Бездушиш

Глава пятая Мир не без добрый людей

— Ну всё, внучек, конец представлению, — потянулся старик, разминая затёкшую спину. — Отдохнули, потешились зрелищем. Пора за работу. Где там наш хворост?

Найдя взглядом вязанку, дед легонько подтолкнул меня к ней.

— Давай подсоблю на плечи закинуть.

Вот же хитрый. Уже и забыл, что после опушки сам свой хворост нести собирался. Но это и к лучшему. В компании деда мне в город входить не так страшно. Вдруг на воротах что спросят ещё?

Кстати, те открывают уже. Сражение со слугами Низверженного окончено, вся нечисть мертва. Воины Создателя, уложив на тряпичные носилки своих раненых и погибших, победителями покидают поле боя. Пересчитал всё же Светлых — два десятка их было. Теперь уже меньше. Шестерых несут — из них трое мертвы, ещё стольким же сильно досталось, но вроде живые. А всё равно, как по мне, размен в пользу людей. Вон сколько чудищ порубленным мясом валяется.

Перевёл взгляд направо. Народ, кто тикал прочь по тракту, развернулись и опять идут, едут к городу. От того уже спешат к месту схватки с тварями Бездны служивые люди в кольчужных рубахах и в шлемах. У ворот суета, толчея. Отряд конных, человек в пятьдесят, обогнав всех, скачет навстречу Светлым.

Стоит всадникам добраться до Воинов Создателя, как часть из них спешивается, уступая своих лошадей победителям демона. Светлые разделяются. Половина, передав солдатам своих убитых и раненых вместе с носилками, возвращается в город, другая в сопровождении остальных конных верхами устремляется к лесу.

— Тебя, как хоть звать, внучек? — Отвлёк меня старик от наблюдения за местом недавнего боя.

Хворост вновь у меня на спине. Выйдя из леса, потихоньку бредём в сторону города по поросшему степной травой лугу.

— Роном кличут.

— Рон? — с сомнением в голосе переспросил дед. — Это Мирон что ли?

— Ага, — согласился я.

Зачем мудрить? Поди старик лучше знает местные имена. Мирон, так Мирон.

— А откель будешь, Роша?

— Из Кислёнок, — вспомнил я слышанное название далёкой не только отсюда, но даже и от посёлка погибших девчонок деревни.

Едва ли старик там бывал. Лучше так, чем выдумывать что-то, а потом объяснять, где оно находится.

— Ха! Кислёнки? — внезапно хохотнул дед. — Так я через них проезжал. Давно, правда, было. Годов десять как. Родня у меня в Заполянках. То бишь, была. Как раз доходить тётку ездил. Та помирала. Представь, эта дура бездетная, что хозяйство, что хату общине оставила. Зря только силы и время потратил. Вернулся ни с чем.

— Бывает, — сочувственно вздохнул я, не отрывая напряжённого взгляда от приближающегося к нам отряда всадников.

Голос сделал натужным. Оно вроде же как тяжёлую ношу несу. Бреду медленно, сутулюсь, словно под гнётом. Так до города все полчаса ползти будем, но по-другому никак. Не показывать же свою настоящую силу? Особенно этим, которые скачут. Никак не пойму — к нам, не к нам?

— Как там Гришка-торгаш поживает? — внезапно заставил меня вздрогнуть дед. — У него на ночлег останавливался, в комнатушке при лавке. Не съехал ещё? Порывался он, помню, перебраться в какую деревню побольше. Мол, торговля у вас ни о чём.

Проверяет? А смысл? Для него я — никто. Помогу донести вязанку и разбежимся. Заподозрил во мне бездушного? Ох и хитрый старик. Ведь явно же брешет про этого Гришку. Дружба с Ло научила меня худо-бедно отличать ложь от правды. Тут дед точно врёт.

— Ты чего-то путаешь, деда, — настороженно произнёс я. — Отродясь у нас никаких Гришек не было, кто бы торговлю в Кислёнках вёл.

— Да? — фальшиво удивился старик. — Знать, попутал. Наверное, то не Кислёнки, а всё же Малинки были. Ну а я Онуфрий, — ответно представился он. — Хотя, можешь и дальше звать дедом. Мне так привычнее.

Всё же к нам. Полминуты — и встретимся. Сильный отряд. Даже не будь среди подъезжающих к нам воинов чудо-богатырей в светло-серых хламидах, и то бы едва ли я смог перебить всех при помощи дара. И на невидимости тоже не сдёрнуть уже. За отведённую мне на это дело минуту и до опушки не добегу.

— Зря только время тратят, — остановившись, проворчал дед. — Знают же, что плоть мира не рвётся дальше, чем за версту от Ключа. От прокола до леса и то больше будет. В городе шарик висел. Там и надо искать.

Я тоже остановился. Онуфрий помог мне опустить вязанку на землю, и мы оба уставились на подлетающих к нам верховых.

— В лесу кого видели? — вместо приветствия выкрикнул один из наездников.

— Не, — замотал головой старик. — И у леса тоже никого не было. Мы как раз на опушку выходили, когда прокол открылся. Тикай кто-то с луга — заметили бы. Вам в городе его надо искать.

— Без тебя разберёмся, — зло рыкнул командир дружинников и, хлестнув поводьями по конской шее, повёл отряд дальше.

— Дурачьё, — проводил солдат взглядом дед и нагнулся к вязанке. — Присядь. Поднимаем обратно. Зачем только, спрашивается, спускали?

Я был только за. Как бы именно хворост и не отвёл от меня подозрения. Повезло мне столкнуться с Онуфрием. Впрочем, возможно, что меня защитил юный возраст. Едва ли подростки приходят по Пути в Ойкумену. Часто уж точно нет. Какой раз уже пользуюсь этим своим преимуществом. И — спасибо Создателю — что ростом не вышел. Если в просторной одёже ходить, под которой мои расчерченные троеростом мышцы не видно, то и тринадцать годов могут дать. Мордаха у меня ещё детская — щетина из подбородка не лезет.

Пока шли через луг, дед Онуфрий болтал без умолку. Выяснилось, что он родом из Полеска, но всю молодость пропутешествовал по каким-то Светлым Княжествам в поисках лучшей доли, а зрелость провёл на службе у некого жадного йока — чтоб он сдох — Никодима, что не принесло ему, ни достатка, ни счастья. На сытую старость грошей не скопил, семьи не завёл, родню растерял. Единственное, с чем к закату жизни остался — это доставшиеся ему от родителей комнаты в общих палатах, где он и живёт.

— Долго будут возиться, — кивнул старик на служивых, занятых вскрытием разбросанных по полю туш нечисти.

— Особенно с демоном, — согласился я, разглядывая труп рогатого великана, возле которого собралось особенно много людей.

— Ну, там есть ради чего ковыряться, — хохотнул Онуфрий. — Говорят, островные колдуны за жемчужину аж целую сотню золотых отсыпают.

Островные колдуны… Не в первый раз старик уже про них вспоминает. А уж не Вилоры ли это? Конклав же находится на Ойкумене, что Ло уже выяснил. Очень похоже на то. Скупают у местных жемчужины — как я теперь знаю, те можно найти в сердцах демонов — и ими расплачиваются с Порогом, который для них ищет Источников. Семена и бобы ценны лишь на том поясе, где их добыли, а вот жемчужины, куда их не переправь — везде действуют. Вот интересно, а эффект той, которую Ло на Суши проглотил, всё ещё при мне? Не умру, если убьют? Проверять неохота. Лучше здесь уже другую слопать.

Островные колдуны… Значит остров. Найду, где заседает этот проклятый конклав — найду Тишку. Понятно же, что Источников они тащут сюда. Дальше некуда. Уверен, сестрёнка где-то на Ойкумене. Считай, большую часть дела я сделал — добрался до нужного пояса. Осталась сущая малость — отыскать её здесь. И откуда нужно начинать поиски я скоро узнаю.

— Жемчужина… — мечтательно протянул старик. — Вот бы, хоть раз найти какой боб завалящий. Я человек простой. Куда мне девать сотню золотом? А вот пяток серебряных я бы нашёл на что потратить. Давно таких денег в руках не держал.

— Так, какие проблемы? — прокряхтел я. — Топай подальше в лес. Глядишь, повезёт на какого залётного беса наткнуться. Бей его, потроши — вот тебе и боб.

— Смешно, — невесело хохотнул Онуфрий. — А я, между прочим, серьёзно. Некоторым же везёт — находят нет-нет бобы. Да и с семенами бывает. Чем я хуже? Мало ли, где когда какой бес или йок издох. Вдруг не выпотрошенным остался лежать? Они быстро же тлеют. Седмица — и, ни рожек, ни ножек. Только боб на земле. Не мешай мне мечтать. Я, может, только на мечтах и держусь.

Про то, что рогатая падаль всего за седмицу истлеет, дед, похоже, не шутит. Собирающие добычу дружинники оставляют выпотрошенные туши валяться там, где они и лежат. Соблепалого, которого раздавил тяж, и подстреленных бесов и йоков от ворот оттащили подальше, и всё — остальные порождения Бездны валяются там, где упали. Даже копья козлоногих и красный меч демона никто не спешит уносить с поля боя. Наверное, оружие слуг Низверженного тоже скоро рассыпется в прах.

— Хоть бы в кучу свалили, — посетовал я, косясь на раскиданные по полю туши и тушки.

— А смысл? — пожал плечами шагающий рядом со мной Онуфрий. — Они же не воняют. Попортят седмицу вид — и всех бед. Ох и богатая всё же сегодня добыча у Светлых. Половина, понятное дело, в казну, но и Ордену тоже немало достанется. Жирный прокол. Тот бездушный, что Ключ заграбастал, сам того не желая, неплохо так подсобил Светлым. Да и князь наш, поди, не в печали. Все с хорошим прибытком остались.

— Особенно те, кто погиб, — пробурчал я, отведя взгляд от трупов растерзанных тварями женщин, которые дружинники как раз выносили на дорогу с злополучного поля.

— Что поделаешь? Лес рубят — щепки летят, — развёз руки Онуфрий. — Так-то, на самом деле, очень малой кровью отделались. Вот, кабы в городе открылся прокол…

Дед на секунду замолк, но тут же продолжил уже о другом.

— Нет, ты посмотри на них, — фыркнул старик, тыча скрюченным пальцем в крестьян на телегах, которые, обогнав нас, первыми добрались до города и как раз въезжали в ворота. — Совсем мозгов нет. Их же обратно не выпустят. Дня три теперь точно будут в городе куковать. Ага, с лошадьми и с телегами. Это им недёшево обойдётся.

— Почему не выпустят? — насторожился я.

— Как почему? — фыркнул дед. — Бездушного будут ловить. Ясно же, что этот гад где-то в Полеске сидит. Всяко город закроют и пока Искупающие не вернутся никого не выпустят. В княжьем Тёмном Отряде есть такой Видящий, что может бездушного от настоящего человека отличить. Пока весь Полесок через него не прогонят, для всех выход, выезд только с его разрешения.

Вот те раз. И зачем тогда я в город иду? Мало того, что застряну в нём без гроша в кармане, так ещё и раскрыть меня могут. Но, куда мне теперь деваться? Вокруг куча солдат. Внезапно передумаю, и дед сразу же меня заподозрит, не смотря на года. Ещё ор подымет.

— Прямо всех-всех проверят? — беспечно бросил я, словно не веря Онуфрию.

— Ну, не прямо всех-всех, — согласился дед. — Мы с тобой, как и всё старичьё с детворой, им, допустим, без надобности. На бездушных не тянем. А по возрасту кто подходит — всех глянут.

— И баб?

— А что бабы? Бездушные бабы тоже до Ойкумены доходят нет-нет. Баб тоже пощупают. Тщательно, — хохотнул старик. — И не только Видящий.

Онуфрий не ошибся. С внешней стороны ворот стоящие там двое дружинников лишь взымали с въезжающих мзду, а вот с внутренней целый десяток служивых настойчиво разворачивал всех желающих выйти и выехать. Нам с дедом ничего не сказали, только обругали меня, когда я чуть не задел торчащей из вязанки палкой одного из солдат.

Кое-как просочившись через образовавшийся у ворот затор, мы с Онуфрием выбрались на довольно широкую улицу, в дальнем конце которой виднелся возвышающийся над соседними домами высокий каменный терем. До него было навскидку с версту. Если это — дворец местного князя и стоит он, как полагается, аккурат в самом центре Полеска, то старик вполне логично считает, что порвавший плоть мира бездушный нашёл шар где-то в городе. Причем, где-то на этой его стороне, что повёрнута к лесу.

— Идём к рынку, — сообщил дед. — Я там хворост одной жадной заразе пристрою, а тебе покажу, кому ягоду сдать. У тебя туес полный хоть?

— Под самую крышечку.

— Тогда грошей десять-пятнадцать дадут, — прикинул Онуфрий. — Я сторгуюсь. Тебя обдерут. Крупы купим на кашу, а на остаток у меня койку снимешь. Ты старику помог, я тебе тоже добром отплачу. По три медяка за ночь — это бесплатно, считай.

Фух… Вот и решилась проблема. Я уже было и сам собирался попроситься к старику на постой, но Онуфрий меня опередил. Повезло мне с ним. Прямо очень. Где бы я сейчас себе угол без денег искал бы? Бобы — они ценность немалая, но попробуй их здесь продать, когда не знаешь к кому с этим делом идти, а за ягоду мне жалкие гроши дадут. Что той ягоды?

— Ой, спасибо тебе, деда! Выручил, — поблагодарил я сердобольного старика. — А то я, как услышал от тебя, что город на время закроют, перепугался уже — вдруг с работой не сложится? Если не найду сегодня к кому наняться, чтобы с углом под житьё, то обязательно к тебе на постой попрошусь.

— Не, сегодня уже поздно дёргаться, — махнул рукой дед. — Глянь, куда уже солнце забралось. Вечер скоро. Такие дела утром надо решать. Сегодня точно у меня погостишь, а там я тебе подскажу, где стоит насчёт работы спросить.

— Буду очень тебе благодарен, деда, — прокряхтел я. — А далече ещё нам идти?

— Подустал? Не боись — уже близко. Чай, не к княжьему терему топаем. За пекарней вон повернём — и, считай, у торговых рядов. Где ты видел, чтобы базар далеко от ворот был?

Пока топаем по улице, верчу головой влево-вправо. Обычные люди в обычной одежде, обычные, в основном деревянные дома, обычные повозки и телеги, запряжённые обычными лошадьми. Полесок ничем не отличается от виденных мной в других поясах городов. Живут здесь не сильно богато. Вывески над лавками простенькие, под ногами никакой брусчатки и плитки — только утоптанная земля, кое-где переложенная старыми досками возле входов в дома. Не знай я, что вокруг Ойкумена, решил бы, что в Предземье вернулся.

Базар, на который мы пришли минут через десять, занимал собой приличных размеров кусок свободного от домов пространства, заключённого в зажатый четырьмя улицами квадрат. Прикрытые тряпичными и дощатыми навесами лавки торговцев убегали вглубь торжища заполненными народом рядами. Толчея, галдёж, всевозможные, далеко не всегда приятные запахи. Старик сразу же потащил меня к разбитому на углу базара шатру, под матерчатой крышей которого лежали сложенные в высоченные поленницы колотые дрова и наваленные в огромную кучу вязанки хвороста, но не такого, как наш, а ровненького — палочка к палочке.

— По реке лесорубы сплавляют, — кивнул дед на дрова. — Только я на своём горбу приношу. У них ветки сушёные, у меня чистый хворост. Для растопки такой куда лучше подходит. Морды кривят, а всё равно берут, йоки жадные.

С показным облегчение я сбросил ношу на землю, и старик потащил хворост волоком к балагану. Если деда послушать, тут вокруг жмот на жмоте. Все у Онуфрия жадные. Вон, как с базарным торгуется. Тот старику: «Маловата вязанка. Вчера больше была.», он ему: «Брешешь! Сегодня даже поболе набрал. Еле допёр.». Ага, пёр он, как же. Но у них так, похоже, всегда торг ведётся.

Впрочем, базарный упирался недолго. Стоило ему смекнуть, что Онуфрий только что вернулся в город, да ещё и пришёл с той стороны, где случился прокол, как торговец тут же напал на деда с расспросами. А старый болтун и рад — размахивая руками шумно делится впечатлениями. Свидетеля недавно кипевшей за стенами битвы немедленно обступил любопытный народ. Всё, застряли мы здесь.

Битый час дед без умолку трещал, упиваясь всеобщим вниманием. Я даже уже было решил, что он забыл про меня. Жрать охота, вода, которой напился от пуза из найденного ещё до встречи с Онуфрием ручья, начинает проситься наружу, сил топтаться на месте уже никаких. Пойти что ли самому поискать, куда ягоду сдать?

— Ох, умаялся, — наконец-то вынырнул из толпы дед. — Давай туес.

Я отдал ему ягоду, и старик вновь исчез в базарной толчее. В этот раз мне пришлось его ждать ещё дольше. Благо, мысли о том, что меня обдурили, я сразу отмёл, а то бы с терзаниями мочевого пузыря боролись бы ещё и переживания на сей счёт. Из-за такой мелочи, как туес ягоды, обманывать наивного деревенского дурачка смысла нет. Я же подловлю потом деда всё в том же лесу и спрошу с него за подлость.

Но нет, Онуфрий не такой. Вернулся с деньгами и с фунтом крупы в платке. Уставший, запыхавшийся. Протянул мне пустой туес и несколько медных монеток.

— Пойдём скорее отсюда, — сиплым голосом выдохнул дед. — Никаких сил уже нет повторять все по новой. Вот посмотришь, стоит ворота на выход открыть, как полгорода тут же помчится любоваться останками нечисти. Всё же демон даже здесь, у нас, редкий гость. Повезло нам с тобой.

— Ты дня три говорил нам сидеть взаперти? — вспомнились мне слова деда про сроки грядущей проверки.

— В лучшем случае, — подтвердил Онуфрий. — Пока гонец до Искупляющих доберётся, пока Видящий прибудет, пока первоочередных, кому ехать куда, всех отпустит. Как бы всю седмицу мне в лес не ходить. Эх… — вздохнул старик. — Опять пояс придётся затягивать. Хотя, куда уж сильнее? И так одни кости.

К дому Онуфрия мы пришли уже в сумерках. Три этажа, не сруб, камень. Внизу лавка горшечника, что смотрит на улицу. Но дед не хозяин добротного, пусть и старого здания. У него лишь две комнаты в полуподвале со жмущимися к полотку зарешёченными полукруглыми окнами. Зато с переулка свой отдельный вход и очаг в углу, уводящий наружу дым по чёрной от копоти жестяной трубе. Древняя разваливающаяся мебель ограничена столом, парой стульев, забитым простецкой утварью шкафом, вещевым сундуком, рукомойником, скрипучей кроватью и лавкой, на которой мне предстоит спать. Дыра ещё та, но жить можно.

Я сходил справить нужду на задний двор дома, где имелось отхожее место. Там же рядом набрал из водовода воды в выданное дедом ведро. Ужинали сваренной Онуфрием кашей, а уже перед сном сердобольный старик угостил гостя приятным терпким отваром пахучих травок.

Вот вроде бы и без тяжёлых трудов день прошёл, а устал я сегодня неслабо. Лавка жёсткая — подстелить у деда ничего не нашлось — вместо подушки своя же рука. На земле в лесу и то спать удобнее. Тем не менее, стоило мне лечь и закрыть глаза, как я сразу же провалился в мир снов.

— Хорош дрыхнуть, Роша. Вставай уже. Что там той сон-травы было? У меня уже нетерпёж. Сколько можно валяться?

Старик настойчиво тряс меня, дёргая за плечо. Я открыл глаза. Уже утро. Даже сквозь маленькие полуокна в мою коморку проникало достаточно света. Спавший в другой комнате Дед сидел рядом, подтащив к лавке стул. На вытянутом морщинистом лице довольная улыбка, серые выцветшие глаза хитро прищурены. Какой-то он чересчур возбуждённый. Видать, тоже выспался.

— Доброе утро, деда, — зевнув, потянулся я и сел, свесив ноги с лавки.

— Добрее некуда, — щербато осклабился дед. — Порадовал ты меня, Роша. Ой, как порадовал. Кислёнки, говоришь?

Мгновенно всё поняв, я незаметно прижал руку к карману. Ёженьки… Бобов не было. Спал я в одежде, да, видно, спал настолько крепко, что проспал даже собственный обыск. Сон-трава… Опоили! Но ведь и дед пил со мной тот отвар.

— Да не нервничай так, — ещё шире улыбнулся Онуфрий. — Не сдам я тебя. И, смотри, не пытайся меня убить. Я уже предупредил кого надо — есть у меня один человечек доверенный. Если через час не явлюсь к нему, тот сразу же за стражей побежит.

Я обязан попытаться.

— Ты о чём вообще, деда? — вылупил я глаза на Онуфрия. — Тебя… убивать? Что за бред?

Не поверил. Как лыбился, так и лыбится.

— Ой, не надо, — махнул он рукой. — Хорош притворяться. Я тебя ещё вчера раскусил, а тут ещё и бобы в кармане. Откуда у обычного деревенского пацана возьмутся бобы? Да ещё и четыре штуки. Я знаю, кто ты такой, Роша. Но не бойся — я такой же, как ты.

Я вздрогнул. Вот это удача…

— Вернее, был таким же, — вздохнул старик. — Пока старость ко мне не пришла.

Пояс Жизни… Я-то думал, что здесь проще сдохнуть, чем отмер не успеть набрать вовремя, а оно вон как бывает. Не сумел достать семя жизни, когда срок подходил — и вот ты уже старая развалина, не способная повернуть время вспять. Видать, всё же эти цветные шары здесь редки. Но, как же всё-таки ловко этот хитрый Идущий меня обманул. То есть, больше не Идущий, а Шедший. Его Путь закончен. Тут уже ничего не изменишь.

— Сочувствую, — пожалел я погрустневшего Онуфрия. — Никогда бы не подумал, что ты тоже бездушный.

Ох, ёженьки… Что это с ним? Раскрасневшееся от возбуждения лицо деда в один миг побелело. Седые брови взлетели вверх и дрожат, как и губы. В глазах ужас.

— Я… Я… — затрясся старик. — Я… вор. Просто вор. Не губи!