Боярышня Дуняша 2

Глава 20

— Дуня! Немедленно садись в возок! У тебя всё лицо обветрилось, — потребовала Милослава.

— Не сяду!

— Евдокия! Подь сюда и залазь, кому говорю!

— Ну, если только на чуть-чуть, — вынуждено согласился обаятельнейший мальчишка, на которого строго взирала статная боярыня.

— Ишь ты, переодетая в мужское отроковица, — зашептались на постоялом дворе.

— И правильно. По такой-то погоде, да в дороге сподручнее в портках. Я в молодости, бывало, верхом ездила по делам, а теперь девке ничего нельзя, — громко высказалась мать хозяина постоялого двора, гревшая кости у печи и приглядывавшая за гостями.

Дуня с удовольствием послушала бы о девичьих вольностях в прошлом, но вынуждена была забраться в возок. Устроившись на тюках, она мрачно взирала на бледную Светланку, такую же бледную Машу и Милославу. Нелегко даётся им поездка. Всё сидят и сидят, переваливаясь с одной половины попы на другую. Даже ноги кренделем не сложат, чтобы позу сменить. Сами мучаются и Дунечку заставляют!

Машина наставница проводит уроки или пытается что-то шить, но через окошечко попадает слишком мало света и глаза быстро устают. Да, какой бы ровной не казалась дорога, но потряхивает иногда так, что зубы лязгают.

Сегодня ехали чуть быстрее, опасаясь скорой непогоды. Может так статься, что завтра придется целый день провести на постоялом дворе, пережидая метель, а может и дольше, так что пусть лошадки поднапрягутся.

Дуня высидела с час и начала приставать с вопросами. Что за родня их ждет? Каким образом они заявятся на двор Пучинковых? Как там себя вести?

Милослава отвечала с удовольствием, но вопросов становилось всё больше и больше, а она всё чаще не знала, что сказать.

— Утомила ты меня, — призналась боярыня, — посиди тихо, а я подремлю.

— Так я на сани пересяду, а то душно мне тут.

Милослава вяло махнула рукой, отпуская её, и Дуня быстро запахнув одёжку, выскочила вон. Хитрый Ванюшка всё это время сидел впереди отца, удерживаемый его руками и умудрился пригреться, да и уснуть. Вячеслав воспользовался остановкой и передал сына женщинам в возок.

Чтобы никого не задерживать более, чем необходимо, Дуня подбежала к Митьке и села рядом с ним. Парень тяжко вздохнул, представляя с какой бы радостью он сейчас устроился в возке. Там же пышет жаром печечка и широкие лавки, накрытые шкурами. Митька бы на тюках устроился. Благодать. А иногда оттуда доносится съестной запах. Он гулко сглотнул.

— Ты чего страдаешь? — пихнула его под локоть боярышня.

— Жрать охота.

— Вроде нас всех хорошо покормили во дворе?

— Ничего так, — согласился Митька, — но я бы повторил.

Дуня внимательно посмотрела на него.

— Наверное, вся энергия уходит на обогрев, — с улыбкой произнесла она, и Митька согласился, хотя ничего не понял. Нет, он уже учёный и многие умные слова знает, но сейчас не понял. Какой обогрев, если он замёрз, как собака?

Дуня соскочила с саней и догнала впереди идущие. Там была упакована провизия. Возничий лишь оглянулся, почувствовав, как дернулись сани, когда она уцепилась за них, и вновь уставился на дорогу. Боярышня порыскала среди мешков и коробов, вытащила изрядно опустевший короб с тонкими ржаными хлебцами, отобрала несколько штук, и вернулась к Митьке.

— На! Только запивать нечем. И ты это… объешься, не вздумай воздух портить.

— Да что же я, не понимаю, что ли? — возмутился Митька, а потом опомнился, и прижав руку к груди, сидя склонился:

— Благодарствую, боярышня. Спасла от видений сытных пирогов и хмельных медов, а то уж прямо перед глазами блазнило. Никак леший пытался меня с пути сбить.

Дуня состроила рожицу верящей во всякую чепуху — и оба они рассмеялись. Ветер усиливался, в лицо стал бить мелкий крупитчатый снег. Самое время было перебраться в возок, но Дуня решила покрепче замерзнуть, чтобы потом ярче почувствовать прелесть сидения у печи и уютную тесноту, где нет места для ветра. По-другому не получалось любить этот гроб на полозьях.

Пряча лицо в поднятый воротник, Дуня почувствовала, что немного проголодалась. Но хлебцы у неё за эти дни уже поперек горла встали, зато ужас как соблазнительно пахли яблочки.

Она коршуном оберегала их ото всех, но они так пахли… Отец даже в укор ей купил мешок с сушеными яблоками на одном постоялом дворе и раздал их воинам. Но это была жалкая подделка медовым монастырским яблочкам, которые после сушки стали сладкими, как какой-нибудь конфитюр.

«Да какого черта!» — вспылила она и развернувшись начала подбираться к коробочкам с яблоками. Коробочки хранились в коробах и были накрыты и обвязаны, но она добралась и вытащила одну, победно потрясая ею в воздухе.

Митька только хмыкнул и воровато оглядев едущих воинов, проверяя не смотрят ли они на него, обласкал жадным взглядом коробочку со сладостью.

— Поделюсь, но молчок, — зашипела Дуня, поглядывая на остальных. Ей было неловко. Она столько дней вопила, чтобы никто ничего не трогал, а сама поддалась искушению.

Ехать и потихоньку рассасывать яблоки, обкусывая их понемногу, было здорово. Дуня даже начала рассказывать сказку про деда Мороза. Так-то ей нравилось дразнить Сеньку Волка, придумывая истории про колобков, которые вели следствия по разным делам. Колобки демонстрировали чудеса дедукции, заставляя боярича бестолково лупать глазами. Но сейчас зимняя дорога, снег на ветках, сани… всё это настраивало на новогодний лад.

В прошлом году ей удалось зимой украсить дом и создать особенную атмосферу, но сейчас даже этой малости не будет. Для всех Новый год приходит первого марта. Правда, вскоре народ ждет указ праздновать Новый год первого сентября, но до этого ещё лет двадцать.

Дуня начала рассказывать о деде Морозе с воодушевлением, но Митька замучил расспросами и непониманием происхождения деда Мороза. По мнению Митьки этого деда звали Карачун и ничего хорошего от него ждать не стоило. Дуня же слышала, что раньше в роли деда Мороза выступал дед Студенец и он не был злобным упырем. В результате оба запутались и чуть не переругались. Тогда она переквалифицировала Мороза в злую бабку Вьюгу. Нарочно изрядно напугала парня, чтобы он не сбивал её с мыслей глупыми вопросами.

— И вот, едешь ты, думаешь, что всё в порядке, а она вдруг завьюжит, поднимет снежные бураны и ка-а-ак…

Дуня сняла варежку и держала в руке красивый яблочный кружок. Из-за острого момента в рассказе она всё никак не находила времени откусить его — и вдруг сбоку появилась огромная тень и обожгла руку чем-то горячим, стащив яблоко.

— А-а-а-а-а! — истошно завизжала она, вжимаясь в Митьку.

— А-а-а-а-а! — вторил ей Митьке, стегая лошадку. Сани дернулись и он бы вывалился, если бы боярышня не держалась за него обеими руками.

Поднялся переполох. Страшная тень сбоку куда-то делать, а воины закружили, лязгнуло оружие.

— Дунька! Ты чего учудила! — раздался голос отца.

Дуня умудрилась как-то вся спрятаться внутрь выданного ей огромного тулупа и непонимающе смотрела на отца. Она ужасно испугалась и его грозный окрик был очень обиден. Слёзы быстро навернулись на глаза, и как она ни старалась сдержаться, потекли по щекам.

Она уже понимала, что вроде бы ничего страшного не произошло, и возможно, она испугалась отвязавшегося куска промасленного полотна, которое стегануло по руке, выбивая яблочную дольку, но чего же кричать на неё?

— Дуняшка, — спокойней позвал её Вячеслав, а когда увидел испуганные глаза, то соскочил с коня и встал рядом с ней. Отогнул воротник, скрывающий её лицо, вытер слёзы.

— Ну, ты чего? Напужалась?

Воины переговаривались, посмеивались, но страх словно оглушил Дуню. Она смотрела на отца и видела только его.

— Вот мы слёзки вытрем, румяные щечки поцелуем и не будет наша Дуняшка втихаря яблочки трескать.

— К-какие яблочки?

— Вот эти, — хмыкнул подошедший Волк, протягивая выроненную ею коробочку. — Не ты ли потеряла «неприкосновенный продукт», боярышня?

— Ой!..

Она зажмурилась, чтобы никого не видеть. Ещё никогда ей не было так стыдно. Уж так нехорошо попалась!

— Дунь, ты посмотри, кого поймала на свои сладости, — улыбаясь, предложил ей отец.

Дуня повертела головой, но ничего не увидела.

— Да ты с саней слезь. За грузом-то ничего ж не видно.

И правда, коробочки были уложены в короба, а короба стояли друг на друге и перекрывали обзор. Зато Митьке со спины ничем не дуло.

Поддерживаемая отцом, Дуня сползла и сразу уткнулась в морду какой-то левой коняшки. Она была низкорослой и крепенькой. В это время все лошади были неказистыми, но эта вообще смешной была.

— Откуда она взялась? — ахнула боярышня и протянула своей обидчице угощение. — Ох, напугала же ты меня. Это ж надо, подкралась и цапнула дольку! — укорила её девочка, объясняя остальным свой визг.

— Дуняшка, а больше ты ничего не видишь?

Она хотела было помотать головой, но тут смешную лошадку оттолкнула другая. Покрупнее и понаглее. Она тоже захотела яблок.

А потом отец подхватил её на руки, а Гришанька прикрикнул на лошадей.

— Да сколько их тут?! — вот теперь Дуня была ошеломлена. Ей показалось, что целый табун смотрит на неё, жадно шевеля ноздрями и надвигается.

— Осьм, — хмыкнул боярич Семён. — И все к тебе! — не удержался, заржал.

Его хохот подхватили остальные, а кто-то даже дышать не мог, так смешно было. Дуня тоже смеялась, хотя ничего не понимала, но, наверное, так выходил испуг.

— Вячеслав, что случилось? — раздался голос Милославы. — Почему мы остановились?

— Нас догнали кони без седоков, — крикнул боярин и смех стих.

Дело было серьёзным и, скорее всего, печальным. Нигде просто так не бегают лошади под седлом. А на этих даже сумки висели. Надо было разбираться.

— Погода ухудшается, — заметил боевой холоп Вячеслава. — Мы только-только поспеем до следующего двора, а если задержимся, то можем не проехать по заснеженной дороге или вовсе потеряться, если сильно заметет.

Дуня отошла от стресса и начала задавать вопросы.

— Что в сумках? Кому могли принадлежать эти лошади? Татям или воинам? Ждать ли нам погони? Есть ли кровь? Справимся ли мы с ними?

Она всё ещё спрашивала, а люди боярича Волка уже ощупывали седла, высыпали на снег содержимое сумок.

— Изголодалась скотинка, — заметил один из возниц.

— Но в лесу они не ночевали, иначе бы живы не остались, — возразил другой.

Воины оглядывались, ища угрозу. А холоп Семёна Волка тихо сказал:

— Вот эти, — он показал на группу из шести лошадей, — отдельно от этих двух. Видишь, сторонятся друг друга, да и стати у них разные, и седланы по-другому. Их бы всех поскорее в стойло, если хочешь сохранить. Гнали их… погоня была, а потом долго стояли. На яблочный дух побежали.

— Так если стояли, то что ж получается? Все друг друга побили? — спросил Митька.

— Можа и так, — снисходительно ответил ему холоп его боярина. — Коли тати воина преследовали, то он мог всех положить.

— Что одному воину делать на дороге? — не унимался Митька, но стоило ему посмотреть на своего боярина, как всё стало на свои места. Княжий гонец, как боярин Вячеслав!

Дуня не поспевала за рассуждениями мужчин. Она только сейчас сообразила почему Митька решил, что воин был один, если лошадок двое. Заводная! Потом у неё мысли разъехались, пытаясь представить эпичную битву одного против целого отряда, пока не осенило, что была погоня, а не засада. А значит, у преследователей тоже были заводные лошади и расклад получается один против трех.

Все внимательно слушали человека Семёна, а сам боярич кивал, соглашаясь.

— Дуня, а ты ничего не видела? Давно ли они за нами пристроились?

Она замотала головой. Разве подняла бы шум, если бы видела, кто с руки яблоко ворует.

Вячеслав и Семён колебались. Надо было продолжать путь, но и делать вид, что ничего не произошло, нельзя.

— Я быстро проедусь обратно и посмотрю, где животные на нас вышли, — предложил боярич.

— А что толку? — влезла Дуня.

Все недовольно посмотрели на неё и насупились. Отец хотел было сделать ей замечание, но она уже продолжила:

— У нас нет времени, поэтому надо сразу поступать рационально. Впереди поворот и более широкая дорога. Там мы легко развернемся и все вместе проедемся назад.

— Нет.

— Если Семён найдет седоков, то, возможно, там раненные и их надо будет грузить на сани. Ему придётся догонять нас, а нам останавливаться, решать кто вернется и разделяться… Зачем? Вряд ли эти яблочные хищницы долго плелись за нами. Нам всем проще прямо сейчас развернуться.

— А потом где мы развернемся? Твоя поворотная придумка хороша, но саням все равно нужно место для разворота, — отрезал Вячеслав.

— Мы недавно проезжали небольшую площадку, — встрял Гришка. — А разделяться нам опасно. Если этих… — он кивнул куда-то вдаль, имея в виду всадников, — кто-то побил, то надо держаться вместе.

Бояре переглянулись и принялись командовать. Вячеслав повёл сани на разворот, а Семён начал возвращаться, вглядываясь в снежные заносы и ища тропинку в лес. Лошади могли выйти только оттуда. Дорога долгое время шла без ответвлений.

— Нашёл! — закричал боярич Волк, а его холоп сразу направился в лес по следам.

Вячеслав велел возчикам проехаться дальше, чтобы они вновь развернулись на широком участке и вернулись, чтобы дожидаться здесь.

Дуня соскочила и осталась у начала тропинки, не обращая внимания на гневный взгляд отца. А когда тропинку изрядно протоптали, то быстро побежала следом. Шанс проявить себя в расследовании она никак не могла упустить!

Ведь есть у неё чуйка, точно есть! Ещё когда разговаривала с дядькой Анисимом насчёт того несчастного парня-беглеца, то почуяла, что там всё сложнее и вообще совсем другая афера, но недооценила Репешка с его звероватого вида помощником. А они, хитрованы, сами не стали связываться с купцами, зато подставили молодого боярича под негодующих торговых гостей. Это хорошо, что семейка у Семёна имеет репутацию безбашенных головорезов, а так бы устными жалобами не обошлось, а тут заступившиеся за своего зарвавшегося товарища купцы даже жаловались без огонька.

И сейчас Дуня спешила, тщательно прислушиваясь к себе, надеясь на озарение, и ловя малейшие знаки.

— Вот тут его достали, — услышала она Гришку.

— Где? Я не вижу! — ринулась вперед Дуня.

— Да вот же следы. Конь остановился…

Гришаня объяснял, а Дуня ничего не понимала. Кого достали? Как понять, что какой-то конь развернулся? Боже, как они читают следы? Колдовство какое-то!

Плюнув на всё это, Дуня ускорилась, чтобы догнать Семёна с отцом. Раздвинув ветки ели, она увидела то, что лучше бы не видеть. Теперь всё было видно. Три трупа и что-то хрипящий раненный, бестолково хлопающий шальными глазами.

— Афоня, как же так? — отец стоял над распластавшимся человеком и убивался. — Пропал, как сквозь землю провалился… тебя искали… князю доложили, что ты сгинул, а ты вот тут… где же ты был? Что случилось?

— Хм, пустите лекаря к больному… раненому! — объявила Дуня и уверенно шагнула вперёд, пока стенания отца не добили потерпевшего.

Все послушно расступились, но когда уперлись взглядом в Дуню, то словно бы опомнились:

— Боярышня, негоже тебе глядеть…

— Боярышня, не для твоих глазок зрелище…

— Дунька, ты что здесь делаешь? Вот я тебя!

— Надо осмотреть раны, перевязать и нести его в возок, чтобы не замерз окончательно. Возможно, он жив только потому, что лежит в снегу, но… — добавила тише, — …это не есть хорошо.

— Э-э-э…

— Да пропустите же меня! — повысила она голос — и перед ней расступились.

Быстро ощупывая тело мужчины, подлезая под его бронь, Дуня нашла-таки ранения.

— Боярышня, надо уходить… метель, — тревожно произнес отцов холоп.

Дуня кивнула, давая понять, что поняла. Раздевать и перевязывать рану не стала. Кровь уже сама остановилась. А вот что делать со сломанными ногами? Надо зафиксировать их.

Она огляделась. Вокруг были сугробы и могучие ели. Непонятно как сюда забрался отцов знакомец, но за ним пришли и в пылу схватки переворошили снежный покров. Потом тут долго топтались лошади. Если бы не усиливающаяся метель, то можно было бы попробовать поискать подходящие жердины для ног.

Она мысленно попросила прощения у своего первого пациента, веля бережно класть его на плащ и нести в возок.

— Каждый раз, когда вы его шевелите, он испытывает ужасную боль, — напутствовала она воинов, переложив всю ответственность на них.

Её услышали и выносили Афанасия на руках, пропустив перед собой животных, чтобы легче были возвращаться на дорогу. Отцову знакомцу повезло: ещё бы час полежал — и прости-прощай.

Вячеслав вглядывался в дочь, ища в ней признаки неуверенности, но она деловито распоряжалась и бежала следом, выходя из леса. Княжьего порученца Афанасия погрузили в возок и нахмурившаяся Милослава захлопнула перед его носом дверцу.

— Не мешай. Дальше мы сами, — сказала она.

Он кивнул. Его дело довезти жену с детьми и остальными до ближайшего постоялого двора. Метель набрала силу и следовало торопиться.