Барон фон дер Зайцев – 2

Глава 19

Событие пятьдесят пятое

— Лежи, не дёргай жопой, некогда на тебя всё время тратить. Там почти все новики ранены.

— Больно ведь, новокаина нет? Нельзя обезболить. Во, Матильда, ты мне ладошкой по лбу хлопни, — Иоганн вспомнил, как ведьма его с сон вгоняла, лучше любого… А интересно, чего в больницах в вену вкалывают перед операцией? Как эта хрень называется? Придумали же. Бамс и в аут.

— По заднице тебе крапивой нужно хлопнуть. И не раз. Да и не два. Потерпишь, в следующий раз не полезешь, куда не надо. Ты, что ли вой⁈ Ты пацан с грязной пиписькой. Твое дело в игры играть, с горки кататься, сопли…

— Ай! И от простуды мне зелье надо. Сопли бегут и гайморовы пазухи болят.

— Пазухи? Ты от боли дурь несёшь или просто дурень. Тихо лежи!

Матильда пришивала Иоганну ухо. Не так, чтобы совсем пришивала. Но кожа с задней части разрезана была камышиной сильно и крови натекло с пацана прилично. Там место такое, что и не прижмёшь. Матильда шёлковыми нитками пыталась там за ухом кожу скрепить, а Иоганн дёргался и бабке колдунье мешал. Он не первым был, кого сегодня зашивали. И не вторым, двадцатым должно быть. Практически все новики ранены. Перун, только после тяжёлого ранения в себя начавший приходить, ранен стрелой навылет в плечо. И что самое обидное — стрела своя. Кто-то из арбалетчиков Старого зайца в темноте угодил. Всего к Матильде привезли или сами приехали с ранами двадцать восемь человек вместе в Иоганном и фон Боком, которого тоже стрелой в плечо ранили. Но там стрела с чёрным оперением. Чужая, и не из арбалета. Кольчуга всю силу погасила, так, кожа разодрана и то больше всего ущерба нанесли, пытаясь стрелу вырвать.

Иоганн проверил, чтобы Матильда в бражку иглу сунула и промыла там её и руки помыла. Бабка пофыркала, но сделала, как неслух велит. И остальных тоже потом зашивала, каждый раз промывая иглу и руки с мылом.

На коленях они только до леса доползли. А там с ранеными столкнулись, что отходили к замку. Тюфянчея погрузили на коня поперёк седла, а Иоганн, пошатываясь от усталости, шёл, придерживаясь за стремя. Качало его знатно. Весь адреналин кончился, с холодным потом вышел, и на смену ему надпочечники кортизол выбросили. Хотелось отцепиться от стремени и в мягком пушистом снегу, калачиком свернувшись, полежать минут шестьсот.

Не давала проделать эдакое не сила воли, а рука раненого Андрейки, что ещё и за шиворот его придерживал здоровой рукой. Сын Перуна был ранен мечем в левую руку, прикрылся ею вместо щита. И рану получил, меч кольчугу пробил, но не сильно, рана пустяковая, порез скорее, но сила удара была не малая, и руку переломало. Хорошо хоть не открытый перелом, здесь или сейчас, такой и не вылечат.

Тут недавно совсем прискакал Семён, новость принёс, что сунулись к замку утром литвины, но их лучники и арбалетчики из засады на лесной дороге перебили всех, больше десятка. Сейчас разведка вернулась. Сняли повстанцы лагерь и отправились на юг, стало быть, назад к Митаве. Всё, закончился их поход на Ригу. Сдулись. Оно и понятно, заводилы там литвины, а их поубавилось прилично. Семён троих новиков, практически всех, кто цел остался, отправил к комтуру Риги с докладом об очередном нашествии саранчи. Пусть теперь у того голова болит, что с ними делать. Они и без того лишку на себя взяли. Часть убитых литвины и жемайтийцы с собой увезли, а и без них хватает добычи. Почти пять десятков убитых стащили к озеру у дороги лесной. И двенадцать лошадей, этих в Русское село уволокли. Мяса на долго хватит. А брони и одежды хорошей опять на десятки и десятки марок можно в Риге продать. Отто Хольте уже раздал одежду снятую с ворогов бабам, чтобы от крови отстирали и зашили, если дыры есть. По два пфеннига выдав.

Потери есть и у своих. Убито два арбалетчика у Хольте, и в том числе невезучий Димка, он же аrmleuchter (болван) Дидерихт. И новик один — Тимоха был тяжело ранен в ногу. Пока довезли его до Кеммерна к Матильде от потери крови парень помер. Видно, какую-то большую артерию, или вену там, ему перерезали. Ну и больше двадцати, почти тридцать даже, раненых. Целых почитай не осталось. Сам Семён, Старый заяц, четверо его арбалетчиков и трое новиков, что ускакали в Ригу, вот и все силы, что остались. Такими СИЛАМИ даже замок не оборонить. Слава богу, что ушли вороги. Не иначе и впрямь Богородица отвела.

Из хороших новостей, то, что днём Семён с новиком легкораненым скатался к озеру и разыскал Соньку в камышах. Телегу бросили там, а еле живую кобылу под уздцы шагом отвели в замок. Где стали тёплой водой отпаивать. Вроде не заболела. Хоть и дурная кобыла, а было бы жаль животинку.

Пушку не жалко. Её разорвало. Не на куски, а так, от дульного среза небольшой кусок отлетел, ну и трещины пошли. Новую делать придётся. Это всё сам десятник рассказал, приехав к дому Матильды, раненых проведать, новости им рассказать.

— Дядька Семён, её там нельзя бросать, эту телегу с пушкой, нужно в замок притараканить. Там кольца на стволе для стяжки, так чаша железная, там куски толстой кожи, наконец, ну и она из морёного дуба сделана, на поделки пойдёт, — пристал «сидя в очереди» к Матильде Иоганн, когда десятник эту весть привёз, — А ещё там в телеге щит из бруса. Надо это в замок все доставить.

— Да, чего ты меня уговариваешь! Кого я пошлю⁈ Там эту телегу вырубать придётся из камышей пару дней.

— Всё одно — надо. Сколько пользы уже пушка принесла…

— Пользы⁈ Смотри, сколько раненых. Вас спасать бросились. И убиты трое. Пользы?

— Зато они ушли. А так пограбили бы и убили в Кеммерне, Пиньках кучу народу.

— Ну, не кричи. Найдём людей. Отправлю завтра.

— Я сам тогда, сейчас мне ухо при…

— От, бес! Добро, сейчас сам съезжу с Гансом и его людьми.

Событие пятьдесят шестое

— Надо похоронить. Земля мёрзлая. А там такую яму копать…

Иоганн с осоловевшими от поедания огромного куска говяжьей печёнки глазами, что потушила для него и фон Бока Лукерья, сквозь вату в ушах… ага, сквозь вату в ухе левом и боль в правом, замотанном, слушал расстригу и покачивался. Хотелось спать лечь, но Лукерья не пустила, велела есть печёнку и потом опять есть, и снова есть. Мол, крови потерял много, а когда кровь потерял, нужно печень есть. И комнату его пока протопят, а то там мороз настоящий, не топил же никто, пока прогреется. Вот и сидел в людской тёплой парень и клевал носом, слушая рассуждения бывшего монаха.

— Похоронить? — шутка вспомнилась, — А ты знаешь, Мартин, народную мудрость? не рой другому яму, сам в неё угодишь.

Не немцы они к русскому юмору не восприимчивы. У них весь юмор газы или ветры за столом пустить. Мрачный народ. Кто-нибудь слышал про немецких писателей юмористов⁈ Вот песни у «Рамштайна» — это да — весело. Как там их известная песня Du Hast (ты хочешь). «Ты хочешь быть вместе пока смерть не разлучит нас…» и ржут все и обнимаются. Весело же? Нет? Ну, а Мартину шутка про яму не зашла?

— … арабская книга.

Всё же отключился на минуту Иоганн.

— Что?

— Я говорю, у одного рыцаря в мешке седельном книги были две. Одна библия на греческом, а вторая на неизвестном мне языке. Арабский, скорее всего. Они, наоборот, пишут. Ты знал Иоганн, что арабы пишут, наоборот, не слева направо, а наоборот?

— Знаю. Даже знаю, почему?

— Правда⁈ — немец — перец — колбаса вскочил, позабыв про раненое плечо, и склонился над пацаном, тормошнул его, Иоганн, — Говори! Не спи.

Не отстанет же?

— А завтра?

— Иоганн! Я не засну теперь! — вообще фон Бок парень неплохой. Даже хороший. Смелый, умный. Только дебил. Повзрослеть не может.

— У нас всякая береста была… Потом пергамент. И бумага потом, и вот пишешь ты, а чернила не высохли ещё. И чтобы не размазать рукой приходится отступать от написанного. А пишешь правой рукой, вот и удобнее вправо отступать.

Расстрига пописал в воздухе рукой сначала в одном направлении потом в другом.

Потом головой покачал.

— Не уверен. Но удобнее и не размажешь рукой — это правда. А почему тогда арабы наоборот пишут?

— У них чернил и бересты не было. Какая в пустыне береста? Они на камнях выбивали надписи. Возьми зубило в левую руку и молоток в правую и попробуй на камне слово выбить. Удобнее получится справа налево. Зубило же в левой руке, вот и привыкли, а когда бумага появилась не стали переучиваться.

— Так размажут и правда?

— Ну, поздно. Про Мухаммеда написано на камнях справа. Нельзя наоборот. Ересь. А китайцы те вообще пишут вертикально. Они на бамбуке писали. Разрежут его вдоль и раскатают. Получается длинная полоска, на которую только один иероглиф входит. Приходится сверху вниз писать.

— А ты это откуда знаешь? — недоверчиво свёл брови белобрысые учитель.

— Тот индус, что у отца был, рассказывал. Всё, ты как хочешь, а я спать.

Утром ухо болело. Но в целом нормально себя Иоганн чувствовал, даже соплей сосуля из носа не висела. Помогло питье от Матильды. Собравшись с силами, парень выбрался на мороз почти из-под двух одеял и стал на полной скорости одеваться, пока тело до нуля не остыло. Потом пришлось плескаться в холоднючей, практически нулевой температуры воде, потом идти к выгребной яме. Нормальный туалет типа сортир так и не построили. Ждали морозов. Иоганн наехал на Отто, типа я же сказал, чего не строим? и оказалось, что желающих вычерпывать её нет. А прямо над полной ямой строить глупость, а больше во дворе места нет, не в центре двора же городить. Маленький замок. Вот зима настанет, ЭТО замёрзнет и тогда можно найти желающих.

Иоганн во время отговорок управляющего рассказы деда вспомнил. Он в тридцатых жил на Дальнем Востоке, и там корейцев было полно. Так у них очередь была в драку, кто туалеты у русских будет чистить. Отчерпают в бочку и на поля. А русские потом удивляются, почему у корейцев урожай в два раза больше.

Вот. Сейчас же зима.

Иоганн пошёл Отто искать. Тот как обычно… и плевать ему на всех, у всех теперь рукомойники к стене прибиты, и бочка в полном его распоряжении, как всегда, шумно умывался управляющий и сморкался в бочку. Стабильность — это здорово.

— Отто, мы хотели отчерпать яму или лёд теперь вырубить, как зима настанет, посмотри вокруг — зима. Сейчас что не так?

— Нет желающих. Я обошёл народ ещё три дня назад.

— Нда, плохо ещё мы воспитываем нашу молодёжь… Хрен с ним. Ещё раз обойди, два шиллинга даю… Да, фиг с ним, аттракцион невиданной щедрости! Дай им шесть шиллингов!!! Половину серебряной марки. Кто лёд вырубит и увезёт это на то поле, где мы перебранную яровую пшеницу сеять будем весной, тому шесть шиллингов. Половину марки!

Событие пятьдесят седьмое

Мстя?

Война, как думал Иоганн, всех с ритма сбила. Так почти и произошло. Его точно сбила и всех обитателей замка, и всех новиков. Крестьян? Крестьян чуть сбила. Им рыцарей хоронить, им коней разделывать, шкуры снимать и Гюнтеру — кожевеннику из Кеммерна их тащить, крестьянкам от крови рыцарские одёжки отстирывать и дыры на них зашивать. Отто потом всё это сортировать. Решили, что похуже народу раздать, а хорошие одёжки новикам. Трофеи — это святое. Пусть парни по Русскому селу в хороших заморских коттах щеголяют. А под ней камиза алая. И гоголем этак выступают в рыцарских сапогах остроносых. Фу-ты — ну-ты!

Естественно, и про Старого зайца и его ребят не забудут. Среди дохлых литвинов большая часть, как раз — это их работа.

Всех война из колеи выбила. Всех, только не Герду и её тимуровцев, те тупо не заметили этого великого события. Они работали в отличие от лодырей родителей. Все при деле. Часть мыло варит, часть зерно перебирает. С пшеницей уже покончили. Со всей и яровой, и озимой. И, как и опасался Иоганн, заражённых зерен набралось всего чуть больше половины ласта. Ласт — это где-то между 1250 — 1300 кило. Барончик мешок с мукой поворочал. В нем килограмм шестьдесят. Получается, в ласте должно быть двадцать два примерно мешка зерна или муки. У них набралось семнадцать и последний не полный. При этом Отто Хольте пришлось у родителей пацанов заражённую пшеницу выкупать после того, как пацанам Иоганн за переборку заплатил. Они же вырастили⁈ То, что он их от смерти спасает или от выкидыша какого — это не считается. Не отдавать же пшеничку даром. Тут вам не социализм. Тут демократия.

Теперь уже и переборка ржи подходит к концу. Здесь будет больше двух ластов. Один уже есть. Так Отто и предсказывал, когда Иоганн ему кусок своего плана рассказал. Про месть-то нет, конечно, парень управляющему не говорил, просто про борьбу со спорыньёй. Ржи садят в два раза больше, и в ней чёрных зёрен больше. При этом гораздо больше. Так, что если там в районе тонны получилось заражённых зёрен, то ржи и за четыре выйдет. И ведь всю эту отраву люди ели. А следом ещё овес с ячменём. Там соизмеримые почти с рожью объёмы. Плохо, что нельзя их все смешать и в муку превратить. Что-то про хлеб из ячменя Иоганн не слышал. Вообще, кроме перловой каши куда этот злак используют? Пиво варят? Придётся просто сжечь заражённые зёрна. Или тоже переработать в муку и купцам заморским продать. Английским например… А вот дешёвая ржаная мука, налетай. Только для вас и берегли, сер.

На пробу размололи перебранную пшеницу. Зёрна-то снаружи совершенно чёрными были, и Иоганн даже скуксился, что не выйдет у него ничего. Пропала отличная идея для мсти. Не будет аббатиса есть пирожки из чёрной муки. Но на удивление, когда зерно заражённое — целый мешок смололи и превратили в муку, да потом пока ещё немного нормального зерна смололи, чтобы «промыть» жернова, то мука получилась практически белой. Есть точечки чёрные, но они муку серой и тёмной сильно не сделали. Нормальная пшеничная мука.

Возник вопрос. Пути два. Раз не хватает зерна пшеницы, то его можно и купить. Пройтись по окрестным дорфам во все стороны… ну, кроме юга, где восстание ещё в самом разгаре, и купить пшеницу, а потом отдать её тем же пацаном на переборку, а полученные семена перебрать, крупные зёрна выбрать и отдать Хольте, а мелкие и поломанные всякие пустить на муку для пирожков и хлеба, что бабка Лукерья печёт, да же не для себя, а пусть Герда тёплым белым хлебом детвору балует. Воспоминание потом на всю жизнь… Нормальный ход. Второй путь простой и совершенно незатратный. Добрать до необходимого количества обычным зерном и отдать Преподобной матери Елизавете часть долга мукой, а часть зерном. Она муки вообще не требовала, ей зерно нужно было. Так ничего, это вам преподобная матушка бонус. Пользуйтесь на здоровье, Бога за нас молите.

Не. Дед Ивана Фёдоровича регулярно парню говорил, когда тот лёгких путей искал.

— Не хлыздь, Ваньша. Привыкнешь хлыздить и всю жизнь загубишь.

Сейчас сказать некому.

— Не хлыздь, Ваньша! — сам себе сказал.

— Чего? — Отто оглядел мешки с мукой, приготовленные в дар женскому монастырю имени святой Марии Магдалины, — Богоугодное дело.

— Точно. Я обещал Преподобной матери Елизавете побольше. Давай-ка, хер Отто, организуй вояж по окрестным дорфам. Нужно купить несколько возов пшеницы. Деньги я выделю. Сам говоришь — дело богоугодное. Зачтётся. — И про себя. — Конечно же зачтётся уничтожение людей именем бога обманывающих и избивающих женщин, обязательно зачтётся. Он же велел око за око требовать.

— Сколько же покупать пшеницы? И какой озимой или яровой? — Хольте бороду подёргал, соображал видимо куда двинуть за покупками.

— Озимую же не посеять. А мы перебирать будем, так что лучше яровую. Нам нужно пять мешков муки… — Иоганн остановился. Дальше математика секретная. Один процент примерно заражённой пшеницы. То есть, нужно пятьсот мешков. В Ласте шестьдесят мешков. Пятьсот на шестьдесят разделить? Девять ластов с запасом хватит.

— Так чего? Сколько?

— Давай купим девять ластов.

— Ласт пшеницы стоит четыре марки, — ого, Иоганн, когда мстю задумывал, если честно, на такое на рассчитывал.

— Я выделю сорок марок, — за всё нужно платить. За обман нужно платить и за мстю, и за прогрессорство тоже платить. Ну, чего уж теперь, нарисуют на одну картину больше. Зерно же не на выброс. Большинство в замке останется. Ребятам на тёплый хлеб. Пусть у пацанов будут светлые воспоминания, — Езжай, хер, Отто. Деньги я дам.