Глава 31

Разговор с княгиней получился короткий. Мария Борисовна обрадовалась Дуне, ласково расспросила о поездке, взяла письмецо для княжича, а после одарила её серебряным набором для шитья. Сама княгиня выглядела оживленной и помолодевшей.

— Ах, Дуняшка, ты мне на удачу послана! — обронила она при прощании.

Дуня в ответ ещё раз поклонилась и поспешила на выход, пока не оставили её вместе с другими боярышнями что-нибудь вышивать. Машка-то расстроилась, что её не позвали иголочкой, сидя на маленькой скамеечке потыкать, а Дуня убегала из дворца, как будто за ней осиный рой нёсся. На обратном пути она забежала к деду в приказ, и попросив обождать Светланку в общей горнице, постучала.

— Деда, можно к тебе?

— Дуняшка? Заходи, заходи!

— Ой, Борис Лукич? Доброго здоровьичка тебе! — Дуня поклонилась дедову приятелю.

— Очень ты вовремя, внученька, — с усмешкой произнёс Еремей. — Тут к Лукичу Сенька Волк припёрся и полный короб бумажек перед ним вывалил. Говорит, что всё важное и требует детального рассмотрения.

— Э, а я при чём?

Дуня беззаботно улыбнулась и оглянулась на дверь, делая вид, что услышала, будто её зовут и надо срочно бежать, но из-за плотно прикрытой двери не доносилось ни звука, а два старых боярина выжидающе смотрели на неё.

— Надо было у Семёна спросить, что он там понаписал, — невозмутимо предложила она, но старики продолжили молчать и нагнетать. — У него там дельные записи, между прочим, — буркнула она, понимая, что косвенно признаётся в своем участии.

— Это понятно, что дельные, но почему он пришёл к Борису Лукичу?

— А, так либо к тебе, дед, либо к Борису Лукичу.

— Что и требовалось доказать! — воскликнул Репешок. — Еремей, я ж сразу руку твоей внучки учуял! Он как сказал мне, что принёс заметки по итогам своей поездки и это будет его ре-зю-ме*, так меня и осенило: твоей внучки ухватки.

(*есть мнение, что первое резюме составил Леонардо да Винчи примерно в этот же промежуток времени при поиске работы у герцога)

— Ну и что? — насупилась Дуня. — Толково же! Немного о себе, потом о лучших своих деяниях и на что претендует.

— Это да. Я зачитался. Всего-то на роль ловца претендует, а заметки об обустройстве всего княжества принес.

Дуня удивилась. Она думала, что Семён претендует на что-то новое и важное. Он с таким придыханием говорил о работе в разбойной избе и так старался подготовиться к разговору с Лукичом!

— Ну и чего тогда? — буркнула она, расстроившись за приятеля. — Ведь удобно, когда так… Сразу видно, чем боярич дышит и что от него ожидать.

— Не поспоришь, да только это как-то… — Репешок пошевелил пальцами, потом развёл руки, пытаясь объять необъятное, и не найдя объяснения, хлопнул ладонью по столу.

Дуня решила помочь ему:

— Борис Лукич, надо было сказать, что ты всё посмотришь, обдумаешь и на днях дашь знать, подходит он тебе или нет.

— Дожили, Потапыч, яйцо нас учит, — воскликнул дьяк.

Дуняша укоризненно посмотрела на деда и его приятеля, но сказала лишь:

— Пойду я, дел полно.

Старики поперхнулись, но покивали, и Дуня быстренько выбежала, забыв, зачем приходила. А Борис Лукич ещё долго обсуждал с Еремеем Потапычем заметки Семёна.

Интересным бояричем оказался молоденький Волк! Столько всего разузнал и, главное, никого не подслушивал, не пытал. Вся информация лежала на поверхности, а он всё собрал воедино и сделал такие выводы, что закачаешься. Он, конечно, не первый такой умелец, но у других уже бороды седые, а Сенька в возрасте новика. Не зря Гришка Волчара выделял его среди других сыновей и беспокоился о его судьбе. Даже не постеснялся пойти за советом пойти к прославившемуся мудростью отцу Кириллу.

— Так что, возьмёшь его к себе? — спросил Еремей.

— Ты же знаешь, что я его приметил ещё до всех этих бумажек.

— А твой сын не обидится?

— Устал я его уговаривать, — с досадой воскликнул Репешок. — Хочет землями владеть и в походы ходить, пусть. А Сенька сумеет поднять мой приказ высоко. Я чую это.

— Молод он.

— Так и я на покой не сейчас ухожу. Пяток лет ещё поруковожу, а там видно будет.

Дуня же спешила домой. Её как громом среди ясного неба осенило, зачем иноземцы закупают огромнейшее количество рыбьего клея. Вот как речь зашла о Семёне, так и громыхнуло у неё в голове. Он же разузнавал, что в принципе иноземные гости закупают на Руси и оказалось, что не так уж много чего. Точнее, список не велик, а объемы торговли растут год от года.

Про карлук же (рыбий клей) он узнал, что купцы потом продают его мастерам-мебельщикам, художникам, кондитерам и изготовителям бумаги. Вот последнее удивило Дуню.

В монастыре карлук наливали в чан с сырьем, но качественной бумаги все одно не получили. Казалось бы, вот они, все основные ингредиенты для маленькой мастерской — а желаемой бумаги нет. И главное, непонятно, почему чужеземцы берут именно карлук? Он для них дорог и проще бы сварить самим клей из сырья попроще. Там есть умельцы.

И только сейчас до неё дошло, что карлук нужен бумажным мануфактурам не для склеивания массы. Она же сама видела, что крошечные частички целлюлозы без клея хорошо сплетаются между собой под прессом, а его добавляют больше для подстраховки, чем из надобности. В монастыре до таких тонкостей дошли опытным путем.

Так для чего же иноземные мастерские по изготовлению бумаги закупают карлук?

А для придания глянцевости!

Свойства карлука меняются от степени его разбавления водой. Если его развести до состояния желе и как-то обмазать поверхность листа тонким слоем…

Дуня остановилась, чтобы подумать. Кистью нанести? Нет, долго. Брызгалкой? Нет-нет. До пульверизатора ещё никто не додумался. Она хлопнула себя по лбу. Окунают листы в раствор и быстро вытаскивают. Причем листы должны быть уже спрессованы и высушены, чтобы желейная масса лишь скользнула по уплотненной поверхности, создав тончайшую пленку. Потом повторить процесс сушки, развешивая листы на веревках. И что получается? А то, что на Руси производство бумаги всего лишь не доводят до конца!

— Надо попробовать.

— Чего попробовать? — не поняла стоявшая рядом Светланка.

— Да так, идейка у меня появилась.
Дуня поморщился и яростно почесала кончик носа, ворча, что какая-то пылинка щекочет его.

— Ох, боярышня, богата ты на идеи! Даст бог, и у меня такие же детки будут, как ты.

— Будут, ещё лучше будут! — воскликнула Дуня, разворачиваясь к этой спокойной и доброй женщине. — Ты у нас умница и сумеешь воспитать их.

— Мы с Афанасием, — поправила её Светланка.

Дуня согласно кивнула, хотя твердо знала, что как только приедет князь, то Афанасий попросится на поиски рудника. Надо бы поторопить их со свадьбой, а то не успеют пожениться, а жизнь их раскидает и будут оба до старости кручиниться, да жалеть, что упустили момент.

Дуня уже изучила боярина Афанасия. Он из тех, кто не может усидеть на месте. А рудник этот он выстрадал и найти его — для него дело чести. А когда найдёт, то вновь куда-нибудь поедет. Очень уж он любопытный, а другого дела кроме, как по миру с поручениями ездить, не знает.

Дуня посмотрела на Машину наставницу. Подозревает ли она, какого непоседу выбрала себе в мужья? А, впрочем, кто знает, может, так лучше будет для обоих. Всё-таки Светлана привыкла к определенному образу жизни и ей сложно будет подлаживаться под привычки мужа. А так намилуются, насытятся друг другом — и расстанутся на несколько месяцев, а потом он вернется и вновь любовь, как в первый раз.

И ведь Дуняшка оказалась права. Вручил-таки Афанасий мешочек князю, как только тот вернулся из похода. А у Ивана Васильевича глаз цепкий и он сразу углядел странную вышивку. Заинтересовался, велел перерисовать на бумагу. Афанасий только глазами лупал, но бросился в ноги, прося дать ему возможность довести поиск рудника до конца. Оставил жену под присмотром матери и подрастающего сына. Она даже не успела сказать ему, что на сносях.

У Дуняшки всё время находились какие-то важные дела, и она даже не заметила, как отступила зима, а по дорожкам побежали весенние ручейки. По возращении из Пскова мама затеяла обустройство дома, и дочери были главными вдохновительницами переделок.

В каждой комнатке теперь стояла мебель, окна были расширены и закрыты двойными рамами со слюдой. Дед ворчал, что такие дела в холода не делаются, что денег не напасешься на излишества, но женщины были неумолимы. Пришлось ему сдаться, а то ведь в бабьем царстве в каждом закутке появились всякие приятные мелочи, а на мужскую половину перестали передавать уютные штучки. Даже Ванюшку пришлось подключить, чтобы Дуня не забыла придумать новинки для обустройства любимого дедушки.

Но ремонт кончился, а боярин Еремей ворчать не перестал. Всё так ладно в доме сделалось, что он теперь переживал, что баб летом в имение не вытолкать будет.

И как он мог скучать по ним о прошлом годе? Не ценил тишину и покой, а сейчас ступить некуда, везде что-то стоит из нужного, кто-то крутится под ногами, постоянно шумят и чем-то вкусным пахнет, а ему каждый раз напоминают о советах лекарки по питанию. Только в приказе тишь да благодать, все шуршат, возражений не имеют…

Дуняша еле успевала поворачиваться. Обустройство дома отбирало много сил. Всем хотелось чего-то особенного, и Дуня предлагала, но загвоздка была в том, что дом был мал для всех! Но ничего, обустроились.

Боярышня же выпросила денег на покупку корыт и резаков с толкушками. Это потребно было для подготовки сырья для бумаги. Потом собирала само сырьё. Самым дорогим в её экспериментах был пресс и… она вынуждена была отказаться от него. Зато сетку на рамочке заказала. А дальше пришлось просить помощи у Гришки. Он сидел, тренировал мальцов и стучал колотушкой по размякшему сырью.

Остальное Дуня делала сама. Ей было интересно самостоятельно воспроизвести весь процесс бумагоделания. Она выдерживала сырьё, пока не появлялся нужный запах, поднимала его на сетке, искала место, где можно высушить первые листики. Вместо пресса использовала всякий хлам, положенный на старый воинский щит. Сначала Дуня хотела использовать гладкое медное блюдо, но ключница как увидела, что боярышня собралась грузить на блюдо камни, то вой подняла. Пришлось подменить блюдо щитом.

В таких условиях сложно было понять, получается что-то дельное или нет. Дуня даже думала сдаться и съездить в монастырь, чтобы продолжить эксперимент над уже готовыми листами. Но устыдилась. Если она не может ничего сделать по уже известному рецепту, то нечего думать об успехе при дальнейшем эксперименте.

Попробовала ещё раз — и получила такую же бумагу, какая делалась у игуменьи Анастасии. На вид полученные листы были хороши. Из-за тщательно отобранного сырья они были даже белее монастырских, но писать на них было всё так же сложно. Слишком уж впитывала эта бумага чернила и начертанные на ней буковки расплывались до неузнаваемости. Настало время последнего этапа, до которого додумалась Дуня.

В дело пошёл карлук и… боярышня всё-таки получила бумагу, которую в этом времени считают качественной! Высушив всё на верёвках, она с большим удовольствием приступила к дальнейшей работе.

Быстро собрав всё в стопочку и разрезав её на листы подходящего размера, сшила тетрадь и помчалась к княжичу договариваться о совместном деле. Да-да, никаких взрослых владельцев, только Иван Иваныч и Евдокия Вячеславна!

Еремей Профыч как раз собирался вывозить всё семейство в имение, как его вызвал к себе князь, чтобы сообщить о Дуниной инициативе и его одобрении.

Не успел Еремей Профыч удивиться, как к Маше посватался Семён Волк.

И вот тут всё семейство задумалось, начало учитывать родовитость, достаток, перспективы, покровителей и количество имеющихся холопов.

Неизвестно, сладилась бы помолвка или нет, но вскоре Сенька притащился к воротам весь израненный и упал, простонав, что хочет умереть на Машиных руках. При этом Дунины руки ему не подошли, и он даже умудрился пнуть её носком сапога, когда она подбежала к нему. Но вцепиться в жидкую бороденку приятеля не успела из-за Машки. Та коршуном налетела на страждущего, желая спасать, лечить, жалеть, кормить, сказки рассказывать… Дуне только и осталось ворчать, что это Маше надо было учить лекарское дело, а не ей.

Но новости не ограничились помолвкой Маши и Семёна: Мотя Совина с дворовой девчонкой сбежала от отца к Дорониным.

Не заладилось у неё с отцом. Савва как отошёл от горя, то сразу взялся искать себе новую жену, чтобы та приняла в свои руки хозяйство. Сам же усердно начал тренироваться, чтобы поскорее набраться сил и пойти в поход.

Как Мотя не убеждала отца, что сама справится по хозяйству, не поверил. Да и жалел её, считая, что не надо ей взваливать на себя неподъёмный труд. А Мотя поняла, что если останется, то погибнет. Пусть даже мачеха окажется достойной женщиной. Мотя хотела учиться, пробовать свои силы по своему разумению и быть похожей на Дуню. Вот и рванула в город, как только подсохли дороги, а с ней увязалась челядинка, ставшая подруженькой.

Хорошо, что Доронины не успели отправить к отцу Ксюшу! Боярыне Милославе пришлось объясняться с отцом Варфоломеем и целовать крест, что не обидит девочек. А когда Савва примчался, то он даже особо ничего говорить не стал, а лишь передал дочерям в платочке сохранившиеся материны украшения, да попросил прощения, что не уберёг семью.

Мотя разрыдалась и даже засомневалась в правильности своего поступка, а вот Ксюша испугалась, что её заставят уехать. Но настал вечер, все легли спать, а утром уже некогда было печалиться. У Дорониных всегда шумно и суетно, постоянно затевается что-то новое и интересное.

Как потеплело, дружной толпой отправились в имение, а там кипела жизнь. Крестьяне наново отстраивались, да по-новому планировали дальше жить. Часть семей собиралась подписать ряд с боярышней Евдокией и исполнять её мебельные задумки, другие семьи сосредоточились на выпасе животных. Боярыня твердо обещала выкупать всё молоко у них, будь то коровье или козье. А ещё в деревне появился спрос на овечью шерсть. Вот пара семей и решила заняться овцами. Остальные сельчане решили валять шапки, валенки, одеяла. А сеять и держать огород отныне только для себя.

Мастерицы Милославы никогда без дела не сидели, вот и этим летом продолжили ткать, шить, вышивать, вязать, да набранных в боярский дом девочек обучать своему искусству. Из Пскова пришла весточка, что иноземцы спрашивают кожаные жилеты и тегиляи. Но пока на всё не хватало рук.

Младшая боярышня столько всего придумала, что казалось, жизни не хватит всё исполнить, но глаза боятся, руки делают. Работали с льняным и крапивным полотном, пробовали ткать хлопковое и шерстяное. Из кожи кроили сидушки на диван и стулья, из самых простых шкурок шили себе нарядные шубки, из тонкой козьей шерсти скрутили нить, думая зимой начать вязать красивые платки. А кое-кто из мальчишек увлекся плести из веревок подвесные креслица, и хозяева многих садов уже хвастались подобной новинкой. Никогда ещё столько интересного не приходилось делать, а ещё были валяные игрушки и украшения, обвязка рушников и белья для постели.

Вскоре дворовые девки занялись сырами и консервацией, а Фёдор отправлял подростков осваивать болотные земли, снаряжал караваны в тёплые земли, чтобы закупить там зерно, редкие сушёные фрукты да иные диковинки. В имение потянулись новые крестьянские семьи, желая поселиться, но даже с ними рабочих рук всё равно не хватало. Жизнь у Дорониных била ключом и скучать некогда было.

Дуняша часто ездила в город, чтобы приглядывать за производством бумаги и давать мастеру новые задачи. Очень увлеклась она этим делом и не заметила, как лето пролетело, а потом начались зимние турниры, в которых она вместе с княгиней приняла деятельное участие, выводя их на межгородской уровень… и как-то ещё год пронёсся.

Время мчалось, а дел всё больше и больше становилось. Не успела Дуня оглянуться, а Семён Волк уже возглавил Московский разбойный приказ. Репешок Борис Лукич никуда не ушёл, а стал главным над всеми разбойными приказами, которые теперь были в каждом городе и подчинялись не местному воеводе, а ему.

Маше пошёл уже вот-вот четырнадцать будет, и её подружки завидовали, как складывалось у неё с Семёном. Видный он стал и важный, а ни на кого, кроме неё, не глядел. Девицам такого же жениха хотелось, наверное, потому, что Семён у всех на слуху был. О нём часто писали в новостных листках, как он самых злых татей ловил. Эти листки всегда лучше всех продавались и не раз княжичеву печатнику новостей приходилось повторять тираж.

Пока что еженедельное печатание сотни листков с новостями было забавой, но в других княжествах крепко завидовали этой придумке, а поделать ничего не могли. Не знали, как всё это делается, но ведали, что дорогая эта забава.

Что же касаемо завидующих Маше девиц, то они подвинули бы тихоню, но опасались её сестры с белобрысой подруженькой. С этими боярышнями предпочитали дружить.

Младшей Дорониной неизменно покровительствовала вся княжеская семья, Полуэктовы, Кошкины, Волчара, Палка и… да кто только не покровительствовал! Никакое новое дело без Евдокии не начиналось. А всё потому, что либо она придумала это новое дело, либо её просили что-то придумать для продвижения своей давнишней мечты — и она всегда находила сильные и полезные стороны у, казалось бы, глупой, детской мечты. Так что в Кремле всякий её знал и первым спешил поклониться, а она не чванилась, всегда улыбалась в ответ или шутила. Вот и сейчас:

— Уж не потерялся ли ясный сокол среди шумных московитов? — насмешливо спросила она у парня, растерянно озиравшегося во дворе Кремля и рассмеялась, увидев, как он покраснел.

— Какая прелесть! — она умильно сложила руки на груди, вгоняя молодца в пунцовый цвет. — Ты, наверное, приехал отметиться в разрядном приказе? Давай я тебя провожу, а то на такого стесняшку найдутся злые гусыни и уволокут к себе в теремок.

Послышался смех и предложение своей кандидатуры в провожаемых смешливой боярышней.

Евдокия погрозила кулаком насмешникам, помогла глянувшемуся ей новику поставить отметки без очереди и пожелав удачи, убежала. Через минуту она забыла о нём, а он всё стоял и смотрел ей вслед, улыбаясь, как дурак.

Не про тебя боярышня, не глазей, — раздался голос позади.

— А кто это?

— Внучка думного дьяка Доронина.

«Так вот ты какая, Дуняшка, ангел-хранитель наш».


------------

*Бумага. Сведения о производстве бумаги взяты из документального фильма о работе старинной итальянской мастерской, которая до сих пор делает бумагу ручным способом.


Загрузка...