Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 30

Глава 10

— Ты не понял, русский, — рычит правый индус, делая шаг вперёд. — У тебя нет выбора.

Девушка, что сопровождала меня, удивлённо оглядывается. Не испугана — вовсе нет. Скорее, сбита с толку. Удивлена тем, что кто-то всерьёз решил наехать на Грандмастера телепатии. Это как набрасываться с палкой на электричку. Странные ребята.

Понимаю: индусы, возможно, меня и не знают. Не все смотрят «Новостной Лев», не у всех работает разведка. Но именно на такие случаи у каждого уважающего себя аристократа, особенно в заграничной поездке, должен быть в составе группы сканер. Не обязательно мощный, но хоть с базовым щупом.

Сканер — это не роскошь, это голос разума, который в нужный момент должен прошептать: «На этого парня лучше не лезь. Не то не только честь сюзерена уроните, но и челюсти свои будете подбирать с пола… хотя нет, парни, — подбирать их будет вам нечем».

Эти же индусы — оба физики, почти Мастера первого ранга. А таких, между прочим, в Индии — по пальцам пересчитать. Да что там — в любой стране физиков высокого ранга мало. Это вам не Та сторона, где из-за аномального мяса таких бойцов — хоть косой коси.

Один индус — узкий, вытянутый, как линейка, жилистый. Второй — грузный, как броневик, с телом любителя покушать и бычьей шеей.

— Пошли с нами, русский, — произносит узкий, и у него ещё такой смешной акцент, но сам он напряжён, да и меридианы накалил — значит, сейчас ударит.

И тут он — без всякого замаха — резко выстреливает рукой вперёд. Целится прямо сквозь девушку, стоящую между нами. Ему плевать, что она не успеет отскочить. Он готов пробить её насквозь, лишь бы задеть меня.

Это его ошибка. Я не люблю, когда бьют девушек. Да и себя — тоже.

Мир схлопывается в одну-единственную мою мысль. Всё происходит почти одновременно.

Его рука — ещё в полёте — разворачивается в воздухе, как будто кто-то схватил её за запястье и вывернул. Она с глухим треском врезается в бетонную стену коридора. Не просто бьётся — застревает, пробивая в стене щель. Бетон крошится, трескается, завал осыпается прямо на руку.

Индус — узкий, жилистый — орёт. Высоко, пронзительно, как поросёнок на живодёрне. Видимо, не рассчитывал на такой исход. Суставы повредил, кости повело. Бывает. Даже высокоранговый физик может повредить руку о мягкую бетонную стеночку, если не подготовится и не защитит суставы. Но узкий целился по лицу и пренебрёг усилением костей и кожи.

Из его затылка уже торчит моё псионическое лезвие. Ещё до замаха я использовал средство контроля, проломил щиты — и вжик. Говорить о гуманизме не буду. Он уже не осознаёт, кто он, где он и зачем вообще дышит.

Ну а я просто отхожу в сторону, чтобы не запачкаться в бетонной пыли. А то у меня скоро эфир.

Жирный застыл и выпучил глаза. Да пока стоял и подставился. В середине его лба возникает второй псионический стержень. Эти пси-лезвия очень концентрированные, а то бы не пробили щиты.

Я смотрю на него без раздражения. Чего злиться на убогого?

— Съешь своего товарища, — говорю.

Индус не колеблется. Бросается вперёд, вгрызается в ногу напарника, тот орёт истерично:

— Ты что творишь⁈ Ты зачем меня кусаешь⁈

— Я… ГОЛОДЕН! — орёт жирный, точа зубы об его пятку.

Шоу долго не длится.

— В окно, — говорю.

Жирный встаёт, а узкий достаёт, наконец, из стены руку. Оба разворачиваются и с разбега прыгают в окно. Десятый этаж. Прямо в закат.

Девушка рядом стоит, побледнев. Поворачивается ко мне, голос едва слышен:

— Ваше Величество, это не было чересчур жестоко?

Эх, сударыня, знала бы ты, что узкий хотел тебя насквозь пробить. Но не буду пугать милашку.

Я бросаю взгляд в окно.

— Вовсе нет, сударыня, — говорю спокойно. — Поверьте, им досталось бы куда сильнее, если бы Арун Раджвирани увидел их живыми и невредимыми с проваленной задачей.

Она молчит, осознавая: куда больнее, чем «в лепёшку разбиться». У индийских аристократов есть свои изощрённые способы наказания нерадивых слуг.

Я киваю в сторону студии:

— Пойдёмте, сударыня. Эфир не ждёт.

Я вхожу в просторную студию.

Всё уже готово: свет льёт с потолка ровными потоками, камеры выставлены в боевые позиции, операторы в темноте шепчутся в микрофоны. Воздух прохладный — для техники, не для людей. Всё здесь работает не на комфорт, а на чёткость картинки и на зрителя.

На полу — матовое золото логотипа канала. В центре студии — два кресла, одно пустует. Во втором же сидит Ольга Валерьевна. Княжна, конечно, смотрится великолепно в своём голубом платье.

В VIP-зоне уселись немногочисленные гости, на которых периодически будет скашиваться камера. Среди них — Маша Морозова и Жанна Валерьевна. Моя тёща, как всегда, молода и красива… внешне, ну а судить про её коварное нутро я просто не берусь. Место баронесса выбрала рядом с княжной Морозовой, да ещё так мило с ней лепечет.

Маша машет мне рукой, улыбнувшись.

Что ж, согласно программе, это группа поддержки, так называемая, хотя от Жанны можно ожидать чего угодно во время интервью. Впрочем, я её спас когда-то, и потому её кандидатура выбрана Ольгой не случайно.

А вот справа сидят мои оппоненты. Профессор Питько — ректор Института социального взаимодействия. Лысеющий, с моноклем в лацкане. Папка на коленях, надменное выражение лица, словно уже готов к публичному диагнозу — мне, каналу, стране. Считает себя моральным якорем эпохи.

Рядом с ним — Симохин, глава движения «Дворянское братство». Эти двое — костяк лагеря консерваторов. Тех, кто считает, что дворянство — это только древняя кровь, род, родословная, а никак не выбор и уж точно не личная сила.

Для них я — выскочка. Бастард, влезший на вершину по чердачной лестнице. Человек, у которого есть титул и смесь дворянской крови, но не право.

Кивнув мне, Ольга Валерьевна поворачивается к основной камере.

— Дорогие зрители! Сегодня в нашем эфире — эксклюзивное интервью. Впервые перед камерой — Его Сиятельство, граф Данила Степанович Вещий-Филинов… А также, согласно международному титулованию, — Его Величество, король Золотого Полдня, конунг Тавиринии и лорд Шпиля Теней.

Её губы изгибаются в официальной улыбке, но не без жизни.

— Несмотря на все титулы, Данила Степанович, как он сам говорит, прежде всего — представитель российского дворянства.

Ну, Ольга Валерьевна, дословно я так не говорил, и вообще ценю интересы моих иномирских владений наравне с российскими, потому что и там, и там — мои подданные. Но в целом княжна права — контент нацелен на российскую аудиторию, и стоит её задобрить. Ради этого же и снимаем: показать, что я не какой-то там Кощей, а стою за интересы Царства. И это правильно.

Я не торопясь прохожу в студию и сажусь в кресло.

— Добрый вечер, — говорю. — Ваше Высочество Ольга Валерьевна.

Ольга Валерьевна поворачивается и с улыбкой замечает:

— Можно, просто Ольга Валерьевна, Ваше Сиятельство и Ваше Величество.

— Для вас я просто Данила, — улыбаюсь. — Ну или Данила Степанович, на крайний случай.

И мы улыбаемся друг другу, как будто только что познакомились, а уже не летали чуть ли не в обнимку на желточешуйчатом летуне.

— Пожалуй, мне еще рановато называть иномирского короля просто Данилой, — подмигивает Ольга мне на публику. Такой типа флирт, чтобы подогреть интерес аудитории. Княжна в этом хороша, стоит признать.

— И, правда, пока ещё рано, — подыгрываю ей с лёгкой задумчивостью, будто уже мысленно расписал нашу будущую семейную жизнь.

Но увлекаться этой шуткой не стоит, а то жди завтра громкие заголовки газет, и Ольга своевременно возвращается к сути интервью:

— Данила Степанович, Вы в свои молодые годы — а сколько вам сейчас, двадцать? — уже Герой России и полный кавалер всех четырёх степеней ордена Святого Георгия. Я специально смотрела архивы со списками награждавшихся — это рекорд!

Я улыбаюсь вежливо:

— Благодарю, Ольга Валерьевна, за столь щедрое представление. Да, мне почти двадцать. И да, благодаря щедрости Государя, определённым удачным операциям, проведённым вместе с моими соратниками, а также благодаря Его Императорскому Величеству Ци-вану, что решил помериться силами с Русским Царство, я действительно был удостоен этих наград.

— Одним словом, — добавляет она, уже глядя в камеру, — заслужено.

И тут, стоило ожидать, в игру врывается один из оппонентов — профессор Питько.

Лёгкий «кхе-кхе», как будто он не перебивает, а вежливо «впрыгивает» в диалог. Профессор чуть наклоняется вперёд, голос академический, с приторной попыткой надменности:

— Данила Степанович, позвольте уточнение. — Он делает вид, что это всё по делу, но прищур — ядовитый, как у гадюки. — Вы ведь, насколько мне известно, не только граф Российского Царства, но и как было уже сказано — король иномирского Золотого Полдня? А Золотой Полдень не является частью Русского Царства.

— Верно, Ваше Превосходительство, — обращаюсь по чиновничьему титула, так как Питько состоит в ранге действительного статского советника.

— Как считаете, Ваше Сиятельство, не является ли это очевидным конфликтом интересов? Ведь вы, при всём уважении, будете — осознанно или нет — ставить интересы своего королевства выше интересов Российского государства. Не так ли?

Поправив прядь за ухом, Жанна Валерьевна переводит любопытный взгляд с него на меня. Симохин же смотрит с тем мерзким предвкушением, которое бывает у людей, когда они думают, что поймали тебя на противоречии.

Я, посмотрев в самую центральную камеру, спокойно отвечаю:

— Благодарю за вопрос, Ваше Превосходительство. Вы абсолютно правы: конфликт интересов — это не абстракция, а реальность. Любая крупная фигура, действующая на нескольких уровнях, живёт внутри этого конфликта. Это нормально.

Допускаю короткую паузу.

— Но, — продолжаю, — я не скрываю, кто я есть. Я — король Золотого Полдня. Это факт. Наш Царь в курсе, как и уважаемая Охранка. Более того Его Величество Борис присутствовал на моей коронации.

В заключение бросаю:

— Изначально я дворянин Русского Царства. Мой род уходит корнями в историю этой земли, и я часть аристократии этой страны. Поэтому интересы Золотого Полдня и Тавринии всегда будут соотноситься с интересами Царства.

Симохин наклоняется вперёд, тяжёлый, как шкаф:

— А как же Золотой Дракон и Пёс? Вы — единственный человек во всём Царстве, обладающий сразу двумя багровыми зверями. И используете их, мягко говоря, не в интересах Царя, а против других дворян. Например, Паскевичи, Семибоярщина — вы переходили в наступление.

Я хмыкаю про себя. Вот же дотошные стариканы.

— Его Величество лично утвердил мою опеку над Золотым Драконом, — говорю спокойно. — Никто другой с ним не справился бы. А что до Семибоярщины и князя Паскевича — это они полезли первыми.

Тут влезает Питько, с видом дотошного историка, решившего добить романтику фактом:

— Но всё же, — он вдруг поворачивается к Маше, — вы, Мария Юрьевна… если я не ошибаюсь, изначально были невестой молодого Паскевича? А теперь уже достались его уничтожителю Даниле Степановичу?

Маша смотрит сурово на старика:

— Вы сильно ошибаетесь, Ваше Превосходительство! Я была невестой только Данилы Степановича и только его! С Паскевичем-младшим мы лишь когда-то дружили. Но когда я увидела его истинное лицо — немедленно порвала все связи.

В студии — напряжённый вдох. Питько же прикусил язык — он чуть не обвинил княжну Морозовых в ветрености, сам это понимал, но ляпнуть все равно ляпнул.

У Симохина на лице — раздражение, которое он тут же прячет под вежливое выражение. Но, конечно, не унимается:

— Данила Степанович, а не слишком ли много вы на себя берёте? Вы говорили о Золотом Драконе так, будто он может подчиняться исключительно вам и больше никому другом. Неужели с ним никто больше не справится? Ни один телепат-приручитель в нашем Царстве? — со смешком заключает, он показывая абсурдность этого утверждения.

Эх, как же донести до старика, что всё именно так и есть? Просто потому, что между мной и Золотым заключён договор. И тех, кто пытался усесться на него без разрешения, он превращал в уголь.

Но вдруг Жанна Валерьевна берет слово.

— Это правда, профессор Питько, — равнодушно бросает баронесса Горнорудов, даже не не обратившись к ректору по титулу, — Данила Степанович способен на то, на что не способны другие. Моё возвращение к жизни — одно из подтверждений, разве нет? Сколько телепатов пыталось это сделать, да все без толку. Спасибо Даниле Степановичу, что взялся за эту задачу.

Вот теперь всё встало на свои места. Я сомневался, на чьей она будет стороне. И вот — тёща сыграла за мужа дочери.

Симохин раздраженно вклинивается.

— А всё же, — произносит он язвительно, — молодому дворянству не хватает чести. Иначе бы оно не похищало девушек с Кавказа.

Тишина падает, как топор.

— Неужели вы имеете в виду меня? — удивляюсь.

— Кого же еще! — кивает Симохин.

Вся студия замирает. Даже операторы переглядываются в непонятках. Лицо Ольги Валерьевны становится каменным, голос — как сталь:

— Такое нелепое обвинение может иметь серьёзные последствия, Ваше Высокоблагородие.

Симохин и не думает пугаться.

— У меня есть потерпевший, Ваше Высочество — заявляет он резко, почти торжественно.

Кивает куда-то за кадр:

— Сейчас он войдёт.

И тут двери распахиваются.

Влетает фигура. Широкоплечий, как шкаф, с чёрной бородой, сверкающими глазами и резкой походкой. Взгляд — бешеный. За ним — охранники, пытавшиеся остановить. Он просто сносит их, как манекены, перешагивает через тела. Бейджик на груди — «МЗ», массовый зритель. Очевидно, пробрался по левому списку «массовки» и теперь вываливает подготовленный спектакль.

— Я Давид! — рычит горец. — Брат Беллы, известной как Гепара! Я требую вернуть мою сестру! Ты, граф, ее похитил и удерживаешь силой! А она моя! Моя!

Поместье Вещих-Филиновых, Москва

Светка сидела на диване, поджав под себя одну ногу. В одной руке — кружка с облепиховым чаем, согревающая ладони. В другой — пульт, забытый и уже ненужный. Ведь на экране Даня в прямом эфире, и пролистывать его никак не хочется. Два старикана пытаются его обвинить в какой-то чуши, но Даня их легко уделывает… Пока не влетает бородатый горец, явно сильный маг, и орёт какой-то бред.

Светка хлопает глазами в непонятках, не отрывая взгляда от Дани:

— Гепара… — тихо говорит блондинка. — Это же не правда?.. Этот мудила не может быть твоим братом?..

Гепара, сидящая в майке и шортиках, не шевелится. Губы сжимаются. Лицо становится ещё бледнее, почти мраморным.

— Гепара? — заволновалась Света.

Гепара словно бы опомнилась и посмотрела на неё:

— Да?

— Гепара, кто этот горец? Он твой брат?

— Он — чудовище, — произносит она глухо.