Боярышня Дуняша 2

Глава 12

Дуняша всё утро слонялась по двору без дела, пока Василиса не загнала её в дом:

— Чего бродишь? Себя не жалеешь, так сапожки пожалела бы! Смотри, как размякли! — ворчала ключница — и была права.

Дуня посмотрела на ноги и виновато скуксилась, но увидев насмешливый взгляд Семёна Волка, надулась. Вот не скучно ему было сидеть на ступеньках крыльца и приглядывать за ней? Он думает, что она дурью маялась, а она думу думала! В доме от души натопили, чтобы дать отпор сквознякам, а у неё мысли вязнут в духоте. А подумать надо.

Дед быстро раскидал монастырское серебро по хозяйству и ей ничего не осталось! А она мечтала повторить бывший интерьер комнаты. Всё же уже продумано и опробовано, но деньги ушли на закупку разного материала для одежды и обеспечение справы боевым холопам.

И как без денег начинать новое дело? Как заработать на рессорах? Уже ясно, что нужна своя мастерская, чтобы мастера там исполняли все хозяйские хотелки и не переживали за заработок. Но глупо сравнивать свои возможности с возможностями Кошкиных. Петр Яковлевич серьёзно вложился деньгами и развернулся, не дожидаясь отдачи. Это сейчас ясно, что мастерская себя окупает, но когда ещё отобьются вложенные деньги?

У Дуни так не получится. Деду некогда заниматься мастерской, а доверенных людей нет. Точнее, доверенные есть, а таких деловых, как Фёдор или покойный Веденей, нет. Хотя, отцу понравилось бы бывать в мастерской, но он не управленец, да и люди не поймут, если он туда станет ходить как на работу.

Боярин Пётр Яковлевич в этом плане получил исключительное право, потому что его мастерская сразу заявила о себе, как нужный княжеству проект. Его мастера не только протезы изготавливают, но занялись разработкой диковинок. Без непосредственного участия в этом деле боярина уровня Кошкина ничего бы не было, а так, глядишь, и через пять-десять лет мастерская прогремит на весь мир и станет центром прогрессивной механики!

Дуня вздохнула, понимая, что вновь отвлеклась. У Кошкина всё будет хорошо, а вот её семья испытывает затруднения, правда в основном из-за повышения дедова статуса. Положение обязывает тратиться на представительские расходы, а это добротная одежда для всех дворовых, видные и крепкие лошади, весомая раздача милостыни.

Сколько раз она упускала выгоду из рук из-за лёгкого характера? А сейчас вроде держит жар-птицу в руках, а как извлечь прибыток — не понимает. И чем больше она думает о рессорах, тем яснее становится, что это так же сложно, как организовать производство стекла или качественной бумаги. Всё упирается в детали, в деньги и в хваткого человека, который мог бы заняться организацией дела и довести его до конечной точки.

Василиса посадила Дуню за стол, требуя, чтобы та выпила горячего отвара.

— И ты, боярич, садись, не побрезгуй угощением, — ключница сама поставила на стол разрезанный на кусочки пряник. — Можно пряник маслицем помазать, — предложила она, а когда Дуня показала, что её сейчас стошнит от этого предложения, обиженно ушла.

— Да ладно, Василиса, разве у нас масло появилось?

— Сегодня с утра много чего купили, — крикнула она из коридора.

— Да что ты говоришь, — подскочила Дуня, — надо посмотреть… авось кексики испечь можно, а то придумала пряники маслом мазать… фу!

Дуня понеслась на кухню готовить сласти. Там нашлось не только масло, но и качественная мука, яйца, сушеная вишня, остатки прошлогоднего бекмеса… что ещё надо для счастья? Силиконовые формочки! Но придется обойтись деревянными.

Пока Дуня возилась с кексами, то вспомнила про спицы, а где спицы, там и крючок. В прошлой жизни она из интереса связала себе шарф на спицах, а крючком вывязала красивую салфеточку. Научиться было несложно и ей даже понравилось вязать, но шарф не пригодился и долго лежал в шкафу, пока из-за него завелась моль; а на салфетку ткнул пальцем сантехник и сказал, что у него тоже от бабушки осталась память. Наверное, он хотел быть вежливым, но пыл к вязанию угас.

Дуня не смогла дождаться момента, когда готовые кексы вытащат из печи и побежала мастерить крючок. Уж теперь она свяжет себе свитер… нет, кофту… лучше пальто с нормальными рукавами! Или нет, надо начать с малого. Пусть будет шаль или пончо.

Перепугав всех встречных, она выскочила во двор и только открыла рот, чтобы крикнуть Гришку, как во двор вошёл княжий посланец. Василиса прытко рванула за ковшом, чтобы встретить важного гостя, а Дуня юркнула в дом, чтобы надеть княжью шубку.

Через минуту она выплыла на крыльцо, а чуть позади неё стояли ключница с ковшом и боярич Семён Волк. Княжий посланник с улыбкой принял ковш с чем-то вкусным, потому что он выпил всё до дна, довольно крякнул и подмигнул Василисе. Семён даже нахмурился и посмотрел на неё: вдруг там вместо весьма зрелой женщины молодуха стоит? Дуня же с любопытством смотрела на сопровождавшего посланника здоровенного парня. У него за пазухой было что-то спрятано.

И вот Дуняша пригласила княжьего человека в дом, а там он передал ей мешочки с деньгами за брусчатку. Так и сказал, что ему велено передать боярышне Евдокии. Ключница даже ахнула, закрыв рот ладошками.

— Это я! — Дуня даже ударила себя в грудь, но похоже посланник даже не сомневался, что отправлен с важным поручением к девочке.

— Она, не сумлевайся, — поддакнула ключница, вытягиваясь в струнку, чтобы ничего не пропустить.

Княжий человек каждый мешочек развязал, показал, что там серебро и предложил взвесить. Пока Дуня разбиралась с серебром, по дому распространялся умопомрачительный запах выпечки и Василиса угостила посланника кексами.

— До чего вкусно! Ничего похожего не ел, — расхваливал гость и косил взглядом на пустую тарелку.

Пяток кексов умял и крошки подобрал! Дуня сглотнула слюну, но вернулась к делам:

— А куда брусчатку возить? Где сгружать? — деловито поинтересовалась она.

— У Тверских ворот, — одобрительно кивнув её вопросу, четко ответил посланник и выжидающе посмотрел на неё.

— Ну, тогда как дороги подмерзнут, так наши люди начнут подвоз, — пообещала она, хотя даже не представляла, осталась ли у Якима готовая брусчатка?

Как только спровадили княжьего человека, Дуня бросилась пробовать кекс, а после известила Семёна:

— У нас полно дел, не засиживайся!

— Куда собралась, заполошная! — вскинулась ключница.

— Деньги тратить, пока дед не пришёл, — быстро жуя, пробормотала она.

— Не пущу! — подскочила женщина.

— Василиса, милая, всё же мимо нас опять пройдет! — воззвала к благоразумию ключницы Дуня. — Деду сколько не дай, всё потратит, а у меня идея!

— Боярышня, не дам тратить! — не сдавалась Василиса.

— А вдруг моя идея гениальная, а ты режешь её на корню! — возмущенно завопила она, чувствуя обиду.

— Не доводи до греха! — ключница раскинула руки и легла на мешочки с серебром.

— Ах ты так! Семён! — заорала Дуня и, подскочив, подсунула руку под тело ключницы, впиваясь в мешочек.

— Не дам! — заголосила та, плотнее вжимаясь в мешочки с серебром, но Дуня уже добралась до одного и сцапав приличную горсть монет, воскликнула, изображая генерала, посылающего в бой войска:

— Прорываемся к выходу! Ур-р-ра!

Она увернулась от попытавшейся её схватить Василисы и бросилась к выходу прямо в красивой княжьей шубке.

— Гриша, — она выскочила во двор, — я тут… неси меня… ты где…

Её подхватил на руки боярич и посадил на своего коня — ему было весело.

— Ох и влетит тебе! — радостно сообщил он ей.

— Так и тебе тоже! — хмыкнула Дуня.

Семён не перестал скалиться, а только спросил:

— Куда едем?

— Боярышня, а как же я? — выскочил Гришка.

— Догоняй!

— А возок?

— Пусть к рынку подъезжает.

— Ага, сейчас крикну…

— Евдокия! — выскочила Василиса. — Я всё боярину-батюшке скажу! Евдокия!!!

— Без меня все кексы не съешьте! — погрозила Дуня пальцем.

— И слово-то какое поганое придумала — «кексы»! — сердито огрызнулась ключница, но тут Гришка проскакал на своей лошадке и из-под копыт брызнуло грязью.

— И на тебя нажалуюсь! — крикнула ему вдогон Василиса. — А вы чего стоите, ржёте? Вот так украдут нашу красавицу, а вы в носу ковыряете!

— Так никто же не крал… боярича сам Еремей Профыч назначил дядькой!

— Тьфу на вас! — Василиса бросилась в горницу, беспокоясь об оставленном серебре.

Дуня быстро поняла, что погорячилась с ролью пассажира на коне. Если бы не нарядная шубка, обшитая нежно-голубой тканью, то всё было бы терпимо, но богатый наряд привлекал ненужное внимание к ней и к тому же мог пострадать. Пришлось остановиться и ждать, когда вслед за Гришей подъедет возок.

Гришка ревниво снял с коня Семена свою боярышню и нарочито долго не закрывал дверцу возка, дожидаясь пока она не разберется там с подушками.

Его бы воля, он прогнал бы этого боярича: зыркает, как зверь, да посмеивается над Дуняшей, а сам спозаранку приезжает, боясь пропустить её выход. Интересно ему, видите ли! Гришке тоже интересно и каждый вечер его ждут свои, чтобы он рассказал о новых делах боярышни, а кому докладывает Семён? Не будет ли вреда от него? Дуняшка-то умная боярышня, но не умеет подозревать людей. А даже когда подозревает, то начинает сомневаться в своих выводах, не веря в людскую подлость.

— Гришенька, вели править в ряды, где пряжу продают. Сначала отбелённую посмотрим.

Гришка расправил плечи и кивнул. А дальше они объехали торговые ряды, и он подозвал к возку торговца пряжей. Тот понятливо кивнул, и оставив помощника, набрал полные руки образцов.

— Вот, боярышня! У меня есть крашеная, отбелённая и некрашеная нить из льна, крапивы, конопли.

Дуня всё пощупала и задумалась, что ей купить. Шерстяной пряжи она не нашла вовсе, и ей пришлось погонять продавца, заставляя его ковыряться в мешках с овечьей шерстью, отбирая наиболее длинные волокна. И тут её ждала удача. Взмокший мужчина вспомнил о мешке с козьей шерстью.

— Вот! Белая и легкая, как облака!

— Так чего же она лежит у тебя в дальнем углу?

— Дык, нить из неё сделать можно и даже тонюсенькую, но вся красота в полотне теряется и дюже дорого выходит.

Дуняша еле удержалась, чтобы не выступить с нравоучениями по поводу правильного использования нити из козьей шерсти. В её голове лебединой стаей пронеслись красивые картинки оренбургских платков, и она вцепилась в мешок с козьей шерстью, предложив продавцу сообщить о новом поступлении в лавку, принадлежащую боярину Доронину.

Дуня была так воодушевлена, что с трудом удержала себя от того, чтобы немедленно не начать вязать. Ну хоть что-нибудь, хоть чуть-чуть попробовать и посмотреть, как получится. Но надо было использовать момент и потратить выхваченные деньги. Она купила вдогонку белой и серой льняной пряжи, а потом велела везти её к рядам, где продают ткани.

Там боярышня оставила почти все деньги, а на остаток ей взяла несколько мешков с хлопком, попавшем ей на глаза. Такой же она видела в монастыре, а вот на рынке никто не понимал, что это. Женщины смотрели, щупали и шли дальше, не желая рисковать деньгами, беря незнакомое сырьё. Дуня с удовольствием позволила уговорить себя купить всё оптом, уже предвкушая, как использует его в качестве утеплителя зимней одежды. Но оставалось ещё одно дело, и она попросила Гришеньку узнать, где тут открылась монастырская лавочка. Через некоторое время она уже входила в отдельно стоящую избу и тепло приветствовала знакомую монахиню.

Множество рядов полок были заставлены разноцветными коробочками и корзинками с продуктами. Дух в избе стоял вкуснейший. Женщины разного достатка с любопытством рассматривали всё выставленное, просили подержать бумажные коробочки с травами, принюхивались к ним, но не спешили ничего покупать. Зато Дуня привлекла их внимание своей красивой шубкой.

Походив немного, она подмигнула монахине и начала нахваливать якобы недавно купленный здесь хлеб, мёд и травяные сборы.

— У деда сил прибавилось, — довольно докладывала она, слегка поворачиваясь к покупательницам, — и он прямо бегом бежит служить нашему князю.

Монахиня чинно покивала, показывая, что не сомневалась в доброй силе монастырских трав.

— А у боярина Палки наладился сон и перестал дергаться глаз, — вдохновенно сочиняла Дуня. — Уж не знаю, как он раньше жил без этих чудесных сборов?

Она неспешно провела ладошкой по вышитым рукавам шубки, давая возможность покупательницам оценить подарок княгини.

— Ой, чуть не забыла, один из думных бояр после монастырских травок для живота до ветру ходит теперь… хм, как в молодости! А то раньше, знающие люди говорили, что рядом стоять было… душно.

Кто-то хихикнул, а Дуня прикупила те сборы, которые лекарка рекомендовала деду и когда она уходила, то с улыбкой посмотрела на выстроившуюся очередь. Довольная собою, боярышня решила, что неплохо бы заехать к княжичу и угостить его кексами. Она вернулась домой, разгрузилась, чмокнула насупленную Василису в щеку и, набрав в корзинку кексов, поехала в Кремль.

— Когда дома будешь, неугомонная?

— Скоро! Я туда и обратно!

Пока Дуня тряслась в возке, город накрыла морось. В такую погоду надо дома сидеть, а она по городу разъезжает. Выскочив из возка и раскрыв зонт, Дуняша быстро побежала по дубовым плашечкам, перепрыгивая через лужи. Гришка вслед только и успел крикнуть:

— Боярышня, куда ж без меня? Ножки промочишь!

Но ей надоело сидеть и хотелось пробежаться. А ноги… да ерунда, не успеет замерзнуть.

— Дунька! Ты что здесь сделаешь? — услышала она дедов голос.

— Я? Я вот! — она показала на корзинку и с важным видом подошла к деду, стоявшему рядом с Борисом Лукичем.

— Чем это вкусным так пахнет? — сразу почуял боярин Репешок.

— А это я кексы испекла, — похвасталась Дуня, — угощайтесь!

— Ну-ка, ну-ка, — потянулся дед и его приятель.

— Уммм, как вкусно!

Тут Дуня увидела дядьку Анисима и подошла к нему с корзинкой:

— Угощайся, Анисим.

— Благодарствую. Тока ты уж своей ручкой…

Дуняша взяла парочку и протянула ему угощение. Анисим выглядел смущённым и благодарным.

— Дунька, дай-ка ещё, — окликнул её дед.

Девочка вернулась к нему и Борису Лукичу.

— И как у тебя получается? Ведь вроде ничего по хозяйству не делаешь, а потом раз — и лучше всех!

— Вот деда, помни об этом, когда вздумаешь вновь меня ругать! — наставительно воскликнула она.

— А есть за что?

— Ну-у-у, как сказать… точнее, как повернуть… так-то если подумать, то не за что…

— Дунька, что натворила? — вздохнул дед. — И куда ты так спешила?

— Теперь уже никуда, — она потрясла полупустой корзинкой.

— А натворила что? — не отставал дед.

— Погоди, Еремей! — вступил Борис Лукич. — Забыл, о чём я тебя просил?

— Забыл, Борис. Как вижу эту егозу, то всё из головы вылетает. Ты ей сам скажи.

— Тогда давайте ко мне в избу зайдем. Чего мокнем?

Дуня прошла за двумя думными дьяками в разбойную избу, ответила на приветствия писцов и поставила корзинку на стол:

— Угощайтесь! — радушно предложила она всем.

— Балуешь, — прищурившись заметил Борис Лукич, но замершим служивым мотнул головой, разрешая угоститься.

— Идёмте ко мне, — дьяк повёл своих гостей дальше, а боярича Волка остановил взглядом, нехотя добавив: — То дело тайное, тебе не след знать. Жди тут.

Дуня не видела, как Еремей кивнул, оставляя Семёна в общей горнице. В этот раз дьяк далеко не повёл их.

— Вот, здесь я нынче обустроился. Теперь у меня, как у твоего деда, большой стол, полки с тетрадями и своя карта княжества во всю стену, — похвастался Борис Лукич.

Дуня огляделась:

— Сюда бы маленькую печурку с трубой, — чуть поёжившись, посоветовала она. — А трубу вывести в окно.

— Уже делаем, — разулыбался дьяк, — есть у меня один умелец.

— А я чем могу помочь тебе?

— Помнишь, ты как-то говорила, — дьяк огладил бороду, — что татя можно за деньги ловить?

— Конечно, — сразу кивнула Дуня.

— А могла бы ты нарисовать его?

— Э, по описанию? Вряд ли. Мне надо видеть человека.

— Так я покажу тебе его!

— Борис Лукич, чего-то я не пойму. Зачем ловить того, кого можно поставить перед мной?

— Татя я не могу перед тобой поставить, а вот похожего на него брата могу.

— Хм, интересно.

— Все говорят, что они похожи, только один старше, а другой младше.

— Старшего или младшего надо будет искать?

— Младшего.

Дуня ненадолго задумалась.

— Надо попробовать. Где он?

— Так у меня сидит. На вопросы отвечает. Если братца и украденное им не найдут, то старшему вместе со всей семьёй идти в закупы к купцу, а то и в холопы.

Дуня понятливо кивнула.

— Мне нужна хорошего качества бумага и… пожалуй, чернила с железным пером. А ещё хорошее освещение.

Через несколько минут Дуня смотрела на грузного бородатого мужчину со взглядом обреченного на смерть, пытаясь уловить приметные особенности. Они были. Своеобразный прищур глаз, крепкие скулы, широкие брови. Казалось бы, ерунда, но именно это подчеркнула Дуня в своем быстром рисунке в стиле Пушкина, а всё остальное обозначила грубоватыми штрихами. Она дольше вглядывалась в лицо, чем потом рисовала. Но это и понятно, потому что перо не карандаш.

— Вот, — она протянула лист Борису Лукичу и тот расцвел.

— Похож! Ни с кем не спутать! — воскликнул он и с уважением посмотрел на девочку. На бумаге было удивительно мало линий и список с лица казался простым, легко повторимым, но узнаваемым. Как она это сделала?

— Тогда сейчас ещё нарисую тако же, только при ином развороте головы, — обрадовалась Дуня и в новые портреты добавила детали в виде разной одежды.

— А это зачем? — удивился дед.

— Ну-у, вдруг тать переоденется? Вот я ему сразу же примерила одежку с чужого плеча.

— Мудришь ты, — не одобрил дед.

— Э, нет, Еремей, твоя внучка права. Парень-то при деньгах и мог торговым гостем нарядиться.

— Не хватит ума, — не сдался Еремей Профыч, но его приятель не согласился:

— Если и вправду у парня хватило дерзости обокрасть своего благодетеля, подставить брата с семьей, то бог знает, куда поведет его лихая удаль. Такой и князем может нарядиться.

Еремей Профыч пристально посмотрел на товарища и покачал головой, всем своим видом показывая — что-то мудрит Репешок с этим делом!

Когда Дуня закончила, то дьяк выставил вон брата беглеца, бережно разложил листы и просушил чернила.

— Повесим при входе в общую горницу, а по Москве пустим слух, что желающие помочь разбойному приказу и заработать вознаграждение, могут зайти и посмотреть на картинку татя.

— А сколько обещано? — спросила Дуня.

— Десять рублей серебром.

— Ого! — вытаращилась она.

— Народ со всей Москвы сбежится к тебе, — буркнул Еремей, чувствуя подвох в этом деле и переживая за внучку. Про купчину он слышал, серьёзный и влиятельный муж. Только непонятно зачем он с жалобой в приказ пошёл? Или это его доверенный взбрыкнул и пришел сюда, не желая сразу идти в кабалу? А Борис Лукич вцепился в это дело клещом, как будто не понимая, что шумиха купцу не нужна! Но вряд ли Репешок подставил бы Дуню.

Дьяк же любовался на картинки и задорно отвечал:

— А и пусть народ сбегается ко мне, зато перестанут говорить, что князь никого не ловит и ничего не делает.

Дуня с уважением посмотрела на Бориса Лукича. Это ж надо какой политический ход! А он подмигнул ей и добил:

— Такие времена настали, что нынче больше говорить о делах полюбили, чем само дело делать. Вот пусть народ поговорит о делах моего приказа, — довольно объявил Репешок и хитро сощурившись, расплылся в коварной улыбке, добавил:

— а я людишек пошлю, чтобы послушали. Авось что дельное услышат. Да и некоторым князьям будет упрёк, что не следят за порядком на своих землях, а я вот он, красивый и весь в делах-заботах, стараюсь, придумки придумываю.

Еремей стоял, открыв рот и смотрел на товарища в изумлении.

— Бориска, — выдавил он, еле справляясь с эмоциями, — да ты ж лис! Это ж надо, как всё повернул! Только чего наш князь скажет?

— А он одобрил, — усмехнулся довольный произведенных эффектом Репешок. — Только и спросил, как я до такого додумался?

— И как же?

— Да вот… — дьяк со смехом повёл подбородком в сторону Дуни, а та опустила глаза и огладила пальчиками меховую полоску на шубке.

Еремей пожевал губами, хотел было сказать Борису, чтобы потом не винил Дуньку, если что не так, но просто махнул рукой. Чего уж теперь? У Лукича своя голова на плечах и ему о её сохранности заботиться.

— Мы с князем ещё обсудили, как защитить Москву от ночных татей, — похвастал Репешок.

— И? — нетерпеливо спросил Еремей. Город наполнялся жителями, разрастался и перестал быть тихим. Жизнь била ключом, причем не только днем, но и ночью.

— Решили, что можно на ночь перегораживать улицы бревном и ставить караульных. А ещё посылать проверяющих на конях.

— И это тоже она насоветовала? — Еремей нервно мотнул головой в сторону внучки.

— Да что сразу я?! — возмутилась она.

Дьяк разбойного приказа расхохотался и долго не мог остановиться.

— Ой, уморил… — прохрипел он, — аж слезу выбил! Ну чего ты на девчонку косишься? Не монстра же она у тебя!

Тут уже Дуня обиженно воскликнула:

— А я просто не успела присоветовать по ночам покой людей охранять. Вот спросила бы меня, я бы сказала, что в других государствах во многих крупных городах работает служба сторожей. Ведь надо не только татей углядеть, но и нарождающийся пожар, а может, другое какое беспокойство.

— Ишь ты, — протянул Репешок.

— А ты говоришь — не монстра, — передразнил его Еремей. — У неё на всё есть совет и ответ, замучаешься слушать. Ладно, пошли мы, а то у меня режим. Чуть позже домой приду — и вместо мяса на стол рыбу поставят, а мне её в пост хватает.

— И как?

— Что как?

— Здоровее стал?

— Вот ты смеешься, а мне легче. Я не жаловался, но возраст ощущал, а тут вдруг поймал себя на том, что охота стало шевелиться, куда-то пойти…

— Хм, м-да. А мне вот всё чаще прилечь хочется. Катерина, говоришь, помогла? — дьяк обхватил ладонью подбородок, сминая бороду и кивнул своим мыслям.

Дуня на всякий случай сказала:

— Я у неё учусь помаленьку. Она очень сведуща в своём деле и как бы не из последних наших исконных лекарей. Она наше достояние!

Оба дьяка выслушали её, потом переглянулись. Дед ничего не сказал, лишь подтолкнул Дуню к выходу, а Борис Лукич пробормотал:

— Ишь ты… достояние.

При выходе Дуня забрала пустую корзинку, улыбнулась в ответ на благодарности и восхваление её кулинарного искусства. Семён сразу последовал за ней и Дорониным. Выйдя на улицу, он спросил у Еремея:

— Это правда, что за татя дадут десять рублей?

— Не за любого, а за того, на кого укажут.

— А как узнать?

— Зайди завтра в сюда, при входе вывесят список с татя. Вот по нему и узнаешь его.

— Душегуб?

— Тать, но можно сказать, что душегуб. Из-за него хорошая семья больше свободы не увидит.

Семён больше ничего не спрашивал. В избе ему рассказали об этом случае и о других. Он ранее не представлял, как работают в разбойном приказе. Зачем он вообще нужен, если лиходеев ловят хозяева земель. У них есть дружины, ловчие, да даже сами бояре выходили на дорогу, чтобы словить и покарать злыдней.

В семье Семёна в таких случаях ехал отец с братьями, выслеживал и бил. Но оказалось, что писцы не совсем писцы, а как ловчие. Только охотятся они не на зверя, а вылавливают людей, точнее нелюдей. Но самым интересным для Семёна было то, что князь за это платит жалование. Это такая же служба, как любая другая. А ведь он мог бы, он справился бы…