Боксер-7: назад в СССР

Глава 21

Всё происходящее напоминало странный, тягучий сон, в котором реальность перемешалась с иллюзией, и уже невозможно было отличить одно от другого. Вокруг мелькали лица, знакомые и незнакомые, раздавались голоса, взрывались аплодисменты, ослепляли вспышки фотоаппаратов. Шум трибун волнами перекатывался по залу, то накатывал с оглушительной мощью, то затихал до едва слышного шепота и снова, набрав силу, гремел ещё громче. Где-то совсем рядом тренер Семёныч отдавал последние указания, а Володя тихо и негромко переговаривался с Шамилем, но их слова долетали до меня приглушённым фоном, не оставляя смысла.

Внутри не было суеты, паники или волнения, а лишь сгусток напряжённой концентрации, отточенность мысли и точное понимание того, что я должен сделать в ближайшие минуты. Я прекрасно знал, что делать, знал сильные и слабые стороны своего противника, понимал, как сломать его тактику и вынудить раскрыться.

Это был полуфинал олимпийского турнира, последний шаг перед решающей схваткой за золотую медаль, и сейчас ошибаться было нельзя. Ставки были слишком высоки, и отступать было некуда.

Воздух в раздевалке казался густым и вязким, натянутым до предела, будто тетива лука перед выстрелом. Каждый из нас это чувствовал, даже если пытался спрятать это глубоко внутри. Всем хотелось верить, что это напряжение их не касается, что они просто наблюдатели, не причастные к драме. Но в глубине души каждый понимал: на ринг придётся выйти самому, и тогда останется только бой, соперник и собственная воля к победе.

Семёныч стоял рядом и молча смотрел на меня, теребя в руках полотенце. Он казался внешне абсолютно спокойным, но я видел, как его пальцы ритмично и чуть нервно тискали ткань. Я прекрасно знал, что значит для него этот бой, как много сил и времени вложено в мою подготовку и что сейчас он готов был бы прокричать всё, что думает, но сдерживался. Он не хотел нагнетать атмосферу перед выходом на ринг.

— Не давай ему вести бой. Включай голову и работай первым. Понял? — голос Семёныча прозвучал ровно и сдержанно, но я почувствовал, каким напряжением, каким переживанием он наполнен изнутри.

Я просто кивнул. Как будто мог забыть то, что повторялось по многу раз, вошло на подкорку мозга и стало частью меня.

На соседней скамейке Шамиль бросил на меня тяжёлый, сосредоточенный взгляд, словно мысленно проверяя мою готовность. Затем он перевёл взгляд на ринг, и его лицо стало ещё суровее. Володя сидел на корточках, лениво перебирая бинты, но и в нём ощущалась напряжённая собранность: глаза смотрели внимательно и жёстко.

— Ты там не увлекайся, — тихо пробормотал Володя, не поднимая глаз, но тщательно подбирая слова. — Этот парень жёсткий, но ты не давай ему работать вторым номером, сразу подавляй его инициативу.

Я снова кивнул, чувствуя, как слова Володи находят отклик в моём сознании. Я уже знал, с кем мне придётся столкнуться на ринге.

Мой соперник был из ГДР. Классический боксёр немецкой школы — жёсткий, дисциплинированный, не склонный к эффектным и ярким движениям. Эти ребята не танцевали по рингу, не увлекались зрелищными приёмами и не пытались играть на публику. Они просто давили, прессинговали, стремясь физически сломать соперника и загнать его в угол. Такие бои были особенно трудны, если соперник обученный, они превращались в изматывающее сражение на выносливость и характер.

Немец уже уверенно прошёл первый бой, не встретив на пути к полуфиналу особых трудностей. Он был высок, широкоплеч и имел крепкое телосложение с мощными руками, способными отправить на настил любого, кто позволит подойти на его рабочую дистанцию. Таких бойцов нельзя было подпускать близко, иначе придётся отбиваться как от несущегося на тебя тяжёлого поезда. Но ключ работы с ним как раз заключался в перехвате инициативы.,

Перед самым выходом из раздевалки я вдруг ощутил тяжёлый взгляд и, повернувшись, встретился глазами с немцем. Он стоял неподвижно, почти не моргая, и пристально смотрел прямо на меня. В его глазах читались холод, уверенность и молчаливый вызов. На мгновение во мне проснулось что-то злое и голодное, готовое принять этот вызов и ответить на него со всей решимостью.

Семёныч хлопнул меня по спине и тихо сказал что-то одобряющее, но я уже не слышал. Я шагнул в зал, навстречу шуму толпы, и поднялся на ринг. С каждой секундой атмосфера накалялась всё сильнее.

— В красном углу ринга — представитель сборной Советского Союза! — громко объявил ведущий, и зал грохнул овациями, словно волна, разбивающаяся о берег.

Я занял свой угол, глядя прямо перед собой и чувствуя, как в груди разгорается ровное и холодное пламя, наполняющее меня силами перед боем.

— В синем углу ринга — представитель сборной ГДР! — раздался голос ведущего, и соперник поднялся на ринг.

Мы снова встретились взглядами. Он едва заметно приподнял уголок губ, словно уже заранее знал исход этого боя и просто ждал подтверждения своей победы. Это едва уловимое движение зажгло во мне ещё больше злости и решимости.

Прозвучал гонг, и бой начался.

С первых секунд немец пошёл вперёд, ожидаемо пытаясь захватить инициативу и навязать мне силовой обмен ударами, в котором он явно чувствовал своё превосходство. Я не стал ввязываться в его игру, стараясь работать максимально технично и грамотно, не вступая в ненужные размены, но каждый его удар отвечая своими двумя. Двигаясь на ногах и постоянно меняя угол атаки, я заставлял его удары уходить в пустоту, лишая соперника ощущения контроля над ситуацией. Он снова и снова пытался загнать меня к канатам, но каждый раз, когда дистанция сокращалась, я отвечал резкой серией точных и быстрых ударов, вынуждая его отступить и задуматься над тем, стоит ли продолжать такую тактику.

— Хорошо, вот так и продолжай! — услышал я голос Семёныча сквозь гул зрителей, и это придало мне ещё большей уверенности.

Первый раунд закончился явно в мою пользу, но я прекрасно понимал, что это только начало и соперник сделает выводы. Возвращаясь в свой угол, я заметил, что немец выглядел сосредоточенным и совершенно не был растерянным от моего успешного старта. Я сел на табурет, Семёныч быстро промокнул моё лицо мокрым полотенцем, что-то говорил о дистанции и ударах в корпус, но все его слова лишь подтверждали мои собственные мысли. Я чётко осознавал, что мне нельзя расслабляться ни на секунду, и что сейчас немец попытается взять реванш любой ценой.

Второй раунд стал подтверждением моих ожиданий: соперник сразу изменил тактику, перейдя на жёсткий и откровенно грязный бокс. Теперь в ход пошли локти, удары головой и хитрые удары по затылку, которые он наносил так, чтобы рефери их не видел. Зал, видя это, моментально выразил своё неодобрение свистом и криками, возмущение публики буквально физически ощущалось в воздухе. Из моего угла донёсся нервный и гневный голос Володи, яростно требовавшего от судьи быть внимательнее и прекратить грязную игру соперника.

Судья дважды выносил немцу предупреждение, но это не приносило никакого эффекта, поскольку он мастерски умел создавать видимость случайности. В одном из эпизодов мы сцепились в клинче, и я почувствовал, как немец жёстко и намеренно съездил головой мне в подбородок, пытаясь вывести из равновесия. Боль кольнула в висках, перед глазами вспыхнули яркие точки, и я невольно сделал шаг назад, чтобы прийти в себя. Подняв взгляд на соперника, я увидел его холодную, наглую ухмылку, и в груди вспыхнула злость, смешанная с чувством спортивной ярости.

Он решил, что смог вывести меня из равновесия.

В третьем раунде я кардинально изменил ритм схватки, не оставив ему шансов на привычное давление. Вместо ухода назад и попыток избегать его атак, я сам снова начал диктовать условия боя, активно работая на средней и ближней дистанциях, постоянно меняя направления атак и заставляя немца промахиваться. Он начал нервничать, его движения потеряли прежнюю чёткость и уверенность, а в глазах стало ясно видно раздражение. Это был именно тот момент, которого я терпеливо ждал весь бой.

И на последних секундах раунда я провёл ту самую идеальную комбинацию, к которой шёл через сотни часов тренировок. Левый джеб, чёткий и резкий, застал соперника врасплох, его голова резко дёрнулась назад, открывая дорогу моему правому прямому. Правый догнал его уже в движении, заставив немца пошатнуться и открыть корпус. Точный апперкот под рёбра выбил из него дыхание, а завершающий левый боковой стал финальной точкой в этой безупречной серии ударов, отработанных мной до автоматизма.

Прозвучал гонг, сигнализирующий конец боя, и мы, тяжело дыша, замерли друг напротив друга. Немец не упал, он всё ещё стоял на ногах, но в его глазах уже не было той холодной уверенности, с которой он выходил на ринг.

Мы вышли на середину, где рефери взял нас за руки, внимательно смотря в сторону судейского столика. Наступила короткая, но мучительно долгая пауза, после которой рефери поднял мне руку:

— Победу одерживает представитель сборной Советского Союза!

Я сошёл с ринга под гром аплодисментов и сразу поймал взгляд отца на трибунах, он сидел молча и, казалось, не проявлял эмоций, но на мгновение в его глазах сверкнула гордость. Тренеры и друзья окружили меня, кто-то обнимал, кто-то кричал поздравления, но я уже смотрел вперёд, мысленно готовясь к следующему бою. Теперь оставался лишь один бой, решающий, самый главный — финал против кубинского боксёра, которого все считали непобедимым.

Отойдя от ринга, я оказался лицом к лицу с журналистами, которые уже поджидали меня возле выхода. Я не успел даже снять перчатки, как вспышки фотокамер ослепили глаза, а со всех сторон посыпались вопросы. Репортёры напоминали стаю голодных птиц, стремящихся первыми выхватить лакомый кусок сенсации, вырвать слова, которые можно будет поставить в громкий заголовок. Я вытер полотенцем вспотевшее лицо и постарался собраться, зная, что сейчас придётся отвечать так, чтобы не оставить шанса для кривотолков.

— Михаил, каковы ваши эмоции после выхода в финал? — крикнул кто-то слева, перекрывая шум остальных голосов и привлекая моё внимание.

— Как оцениваете своего соперника из ГДР? Он был сложным противником? — тут же последовал вопрос справа, и я невольно повернул голову, ища источник голоса.

— Готовы ли вы к бою с кубинцем, который выглядит просто непобедимым? — спросила молодая журналистка, протягивая ко мне микрофон с ярким логотипом спортивного канала.

Я глубоко вдохнул и выдержал короткую паузу, глядя в объективы камер и на лица репортёров, собравшихся вокруг меня плотным кольцом. Они ждали, ожидая от меня громких и запоминающихся фраз, эмоций, может быть, самоуверенности. Но я решил говорить спокойно и честно, не пытаясь выглядеть тем, кем не являюсь.

— Эмоции, конечно, положительные, — ответил я уверенно, но без излишнего пафоса, стараясь подбирать слова чётко и спокойно. — Полуфинал — важный этап, но настоящий бой ещё впереди, и расслабляться рано.

— Вы уверены в своей победе в финале? — вопрос прозвучал громче остальных, и репортёры замерли, ожидая моего ответа.

Я улыбнулся уголком губ, поймав взгляд Семёныча, стоявшего чуть поодаль за спинами журналистов. Тренер молчал, скрестив руки на груди, его лицо было каменно-спокойным, но я чувствовал, что он ловит каждое моё слово и каждый оттенок интонации. В его взгляде читалась молчаливая поддержка, подтверждающая, что я иду правильным путём.

— На ринге не бывает уверенности, — спокойно произнёс я, обращаясь больше даже не к репортёрам, а к самому себе. — Есть только работа, подготовка и тактика. Всё решают секунды и те решения, которые мы принимаем в бою. Кто примет верное решение в решающий момент, тот и выиграет.

— Кубинец кажется непобедимым. Что можете сказать о нём? — снова прозвучал вопрос, и я почувствовал, как внимание репортёров ещё больше сфокусировалось на мне, словно они пытались поймать любой оттенок эмоций на моём лице.

Я лишь пожал плечами, не выдавая внутреннего волнения, хотя вопрос задел глубоко, заставив вспомнить бойца, с которым мне завтра предстоит выйти на ринг. Кубинец действительно выглядел машиной, идеальным бойцом, которого пока никто не смог сломать. И моя победа над ним на чемпионате мира была на тоненького.

— Все непобедимые когда-то падали, — тихо, но твёрдо сказал я. — Вопрос не в том, можно ли его победить. Вопрос лишь в том, когда и как именно это случится.

Репортёры зашумели, обмениваясь взглядами и быстро записывая мои слова, и лишь один журналист, чуть старше остальных, поднял руку и задал свой вопрос, звучавший гораздо серьёзнее других:

— Последний вопрос, Михаил. Что для вас важнее — само золото Олимпиады или факт того, что вы уже в финале?

Я замолчал, ощущая, как вдруг перед глазами промелькнули кадры всей моей жизни. Я вспомнил первые тренировки в зале, болезненную усталость после каждой из них, запах зала и глухой звук удара перчаток о тяжёлые мешки. Вспомнил Семеныча, молча стоявшего в углу и внимательно наблюдавшего за моими движениями. Всё это всплыло разом и смешалось в одно твёрдое чувство.

— Я сюда приехал не за выходом в финал, — коротко ответил я, и в моём голосе было столько же спокойствия, сколько и решимости.

Больше я не стал говорить ни слова, отвернувшись от журналистов и направившись обратно в раздевалку. Я чувствовал, как в груди медленно нарастает знакомое напряжение перед грядущей битвой.

Вернувшись в Олимпийскую деревню, я ощутил, что напряжение после полуфинала не исчезло, а лишь усилилось. Атмосфера предстоящего финала сдавливала грудь тугой пружиной, и казалось, это ощущали все вокруг. Здесь, среди спортсменов, всё замерло в особенном ожидании, словно воздух был наэлектризован предчувствием завтрашнего дня.

Зайдя в номер, я увидел Семёныча, спокойно сидевшего за столом с кружкой чая в руках и задумчиво глядевшего в одну точку. Было ясно, что мыслями он уже на ринге, прокручивая возможные тактики и сценарии боя с кубинцем. Я сел рядом, молча расстёгивая бинты на руках, чувствуя, как каждая мышца отзывается болью и усталостью, но эта боль была сейчас необходима и даже приятна, она напоминала, что бой был настоящим и что я выстоял.

— Думаешь, он изменит тактику по сравнению с нашим прошлым боем? — спросил я негромко, глядя на тренера и мысленно примеряя к завтрашнему бою различные комбинации и контрдействия.

Семёныч отставил кружку и посмотрел на меня строго, но с лёгкой улыбкой, которая была редкостью на его лице:

— Он машина. Но любая машина ломается, главное — найти слабое место и вовремя туда ударить. Завтра без лишних нервов: спокойно встал, позавтракал, размялся и вышел на ринг человеком, а не загнанной лошадью. Понял?

Я молча кивнул, чувствуя его поддержку и уверенность, которые передались мне и немного успокоили внутреннее напряжение. Завтра будет мой бой, и я был готов к этому испытанию.

Ночь опустилась на Олимпийскую деревню, окутывая её прохладой и тишиной, которая лишь подчёркивала внутреннее напряжение, поселившееся здесь в преддверии решающего дня. Я накинул спортивную куртку и тихо вышел на улицу, чтобы хоть немного успокоить нервы и привести мысли в порядок перед боем. Воздух был пропитан запахами сырой осенней травы, слегка горьковатым ароматом мокрых листьев и едва уловимым дымком из столовой, где уже заканчивали уборку после ужина. Где-то вдалеке раздавался негромкий смех спортсменов, уже выступивших и расслабленных, но вокруг меня словно ощущалось невидимое поле ожидания и напряжения, которое никак не отпускало.

Я неторопливо прошёл по дорожке, вдыхая полной грудью прохладный воздух и стараясь привести мысли в порядок. На спортивной площадке два борца из нашей сборной спокойно и неторопливо отрабатывали захваты и приёмы, бесшумно перемещаясь по мягкому покрытию. Я смотрел на них, невольно отмечая, как в каждом движении читается уверенность и сила, заработанная годами тренировок. Завтра и мне предстояло выйти на ринг и доказать, что всё это было не зря, что я достоин стоять на высшей ступени пьедестала.

Отойдя чуть дальше, я внезапно заметил, что по парку прогуливается мой завтрашний соперник, кубинский боксёр. Он остановился и внимательно смотрел прямо на меня, словно специально ждал этой встречи, желая испытать мою уверенность перед боем. Его взгляд был тяжёлым, спокойным и лишённым каких-либо эмоций, но при этом в нём сквозила скрытая сила, готовность сломать любого, кто встанет у него на пути. Я ответил таким же спокойным и холодным взглядом, не желая уступать ни сантиметра даже сейчас, за пределами ринга.

Так мы стояли несколько секунд, молча оценивая друг друга и понимая, что завтра всё решится именно между нами, и другого шанса уже не будет. Наконец, кубинец отвернулся и медленно пошёл прочь, не сказав ни единого слова. Я остался стоять, глядя ему вслед и понимая, что бой начался задолго до первого удара, и что я не имею права проиграть этот бой. Ни ему, ни самому себе.

Вернувшись в комнату, я снова лёг на кровать и, глядя в потолок, погрузился в воспоминания. Сон никак не приходил, сознание упорно прокручивало прошлое, вспыхивали эпизоды из детства и юности, от которых сердце начинало биться чаще, а мышцы сами собой напрягались, вспоминая боль и тяжесть тренировок. Перед глазами вновь встала картина первого боя в старом спортивном зале, тяжесть первого удара в лицо, привкус крови во рту и глухой звон в ушах. Я превозмогал боль и страх, поднимался когда падал, даже когда тело уже не слушалось и всё казалось бессмысленным.

Эти воспоминания давали силу, наполняли меня уверенностью в том, что и завтра я найду в себе силы подняться, если придётся. Я уже не тот парень, который когда-то уходил с ринга с опущенной головой, я больше не позволю себе сломаться под давлением обстоятельств и чужой силы. Сейчас я тот, кто идёт до конца, не боясь ничего и никого, и завтра я докажу это снова — в самый важный день в моей жизни.

Сон пришёл только под утро, когда за окном уже светлело, и на смену ночной тишине начали просыпаться первые звуки нового дня. Проснувшись, я почувствовал, что настроение полностью изменилось: на смену воспоминаниям и тяжёлым мыслям пришло спокойное и уверенное осознание того, что я готов к битве.

В столовой Олимпийской деревни царила непривычная тишина — спортсмены ели молча, практически не разговаривая друг с другом и не обмениваясь взглядами. Володя мрачно ковырял вилкой омлет, а Шамиль хмуро смотрел в чашку с кофе, время от времени бросая короткие взгляды в мою сторону. Семёныч, спокойно прихлёбывая чай, сидел прямо напротив меня, как всегда, полностью контролируя ситуацию.

— Жрёшь, как будто на расстрел идёшь, — негромко пробормотал Володя, не поднимая глаз от тарелки, и тут же тяжело вздохнул.

— Это Олимпиада, а не столовка, — добавил Шамиль, осторожно ставя на стол пустую кружку и бросая на меня быстрый, изучающий взгляд, словно проверяя, не поддался ли я волнению.

Я только слегка усмехнулся, ничего не ответив на эти замечания, и продолжил молча есть завтрак, почти не чувствуя вкуса пищи. Внутри пульсировала решимость, смешанная с еле заметным возбуждением перед боем, перед той точкой, в которой решится всё. Наконец, я поднялся к себе в номер, чтобы последний раз взглянуть в зеркало перед выходом.

На стене, прямо напротив кровати, был плакат с лозунгом, который я когда-то сам повесил здесь и который уже успел забыть за все эти дни тренировок и боёв. Сейчас я остановил на нём взгляд и медленно прочитал слова, которые уже стали для меня чем-то вроде внутреннего девиза: «Ты можешь проиграть, но не можешь сдаться». Я долго смотрел на эту простую надпись, чувствуя, как внутри вновь разгорается холодный и спокойный огонь готовности.

Сейчас я понимал: я не приехал сюда просто для того, чтобы дойти до финала. Не для того, чтобы просто поучаствовать и почувствовать атмосферу Олимпиады. Я здесь, чтобы победить, чтобы забрать золото и поставить точку в долгом пути, начавшемся много лет назад, в маленьком зале на окраине моего родного города.

С этими мыслями я спокойно вышел из номера, направляясь навстречу бою, который должен был стать моим самым важным сражением.