Боярышня Дуняша 2

Глава 18

— Дунь, ты бы обвязала свои рушники из приданого, — заметила Маша. — Уж больно красиво получается.

— Некогда, — отмахнулась Дуняша, нервно раздёргивая липнувшее к рукам тесто. Его надо было складывать на особый лад, а у неё всё свелось к отщипыванию кусочков.

— Да оставь ты его! — Маша сердито отняла тесто и плюхнула его на новенький стол. — Без тебя есть, кому хлеб приготовить.

— Это не хлебное тесто, а для рогаликов! И можешь поверить мне на слово, делается оно не просто, — обиделась Дуня.

Что-то она устала и не столько физически, сколько морально.

— А мне всё равно! — повысила голос Маша. — Тебе давно пора уже начать вышивать свадебные рубахи для себя, мужа и свекрови! Или ты думаешь, что в последний момент сумеешь это сделать?

Дуня вытаращилась на Машу и невольно выдала:

— Да ты белены объелась?

Мария захлопала глазами, а потом резко развернулась и убежала. Дуня хлопнула себя по лбу и побежала за сестрой. Её нападки были вызваны предстоящей поездкой в Псков, Маша изо всех сил старалась казаться старше и все её мысли были о том, чтобы угодить возможным будущим родичам. Ванечка Пучинкин до сих пор занимал почётное место в её грезах.

— Машунь, ну куда ты торопишься? — начала уговоры Дуня, когда догнала сестру и сразу поняла, что взяла неверный тон. Та не желала слушать, что ещё мала, что сейчас лучшая пора жизни и потом уже не будет беззаботности ни в делах, ни в мыслях.

— А ты думаешь, что всё сделается враз и само по себе? — ополчилась на неё Маша. — Ты бы хоть иногда садилась с нами за работу и тогда поняла, сколько времени занимает шитьё.

Дуня съёжилась и виновато посмотрела на сестру. Она права. Дуня правдами и неправдами избегает сидения за шитьем, иногда прикрываясь псевдодеятельностью. Маша смягчилась, увидев раскаяние, и огорченно махнув рукой, буркнула:

— Мама вынуждена за тебя ткать и вышивать твоё приданое. Если пойдут слухи, что ты не знаешь даже, что у тебя лежит в сундуке, то над тобой будут смеяться.

— Я, может, не выйду замуж, — смущённо обронила Дуня.

— Ты что? С ума сошла? Не смей даже так думать!

Дуня отвела взгляд. Она не была против замужества, но не за пятнадцатилетнего же пацана или засидевшегося мухомора восемнадцатилетнего возраста! А старше только вдовцы с детьми, и это сулило разные проблемы, как со стороны её родственников, так и со стороны родни детей. Такое время, что всем архи важно как можно больше получить в наследство от родителей, а когда дети от разных родителей, то начинается такая грызня между всей родней! Да и есть вопросы к мужу, у которого жена умерла молодой. Вот и получается, что нет желания не только мечтать о замужестве, как Маша, а даже думать о нём, и уж тем более готовиться к нему.

— Дунь, ты чего?

Маша бросилась к сестре, стараясь заглянуть ей в глаза и поглаживая по голове:

— Матушка не будет тебя неволить, и ты выйдешь замуж за того, кто тебе понравится, — начала она успокаивать Дуню, и та улыбнулась.

— Вот и ладно, — нарочито весело подытожила она, но Маша продолжала настороженно смотреть на неё.

— У тебя было такое лицо… — постаралась объяснить Маша и вдруг призналась: — Мне иногда кажется, что это ты старшая, а не я! Только ты почему-то не хочешь брать первенство, а ведь даже матушка к тебе прислушивается.

Дуня потешно вытаращила глаза, а потом суетливо замахала руками и ворча, что у неё куча дел, которые никому нельзя доверить, убежала.

Маша постояла, попробовала сердиться на сестру, но не получилось. Собственные заботы и страхи не давали покоя, а Дуняшка… она всегда такая.

Дуня же сбегала проведать Мотю и её отца, вернулась на кухню и сварила новый отвар из трав ему. Боярина Савву отвоевали у смерти, и он уже несколько раз приходил в себя. Это сразу облегчило уход за ним. Теперь его можно было нормально поить и подкармливать легкой пищей.

Передав свежий отвар для него и поддержав Мотю, Дуня вернулась на кухню, чтобы показать кухарке, что нужно дальше делать с тестом. Убедившись, что тесту будет уделено должное внимание, она помчалась смотреть, как её Гришаня гоняет привезённых из деревни отроков. Там же оказался братик со своим дядькой, и Дуня не удержалась:

— Надо бы смастерить приспособы, помогающие развить ловкость и координацию, а то они руками машут, как мельницы, да ноги сами по себе пляшут, не слушая головы.

На неё непонимающе уставились и тогда Дуня взяла круглое полешко, положила его на землю, а сверху поперёк положила оглоблю. Потом забралась на неё с ногами и помахивая руками, покачалась.

— И что тут сложного? — спросил Ванюша и потребовал уступить место.

Дуня уступила и брат, немного покачавшись, всё же поймал равновесие и одарил сестру победным взглядом, а она уже с новым полешком стояла.

— Отойди-ка, — попросила она и водрузила на оглоблю полено, но оно не удержалось. Тогда Дуня велела разломать оглоблю пополам и повторила: полено, оглобля, полено и сверху оглобля. Конструкция была ненадежной, но всем стало интересно, а боярич Волк попросил:

— Дай-ка я попробую, — и тут же осторожно поставил ногу на пирамиду. Потом поправил полешко и вскочил на вершину, но всё развалилось, а он ловко отскочил в сторону.

— Хм, если обтесать полешки, да взять нормальный кусок доски, то потребуется сноровка, чтобы устоять, но я бы справился.

Дуня кивнула и посмотрела на дедовых холопов:

— Сделайте, как говорит боярич, и тренируйте мальцов, да и сами пробуйте новое. Но этого мало для ребят. Отроки всё свою жизнь выполняли ограниченный набор движений, а сейчас мы от них требуем совсем иное. Они стараются, но их тела не приучены.

— Ничего, вобьём в них воинскую науку, — произнёс Гришка, сурово сдвигая брови.

— Не сомневаюсь, но когда это делается… — Дуня замялась, подбирая слова, — …с интересом, то учеба даётся легче.

— Это как? — спросил не только её Гришенька, но и Семён. Для боярича тема обучения была особенно близка. Его учили на совесть, и он долго ненавидел своих учителей, хотя теперь уже понимал, что вложили в его голову больше, чем другим бояричам.

— Да вот хотя бы удержаться на стопке из поленьев. Их же можно подкладывать до бесконечности, а когда легко станет держать равновесие, то можно пробовать ножи метать из этого положения. Или устроить бег по натянутым верёвкам. Хоть ногами по ним перебирай, хоть руками держись, но вися, всё же двигайся!

— Это как же? — не смог представить Семён.

И боярышня прямо на земле обозначила деревья и привязанные к ним веревки, по которым надо было лазать разными способами.

— Ишь ты, — поразились мужчины. — Ребятишкам такое самое оно!

Дуня не стала спорить, хотя с удовольствием посоветовала бы всем воинам развивать своё тело разносторонне.

— А можно устраивать игру с плетёным мячом или клюшковать, только играть в полной воинской справе, чтобы тело привыкало к нагрузкам. Летом устроить заплыв в реке на скорость или посоревноваться в беге прямо в воде. Ещё можно натянуть плотную ткань на раму, и прыгая на ней, успевать в полёте делать кувырки.

Все стояли, разинув рот. А у Семёна глаза горели, так ему нравились предложения боярышни, и именно его восторг подзуживал Дуню сорить идеями:

— Или за городом соорудить полосу препятствий, чтобы на пути проходящего её были ловушки, лабиринты, лестницы.

— Почему проходящего?

— Так это для развития ловкости и выносливости. Для всадника можно сделать преграды и учить обоих преодолевать их. Когда будет получаться, то есть игры для конных. Кажется, там разбиваются на команды, и надо тушу козла отнять да довезти до назначенной точки.

— Есть такая игра! — воскликнул конюх. — Кок-бору! Я научу…

Дуня уступила место новому рассказчику, а сама поспешила переодеться на выход в люди.

Милослава купила ей красивую налобную повязку, которая будет видна, даже если накинуть на голову платок. Дуне нравилось. А ещё мама вручила ей расшитые наручи, которые должны были удерживать сосборенные на запястьях рукава рубахи. Собственно, и рубашка была новой с рукавами до пят. Раньше она носила простые рубашки, и только верхняя одежда отличалась широченными рукавами, а теперь вот всё с длинными узкими рукавами.

Дуне пришлось воспользоваться помощью, чтобы правильно одеться. Сама она никак не могла красиво собрать рукава и ровно распределить складочки по всей длине руки. Потом надо было влезть в верхнее платье. Там тоже были рукава до пят, но теперь руки надо было просто просунуть в прорези, оставляя сами рукава висеть.

— Нет-нет, повяжи их сзади! — раздраженно потребовала она у крутящейся подле неё в последнее время Даринки.

На накидку Дуня посмотрела с неприязнью. Это всё равно, что ходить, держа на плечах одеяло: неудобно, бестолково, но надо делать вид, что ощущаешь себя в этом положении царицей.

— Ненавижу, — прошептала Дуня.

Милослава купила шкурки, чтобы пошить дочерям шубы, но требуется время. Их же ещё нужно отделать дорогой тканью, украсить вышивкой, нашить каменья… Чай боярская дочь!

Но вот Дуня была готова к выходу и совсем не ожидала:

— Куда это ты собралась? — грозно окликнула её мама.

— В Кремль! — бодро отрапортовала она.

— Тебя приглашали?

— А как же? — не моргнув глазом, соврала Дуня.

— Одна едешь?

— Ну как можно? Меня сопроводит Гришенька и боярич Семен Волк.

— А из женщин кто? Ты что же совсем о чести семьи не беспокоишься? Как можно носиться по всему городу одной?

— Я не одна! — пятясь к выходу, попробовала оправдаться девочка.

— Правду люди говорят, что дед избаловал тебя!

Дуня остановилась, опустила голову и даже всхлипнула, почувствовав, как потная капелька щекотно побежала по спине.

— Светланка! Быстро одевайся, будешь сопровождать Евдокию, — решительно велела боярыня.

— Я подожду её во дворе, — промямлила Дуняша, поняв, что угроза миновала.

Против Машиной наставницы она ничего не имела против, хотя рядом с ней пропадал весь кураж. Очень уж серьёзной была Светлана. Доброй, умной, но ужасно рассудительной и осторожной. Оно и понятно: приглядывая за боярскими детьми, будешь на воду дуть, но так ведь и свихнуться можно.

Из дому Дуня выбегала под звуки плача младенца. Это Любашкин малыш заголосил, а вслед за ним раздались крики женщин, раздающих указания. как его утихомирить.

«Фуф, вырвалась!»

Поездка в возке прошла незаметно. Немного покачало на замерзших неровностях, но это была малая плата за тишину и покой.

Зато во дворе Кремля было не протолкнуться. Дуня еле отыскала место складирования первой партии её брусчатки. Всё было аккуратно сгружено и даже огорожено. Успокоенная, она направилась в сторону княжеского дворца.

Основную массу толпящегося народа составляли боярские дети со своими боевыми холопами. Им велено было прибыть в Москву, чтобы влиться в княжескую дружину. По приезду они отмечались в приказной избе, что-то там получали или наоборот, платили, а потом сбивались в компании, обменивались новостями, договаривались держаться вместе, пили меды… не без этого.

Машина наставница беспокойно оглядывалась, а Гришка с бояричем Волком хмурились, считая, что Дуне не место среди такого сборища. Вдруг боярич остановился.

— Семён, ты чего? — спросила Дуня и сразу увидела, что на пути их компании стоят трое воев. Один в возрасте, а двое чуть за двадцать. Вид у них лихой, если не сказать разбойничий, но одеты прилично. Бояре.

Семён Волк почтительно поклонился им. И до Дуни дошло, что все они схожи между собой.

Она приняла важный вид, склонила голову и поприветствовала Григория Волчару и его старших сыновей. Братья Семёна, не стесняясь, оценивающе рассматривали её, перебирая варианты пользительности подобного знакомства, а вот Волчара умело скрывал свои эмоции и мысли. Он приветливо, почти по-отечески улыбнулся, но Дунин Гришка не оценил его оскала и загородил её.

— Гришенька, посторонись-ка, — ласково попросила она своего воя. — Дай нам с боярином Григорием посмотреть друг на друга

Светланка совсем оробела, но держалась рядом и готова была в любую минуту загородить девочку и звать на помощь. Благо, что вокруг полно воев.

Братья Семена заухмылялись. От слов ли боярышни, от беспокойства сопровождавшей её женки или от Гришкиного выражения лица, но им было весело.

— По делу в Кремль или как? — чуточку насмешливо спросил её Волчара, подразумевая шутку, потому что не может быть у девочки в Кремле никаких дел.

И ведь прав был! От состязаний по клюшкованию её отодвинули, княжеская семья сейчас вся в заботах, как и боярин Еремей. Нечего делать тут младшей Дорониной, только мешаться! От досады Дуня схватила кончик косички, перекинутой через плечо, и начала накручивать на палец. Мысли куда-то хаотично рванули, и сама хозяйка не знала, до чего сейчас додумается. Ей нестерпимо захотелось сбить градус наглой весёлости семейству Волчары, а то посматривают на неё с Семёном свысока и вообще ведут себя так, что все предпочитают держаться подальше от них.

— У нас с Семёном дело к боярину Палке, — с достоинством произнесла она и, радуясь произведенному эффекту, воодушевленно продолжила: — У Семёна есть мысли, как преобразовать обучение отроков воинскому делу, чтобы потом наставникам было легче обучать их и самим ребяткам интересно развиваться физически.

— Хм, — поджал губы Волчара, вопросительно поглядывая на младшего, пока старшие сыновья осмысливали сказанное боярышней. Видимо они не привыкли к длинным фразам. — И как же это сделать?

— Вот княжьему наставнику и поведаем, как это сделать, — отрезала она.

Волчара с сыновьями стояли, раскрыв рты, а Дуня, вздёрнув подбородок, поплыла сквозь толпу — и перед ней расступались. Вот что значит внутренняя сила и убежденность в собственной великолепности! Ещё пару минут тому назад она с усилиями бы пропихивалась сквозь воинов, а сейчас её замечали и сторонились, боясь затоптать.

— Дунь, мы правда к боярину Палке идём? — перестав оглядываться на родичей, спросил Семён.

— Ты же слышал.

— Но это ты придумала все те хитрые штуки.

— А ты доведёшь всё до ума и за пару дней устроишь княжичу новую площадку. Только мой тебе совет: сначала получи деньги у казначея или самого боярина Палки, а потом делай.

Вскоре они нашли княжьего наставника, а дальше всё пошло как по маслу: Никифор Пантелеймонович не смог скрыть радости, что у него появилась возможность удивить князя новым подходом к обучению княжича.

Сейчас же все словно с ума посходили, создавая команды для клюшкования и вписывая их в турнирную сетку. Кто-то уже предложил организовывать турнир с командами из других городов, кто-то хвастается подготовленными наградами для победителей, а Никифора бояре обозвали ретроградом. Это старый недруг постарался и откопал иноземное словечко для него.

И тут Доронина с молодым бояричем Волком! Никифор даже не сомневался, что вдохновителем была Дунька, но сын Волчары наверняка сумел отобрать самое нужное из её придумок и знает, как всё это толково использовать для развития мальчишек. Боярин Палка даже готов был сам оплатить благоустройство княжьего дворика, тем более для этого не требовалось больших денег.

Так Дуня внезапно лишилась своего сопровождающего на несколько дней. Но обновленная площадка княжича имела успех и туда захотели попасть все мальчишки.

О Семёне Волке заговорили, а его отец быстро сориентировался. Он арендовал землю на окраине Москвы и за несколько дней возвел целый комплекс для тренировки новиков и взрослых воинов. Попасть туда можно было за копеечку и тренироваться хоть целый день. Там же строилась едальня, банька и конюшня.

Многие завидовали сообразительности Волчары, но признавали, что не жаль потратить копеечку за столь интересное времяпровождение. Там же не только поучиться новому можно, но и посмотреть, как другие проходят препятствия, как тренируют своих коней и как владеют оружием. А ещё поговорить можно. Обстановка располагала.

Дуня не заметила бы отсутствие Семёна, если бы в церкви её не спросил о нём отец Кирилл. Тот каждый раз интересовался им. Поначалу она обижалась на него и скрытничала, а потом до неё дошло, что священник переживает за назначенное ему и ей послушание. Всё же такого раньше никто не делал и наверняка с него спрашивают за это. И отвечая на его вопросы, стала больше задумываться о характере Семёна и подмечать происходящие с ним изменения.

Рядом с ней парень становился более открытым. Не в том смысле, что с ним стало легче и приятнее общаться, а то, что он более не отвергал сходу никакие новинки. Поначалу скрытно, потом более свободно он интересовался впервые увиденным, рассматривал, обдумывал, что-то примерял для себя…

Его мнение и отношение к окружающему больше не было единственно верным, а всего лишь подходящим ему на данный этап времени. И Дуня даже спросила отца Кирилла, неужели это она изменила Семёна?

— Ты, твой дед, ваши люди. Вы показали ему другой образ жизни и другие взаимоотношения. Ему теперь есть с чем сравнивать.

Из церкви Дуня шла домой просветленная, не отвечая на вопросы Маши и Ванюшки. А на следующий день вернулся Семён и сообщил, что готов дальше исполнять послушание, поскольку время ещё не вышло.

Столкнувшаяся с ним во дворе Маша ахнула, поспешила приблизиться к маме, а та недовольно посмотрела на свекра. Милославе не нравилось, что рядом с её дочерями находится молодой боярич. Девочки ещё малы, но для Маши уже готовится обряд вскакивания в поневу*

(*впрыгнуть со скамьи в разложенную юбку)

и если она не промахнется, то будет считаться девицей на выданье, и тогда бояричу Волку не место на их дворе, что бы ни говорил отец Кирилл. Милослава поморщилась, вспомнив спор с Еремеем, считавшим, что Маше рано участвовать в этом обряде. Он только один вопрос задал: роняла ли внучка кровь? А раз нет, то нечего торопиться. Но ведь в Псков ехать надо! А во Пскове устраивать Машину судьбу, но как устраивать, если девичий обряд она не прошла?

Дуня же только приветливо кивнула Семёну и решила поделиться новостями:

— Боярин Савва начал вставать!

— Вытащили его, значит, из лап костлявой, — одобрительно кивнул Семён. — Признаться, не верил я, что лекарка разберётся с его болезнью.

— Она умная. Никто, кроме неё, не смог понять, что боярин не просто переохладился в ледяной воде, а чего-то нехорошего нахлебался и это сжирало его изнутри. Но теперь всё позади.

— Передам брату, что Савве легче. Думаю, он порадуется за своего товарища.

— Ага. Но у Совиных есть ещё новости, — улыбаясь, продолжила Дуня. — Ты не поверишь, но вернулась боярыня Елена с ключницей!

Брови Семёна поползли вверх:

— Удивила, — мотнув головой, воскликнул он. — Признаться, я был уверен, что они сгинули.

— Исхудали, но живые.

Дуняшу переполняла радость за Мотю. Её подружка героически взвалила на себя заботу об отце, бабке, дворовых, но ей не справиться со всеми теми проблемами, что уже повисли над семьей.

— Мотя говорила, что колени у боярыни Елены и ключницы в жутком состоянии, — озабоченно добавила Дуня, — и просила позвать лекарку, но дед сказал, что теперь они сами за себя.

Семён хмыкнул, прекрасно понимая боярина Еремея. Услуги лекарки стоили недёшево. Катерина согласилась на оплату продуктами, но только потому, что Дуня взялась сама варить нужные отвары и контролировать лечение. Однако с того момента, как Савве сделалось лучше, Дуняшин догляд стал затруднителен. Нехорошо девочке приглядывать за взрослым мужем, если он ей не отец или брат.

— Я собираюсь проведать Мотю и поздороваться с боярыней Еленой. И мне надо узнать, готовы ли у Моти рушники на продажу. От их продажи многое зависит. Дед обмолвился, что княжьи люди уже получили списки должников и в ближайшие дни начнут ходить по дворам.

Семён посмотрел в сторону соседнего двора, как будто что-то мог увидеть сквозь забор и сочувственно покачал головой: лучше бы Совиным всё уладить до прихода княжьих людей.

— Ну, пойдём, проведаем, — согласился он и усмехнулся, глядя на замершую у забора Дуню. Ещё недавно она пролезла бы в щель между жердинами, но когда прибыла Милослава, то беготня девчонок через лазейку прекратилась. — Не забудь сопровождающую взять с собой, — насмешливо посоветовал он ей.

Дуня только застонала, но ничего поделать не могла. Через пять минут она стояла у ворот соседей и смотрела, как там разгружают мешки с телеги. Увидев Мотю, она спросила:

— Это ваши?

— Представляешь, сами приехали! — Мотя сияла и забавно подпрыгивала, не в силах удержать в себе радость. — В имении что смогли собрали и привезли. Беспокоились, что нет боярина и спрашивают, как им быть дальше.

— Значит, не так всё плохо? — улыбнулась Дуня.

Мотя поникла и тихо поведала:

— У нас большие долги. Тятя с дедом собирались в последний поход в долг. Они думали, что вложения окупятся, а вышло… — Матрена закусила губу, чтобы не расплакаться, но быстро договорила: — Твой дед предложил обменять наш дом на поменьше и доплатить.

Дуня кивнула, показывая, что слышала такие разговоры. Она плохо себе представляла, как дед собирается изворачиваться, чтобы найти доплату на дом Совиных.

— Тяте жалко дом, — продолжала Мотя, — но выхода нет, а вот мамка…

Неожиданно раздалось:

— Что она здесь делает?!

Боярышни даже подпрыгнули от резкого крика. На крыльцо вышла боярыня Елена и с негодованием смотрела прямо на них.

Дуня вежливо склонила голову. Семён Волк поклонился. Но в ответ они услышали:

— Мерзавка! Пришла обобрать нас? Мало тебе? Последнее ищешь?

Дуня оглянулась, ища ту, на кого обрушился гнев боярыни Елены. Но кроме дворни и её с Мотей никого не было. Она, непонимающе вернула взгляд на женщину, а Мотя вдруг кинулась к матери и стала умолять её успокоиться. Но её уговоры сделали только хуже.

— Пошла вон с моего двора! — срываясь, закричала Елена. — Вон!!! — от избытка чувств боярыня сорвала с шеи ожерелье* (*не бусы, а расшитый воротничок-стоечка), словно оно душило её и, швырнув о ступени, с лютой ненавистью прошипела:

— Больше не будет вашему семейству тут поживы!

Кровь от Дуниного лица отхлынула, а в глазах потемнело, и если бы не Семён с Гришкой, то она не смогла бы сделать ни шагу. Как в тумане, она увидела выходящего на крыльцо и держащегося за дверь боярина Савву, его попытки утихомирить и увести в дом жену, но та продолжала выкрикивать оскорбления, а ворота были открыты и люди с любопытством смотрели, слушали.

— Заткни свою жёнку, а то я вырежу ей язык! — рявкнул боярич Волк.

Савва ожёг его свирепым взглядом, но вся злость досталась Елене. Он втолкнул её в дом, вошёл следом и захлопнул дверь, оставив рыдающую на крыльце дочь.

Потрясённую произошедшим Дуню уже довели до ворот её дома, когда Мотя догнала и упав перед ней, пытаясь обнять ноги, цепляя её за подол, стала просить прощения:

— Она не в себе! Дусенька, прости её! — истошно кричала девочка. — Она думает, что тятенька жив только благодаря её молитвам! Дуся, она же на коленях ползла к святым местам! У неё ноги распухли и чернеют… А как узнала, что твой дед дом хочет купить, так себя потеряла, гадости говорить стала. Дусенька, прости, она не в себе!

Мотя кричала, захлебываясь словами, а саму её всю трясло. Семён бросил взгляд на Дуню, которая едва шла и казалось, что она ничего не видит перед собой и не слышит. Выругался и отпихнул Мотю, веля возвращаться к себе. Ничего не понимающие Доронинские холопы тревожно глядели на неестественно белую боярышню, на вопящую соседскую боярышню — и ничего не понимали. Семён рявкнул, чтобы они закрыли ворота.

Матрёна ещё что-то кричала, пыталась объяснить, прежде чем, шатаясь, поплелась домой. За забором послышался звон хлёстких пощёчин и отголоски срывающегося от злости на дочь голоса боярыни Елены.