.

Он спрыгнул с подоконника, стряхнул с лапы невидимую пыль шпионажа и пошёл прочь, хвост трубой. Я подошёл к окну.

На асфальте внизу стояла уточка, окружённая тремя детьми и старушкой с пуделем, у которого началась экзистенциальная паника. Один ребёнок тыкал в уточку палкой. Она молчала.

Григорий, тем временем, уселся на подушку, вытянулся в стиле «барон на покое» и заявил:

— Ты не понимаешь. Пайка уже в Париже. Ты думал, ты один с геолокацией? Я — кот. Я чувствую угрозу за шестьсот километров. И сыр.

— Да она с утра ещё в Нантерр была! — возмутился я.

— Да-да. А потом в Нантерр приехал курьер из «Почты Франции» с надписью "Пакет от Пайки", и всё. Отследи теперь, кто она, где она и в какой резиновой утке она сидит.

Я схватился за голову с выражением на лице: - «Боже, да что ты черт побери такое несешь»?

Он отвернулся и добавил на выдохе:

— Кстати, сыр закончился. А если Пайка реально следит через камеры, то пусть видит: как ты заботишься о моём рационе.

— Ты офигел?

— Я развился.

И гордо зевнул, будто Эйнштейн, который только что доказал, что его кормит идиот.

«ПОЙМАЙ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕШЬ»

Утро в Париже начиналось, как обычно, с легкой простуженности мыслей, запаха вчерашнего багета и недовольства на подоконнике. Григорий сидел, как всегда, на своём наблюдательном пункте, вытянув лапы и глядя сквозь стекло с выражением вековой тоски, как будто за ночь опять подорожал тунец.

Матвей Смирнов, ещё не до конца пробудившийся к жизни, шевельнулся на диване, зашуршав пледом. Кот даже не повернул головы — просто глянул мимолётно, с той высоты, с которой древние боги осматривали смертных.

— Доброе утро, — осмелился сказать я, хотя сам не верил в его доброту.

— Утро добрым не бывает, — отрезал Григорий, разворачиваясь ко мне с достоинством потерянного императором трона. Он сел прямо, как каменный лев на надгробии, прижал хвост к лапам и заявил с ледяным спокойствием:

— Я тут обнаружил у себя отсутствие некоторых... кх-кх …жизненно важных органов.

Я онемел и моргнул.

— Да хорош, Гриш. Ты был маленький, ничего не помнишь. Это вообще принято — кастрировать котов, чтобы они по углам не метили. Программа “чистый дом”, так сказать.

— Принято, говоришь? — прищурился кот, и усы его задрожали от возмущения. — Кем принято? Где? В какой цивилизации, если не считать евнухов? Ты что, всерьёз считаешь, что имел право решать, какому количеству котят я мог бы подарить этот мир?

— Подарить? — усмехнулся я, натягивая носок. — Я видел, как ты с Шанель из пятого подъезда общался. Подарил бы ты ей, разве что блох.

— Смирнов, ты опять скатываешься в примитив. Мы, коты, не просто спим по 18 часов. Мы, между прочим, смотрим в окно. Мы — наблюдатели. Молчаливые философы. Один раз в день я думаю о смысле жизни, другой — о бесполезности тебя как существа.

Он театрально встал на задние лапы и, размахивая передними, стал изображать суету человечества:

— А теперь внимание! Люди! Маленькие, суетливые! Они бегают туда-сюда, с кофе, с планами, с кредитами, с кризисами среднего возраста. Бегут, падают, встают и снова бегут. Куда — не знают. Зачем — тоже. А мы сидим и смотрим. Мы — как налоговая. Видим всё.

Я фыркнул.

— Между прочим, эти “людишки”, как ты изволил выразиться, обеспечивают тебе крышу над головой, миску с кормом, доступ к одеялу и регулярный уход за шерстью. Без нас вы бы жили под кустом и ели кузнечиков.

— О, одеяло! Какой щедрый дар от цивилизации! Спасибо тебе, феодал Матвей. А ведь раньше у нас были планы… Ты даже не представляешь, кем я мог стать. Может, театральным критиком. Или гастрономическим блогером. Но ты всё сломал. Одной операцией. Без анестезии для души.

— Слушай, что ты с утра завёлся. Это что было — ночной просмотр видео “Как полюбить себя после кастрации”?

Григорий прищурился:

— Ты мне лучше скажи... Кнопка. Она исполняет любой твой каприз, верно?

— Ну… да, — осторожно ответил я, почуяв подвох.

— Так вот. По приезде в Смоленск, сделай милость, научи одну киску говорить. Очень хочу обменяться с ней парой метафизических мыслей. Или хотя бы обсудить, почему она всё время сидит на батарее и смотрит в стену. Да и верни мне мои яйца.

— Не борзей, кот. А то сейчас загадаю, чтобы ты из Григориана обратно стал Гришкой с улицы Нормандия-Неман.

— Гришка-то хотя бы с достоинством жил, а не варился в твоих экзистенциальных завалах. Ладно, не бесись. Пошутил я. Хотя... если киска будет с голосом Софи Лорен — не забудь мой заказ.

Я подошёл к окну, отдёрнул занавеску. За стеклом Париж был прекрасен — как всегда по утрам, когда ты ещё не понял, что тебе нечем платить за жильё.

— А вообще, — протянул Григорий, лениво потягиваясь, — почему мы, собственно, застряли в этом городе уже неделю? Я не жалуюсь: багет, пармезан, вино... жизнь мечты. Но ты вроде бы человек дела, нет?

— Мы тут из-за Пайки. Она ищет меня. И, судя по всему, близко. Надо залечь на дно.

Кот закатил глаза так глубоко, что было слышно, как у него в мозгу заскрипели шестерёнки:

— Смирнов... Тебе срочно нужна дополнительная голова. Может, вдвоём вы сообразите быстрее. Ты понимаешь, что она хочет тебя убить и забрать брелок? И ты об этом рассказываешь с интонацией, будто она пригласила тебя на чаёк с профитролями!

— Ну… она и правда мне нравится. Я вчера смотрел её клип…

— О-о-о-о! Всё, приехали! — кот вскочил на лапы и нервно прошёлся по подоконнику. — Вот кому надо было в детстве яйца отрезать — так это тебе. Может, тогда ты думал бы не… а хотя бы мозгом. Ты чего вообще, Смирнов?

— Отстань, а? Лучше завтрак приготовь.

— А ты не хочешь, чтобы я заодно и номер в отеле забронировал? Как, скажи на милость, я должен готовить, если у меня лапы без хватательной функции? Это же не лапы — это мягкие грабли!

— Ну хоть кнопку на чайнике нажми. Я пока душ приму.

— Смирнов, у тебя кнопка исполняет желания. Ты можешь одним пожеланием вызвать курьера с кофе, тёплыми круассанами и омлетом с тунцом. А ты хочешь, чтобы я нажал на чайник? Ты вообще слышишь себя?

— Ну а тунец — ты, я так понимаю, себе хочешь?

— Ну конечно, — кот гордо расправил усы. — Должна же быть от тебя хоть какая-то польза.

Я подошёл к двери, остановился, задумался и хмыкнул.

— Ты всё это время троллишь меня, да?

— Нет, я тренируюсь перед кастингом в новый мультфильм. Там нужен кот, который умеет глумиться и философствовать одновременно.

— Ну, тут у тебя серьёзная заявка на успех.

— Конечно. Ум, сарказм, харизма. Единственное, чего мне не хватает — это владельца с мозгами. Но, боюсь, тут уже ничем не помочь.

***

Григорий, завершив монолог о своём кастрационном прошлом, с драмой шекспировского актёра опустился на диван. Он зевнул демонстративно, с придыханием, как будто играл в чеховском спектакле роль кота, который понял тщетность бытия, но подписал контракт на второй акт.

— Смирнов, — сказал он, не открывая глаз, — я подумал. А ведь ты без кнопки — просто кожаный мешок с руками.

Я, ковыряя багет, который был уже не первой свежести, приподнял бровь.

— Ты вообще нормальный?

— Я нормальный. Я кастрированный, но нормальный. А вот ты, с волшебной кнопкой в кармане, сидишь тут как дурак. Вместо того, чтобы построить себе хижину на Мальдивах и загадать гарем из говорящих лам.

— Лам?

— Ну да. Они же такие плюшевые. Мечта. Вот ты бы стал париться о Пайке, если бы у тебя был собственный шерстяной культ?

Я проигнорировал вопрос. Я уже устал спорить с котом: каждый разговор превращался в стендап-концерт на тему "какой ты, Матвей, идиот". Аудитория, к сожалению, всегда состояла из одного зрителя — Григория. Но зритель был благодарный: смеялся, пока не начинал икать.

— Мы не можем уехать, — буркнул я набитым ртом. — Тут всё тихо. Пайка нас не нашла. Я держу низкий профиль.

Григорий встал, подошёл к зеркалу, посмотрел на своё отражение и громко мяукнул.

— Низкий профиль? Ты выложил в сторис омлет с подписью "Легендарный завтрак в Латинском квартале". Ещё хештег поставил: #ЖивуКакПарижанка. Это у тебя низкий профиль?

Я замер.

— А ты откуда знаешь?

— Я читаю тебя в инсте. Я там подписан как @кот_без_прошлого. У меня больше подписчиков, чем у тебя, между прочим.

Я сел обратно. С выражением лица, как будто мне только что побрили темечко, но забыли объяснить зачем.

— Хорошо. Всё. Удалю. Буду вести себя тише воды. Завтра переезжаем. Сменим квартиру. Телефоны выкинем.

— Смирнов, ты напоминаешь мне муху в банке. Хочешь вылететь, а головой бьешься в стекло. Снова. И снова. И снова. Может, ты загадаешь себе хотя бы элементарную паранойю? Или, скажем, внутренний голос, который не тупит?

Кот прыгнул обратно на диван, устроился у меня на коленях и, зевнув, лениво добавил:

— Кстати. Я тут анализировал шум во дворе ночью. Был характерный хруст подоконника, щелчок фотоаппарата, и пара сапог. Либо у нас очень тяжёлые голуби, либо к нам кто-то заглядывал.

— Что? — подскочил я.

— Ага. Вот сейчас ты испугался. Но не волнуйся, я всё продумал. Я скинул дрону трек твоих постов, он теперь сам лайкает и комментирует за тебя. Пусть думают, что ты в Токио.

— Какой дрон?

— Да я пошутил, мать твою! Ты прям подарочная коробка — красивая снаружи, а внутри пусто. Ну или тапки. Ты просто как тапки.

Я тяжело вздохнул и пошёл на кухню. Из холодильника на меня глянуло парижское ничто: одинокая банка с оливками, кусок сыра и огрызок вчерашнего лимона. Кот, не дожидаясь приказа, вскочил и подошёл к дверце.

— Так.

Сейчас делаем, как в старые добрые времена: ты — колдун, я — стратег. Я формулирую желание, ты загадываешь.

— Гриша, я не буду тратить желание на завтрак.

— А ты не думал, что я могу загадывать желания за тебя во сне? Я же сплю на твоей груди. Один чих — и ты уже президент Молдавии. Или риелтор в Калуге. Кто знает, как сработает эта кнопка?

Я не ответил. Просто смотрел в окно, в то самое место, где Григорий слышал "тяжёлого голубя".

Там и правда было что-то странное: на крыше соседнего дома еле заметно двигалась антенна. Слишком аккуратно, слишком тихо. И я напрягся.

— Гриша, а если серьёзно... вдруг нас уже вычислили?

Кот, не меняя интонации, ответил:

— Если за тобой выехали — ты об этом узнаешь последним. Просто знай: когда в дверь позвонят, я скажу, что я плюшевый и ничего не понимаю. И выкину тебя в окно. Без обид, братан.

Я криво усмехнулся. Потом подошёл и осторожно прижал кота к груди. Григорий позволил, но с лёгким вздохом.

— Ну и пахнешь ты, конечно, как человек, который боится за свою жизнь. Надо было вчера хотя бы на балкон выйти проветриться.

— Завтра всё поменяется, — прошептал я.

— Ты это каждый день говоришь, — отозвался кот. — А завтра всё равно ты — идиот, я — кастрат, а где-то рядом бродит девушка, у которой отобрали магическую кнопку от жизни. И, похоже, она хочет вернуть его не для Netflix.

Я застыл, почувствовав: день только начинается. А уже — весело.

«ПРОГУЛКА ИДИОТА И КОСТРАТА»

Утро наконец добрело до той точки, когда даже Матвею стало понятно: пора вылезать из квартиры, иначе они с Григорием срастутся с мебелью и станут одной из парижских городских легенд. Типа: в доме номер семь живёт дух черного кота, вещающего о кастрации, и его послушник в халате с дыркой на локте.

Я натянул брюки, футболку с надписью "Just French Me Up" и сверху рубашку в клетку, которая когда-то была модной в Смоленске. В девятом классе.

— И ты вот в этом собираешься выходить в люди? — поинтересовался Григорий, лениво выгибаясь на подоконнике. — Учитывая, что ты с кнопкой, ты мог бы хотя бы попросить нормальный стиль у Вселенной. Или вон, у Антонио, нашего соседа-гея. У него вкус.

— У меня нормальная одежда, — буркнул я, запихивая кота в рюкзак. — И вообще, я инкогнито.

— Инкогнито не носят сандали с носками. Это провал конспирации на стадии планирования.

Тем не менее, мы вышли. И Париж, как назло, был сегодня особенно парижским: солнце, запах багетов, звон велосипедных звонков, туристы, пожилые дамы в леопардовых пальто, обсуждающие Бодлера, и мужик, который с шести утра продавал акварельные открытки с изображением Эйфелевой башни, в которую случайно врезался голубь.

— Мы идём на Елисейские поля, — бодро сказал я, как будто это было духовное паломничество. — Посидим в кафе, расслабимся. Сольёмся с толпой.

— Ты точно хочешь "слиться с толпой"? — Я нахожусь в рюкзаке с дыркой для морды, в котором я выгляжу как жертва шоппинга на Алиэкспрессе.

— Гриша, ну пожалуйста...

— Ладно, но знай: если нас схватят, я — экзистенциальный заложник, и в моих показаниях ты будешь звучать как "неуравновешенный веган с тягой к магии".

Прошло минут двадцать. Мы шли по Монпарнасу, миновали Бульвар Сен-Мишель, и вот наконец вышли к Тюильри. Кот следил за голубями, как профессор за студентами на экзамене.

— Эти твари точно что-то скрывают, — прошептал он. — Смотри, вот тот с белым хвостом три раза обернулся, когда я моргнул.

— Гриша, это голубь.

— Это агент. У него в клюве флешка с компроматом на Нотр-Дам.

На Елисейских Полях мы зависли в кафе с видом на Триумфальную арку. Григорий вылез из рюкзака, с достоинством устроился на стуле и стал разглядывать прохожих. Один из них — американский турист с фотоаппаратом — чуть не уронил бутерброд, увидев кота в очках (Григорий надел очки, чтобы «казаться более недоступным»).

— Смотри на этих людей, — философски произнёс Григорий. — Все идут куда-то. Что-то ищут. А ты — просто сидишь и жуёшь круассан, как будто тебя не преследует боевая поп-звезда с неврозом.

— Не напоминай.

— Ладно. Не буду. —Хочешь поговорим о политике? Или о смысле жизни? Или опять о твоём бывшем начальнике, который умер у любовницы в офисе? Давай уж решим, какая у нас трагедия на повестке дня.

— Я просто хочу спокойно пожить. Хоть пару дней.

— Прекрасная формулировка. Прямо как у бомжа в буддистском ретрите.

К нам подошёл официант — молодой парижанин с лицом, полным презрения и усталости от жизни. Он посмотрел на кота, посмотрел на меня, затем снова на кота, потом снова на меня.

— Vous voulez... un menu enfant? — спросил он осторожно. (Вы хотите... детское меню?)

— Нет, merci, просто кофе и круассан, — ответил я на чистом Французском.

— Я хочу вино и сырную тарелку, — вставил Григорий также на чистом Французском.

Официант на секунду застыл. Потом решил, что это его переутомление, и ушёл.

— Вот и славно, — мурлыкнул кот. — Мы почти как нормальные туристы. Только я — гений, а ты — идиот с ядерной кнопкой в кармане.

Я глубоко вдохнул.

Париж был красив. Спокойный. Угрожающая безмятежность витала в воздухе, как последний аккорд перед началом симфонии.

Я почувствовал, что за нами кто-то наблюдает. Или это просто нервы. Или кофе был слишком горячим.

— Гриша, а если... вот если нас прямо сейчас снимают на камеру?

— Тогда я зря заказал обычный кофе. Надо было выпить капучино с достоинством.

Кафе было уютным. Столики мелкие, будто с детского утренника, кресла скрипели, как суставы у бегемота, и всё вокруг пропахло кофеином, потом и туристической тревогой. Григорий сидел на стуле, как министр культуры в изгнании: хвост обвил ножку, лапа облокотилась на стол, взгляд — снисходительный и, безусловно, осуждающий.

И именно в этот момент к нам приблизился Он.

Рост — как у тромбона. Лицо — как у молодого Кафки, только хуже. В руке — багет, словно скипетр. Пальто — фиолетовое, с золотыми пуговицами и брошью в виде мандолины. Волосы — будто он лично дрался с феном, и проиграл.

— Pardon, messieurs… — сказал он с выражением благородного ужаса на лице. — Est-ce que… le chat… par… le chat… parle?! (Является ли этот… кот ... по… кот ... говорящим).

Григорий обернулся медленно, театрально, как будто он профессор на кафедре логики, которому только что задали вопрос "А что, если солнце — это апельсин?"

— Да. Я. Говорю. И, судя по твоему виду, ты наконец перешёл со своих галлюцинаций на реальность, — произнёс кот с оттенком вальяжной скуку на чистом французском.

Француз, которого звали, как позже выяснилось, Артюром, охнул и сел. Сначала на воздух. Потом на мои колени. И, наконец, на землю. Там он устроился поудобнее и стал глядеть на Григория с выражением абсолютного смирения.

— Mon Dieu… — прошептал он. — C’est enfin arrivé… (Господи…Наконец-то это произошло).

— Что именно "enfin arrivé"? — поинтересовался кот, отодвигая тарелку с сыром, чтобы взгляд был лучше.

— Я… Я двадцать лет искал говорящего кота, — дрожащим голосом начал Артюр. — У меня три степени: философия, психология и экспериментальная мифология. Я был на грани. Сначала говорил с камнями. Потом с голубями. Потом — с собакой мэра Бордо. Она почти ответила, но сбежала. Но теперь… ты — ты говоришь!

— Угу, — сказал Григорий. — И у тебя на щеке остатки джема. Ты не мог бы, пожалуйста, не дышать мне в хвост экзистенциальным восторгом?

Я тихо зажмурился и помотал головой, встряхивая этот несуразный бред.

— Вот только этого не хватало, — прошептал я. — Теперь нас палят философы.

— Ты кто такой вообще? — спросил Артюр, обратив внимание на меня, как на ассистента чуда.

— Я? Просто гуляю с котом.

— С говорящим котом.

— Он сам гуляет, — пробормотал я. — Я просто его носитель. Грузчик говорящего чуда.

— Non non non! Это судьба! Это знак!

— Это Гриша. Он кастрат, между прочим, — сдал с удовольствием я своего кота.

— Кастрация — не диагноз, а освобождение от биологических обязательств! — с достоинством вставил Григорий.

— Вы должны прийти ко мне! — взвыл Артюр. — У меня есть лаборатория. Там были опыты с мухами, но они сбежали. Я вас накормлю! У меня шардоне 1968 года, сыр с плесенью, который запрещён в пяти департаментах, и коллекция сочинений Декарта, написанная на шкурках бананов!

— Гриша… — прошептал я. — Мы уходим. Быстро.

— Подожди, подожди, — прошипел кот. — Этот чудак потенциально полезен.

У него явно проблемы с границами, но, возможно, он знает что-то полезное. Или, по крайней мере, даст нам вина.

— Или сдаст полиции, когда протрезвеет.

— Или мы его пожалеем, и тогда он привяжется навсегда, — добавил кот. — Будет приходить по ночам, стучать багетом в окно и кричать: "Кот! Открой тайны вселенной!"

— Звучит как-то не очень.

— О, обо мне сложат легенды.

Артюр тем временем встал, трясущимися руками достал визитку, на которой было написано:

Dr. Arthur Dambreuil. Philosophe mystique et fromager amateur. (Доктор Артур Дамбрей. Философ-мистик и любитель сыра).

И ниже:

"Если ваш кот говорит — доверьтесь судьбе. Или бросьте пить."

— Я буду ждать! На улице Вольтера, дом 11. Вы спасли мою веру!

И он исчез, как будто его унесли ветры спиртного озарения.

Наступила пауза.

— Это был сон? — спросил я.

— Нет, это была Франция, — сказал кот. — Я предлагаю сделать вид, что мы обычные.

— Мы обычные?

— Да. Обычный парень с ядерной кнопкой и котом-философом, которого преследует мировая поп-звезда. Бонжур, как говорится.

***

На бульваре Капюсинов (Grand Café des Capucines) пахло мимозой, дорогим парфюмом и лёгкой душной паникой, которой пропитывается каждый турист, впервые оказавшийся в Париже без понятия, как работает метро. Я сидел в тени каштанов, пил кофе, который в этом городе стоил как половина окна в Смоленске, и периодически бросал взгляд на телефон. На экране — карта. На карте — точка.

Красная. Пульсирующая.

Значительно ближе, чем вчера.

— Гриш, — пробормотал я. — А ты заметил, что наша Пайка… как бы это сказать… уже на левом берегу?

— Это ты про Сену или про уровень угрозы? — спросил кот, лежа на спине на лавке и наблюдая за голубем с лицом бывшего министра ЖКХ.

— Я про то, что она была в аэропорту, потом на окраине, а теперь — бац! — и около Монпарнаса.

— Надо отдать ей должное — телепортируется без визы. Но ничего, мы же теперь осторожные. Вон, ходим под прикрытием.

Я оглядел себя.

Бейсболка «I ♥ Strasbourg», очки с толстыми линзами без диоптрий и рюкзак с вышивкой в виде лягушки-аллергика.

— Мы не под прикрытием. Мы — карикатура.

— Идеальное прикрытие. Кто поверит, что у этого чувака — магический брелок?

Я хмыкнул, но не засмеялся. Вместо этого снова взглянул на экран.

Точка чуть сместилась. Как будто целилась.

— Она не просто здесь, — сказал я медленно. — Она… движется.

— Ну так что, бежим?

— Не-а. Ждём. Пускай не знает, что мы знаем.

— Умно, — кивнул Григорий. — А когда она нас догонит и свернёт в шарманку?

— Тогда мы нажмём на кнопку.

— Какую?

— Да хоть на кнопку «Кофе с собой».

Мы помолчали.

— А если она не одна? — вдруг спросил я. — Если у неё, как ты говорил, есть цепные псы? Или один, но очень… целеустремлённый?

— Тогда… тогда мы ещё не знаем, что нас уже ищут. А они — не знают, что ты их уже видишь. Так что мы — впереди.

Григорий перевернулся на живот и уставился мне в глаза.

— Смотри и мотай на ус: паника — враг, комедия — прикрытие. Если мы будем делать вид, что всё нормально — может, так оно и будет.

Я кивнул, спрятал телефон, встал и решительно пошёл в сторону Елисейских полей. Кот, как полагается интеллектуалу, шёл за мной неспеша и величественно, как будто он сейчас напишет роман о бездомности, магии и моральной устойчивости на шпильках.

Мы прошли довольно приличное расстояние, и я всё же обернулся. И не зря.

На том самом месте, где мы недавно сидели, стоял человек в сером костюме.

— Он за нами — спокойно сказал я, не отрывая взгляда от витрины с бутылками дорогого вина, за которыми отражался мужик в сером.

— Кто? — насторожился Григорий, вцепившись когтями в мое плечо. — Мим? Гид? Бродяга с IQ выше моего?

— Мужик в костюме. Плетётся с третьей улицы. Делает вид, что ищет аптеку. Уже две аптекарши перед ним перекрестились.

— Слушай, — прошипел кот, — ты сейчас прям как Бонд. Только без лицензии. И с котом. Ну и… ну, без шпионажа. Хотя...

— Он не знает, что я его вижу, — сказал я, чуть поворачиваясь так, чтобы продолжать наблюдать. — А вот я вижу. Либо он из МИ-6, либо из нашей ГРУ шной контрразведки.

Григорий залез обратно в рюкзак, выглядывая из молнии как пушистая гусеница в паранойи.

Так, план такой: делаем вид, что идём к Панамере.

— Это твой план?

— Нет, это моё ощущение от твоих действий в последние дни.

Я усмехнулся и двинулся к стоянке. Мужик в сером замедлился, притворяясь, что разглядывает афишу мюзикла. На афише был нарисован огромный скрипач, из которого почему-то торчал багет. Название: «L'Homme Baguette». Возможно, это и была шифровка.

— Не нравится мне это, — пробурчал Григорий. — У него костюм без складок. Это либо прачечная при Ватикане, либо особый отдел.

— А если ты сейчас нажмешь на кнопку, и машина взлетит на воздух? - закрыл свои глаза лапой кот, делая вид, что не хочет смотреть на этот ужас.

Я дистанционно нажал на кнопку разблокировки машины. Ничего не произошло.

Фары мигнули. Замки щёлкнули.

Porsche Panamera Turbo мягко загорелся огнями. Уазик, возможно, где-то в темноте, вздрогнул.

— Вот так, малыш, — хмыкнул я. — Всё пока под контролем.

Но тут...

Сзади послышался лёгкий свист. Не угрожающий, нет — такой, как будто кто-то зовёт кота.

Я остановился.

— Ты это слышал?

— Если это был хомяк, предлагающий магический контракт — я не хочу об этом знать, — пробормотал Григорий, зарывшись поглубже в рюкзак.

Мужик в сером уже стоял у газетного киоска. Он держал журнал вверх тормашками.

— Он нас пасёт, — прошипел кот. — Давай жмём газ. Уезжаем. Притворимся, что едем в Марсель. Или хотя бы на окраину.

Я открыл дверь, сел в салон, включил зажигание. Кот сиганул на торпеду, как командир разведки. Пальцы на руле — спокойны, как хирург перед операцией.

— Подожди, — сказал он, уставившись в монитор.

Карта.

Красная точка.

Пайка.

— Застыла. В отеле. Ни шагу за два часа. Возможно, жрёт устриц или строит логическую модель.

А вот наш приятель… — он чуть повернул голову. — …вот он уже идёт прямо сюда.

— Ты хочешь, чтоб я дал ему когтём по гортани? — предложил Григорий, готовясь превратиться в боевую американскую ракету из штата Мэн.

— Нет. Я хочу, чтобы ты притворился обычным котом. Сможешь?

— ...мяу?

— Вот и отлично.

Мужик приблизился. Остановился в метре. Посмотрел на машину.

На номер. На кота. И вдруг…

Улыбнулся.

— Классный у вас кот, мсье, — произнёс он по-русски с акцентом, который был смесью Львова, Гааги и тульского шпиона.

— Спасибо, — спокойно ответил я. — Он у меня разговорчивый.

Григорий замер. Не моргнул.

Даже хвост не дёрнулся. Статуя Пушистого Безмолвия.

— Ну что ж, удачи вам, — сказал тип. — Париж — опасное место.

И ушёл.

Я медленно включил заднюю передачу. Выехал. Молча.

Пять минут спустя мы неслись по проспекту под шестьдесят километров в час — вполне в рамках приличий, но всё же с лёгким ощущением, что за ними всё-таки кто-то следит. Кто-то, кто умеет улыбаться так, как будто уже знает, что ты проиграл.

— И что это было? — спросил кот, когда город остался позади.

— Проверка. Или демонстрация. Или…

— Или привет от Пайки?

— Возможно. Но знаешь, что самое интересное?

— Что?

— Он не знал, что я вижу его точку.

— Что?

— Да.

И у него в кармане — точно такой же трекер. Только на меня и его нам надо срочно найти.

Пока Porsche, под днищем которого обнаружился маячок, плавно скользил по ночным улицам Парижа, я задумчиво водил пальцем по экрану. Красная точка, обозначающая Пайку, по-прежнему не двигалась. А вот наше собственное положение — ну, скажем так, если бы за нами действительно вёлся отслеживающий глаз, сейчас бы мы стали объектом большого французского интереса.

— Ты чего завис? — спросил Григорий, развалившись на заднем сиденье с таким видом, будто участвовал в шпионских войнах ещё со времён Ришелье.

— Думаю, — сказал я. — Если они следят за мной так же, как я слежу за Пайкой… нужно кормить их дезинформацией.

Пора устроить им «Мот на минималках».

— Поясни, желательно без использования слова «VPN».

— Сейчас покажу.

Я припарковался у круглосуточного кафе, заказал через окно три круассана (один для кота, два на всякий случай), и вышел из машины. Порывшись в дорожной сумке, которая находилась в багажнике я через пару минут вернулся, держа в руках странный артефакт — свой старый андроид-смартфон, облепленный скотчем и пафосом.

— Что за музейная находка?

— Это мой старый Samsung. Сломанный GPS, но Wi-Fi ещё жив. Я его зарядил, установил туда фейковую геолокацию через одну замечательную, мою собственную программку… и теперь он будет изображать меня. В буквальном смысле.

— И как?

— Он будет двигаться по Парижу по маршруту, который я заранее заложил. Каждый вечер он будет останавливаться в новых отелях, иногда в публичных местах. Сигнал будет ловиться через уличный Wi-Fi. Любой трекер, который сработает — увидит, что я в квартале Марэ, потом на Монмартре, потом в Опере. А на деле — я где-нибудь на юге, в Провансе, пью персиковый нектар и слушаю, как сверчки ржут над Пайкиной ищейкой.

Кот задумчиво кивнул:

— Ты создаёшь цифрового двойника. Иллюзию своей деятельности. Мот-симулякр.

— Ага.

— Потрясающе. Где ты всему этому научился?

— В Смоленске. Ну и YouTube конечно же.

Мы остановились у городской электростанции, где я аккуратно прикрепил смартфон под сиденье одного из туристических электросамокатов.

Активировал программу и улыбнулся.

— Через десять минут этот «я» поедет в сторону Латинского квартала. Потом заглянет в Макдональдс. Потом ночует в хостеле рядом с Пантеоном. И весь этот маршрут запишется в трекер. Даже фото будет — я подгрузил пару старых селфи с фильтром.

Григорий прищурился:

— Скажи честно. Ты вообще человек? Или мы тут сценарий «Миссия: Ла-Парис» пишем?

— Я просто не хочу, чтобы Пайка или кто-то вроде того улыбчивого мужика, пришли и постучали в дверь с фразой «верни мою игрушку, мальчик».

— Это разумно. И весьма эффектно.

Но, слушай, — кот почесал подбородок. — А если они найдут этого твоего цифрового двойника?

— Тогда им придётся объяснить, зачем они схватили туристический самокат.

С «моим лицом» внутри.

Я думаю, им будет… неловко.

— Приколюха.

Резюме моего плана:

Купленный за наличные старый Android с Wi-Fi, без SIM.

Установлен фейковый GPS-трекер (через root или GPS-spoofing app).

Смартфон ездит по Парижу, цепляясь к бесплатному Wi-Fi (периодически).

Устроена симуляция активности: маршрут, локации, фото.

Установлен под электросамокат — движется, как будто настоящий.

Настоящий я — исчезает из радаров.

Уже смеркалось. Я и Григорий сидели в машине, припаркованной в районе Трокадеро, в аккуратной тени между двумя громоздкими внедорожниками. Porsche, как и его владелец, то есть я, не привлекали внимания: глухая тонировка и отсутствие блестящих понтов.

На экране смартфона красная метка Пайки всё ещё торчала на одном месте. Судя по карте — Элитный отель рядом с Сенной. Она не двигалась уже второй день.

— Это что, она? — я подозрительно прищурился.

— Ну, если она не уснула в подземном бункере, то да. Хотя странно. Звезда, привыкшая к движухе, и вдруг — застыла. Пахнет либо паранойей, либо подставой, — хмыкнул Григорий.

Я задумчиво поднял взгляд и поймал в зеркале заднего вида мужчину в сером костюме. Он шёл медленно, без телефона, без пакетов, без даже намёка на туристический интерес. Просто шёл… вдоль их ряда.

Как бы невзначай.

— Ты видишь?

— Вижу, — Григорий тут же напрягся. — Стойка прямая, обувь итальянская, глаза как у бывшего инструктора по холодному оружию.

— Это тот самый мужик, скорее всего ищейка Пайки.

— Он похож на кого-то, кто умеет делать так, чтобы тебя не нашли даже в телеграм-боте.

Я чуть пригнулся, глядя в боковое зеркало.

— Он нас не видит.

— Это нам так хочется думать, — прошипел Григорий. — Он просто не показывает, что видит.

Потянулся к бардачку, я достал миниатюрный мешочек с солью, перочинный ножик и положил их в карман.

— Зачем это?

— Неважно. Это моя «психологическая броня». А теперь, кот, готовь лапы: мы делаем тактическое отступление. Без паники, но быстро.

Григорий одним прыжком оказался на переднем сиденье.

— Паника отменяется. Но если этот тип — даже не основной преследователь, а его наводчик... нам нужна новая линия защиты. Фальшивые следы — хорошо. Но мы должны себя скрыть тоже.

— Ага. У меня есть план: пару фейковых звонков, один забытый ноутбук в кофейне, и кое-что в мусорке у отеля Пайки.

— Надеюсь, ты не про настоящую какашку?

— Только эмоциональную. Но эффект тот же.