Барон фон дер Зайцев – 2

Глава 16

Событие сорок шестое

С этого места на опушке леса, куда дорога выходила, ничего видно не было, никаких дымов от костров. И это понятно. В самом восточном своём конце, на восходе, огромное двадцатипятикилометровое озеро немного загибалось к северу, и из него река вытекала, та самая, через которую они новый мост в конце лета и соорудили. Так что, если вороги разбили лагерь прямо у истока речушки, то лес их от отряда надёжно отгораживал.

Это нужно до самого озера идти, чтобы увидеть дымы. Естественно, никто этим и не собирался заниматься. Семён строго запретил и объяснил — зачем.

— Дураками ворогов считать не след, я бы дозоры вокруг лагеря выставил… — десятник помолчал, ожидая возражения, что херня, мол, дядька Семён, все вражины имбецилы с дегенератами, они ложку мимо рта сувают. Не дождался и продолжил. — Сидит вон в тех камышах дозорный и сразу вас увидит. Потому из леса ни ногой. Иоганн и твоей ни ногой. Усёк?

— Их бин понимайт, very well поньять, — согласно кивнул барончик, не мог чуть воя не подразнить. Он целый урчум — бурчум, а там всего лишь десятник послужильцев.

— Гут, — сплюнул остатками пульпы вой, и они с Андрейкой ушли, пригибаясь, по опушке, хоронясь за кусты лещины. Листвы нет, но лещина такими плотными кустами вверх к солнцу лезет, что никакой листвы и не надо. Двухметровый «ствол» почти получается.

Стоять на морозе было скучно и даже холодно. Мороз не прямо уж тридцать восемь, или тридцать девять, когда там ртуть замерзает, нет, градусов семь, а то и меньше. Но семь градусов зимой, на Урале, это тепло и комфортно. Здесь же сырость и ветер с моря превращали семь градусов в непереносимую лютую стужу.

В лесу пасмурность усиливалась, а вот ветер под хук на лисьем подлом меху перестал залезать, пару минут можно и постоять, прижимаясь к тёплому боку лошади. Хоть и вонючему.

Стояли пять минут. Потом стояли десять. Десять минут — это совсем не пять. Это десять. Потом стояли пятнадцать. И пятнадцать….

В общем, замёрзли все, и Иоганн начал уже жалеть пацанов, они же в железе стоят. Себя тоже жалеть начал, он не в железе, но почему-то не менее холодно.

— Идут, — впавшего в замерзание парня дёрнул за рукав фон Бок.

Неожиданно. Белый кусок полотна, который по совету Иоганна надел Семён, хоть и с бурчанием, и который он натянул вместо плаща, был в крови. У Адрейки тоже полотно было забрызгано кровью. Не такое большое пятно, а несколько малых. Нашёл этот кусок полотна Иоганн в сундуке мачехи, когда шёлк они зелёный искали с Семёном. Тогда не нужен был. А сегодня парень перед выходом вспомнил и уломал Марию пожертвовать на оборону замка. Длинный кусок разрезали на два поменьше и вырезали в каждом отверстие для головы, а потом, как у него на хуке с лисьим мехом, две прорези почти до горла впереди сделали. Получился замечательный маскхалат для работы диверсантов в условиях снега. Пригодился. И вот теперь вся красота коту под хвост.

— Уходим? — фон Бок неправильно явно истолковал жест десятника. Тот руку поднял, не махнул, а поднял, но в сторону замка. Иоганн понял, что он пацанов — новиков и прочих к вниманию так призывает.

— Дозор сняли. Двое было. Говорил же не дураки вороги. Дозоры поставили. Ещё два есть, на восходе и на полдне. Сказали эти. Те. Сейчас троих мне надо. Менять их придут на закате. Их тоже того… в Ад спровадить. Это опять жмудь с литвинами. Те, что отстали, я понимаю, от войска, что на Ригу двигалось. Они город взяли — Митаву, что на полдень от нас. Вёрст пятьдесят на полдень. И они не дорогами шли, а лесом. Думали быстрее, а там реки, да болота. Заблудились потопли, разбежались. Четыре сотни с небольшим осталось. Они не знают, что их главные силы ушли от Риги. В Ригу. Идут.

— Так и пусть идут. Зачем нам влезать, — Иоганн синхронно переводил эмоциональную речь Семёна фон Боку. Немец русский-то учил, но, как и Иоганн жмудский, пока только если очень медленно, и руками помогая себе, умел шпрехать.

— Так им Пиньки не миновать.

Семён назвал имена пацанов, и они уже собирались уходить, но потом послужильщик остановился и на Иоганна внимательно эдак посмотрел.

— Я что думаю, Иоганн… Нам надо как тогда… Как в прошлый-то раз. Обстрелять их. Под утро. Думал так. А только зима, помёрзнем. Ты давай дуй в замок…

— Я не замёрз, я тепло одет…

— Дурень ты и неслух. Ты послушай, что говорю, а после выкобенивайся. Тебе нужно в замок… и всех сюда веди. Всех это всех. Старого зайца со всеми его стрелками. И Матвейку с Фомой — новиков, и Самсона с тюфяком. Всех. Ночью на них нападём. И стрелами закидаем, и из пушки пальнём. Я бы утёк, когда на меня ночью-то да из пушки, да стрелы. Ну, посмотрим, а если что, то ударим строем, учились же. Рановато, но учились. Всё, дуй в замок. Коня не жалей и там не тяните, до темноты вам сюда надо.

Семён с отобранными новиками двинулся назад по протоптанной уже в снегу дорожке, а Иоганн вскочил на Галку и полетел к замку. Кобыла, застоявшаяся на морозе, и сама хотела согреться, потому, её и понукать не приходилось. Не знала, что всадник обманет её, вместо теплой конюшни и свежего запаренного овса тёплого и воды подогретой ждёт её короткий отдых и возвращение туда на мороз.

И чего людям неугомонным по ночам дома не сидится.

Воюют они! Вояки! Мать их.

Событие сорок седьмое

Опоздать на войну, имея при себе артиллерию, нельзя. А ещё, имея главную ударную силу, они же арбалетчики Старого зайца и Матвея с Фомой — лучших арбалетчиков из новиков, тем более, нельзя опоздать. И вот опоздали.

Иоганн словно предчувствовал что-то такое, не прямо уж так, что перед глазами была видна надпись, как на дисплее древнем зелёными буквами: «Поторопись, а то опоздаешь». Нет, где-то в районе солнечного сплетения нехорошо было, неуютно. Подгоняло. А Иоганн, соответственно, и Галку подгонял, и Ганса Шольца с его арбалетчиками, и тюфянчея Самсона с его доведённой до ума после боя у Пиньков тачанкой. На заднем торце телеги сделали мощнейшее из бруса ограждение высотою в метр почти. При этом ещё и железными полосами усилили и железными же уголками, укрепив и прикрепив это к настилу. Потом Иван Фёдорович, вспомнив, что на кораблях канатами крепили пушки к борту, чтобы они при отдаче не улетали и не крушили противоположный борт, решил как-то это повторить, попробовали соорудить такую систему и на телегу, а то встающие покойники и летающие крышки гроба — это, конечно, весело, но Иоганн потом правильную мысль высказал, что, не будь гроба, и ствол влетел бы в зад Соньке, а она кобыла здоровая и злая, загрызла бы потом тюфянчея, ну если бы пушка ей ноги задние не переломала, а только в анус залезла.

Понадобилось три выстрела из пушки, чтобы всё правильно закрепить. И теперь это не первая пушка, ту на поделки пустили. Всё же из ценного морёного дуба сделана. Сейчас новый ствол. И он на пять — семь миллиметров ширше предыдущего по наружи и на столько же больше калибр. Под шестьдесят уже миллиметров. Соответственно и гальки в ствол чуть больше заряжают и заряд на пару десятков грамм мощнее.

Самсон больше остальных задержал выезд. Телега, ай, тачанка была в снегу.

— Тута порох, он же порох, его в снег не можно. Нужно вытереть, смести, убрать, на землю сбросить.

— Самсон, там война, пока размышляешь, ай, давай вместе.

Голыми руками они начали сбрасывать снег с тачанки. Не, не всё так безалаберно, само орудие прикрыто попоной и куском ещё парусины сверху, и в снегу только телега. Ясно, что Иоганн загнал себе в подушечку у мизинца здоровущую занозу, которая не только впилась на сантиметр целый, но и кожу порвала. Армия замка понесла первые потери. Есть один трёхсотый. Тюфянчей дальше со снегом один боролся.

— Хреново ты, Самсон, за вверенным имуществом смотришь. Разгильдяйство и головотяпство, — выкусив заносу, бросил предъяву барончик.

— Так снизу мне и не видно, говорил пнуть тебя, чтобы про ходули не забыл. Время сейчас самое, становись на корточки, пну, — не остался в долгу тюфянчей.

— Димка, помоги, — увидев умильно наблюдающего за этой картиной арбалетчика Дидерихта, крикнул ему Иоганн, чтобы прервать перебранку. Сосало в солнечном сплетении, чувствовал парень, что опаздывают.

Пулемётный взвод вышел из, оставшегося совершенно уже беззащитного, замка через пятнадцать минут. Ворота некому было запереть, дед Игорь, да бабка Лукерья с Мариями запирали. Лизка помогала. А, ну ещё главплотник Игнациус соизволил выйти из своей мастерской. Та ещё сила, чтобы огромный сырой и тяжёлый от этого брус поднять и вставить в проушины. И ведь как назло ренегата Карлиса — Карлуша отпустили в Кеммерн к преподобному Мартину, крыльцо в оратории починить.

Обратную дорогу барончик подбадривал отряд и Соньку, как мог. Ну, Соньку её заставить рысью бежать это надо умудриться. Есть один способ, дать ей по сусальнику, врезать по хлебальнику и пуститься наутёк. Тогда злобная кобыляка и на галоп может перейти, и на иноходь даже. Но потом как её остановить в нужном месте⁈ Отряд арбалетчиков пешком спокойно шел с Сонькой в ногу, не думая даже переходить на трусцу.

Правда, когда свернули на лесную дорогу к озеру, а она хоть и не сильно, но под горку, то Сонька чуть ускорилась. Телега её подгоняла.

— Чую я, что зарядить тюфяк нужно, — неожиданно выдал Самсон.

— И я чую.

— Ну, так чего сидишь, открывай бочонок и доставай картуз и пыж.

Пока заняты были и не до вслушиваний было, и не вслушивались, а как зарядили и последний пыж инвалид в ствол засандалил банником, и артиллеристы бросили суетиться, замолкнув, так и услышали звон железа и крики впереди. Там явно шёл бой.

Ганс Шольц тоже услышал звуки боя. Он поднял руку, останавливая отряд, потом решился и скомандовал:

— За мной. Иоганн, разворачивайте лошадь и задом двигайтесь. Там дальше поворот, узкий и уже не развернуться. За мной, — Старый заяц махнул рукой и восемь арбалетчиков, быстро натянули тетивы на своих арбалетах и последовали за ветераном.

А у Иоганна начались очередные мучения. Развернуть Соньку особого труда не составило. Ну, почти. Она его мордой от избытка чувств толкнула, думала, что дебилы двуногие одумались и теперь решили назад ехать в тёплую конюшню. Радостно трясонула башкой. Иоганн же прямо у морды стоял и за уздечку её придерживал. Иоганн он сильный, как ёжик, но лёгкий, в колючих кустах и по пояс в снегу мигом оказался. И опять с голыми руками. И за кусты шиповника всей пятернёй, а потом и второй ухватился. В жизни бывают и лучше моменты.

Но из кустов парень выпутался, а вот объяснить, лошадке, что не в конюшню тёплую, а задницей вперёд и на войну, это уже сложнее. Бином Ньютона.

Событие сорок восьмое

Ганс Шольц бежал на звук боя. Не так чтобы, как на пробежке, что для новиков неугомонный Иоганн устраивает по утрам. Степенно бежал. Чай не пятнадцать лет — годков, чай зим в три раза больше. Бежал, ещё и арбалет оберегая, и за своими присматривая, оглядываясь. Арбалетчики его и новики, что малы ещё для скачек, оба двое, вытянулись в линию и пыхали, пар выдыхая, тоже не разгоняясь, хоть и не сильный уклон, а под гору и дорога в снегу и льду, скользкая.

Бой как раз за тем поворотом у оврага проходил.

— Steh (штей) — стоять, — Старый заяц и сам остановился. Он почти упёрся в задние ряды всадников. Это свои новики в железо закованные. Слева был глубокий овраг. А вот справа просто лес, ладно, лес, заросший шиповником и лещиной, но ровный.

— Что случилось? — Дидерихт чуть не врезался в сержанта. Сапоги без каблуков, скользят.

— Давайте вправо. Укусим за бок литвинов. Арбалеты берегите аrmleuchter (болваны).

Высоко подняв тяжёлый и главное — взведённый, арбалет над головой, ветеран врубился в кусты шиповника. Рожу даже борода не спасла, всю исцарапал, но оружие не опустил и сберёг. Прорвавшись за пятиметровую полосу колючек, Ганс обернулся. Хитрецы. Все восемь арбалетчиков шли по его следу, по поломанным кустам, доставалось и им, но меньше, и каждому следующему всё меньше и меньше.

Дальше был обычный сосновый лес с редкими облетевшими уже дубами, липами и лещиной. Вот тут опасаться за физиономию уже не надо было, спокойно можно пройти между деревьев, оставляя шум боя по левую руку, сержант пробежал метров пятьдесят и стал резко забирать на крики и звон стали.

Ещё десяток, аккуратных теперь, шагов, и они оказались опять перед зарослями шиповника. А удачно вышли.

— К бою. Бей! — Ганс брякнул толстую стрелу с бронебойным четырёхгранным, калёным наконечником на ложе и, выцелив рыцаря в алом манто, потянул за спусковой крючок.

Вжик, вжик, вжик, запели арбалеты у приведённых им воев. Уперев стремя арбалета в мёрзлую землю, сержант потянул двумя руками, натягивая тетиву. Даже времени посмотреть, попал или нет в литвина в красном плаще, не было. Не попал, так сейчас исправит.

Наконец, уложив вторую стрелу в прорезь на ложе, Старый заяц глянул на дорогу. Удачно получилось. Девять отправленных стрел сняли с лошадей не менее пятерых рыцарей и теперь впереди в десятке метров стоял ор, вой и неумолкающее ржание коней. Видимо кто-то попал в коня, и он жалобно ржал, а остальные лошади, напуганные этим ржанием и резкими рывками удил своих не менее перепугавшихся хозяев, вторили раненому собрату.

— Бей! — чуть позже, чем Ганс, но, достаточно дружно, восемь арбалетов снова отправили толстые клыкастые стрелки в близких, буквально рукой подать, всадников. Один из рыцарей, взмахнул рукой, призывая следовать его примеру, и развернул лошадь в сторону арбалетчиков. Не тут-то было, умное животное не пошло калечиться в непролазные колючие кусты. Надо, типа, сам и гробь морду, она у тебя в железо закована. А тут и третья стрела Шольца угодила в грудь организатора манёвра. Теперь ни манёвра, ни организатора, выронив меч, литвин сначала завалился лошади на шею, а потом медленно сполз по её боку вниз на дорогу. Пара рыцарей, последовавших его примеру, пережила командира ненадолго. Несколько стрел в каждого, и они точно повторили сползание зачинателя движения на тот свет, прямиком в Ад.

Шольц, всё же, в этот раз сумел оценить общую картину боя. Они положили не менее пятнадцати литвинов и видимо ещё и ранили кого, образовалась на дороге ниша, в которую устремились другие всадники слева, те, что были чуть выше, ближе к замку. А задние уже начинали поворачивать. Жаль видимость уже сократилась метров до двадцати, они в лес заходили ещё совсем светло было, а тут вон, чуть не ночь уже.

— Бей, не стоять! — цели ещё были, и Ганс, снова уперев ногу в стремя арбалета, потянул тетиву. Стрела отработанным до автоматизма движением стукнулась о ложе, точно впечатавшись в прорезь, и ветеран вскинул арбалет вверх. Вон тот, что держится рукой за стяг. Или держит стяг. Склонился, то ли выбирает место куда спрыгнуть с коня, чтобы от стрел укрыться, то ли ранен и держится в седле из последних сил. Да не важно. На том свете разберутся две стрелы в него попало или одна. Главное, чтобы в Ад быстрее отправился.

Вжик. Ганс даже слышал, как его стрела угодила в бок лыцарю — литвину, слышал, как наконечник раздвигает кольца кольчуги, слышал, как острие входит в кожу всадника со знаменем и рвётся внутрь к печени. Фух. Старый заяц выдохнул. Литвин отпустил древко стяга и рухнул под ноги взвившемуся на дыбы жеребцу.

Добрый день уважаемые читатели, кому произведение нравится, не забывайте нажимать на сердечко. Вам не тяжело, а автору приятно. Награды тоже приветствуются.

С уважением. Андрей Шопперт.