Брелок желаний

ГЛАВА 17 «ГАВАЙСКИЕ ОСТРОВА»

Самолёт лениво рассекал небо, как ложка в кокосовом йогурте. Бизнес-джет шёл на дозаправку в Дубай, а на борту витала усталость, вперемешку с запахом дорогого виски, подогретой лапши и шерсти с претензией на королевство.

— Всё. Я так больше не могу, — заявила Пайка с видом оперной дивы, которой отказали в икре. — Я предлагаю: пять дней на берегу океана. Без заговоров, без беготни, без котов, которые взламывают вселенную своим мурлыканьем.

— Без котов?! — приоткрыл один глаз Григорий, свернувшийся клубком на кожаном кресле. — Тогда ты объясни это самолёту. Он летит исключительно по моему разрешению.

— К тому же, — продолжила Пайка, — у меня есть идея. После отдыха я хочу дать гала-концерт в Японии. Они меня там обожают. Один дедушка на концерте аж сломал саке-барельеф, когда я спела “Судьба змеёй мне по щеке”. Это признание.

— Так и летели бы сразу в Японию, — пробурчал кот, не открывая второго глаза. — Там и концерт, и суши, и, если повезёт, землетрясение для остроты ощущений.

— А я хочу в океан. Тёплый. Ласковый. Без политических интриг и бега от вооружённых охранников.

— Океанов, прости, целых четыре, — проворчал Боб, не поднимая головы. — И два из них не слишком ласковые. Один вообще называется «Северный Ледовитый», и он звучит как диагноз.

— Спасибо за урок географии, Бобик. Я хочу на Гавайи. Тихий океан. Кокосы. Серфингисты в кризисе среднего возраста. И чтобы меня никто не преследовал, кроме солнца.

— Ага, — протянул Григорий, потягиваясь. — Ты серьёзно предлагаешь всей нашей разношёрстной группе махнуть в США? По турвизе категории B, со всеми анкетами, отпечатками и странной улыбкой на интервью?

— Именно, пушистик, — сладко произнесла Пайка. — У тебя же девять жизней, ты хоть одну можешь потратить на отдых.

Я пожал плечами: — поддерживаю. Нам и правда нужно притормозить. Хоть раз в этой истории побыть нормальными туристами.

— Каблууууук, — протянул Григорий с укором, но без злобы. — Ладно. Убедили. Поддерживаю. Передышка нам нужна, а то я уже начал видеть галлюцинации с налоговой.

Пайка, сияющая, как начищенная раковина, позвала стюардессу: — Свяжитесь с капитаном. Пусть готовится: после Дубая — Гавайи. С любыми дозаправками, пересадками и танцами с бубном, если потребуется.

Стюардесса кивнула с лёгкой обречённостью человека, который знает, что с этими пассажирами полёт нормальным не будет.

Григорий зевнул, улёгся обратно и буркнул: — Главное, чтобы там был бар, Wi-Fi и ни одного духа древнего знания, пытающегося завладеть моим хвостом.

— А если и будет, — сказала Пайка, — то он точно влюбится в тебя. И подарит тебе золотую мисочку, пушиииистик, - сказала она и подойдя к Грише поцеловала его в лоб.

— Как минимум, — кивнул Боб. — Или предложит котодоговор с экзорцизмом.

Я посмотрел в иллюминатор. Внизу медленно проплывала пустыня, а впереди был океан, солнце, и, возможно, впервые за долгое время — ни одного врага на горизонте.

Впереди были Гавайи. А за ними — Япония. Где ждал последний брелок. Но это потом.

Сначала — шорты, ленивая музыка, кокос с трубочкой и Григорий, поющий на пляже:

— Рюмка водки на столе…И это не была ошибка.

Это было начало самого странного отпуска в истории.

…и ветер в харю как напоминание… что выжили мы зря… — тянул Григорий, сидя на шезлонге под хилой пальмой, которая выглядела так, будто её вырастил депрессивный ботаник.

— Ты уверен, что это была хорошая идея? — спросил Боб, пытаясь прикрыться полотенцем от ветра, поддувающего с океана солёной философией и песком в трусы.

— Конечно! — отозвалась Пайка, уже натянувшая коктейльное платье и с маниакальной улыбкой набирающая текст для инстаграма. — Смотри: «Пять дней на краю мира. Мысли растворяются, а кокосы стоят дороже золота. Спасибо, Гавайи, что приняли нас. «#солнце #отпускбезбрелока #котыпляшут»

— Ты хэштеги в текстовой вселенной лепишь? — недоверчиво переспросил я, отпивая ананасовый смузи, подозрительно напоминавший одеколон.

— Вселенная большая, дай ей шанс, — хмыкнула она. — И не забывай, в следующий раз мы идём за брелоком, а значит — Япония. Воспользуйся моментом. Полежи. Полюби солнце. Поцелуй песок.

— Я только что поцеловал песок. Он в моей пасти, — процедил Григорий, выплёвывая гальку. — Это было интимно и мучительно.

Тем временем над пляжем начали сгущаться звуки неба. То есть — мотодельтаплан. На нём летел местный житель по имени Кевин, который взялся научить нас «жить по-гавайски». Это означало вставать в шесть, носить рубашки с ананасами и вдыхать жизнь через трубочку, как «чай с васаби». Мы дружно проигнорировали его план.

— Он сектант, — шепнул Боб. — Я видел, как он в воде разговаривал с морской черепахой и называл её “мастером кредитного дзена”.

— Местная терапия, — сказал я. — Помните в Москве был один телохранитель, который разговаривал с тостером. Его тоже слушали.

Тем временем Пайка уже стояла на импровизированной сцене — доска для сёрфинга, установлена на двух ведрах. В руке микрофон, в глазах — звёзды. За ней покачивались пальмы и один странный тип в гавайках, который явно пытался продать нам «тайный компас предков».

— Дорогие аборигены и гости с материка! — воскликнула она. — Сейчас для вас прозвучит особая композиция. Написана в минуты отчаяния, спасена в объятиях безумия. Встречайте — Рюмка водки на столе. Ремикс с дельфинами!

Толпа аплодировала. То есть, один мужик с пивом и кот Григорий, слегка прихлопывающий хвостом по песку.

Музыка полилась — синтезатор, записанный в Дубае, бит из кофейной банки и кошачье мяуканье, обработанное автотюном. Было странно. Было прекрасно.

— Ты знаешь, — сказал Боб, — если нас завтра выгонят с острова, я не буду винить никого. Но я возьму с собой эту песню.

— Выплюнь песок из зубов, пожалуйста, — добавил Григорий. — А то у тебя что-то шуршит при каждом слове.

Вечер заканчивался. Звёзды над островом казались ближе, чем когда-либо. Волны ласкали берег, как пьяный философ ласкает глобус в поисках смысла.

Мы лежали на пляже, рядом — пустая кокосовая скорлупа, микрофон с песком и тапки, забытые судьбой.

Впереди была Япония.

А пока…Рюмка водки на столе, ветер греет душу мне…

Григорий пел. И это было лучше, чем тишина.

«СБРОС»

12742 год до н.э. — Падение. ARX-Δ4.

Ночь была настолько тёмной, что казалась окончательной. Земля ещё не называла себя Японией, а люди здесь ещё не знали, что можно верить в богов. Они только учились бояться грома.

Когда артефакт вошёл в атмосферу, воздух не завибрировал. Птицы не вспорхнули, земля не дрогнула. Он скользнул вниз, как молчаливая мысль в голове мира. И ударился о землю — не разрушая, а проникая. Вгрызся в почву, как игла в вену.

Племя, что жило неподалёку, заметило лишь, что один из детей перестал говорить. Он пошёл к месту падения, сел в грязь и стал молчать так, как будто слышал всех богов одновременно. Через несколько дней мальчик начал вырезать странные узоры на деревьях. Их никто не понимал, но все смотрели с уважением и тревогой. Его назвали Хранителем. Он не дожил до тридцати, но за это время род его получил силу, которую никто не осмелился назвать. Только один старик прошептал: «Они не знают, что принёс нам небесный камень… и лучше бы не знали».

10 500–7 000 до н.э. — Джомон ранний.

Люди племени научились лепить сосуды с верёвочным орнаментом. Они думали, что изобрели красоту. На самом деле они повторяли узоры, вырезанные Хранителем — уже забытые, но отпечатавшиеся в подсознании рода.

Женщины, касавшиеся земли, где был зарыт артефакт, рождали детей с глазами, будто знающими слишком много. Некоторые дети умирали в младенчестве. Некоторые — уходили в лес, и не возвращались. А один мальчик начал говорить на языке, которого никто не знал, и который позже, спустя тысячелетия, будет почти точно совпадать с современным японским... если бы его читали в обратную сторону.

3 000 до н.э. — Джомон поздний.

Земля начала выдавать секреты. Рыбаки в деревне Оми наткнулись на гладкий, чёрный объект, когда рыли яму для хранения зимней сушки. Один из них дотронулся до кнопки и на следующее утро не смог перестать рисовать. Его мазки были яростными, круглыми, спиральными. Его жена сказала, что он пытался нарисовать саму Истину, но у него не хватало цвета, холста и времени.

Ночью в его хижину ударила молния. От человека остался только обугленный след и рисунок — спираль, похожая на человеческий глаз, но слишком глубокий, чтобы быть обычным.

300 до н.э. — Яёй.

С появлением железа, люди научились изготавливать лезвия, и первые попытки выкопать "чёрный камень" почти удались. Артефакт задышал. Не в буквальном смысле — но близко.

Жрец-одиночка, изгнанный за ересь, нашёл его. Он заявил, что с ним говорит бог в форме пластиковой капли. Ему не поверили. Он ушёл в горы, построил круг из шести камней и стал молчать. Через три года его нашли мёртвым, но рядом с телом была выгравирована карта звёздного неба, точно совпадающая с реальным положением звёзд… на три тысячи лет вперёд.

VI век н.э. — Период Асука.

Буддизм пришёл в Японию, но некоторые монахи, особенно в глубинах острова Кюсю, не поклонились Будде. Они искали то, что было прежде — до Брахмы, до Дао. В одной пещере один из них нашёл артефакт. Он написал книгу «Хроника Лепестка Камня». В ней было всего семь страниц. Последняя из них исчезла вместе с монахом.

Утраченную главу позже приписывали тайным школам синто. В ней якобы говорилось о «тех, кто пришёл до формы» и «истине, которая не нуждается в языке».

XIII век — Камакура.

Во времена самураев, один из даймё, Минамото-но Ясутаро, заполучил камень с красной кнопкой. Он стал непобедим. Его меч крошил доспехи, как скорлупу, его армия двигалась без страха, словно знала исход каждого боя. Но спустя три года он приказал вырвать себе язык и уйти в пустыню.

Перед этим он сказал:
«Я услышал. И я не должен больше говорить».

С тех пор легенда о «Черном Сердце Горы» ходила среди монахов-отшельников и воинах, уставших от побед.

XIX век — Мэйдзи.

Япония открылась миру, и вместе с этим начала копать. В одной из горных экспедиций студент Токийского университета, Танака Хидэо, случайно вскрыл полость, где покоился ARX-Δ4. Он погиб в тот же день, но его дневник выжил.

Дневник содержал: – списки имен, которых не было в переписи; – географические координаты, которые указывали на пустые океанские участки; – и фразу: «Я думал, что мы первые, кто пришёл. Но мы — последние, кто вспомнил».

1945 год — Конец Второй мировой войны.

Вскоре после капитуляции Японии, американская разведка обнаружила запись о «Объекте Грегори-04» в секретных архивах Императорского исследовательского комитета. Документы засекретили. Один генерал написал: «Что бы это ни было — оно думает. И не на нашей стороне».

Наши дни.

Под храмом в Киото, глубоко под уровнем охраняемых архивов, есть зал. В центре зала — стеклянная витрина. Внутри — безмятежно покоящийся брелок: глянцевый, тёмный, с красной кнопкой посредине. Над ним — табличка: ARX-Δ4. Не открывать. Даже глазами.