Брелок желаний

ГЛАВА 19 «ЭТО ВСЕ, ЧТО ОСТАНЕТСЯ, ПОСЛЕ МЕНЯ»

Самолёт летел в Россию, разрезая облака, как скальпель реальность. Мы с Григорием сидели в хвосте салона — он, как всегда, вальяжно развалившись в кресле бизнес-класса, я — в размышлениях.

Ещё до посадки в аэропорту Кансай мы заключили негласное соглашение: как только получим последний брелок, не сливать его сразу, как остальные. Подождать. Остынуть. Взвесить всё. Это было не просто ещё одно приключение — это был конец. Или начало. И такие вещи не делают с наскока.

Нужно было вернуться домой. Только не в Москву — туда я больше пока не хочу, — а в Смоленск. Проведать маму и младшего брата. У него ведь должен был начаться новый учебный год. Новые тетрадки, линейка, сменка и карманы, забитые всякой мальчишеской ерундой. Мама, как обычно, была на связи — она всегда знала, в какой я стране или хотя бы в каком часовом поясе. Но так и не могла понять, откуда у меня деньги: на их поездки, на виллу на Бали, на бронь в отелях, в которые пускают только по рекомендации.

Первое, что она спросила, когда я связался с ней по видео связи — нет, не «как ты» и даже не «жив ли ты» — а: — Где кот?

Она любила Григория. Хотя, когда я впервые притащил его домой от заводчика, мама была не в восторге. Порода — редкая, морда как у египетской богини, уши как у радиолокатора. Цена — как у подержанного «Лексуса». Я тогда всё лето пахал на каких-то стройках, автовокзалах и доставках, чтобы его купить.

Потом, правда, полюбила. Он её тоже. По-своему, конечно. Мог утащить котлету со сковородки, но при этом утром лежал у неё на груди, грея и урча, как домашняя мини-печь.

И, конечно, мама была в шоке, когда я сказал, что теперь работаю... ну, в общем, «много, где». И что Григорий со мной — всегда.

— Тебе кота с собой разрешают брать? — удивилась она.

— Ну, он у меня как бы... личный переводчик.

— На кошачий, что ли?

Я лишь усмехнулся. Ну не рассказывать же ей, что Григорий теперь администратор вселенной, говорит по-русски без акцента и, в принципе, способен пересдать ЕГЭ за весь Смоленск. А скажешь — вызовет дуркоманду. А те, знаешь, не церемонятся. Накачают тебя, и будешь ты потом пускать слюни в подушку, рассматривая трещину на потолке как портал в Нарнию.

В общем, сижу я в кресле самолёта, в своих мыслях. А Григорий, этот ушастый паразит, как всегда, вынырнул, не спрашивая разрешения:

— Ну чё, задрот Смоленский? Как сам?

— Гад ты, Гриша. Не хочу с тобой разговаривать.

— Ну не дуйся. Что дальше делаем? Ты же просил не синхронизировать брелоки — я не стал. Хотя, честно говоря, чешутся лапы.

Я посмотрел на него. Он сидел на соседнем кресле, заложив одну лапу за другую, и глядел на меня такими круглыми глазищами, что даже злиться было как-то стыдно.

— Сначала всё расставим по местам, — сказал я.

— Уточни, пожалуйста. Я записываю, — съехидничал Григорий, и откровенно расхохотался. Настолько громко, что Боб, сидящий через проход, встрепенулся, чуть не упав со своего сиденья.

Пайка лишь всхрапнула во сне и перевернулась, укрывшись шарфом. Она после концерта была никакая. Я представлял, что такое — два часа прыгать, петь и выжигать спецэффектами сцену, как будто это финал Олимпиады. Но шоу вышло фантастическим. Япония была в восторге. Сети трещали от просмотров, YouTube не справлялся с потоком лайков, а фанаты уже скупали мерч с её лицом. Всё окупилось с лихвой.

— Нам нужно в Смоленск, — сказал я. — И именно там, на родной земле, активировать последний брелок. Если мир после этого загнётся — пусть мы хотя бы умрём дома.

Григорий фыркнул, поправил хвост:

— Смоленщина никогда не была моей родиной. Я ориентал, дорогой мой. Восток — моя кровь, моя философия. Если уж и умирать, то на Тибете. Или на Великой Китайской стене. Сесть, свесить лапы, закусить шавермой и уйти сытым и счастливым.

— У тебя, я смотрю, планы завиральные.

— Я кот. У меня вообще всё завиральное.

Он улыбнулся. А я посмотрел в иллюминатор на просыпающуюся Японию, и вдруг почувствовал, что скучаю по дому. По школьному двору. По запаху кухни. По-маминому «ты опять в своих кроссовках в грязь полез?!» И понял — всё правильно.

Если и есть точка, где всё должно закончиться, то только там, где всё и началось.

***

— Нет. Нет, и ещё раз нет! Какого чёрта я забыла в твоём Смоленске?! — Пайка вопила на весь салон самолёта, как будто пыталась перекричать не только рев двигателей, но и здравый смысл.

Я вздохнул и сцепил руки в замок — как шпион, пойманный между двумя ядерными державами. — Потому что, — начал я с голосом, каким говорят с сумасшедшими и котами, — мы с Григорием приняли волевое решение: провести слияние последнего брелока на Смоленщине. Так сказать, вернуться туда, где всё началось.

— С чего ты вообще взял, что всё началось в Смоленске?! — Пайка уставилась на меня с таким лицом, словно я только что предложил ей возглавить туристическое агентство в аду. — Брелок мой. И всё началось в Москве, если уж быть точным. В двушке на «Октябрьской».

— Пайлуша, ну не кипятись, — я попытался вложить в голос как можно больше уюта. — Мы съездим по-быстрому, сделаем дело — и получим ответы от Древней Расы. Пошаманим и домой. Ну, или хотя бы в Казахстан.

— Да я не понимаю! — Она развела руками, будто пыталась раздуть пожар нелогичности. — Нахрена нам переться в этот твой... Музей Советской Безысходности, если можно просто сесть где-нибудь на лужайке и там всё сделать? Что с вами не так? Вы что, сентиментальные? Боб, ну скажи ты им!

Боб, стоявший чуть поодаль и ковырявший пальцем в замке от наручников, медленно повернулся. Его взгляд был печальным, будто он уже всё понял и просто ждал апокалипсиса.

— Моя миссия теперь — кот, Пайлуша, — сказал он с оттенком торжественности, будто объявлял себя королём Ватикана. — Я обязан охранять его до конца его дней. И... я больше не хочу быть овощем. Мне не понравилось.

После этого он опустил глаза в пол и замолчал. Пайка резко повернулась ко мне, зрачки сверкали, как кнопки саморазрушения.

— Вы что, сговорились, да?!

Взвизгнув, она рухнула на кресло, скрестила руки и надулась. В буквальном смысле — ей это удавалось.

Я попробовал её успокоить. И так подошёл, и этак — подмигнул, улыбнулся, даже нашёл где-то жвачку и предложил, как жест мирного договора, но она демонстративно уставилась в иллюминатор и выпрямилась, как статуя несогласия.

— Если вы оба сейчас не угомонитесь, — внезапно заговорил Григорий с заднего сиденья, — я проведу слияние прямо в этом чёртовом самолёте.

Кот, как всегда, был категоричен и обречён одновременно. Он попятился к хвостовой части, будто чувствовал, как сходит с ума и сейчас сам в себя укусит.

— Не надо было думать о слиянии... Какой же я идиот... Но теперь поздно. Всё началось.

— Что началось?! — одновременно спросили мы с Пайкой.

— Что, что… Вы тупые, что ли?! — Гриша шипел, как кипящий самовар. — Мой брелок администратора... он поглотил последний ключ. И теперь...

— И что?! — Пайка почти вскочила.

Все обернулись. Даже стюардесса на секунду перестала следить за кнопкой "не курить". Самолёт, казалось, завис в напряжении. Воздух стал разреженным, как будто кто-то выключил гравитацию, но оставил тревогу. Григорий вздохнул. — Ни хрена. От слова "совсем".

Он не успел закончить — как его брелок, мой, и бывший Пайкин вдруг вспыхнули неоновым светом. Луч света ударил в потолок самолёта, пробил обшивку и рванул вверх, словно хотел передать привет Юпитеру.

— Что за херня?! — вырвалось у меня. — Из-за этого светового шоу нас Прайд точно засечёт и превратит в фарш! Походу Древняя Раса нас не благословила — она нас слила! Им не нужен был наш прогресс, им нужна была жертва. Шоу. И мы в главной роли.

Григорий рухнул в кресло. Закрыл лапами морду. — Что мы наделали… — его голос звучал, как предсмертная исповедь. — Мы сами подали сигнал. Мы активировали обряд уничтожения. Мы…

И тут поток света резко оборвался. Словно кто-то, наконец, вспомнил выключить чайник. Кот застыл. Глаза бегали влево, вправо, как у сломанного сканера. Его усы дрожали, рот был приоткрыт, будто он вот-вот что-то скажет — или уже сказал, но сам не понял.

— Кто вы? — прошептал он, и салон накрыло молчанием.

Только где-то в начале самолёта тихо пукнул Боб от напряжения.

— Простите, — шепнул он, сжав ремень. — Это был защитный выстрел.

— Лучше бы ты молился, чтобы это был единственный пук, — отозвался Григорий. — Потому что сейчас они нам ответят.

«КАК НАС ВСЕХ НАХЛОБУЧИЛИ»

Когда погас свет и замолк брелок, Григорий замер. Он сидел, не шелохнувшись, словно каменный сфинкс, поставленный в самолёт по ошибке древнеегипетских авиаконструкторов. Только одно ухо у него подрагивало — левое. То ли от стресса, то ли от позывов врезать лапой по реальности.

Глаза его хлопали, как старый проектор в клубе где-нибудь под Мурманском: шатко, неровно, будто перебирая кадры чужой жизни — или своей, но совсем в другом измерении. Наконец, он раскрыл пасть и прохрипел:

— Ну вы, конечно… молодцы, блин.

Я подполз к нему на четвереньках, как техник к ядерному реактору с трещиной: из любопытства, но со шнурком на шее, чтобы потом было за что тащить тело.

— Что ты увидел, Гриша?

Он не сразу ответил. Сначала моргнул. Потом еще раз, дважды. Потом встал, медленно и важно, как древний храм, поднятый на гидравлике, и выдал:

— Увидел? Я, мать вашу, программируемый адский ящик увидел. А ещё — правду. Такую, от которой хочется свернуться в клубок и не разворачиваться до следующего Большого Взрыва.

Он начал расхаживать по салону, прихрамывая на заднюю лапу — не от боли, а по причине глубокой философской усталости.

— Всё, что мы знали, — ложь. Всё, во что верили, — разводка уровня “позвоните, вы выиграли утюг”. А те, на кого мы молились, считая их космическими дедами с фонариком доброты… — он фыркнул, — эти ваши "Древние", они же, прости меня, звёздные паразиты в шелковых тапочках.

Он остановился, с прищуром взглянув на нас.

— Слушайте внимательно. Повторять не буду, потому что второй раз мне самому станет плохо. В моей голове только что прошёл межгалактический TED Talk. (Technology, Entertainment, Design) — организацией, которая проводит конференции и публикует видеозаписи выступлений. Лектор — Прайд. Помните, та самая раса, от которой мы хотели прятаться в подвалах, обмазавшись грязью и закутав Wi-Fi в фольгу?

Мы кивнули. Неуверенно. По-идиотски. По-людски.

— Так вот. Прайд — не захватчики. Они — антикризисная команда. Космический спецназ в области чистки от тупости. Они следят, как разумные существа типа нас с каждым поколением становятся всё более неразумными, потому что кто-то сверху... — он ткнул лапой в потолок, — кидает им подарочки с подвохом.

— Брелоки? — Пайка сглотнула. Даже жевать резинку перестала.

— БИНГО! Эти чертовы брелоки. Не магия. Не спасение. Не билет в счастливое завтра. Это крючки. Блестящие приманки на межзвёздный спиннинг.

— А кто ловит?

— Древняя Расса, — кот плюнул. Мысленно, но с отвращением. — Эти небожители в балахонах из эфира, с голосами как у GPS-навигатора, которым дали свободу воли. Им миллионы лет. И знаете, что они делают? Устраивают шоу "Выжить любой ценой". Только без камер и с огненным финалом.

Он остановился. Взгляд его потемнел.

— Хотите знать, как они нас называют?

— Не очень, — пробормотал Боб, сжавшись до размеров пуфа.

— Тараканы. Проклятые, истеричные, вечно мечущиеся тараканы. Они кидают брелоки на планеты и наблюдают, как мы рвёмся к желаниям, строим культы, боготворим побрякушки. А потом, когда на сцене уже дым, кровь и истерика, такие: “Ну что ж, вы сами всё сделали. Теперь мы подметём.” — и подметают. В смысле — взорвали, сожгли, отформатировали.

— А ресурсы? — голос мой звучал глупо, но нужно было спросить.

— Не нефть, не золото, не ядерные хреновины им нужны. Им нужно эмоциональное напряжение. Пиковые колебания мозговых волн. Психоэнергетика. Мы — не просто биомасса. Мы — прожектора драмы. Громкоговорители страданий.

Он опустил голову, как будто вспоминал что-то особенно мерзкое.

— Прайд сказал, что они буквально питаются мозгом. Не метафорически. Прилетят — высосут, вырежут, сдобрят солью и вперёд. Наши мозги — не только источник страданий, но и топливо. Снэк. Перкус. Закуска.

Пайка закрыла лицо руками. Боб выглядел так, будто ему хотелось стать флешкой и отформатироваться. Я просто молчал.

— Им интересен вкус паники. Аромат отчаяния. Финальный аккорд крика, который мы издаём, когда сами себя доводим до гибели.

Он замолчал. Присел. Помял ухо лапой. Вздохнул.

— А Прайд? — спросила Пайка, осторожно, как будто спрашивала, жив ли ещё Григорий.

— Прайд, — медленно проговорил он, — это раса, которая прошла через это. Они когда-то тоже сожрали наживку, как мы. Но выжили. Обрезали брелоки. Очищались. И теперь они — космическая МЧС. Связались со мной, потому что я… — он фыркнул, — кот с административным доступом. Единственный, мать его, нейтральный организм на планете.

Он посмотрел на нас. Уже без злобы. Усталый, выжатый, почти святой.

— Что делать-то? — прошептала Пайка.

— Делать? Во-первых — перестать быть идиотами. Во-вторых — выйти на связь с Прайдом не где-то на поле под Смоленском, а в экранированной точке, где они смогут перебить сигнал Древних. В-третьих… ладно, потом расскажу. Я теперь, вообще-то, связной.

— Типа... агент?

— Агент. Агент-грёбаный-007. Только без пистолета, но с миссией: не дать Земле быть съеденной как утренняя булочка к чаю цивилизации манипуляторов.

Он развернулся и зашагал к хвосту самолёта. Медленно, важно, оставляя за собой шлейф философской безысходности и кошачьего величия.

— А теперь, если позволите, мне надо отдохнуть. Я только что разговаривал с расой световых существ через нейроинтерфейс, собранный из моего мозга и, судя по ощущениям, пачки "Лейса" с крабом.

Перед тем как улечься, он обернулся:

— Кстати, они ещё сказали одну вещь.

Мы напряглись.

— Передай своим друзьям: если хоть раз кто-то нажмёт кнопку на брелоке просто по приколу — Прайд умывает лапы. Так и сказали. Точнее, лапы не умывает — сигнал глушит. Всё.

Он зевнул, свернулся клубком и пробормотал:

— И да… я теперь не просто Григорий. Я — Григориан. Информационный Контактный Узел. Но можно просто Гриша.

И задремал. В полёте. Посреди перелома эпох. Под гул двигателей и невысказанные страхи.

Кот. Контакт. Конец. Или — начало.

«ТОЧКА СОПРЯЖЕНИЯ»

Самолёт сел с таким звуком, будто снизу не взлётно-посадочная полоса, а коллекция челюстей отработанных богов. Мы плюхнулись на бетон аэродрома где-то в Карпатах — координаты были даны чёткие, но атмосферу, которая нас встретила, не описать ни одной картой.

Ветер тут был странный. Не холодный, не тёплый — просто… осведомлённый. Как будто шептал каждому на ухо: "Ты сюда не просто так приехал, дружочек. А теперь будь добр, не тупи." Вокруг — лес, мрак, чёрные деревья с ветками, как антенны старого телевизора, пытающегося поймать «Интерстеллар» через канал National Geographic.

Григорий, точнее, Григориан, вылез первым. Голову держал гордо, хвост — как у командира катастрофы. Он надышался своим величием и, не оборачиваясь, буркнул:

— Следовать за мной. Без фокусов, без "ой, я в кустики", и особенно без нажатий на что-либо блестящее. Кто облажается — будет носителем личного позора до конца галактического цикла.

— А что это за место? — спросила Пайка, подтягивая рюкзак.

— Бункер, — ответил кот. — Старый, до-холодновоенный. Его строили не для людей, а чтобы переждать приход чего-то, о чём тогда боялись говорить вслух. Проблема в том, что они угадали, но не с той стороны.

— Кто "они"? — уточнил Боб.

— Типа масонов, но с дипломами по астрофизике. Люди, которые нашли обломки одного из первых брелоков ещё до Первой мировой и решили, что с небес нам летит не мессия, а межзвёздный пинок под зад.

Мы шли по гравийной тропе, пока под ногами не хрустнул металл. Кот остановился.

— Мы на месте. Теперь главное — не врать. Ни себе, ни мне, ни им.

Он наступил на маленькую плиту, и с характерным дзыньк люк под нашими ногами отъехал в сторону. Из глубины ударило освещением, как из радиационной микроволновки. Мы нырнули внутрь.

Бункер оказался не подвалом, а целым техническим храмом. Множество старых проводов, переплетённых с чем-то, что явно не делали на Земле. Полупрозрачные экраны, мигающие символы, которые как будто читаются, но потом ускользают, как сон, если слишком быстро моргнуть.

— Здесь они и будут, — тихо сказал Гриша, — на частоте, которая пробивает пространство, но не эго. Будьте тише — они не любят крик.

Он подошёл к панели, которой, судя по виду, лет этак двести, но она вдруг ожила. Молнии пробежали по полу, свет начал переливаться, и в воздухе появилось шевеление, как будто само пространство что-то обдумывает.

— Они идут, — прошептал кот.

И в этот момент Прайд заговорил. Не голосом. Даже не мыслями. Это было чувство, переработанное в образы, а образы — в команды. И если бы кому-то из нас сказали "сейчас будет контакт", мы бы, возможно, приготовились морально. Но тут было как с поносом — всё происходит сразу.

"Земля. Код: 4521-Δ. Контакт разрешён. Временная синхронизация с объектом: Григориан. Слушаем."

Кот поднял голову, и его глаза начали светиться. Не фосфоресценцией, а смыслом.

— Они дают нам план, — перевёл он. — Пошагово. Протокол "Сопротивление Ловушке".

— Звучит вдохновляюще, — пробормотал я.

— Не обольщайся.

Первый пункт: "Уничтожить все активные брелоки, кроме связующего." - выполнено.

Второй: "Вскрыть архивы Древней Расы — на Земле их три. Один — под Антарктидой." - активно выполнение.

Пайка хлопнула себя по лбу:

— Ну, конечно. Нам бы хоть раз поездку в Турцию, а не в ад на льду…

— Третий пункт, — продолжал Гриша, — "Активировать коллективную защиту. Это не щит. Это идея, вложенная в массы. Люди должны знать правду. Но дозировано. Через истории. Через нас." - активно выполнение.

Он обернулся к нам и добавил:

— И четвёртый: не поддаться панике, даже когда начнётся.

— Что начнётся? — осторожно спросил Боб.

Кот помолчал. Потом сказал:

— Реколлекция. Они будут пытаться забрать всё назад — от воспоминаний до материи. Они начнут с локальных стираний. Сначала исчезнет контекст. Потом — чувства. Потом — люди.

— А мы?

— А мы — живая петля восстановления. Память. Запись. Доказательство. Пока хотя бы один из нас жив и помнит — Прайд может отмотать всё обратно. Но если все забудут — даже они ничего не смогут.

Он замолчал.

Контакт закончился. Свет погас. Панель стухла. Воздух остался заряженным, как перед грозой, которая всё ещё не решила, ударить ли прямо сейчас или дождаться более пафосного момента.

— Ладно, — сказал я, — а теперь вопрос: у нас есть хоть какой-то шанс?

— Да, — кивнул Гриша. — Если не облажаемся. Но это будет сложно.

— Насколько сложно?

— Представь себе шашлык. Теперь — сделай его из стекла. Потом — на скорость, в шапке из муравьёв. И чтобы при этом ещё спасать мир. Вот настолько.

Пайка закатила глаза вверх от чумовых сравнений Григория. Какая шапка из муравьев? Откуда он это все берет?

И Григорий снова зашагал вперёд, не оборачиваясь.

— Ладно, — буркнул Боб, — пошли, раз уж мы теперь сопротивление. Только без формы, пожалуйста. Но пусть у нас будут значки — с котом.

Пайка кивнула.

— И лозунг. Надо придумать лозунг.

Я усмехнулся:

— Может, так: "Мы не нажимали, оно само."

— Отлично, — сказал Гриша. — Только при встрече с врагом не вздумайте шутить. Они не любят юмор.

— А мы?

— А мы — люди. Иначе нам хана.

И мы пошли дальше — через подземный бункер, в самое мясо нового плана. Без карты. Без гарантий. Но с котом и фразой, которая теперь звучала как мантра:

"Никогда, слышите, никогда не нажимайте на кнопку просто по приколу."